Василий Ершов
СТРАХ ПОЛЕТА
"Если бы у летчика был хвост, все бы видели, как он его поджимает".
Поговорка старых пилотов.
Главный герой повести самый массовый советский авиалайнер Ту-154. Сюжет основан на выдуманной истории одного из его полетов в критическом положении, в итоге закончившимся катастрофой. Все действие происходит в течении зимнего вечернего рейса Красноярск - Норильск. Время действия - конец 90-х годов.
Действующие лица:
1. Командир экипажа Ту-154 Климов Николай Петрович, под 60 лет, седой, старый пилот-инструктор, всю жизнь пролетавший в авиакомпании, которая теперь дышала на ладан, вдовец, с двумя детьми отношения не сложились, имеет старенький "Москвич".
2. Второй пилот Дмитрий Алексеевич Кузнецов, лет 25, сын какого-то летного начальника, яркий представитель современной прагматичной молодежи, недавно из летного училища, только что севший на Ту-154, общительный, холост.
3. Штурман Виктор Данилович Ушаков, лет под 50, товарищ и коллега Климова, бывший военный штурман Ил-38, летал на Севере в морской авиации, после сокращения из армии переучился на Ту-154, компанейский бойкий характер, двое детей, жена беременна третьим.
4. Бортинженер Петр Степанович Сергеев, ровесник Климова, лысый, из старых техников, знает каждую гайку воздушного судна, любит машину, как женщину, молчалив, двое детей.
5. Бригадир бортпроводников Ольга Ивановна, женщина средних лет со статной фигурой, не замужем, имеет взрослую дочь и кредит на квартиру.
6. Крутой пассажир с золотой цепью на шее.
Ранним утром Климов едет на вылет, размышляя о своей безрадостной судьбе, ставшего вдруг никому не нужным старого воздушного "ездового пса"; о нынешней молодежи, так далекой своей сущностью от них, опытных приверженцев старой летной школы. Он чувствует конец своей карьеры летчика. Возможно, это последний его рейс.
На метео дают ухудшение погоды в Норильске, прогноз неблагоприятный, метель. Возможно ждать вылета придется долго. В штурманской Климов задерживает рейс на шесть часов и велит экипажу идти отдыхать в профилакторий. Там идут разговоры о ситуации в стране, в авиации, о молодежи, о новой иностранной технике, о возможном приходе иностранных пилотов в российские авиакомпании, о безопасности полетов в современных условиях.
Климов вспоминает свой давний разговор со своим соседом - бывшим военным летчиком. Тот тыкал ему особенности своей работы: тяжесть тренировок, напряженность воздушного боя, страх быть сбитым... А командир пассажирского лайнера ему ответил: "Представь, что тебе надо выполнить сложный маневр - а за спиной пассажиры; дозаправка в воздухе - а за спиной пассажиры, катапультироваться - а за спиной пассажиры... Ну и кому из нас сложнее? У нас "выполнить любой ценой" не покатит. У нас из года в год - "довезти живыми". Это как подвиг - в атаке и подвиг - в тылу врага многолетний, невидимый".
У Дмитрия Кузнецова свои мысли: "Зачем нам теперь ваш старый опыт с доисторических времен, с По-2? У нас будет новая техника, компьютеры, навигаторы, самолет сам полетит. И не суйте нам под нос свои правила".
К вечеру дают разрешение на вылет и начинается "рабочий день".
Самолет ждет на стоянке. Старенький, облупленный, подкрашенный, в заплатках и вмятинах. Отлетавший не меньше своего экипажа. "Старушка" - сердце командира отзывается нежностью к машине. Его опытный глаз сразу замечает готовность к рейсу.
Пассажиров собирают долго, считают, пересчитывают. Разномастный народ. Кто уже судорожно вцепился в подлокотник, кто раскладывает ноутбук, орет младенец, еврей в тюбетейке раскрыл толстый талмуд и водит пальцем по тексту, некоторые конфликтуют, многие находятся на взводе. Проходной контроль стал жесткий, раздевают до исподнего, даже членов экипажа. Климов знает, у всех на слуху были участившиеся в последнее время авиакатастрофы. Он жалеет пассажиров.
Наконец, бортинженер докладывает, что двери закрыты, штанги, заглушки на борту, к взлету готов. Начинается привычный ритуал работы.
Ольга приглядывается к пассажирам, определяет, с кем могут возникнуть проблемы. Трое только что из ресторана, могут начать приставать; напуганная дама; хворый дедушка. Она всегда повторяла своим подчиненным: мы должны сохранить пассажирам жизнь и создать комфорт в полете. И строго требовала исполнения обязанностей.
Взлетели и взяли курс на север, командир отдает управление второму пилоту, который весь уходит в процесс пилотирования. Как трудно удерживать машину в заданных параметрах. Штурман ведет связь. Инструктор поучает: "Не сучи ногами, раскачаешь машину, она ведь сама летит, работай только штурвалом и триммерами, кнопочкой, педали не трогай." Димка увлекся. Какой мальчишка не будет в восторге, сидя за штурвалом! Пошла самая спокойная часть полета. Земля далеко внизу. Экипаж следит за курсом, за работой систем. Климов не подозревает, что это последние спокойные секунды.
Степаныч сообщает, что растет вибрация второго двигателя. В хвосте раздается короткий удар, как палкой по обшивке. Все замирают. И следом три крика: "ПОЖАР". Сердце ахнуло, мир сузился до размеров горящего табло. Но это было мгновение. Командир спокойно переспрашивает: "Какой двигатель?" Сергеев четко докладывает: "Второй. Тушу." Он знает свое дело. Загорается лампочка падения давления во второй гидросистеме. Климов берет управление, четко отдавая команды. Командир заломил крен со снижением в сторону родного аэродрома. "Садимся с обратным курсом!" Климов каждую секунду ждет неприятности от гидросистем (их три на Ту-154), ведь второй двигатель разрушился, а от него зависит их работа. Это удар в ахиллесову пяту самолета. Как можно скорее сесть! Диспетчеры дают чистый коридор - снижаться в район четвертого разворота. Бортинженер очень внимательно, чтоб в запарке не перепутать двигатели, перекрывает подачу топлива ко второму двигателю, включает вторую очередь тушения. Табло "ПОЖАР", как бы нехотя, гаснет. Все! Потушено! Спасены!
Но это было только начало! Гидросистемы опустошаются. "ВОТ ОНО!" - мелькает в голове Климова. Сейчас самолет превратится в неуправляемую консервную банку. На решение остаются считанные секунды.
Командир убирает крен, поднимает нос, начинает гасить скорость, выходит в горизонтальный полет, балансирует триммерами, создавая устойчивость машины в полете. Отпускает штурвал, проверяет: "Сама летит". Это все, что успел он сделать перед полным отказом управления штурвалом и рулями. Но это было ГЛАВНОЕ. Теперь самолет может лететь, не падая, без вмешательства в управление. Скорость устанавливается 400 км в час. Все стабилизировалось на безопасных параметрах. Прошло четыре минуты.
Самолет потерял все три гидросистемы, второй двигатель, два генератора, рули высоты, рули направления, интерцепторы и элероны, а также выпуск шасси. Оставались только два работающих двигателя по бокам фюзеляжа, которые могли поддерживать полет только в прямом направлении и на одной высоте. Штурвал не реагировал. Его будто и не было больше.
Текущие струйки пота противно щекочут между лопаток. Машина тихонько теряет скорость и опускает нос. Надо решать, что делать дальше.
Продираясь сквозь страх, связавший язык, Климов дает команду поставить первому и третьему двигателям взлетный режим, чтоб хоть прекратить падение скорости. Скорость - теперь их жизнь. Потеряй самолет скорость до критической, и они свалятся в штопор... и все.
В салонах в это время властвует призрак смерти. Как только случился удар и звук двигателей изменился, а потом самолет завалился на крыло, все сто пятьдесят человек ахнули единым криком. Адреналин ударил в кровь. "Все. Падаем. Смерть". Но постепенно самолет выровнялся, все пришло в норму и напряжение в салоне схлынуло. Теперь всех интересует вопрос: что это было? Душит неизвестность.
Случай, произошедший сейчас с самолетом, экстранеординарный. Но именно командир этого экипажа, на долю которого он пришелся, оказывается готовым к нему. Более десяти лет назад был уже один злосчастный рейс в Иркутске, когда случилось подобное. Тот экипаж не смог справиться и все погибли. Споров о способе выхода из ситуации и причин ее было много. И Климов долго размышлял над этим. Он тогда пришел к выводу, что спастись было возможно и выработал себе программу действий в такой ситуации. И вот она случается с ним.
Климов прежде всего подытожил, что у них сейчас имеется:
1.Стабилизатор вместе с не отклоняемыми теперь рулями высоты ведь можно переставлять вверх-вниз электрически, вручную, тумблером. Это дает возможность поднимать и опускать нос самолета, а значит регулировать высоту полета.
2. У них вполне работоспособны два боковых двигателя. Значит, увеличивая или уменьшая режим, можно разгоняться, тормозить, набирать высоту.
3. Используя разнотяг первого и третьего двигателя (дать одному больше мощность, другому меньше) можно потихоньку "блинчиком" разворачиваться в горизонтальной плоскости и даже контролировать крены.
Все не так уж и плохо. Теперь самое главное... как оказаться на земле. Ведь не вечно же так лететь. Топливо имеет свойство заканчиваться. А совершить посадку без управления НЕВОЗМОЖНО. Это неоспоримый факт!
Второй пилот отходит от состояния первого ступора, вызванного пожаром. Тут он понимает, что самолет неуправляем, видит мокрые от пота лица экипажа и впадает в панику, начинает трясти бесполезный теперь штурвал. Командир понимает, что мальчишка сейчас закатит истерику. "Тихо!"- штурман ударяет его кулаком по шее. Димка затихает. Челюсть его трясется.
Всех оглушает вопрос: как мы будем садиться? Экипаж смотрит на командира, он должен, ДОЛЖЕН ЧТО-ТО СДЕЛАТЬ, он сейчас для них Господь Бог.
Земля как-то отдаленно и совсем сейчас ненужно для экипажа спрашивает, потушили ли пожар.
Самолет на взлетном набирает скорость 500 км в час, нехотя поднимает нос. Надо уходить вверх. Высота даст возможность маневрирования. Как медленно! Сердце командира колотится, руки дрожат. Хочется самому упереться в потолок и поднять машину. Сейчас две задачи: не дать скорости упасть ниже 400 - тогда свалимся, и не дать разогнаться больше 600 - машина разрушится от напора. Первый животный ужас от неминуемой гибели прошел. На приборе АУАСП угол запаса по сваливанию есть. Климов надеется на машину, на ее способность сохранять заданную им устойчивость полета. "Набираем три тысячи метров высоты". Теперь бояться нельзя, надо работать.
Нос самолета опять начинает опускаться, скорость разгоняется. Пора действовать. Командир откидывает колпачок ручного управления стабилизатором и, дрожа всем телом, на мгновение щелкает тумблером на себя и сразу обратно. Ничего не происходит. Еще раз. Наконец, нос медленно пошел вверх. Сработало!
Бортинженер помогает рычагами газа выровнять полет. Молодец Сергеич! Не теряется! Чувство радости, восторга наполняет командира: "А, с-сука! Хрен нас возьмешь!!!" Экипаж с облегчением выдыхает: "Петрович знает! Петрович спасет!"
Климов уже уверенно работает тумблером стабилизатора тремя пальцами правой руки. Кресло под ним горячее, мокрое белье прилипло к телу от шеи до колен. Но это ничего. Такое бывало в его летной жизни... и высыхало. Он всегда выкручивался. Конечно, сейчас все было на пределе возможностей машины. Но он надеется на туполевскую конструкцию, на русский запас прочности.
Высота перевалила уже за 4000 м. Скорость в пределах 440 км в час, режим подобран 85%. Связываются с землей. Та спрашивает, чем они могут помочь? НИЧЕМ! Там, наверное, молятся...
Получив доклад экипажа о пожаре, на земле все приводят в состояние боевой готовности: диспетчеры, пожарные, аварийные, "скорые", спасательные вертолеты... Спина у руководителя полетов тоже в мыле. Выясняют данные об экипаже. Подсчитывают предполагаемое количество жертв. Готовятся заводить уголовное дело... Но самолет пока не падает, а, совершив круг, направляется куда-то вдаль. Курсор его на экранах диспетчеров продолжает светиться. Все в недоумении. Постепенно приходят к выводу, что центр событий перемещается в Иркутск. Начинают готовить его. Там в аэропорту все повторяется, как в Красноярске. Но и оттуда самолет начал уходить на юг.
В салоне Ту-154 напряженное ожидание, наконец, прерывает голос динамика: командир спокойно сообщает, что у них проблемы с управлением и чтоб все оставались на своих местах. Будто живой водой брызнуло на пассажиров. Гул голосов, шевеление. После первого "выдоха" вновь устанавливается тягостная атмосфера молчаливой тревоги.
Юный второй пилот практически выключен из действия. Он умеет пока только худо-бедно шуровать штурвалом. В сложившейся ситуации полностью некомпетентен, знает не намного больше пассажиров, поэтому так же боится. Полностью деморализованный, бледный он сидит в правом кресле пилота. Командир понимает, что надо вышибать клин клином. И зло кричит: "Ты сюда покататься пришел? Еб твою мать! А ну работай!" Экипаж не ожидает таких слов от интеллигентного Климова. Но понимает его правоту. Климов трясет, как тряпку, недвижимого Димку. "Давай, сынок. Ты посмотри, какие у нас мужики! Справимся!" Дмитрий медленно приходит в себя. Как же ему хочется жить! Ни о чем другом он не способен думать.
Климов дает ему команду сообщить, какая у них скорость. Димка с грехом пополам находит показания прибора. "Какой курс? Крен? Соображай! Помогай!" Дима соображает. "Вот и следи!" Лицо пацана постепенно розовеет.
Командир предлагает попробовать управлять курсом разнотягом двигателей. Бортинженер выполняет команды, добавляет тягу левому, убавляет правому. Эх, если б двигатели были под крыльями! А на фюзеляже сзади они создают маленькое плечо, поворот мизерный. Но создался крен. Димка орет: "Крен 5 градусов". Молодец! Следит. Климов продолжает командовать. Экипаж недоумевает: куда? "Да! Идем на восток. На Байкал!"
Высота составляет уже 4500 м. Самолет продирается сквозь лохматую верхнюю кромку облаков. Над головой чистое светлое небо. Вдали след от встречного самолета. Климов невольно завидует ему.
"Все, ребята, так идем к Байкалу. Там "аэродром" хороший. Сядем." Начинает темнеть. Надвигается ночь.
Полет продолжается. Штурман дает бортинженеру координаты вправо или влево, тот перемещает рычаги двигателей, разворачивая машину в нужном направлении. Второй пилот следит за приборами. Самолет повинуется, монотонно покачивая носом вверх-вниз. Командир не снимает руку с переключателя стабилизатора, готовый исправить возмущение от болтанки или ошибки товарищей. Рука потихоньку затекает, шея наливается болью от напряжения. Он молит Бога, чтоб только не отказал электромотор стабилизатора, не расчитаный на такой объем переключений.
Проходит час полета. Топлива остается двенадцать тонн. Хватит на 1 час 45 минут. Климов в уме делает расчеты. Через час должны быть над Байкалом. Ночь ухудшила и так незавидное положение экипажа. Командир следит, чтобы никто не оставался без дела. Пока человек занят, в душу не проникают темные мысли. Инструктор, он пользуется своей обязанностью - обучать новичка. Заставляет Диму делать несложные расчеты полета. Дмитрий выполняет, а сам невольно поражается, как командир может в такой ситуации заниматься им! Видит, что командир улыбается, и он криво улыбается ему в ответ.
Люди, как правило, делятся на две категории: активные, старающиеся повлиять на создавшуюся ситуацию, и пассивные, отдающиеся на волю обстоятельств. Пассажиры тоже состоят из этих категорий. Для экипажа идеальными являются пассивные. Они не стремятся попасть в кабину, предлагать свое участие, а тем самым только мешать работать. Но от активных никуда не денешься. И тут важен их лидер. Куда он поведет массу. Он может возбудить до истерик, а может и снизить общее напряжение нужным словом.
Ольга понимает, что случилось что-то серьезное. Но команд от экипажа не поступает, значит надо самой заняться пассажирами. Она встает, приводит себя в порядок и твердой походкой идет в салоны. Вселяет уверенность в своих стюардесс. Командир надежный, они справятся. Девочки сначала цепенеют, но потом готовятся работать, как их учили.
Активность некоторых пассажиров возрастает. Особенно возбужден один крутой с золотой цепью. Он дергает Ольгу за руку и что-то пытается кричать. Ольга механически улыбается ему. Высвобождает руку и берет микрофон громкой связи, надо перехватить инициативу. Она собирается с мыслями, что сказать пассажирам. Начинает со слов: "Наш полет продолжается." Это очень важно. Потом рассказывает, какой опытный у них экипаж и заканчивает категоричным выражением уверенности в благополучной посадке. Она и сама сейчас в это верит. Пассажиры вытаскивают мобильники. Пусть говорят на землю, что все у них хорошо. Это играет на руку Ольге.
Климов перебирает в уме способы посадки на вынужденную. С шасси сесть не получится, они выпускаются от гидравлики, которой у них нет. Значит - посадка на брюхо, более жесткая и опасная. Самая же опасная - посадка на воду. Самолет зароется и перевернется. Слава Богу, что сейчас зима и воды на озере нет. И еще Байкал, в силу своих и климатических особенностей, покрывается зимой чистый и ровным монолитным льдом, вылизанным ветрами, как выглаженным, почти без бугров, за которые может зацепиться садящийся самолет. Больше всего командир боится кувырка на скорости. Это заведомое разрушение машины и гибель. Гладкость и простор посадочного места особенно важен для судна, лишенного управления и возможности подправить движение. Оно неуправляемо понесется по льду, пока само не остановится. И на Байкале есть такая возможность - не столкнуться с препятствием во время этого адского торможения, хоть десять верст свисти. Хотя риск, разумеется, есть, и немалый. Предсказать заранее нельзя.
Климов обдумывает процесс посадки на лед. Скорость будет большая, потому что снизить ее нельзя, так как механизацию не выпустить и придется садиться на "чистом крыле". А для этого надо поддерживать соответствующую скорость. Чтобы при этом не врезаться в лед, ведь выровнять самолет перед касанием тоже не получится, надо подходить почти в горизонтальном полете, без глиссады. Снижать машину по миллиметрам только тягой двигателей. А потом в метре надо льдом глиссировать на воздушной подушке, создающейся под крыльями. И, наконец, убрав газ, хлопнуться всем телом на ровный лед. Только бы не попались на пути торосы.
Внезапно самолет влетает в зону турбулентности. Началась болтанка. Климов подбадривает коллег. "Ну, экипаж! Ну, молодцы! Будто век так летали!" Вспоминает о втором пилоте, который затих, следя за приборами. Улучает момент показать Дмитрию возможности машины в сложных условиях полета. Дима больше всего мучается нравственным вопросом своего недавнего трусливого поведения. В нем просыпается вера и восхищение обычным рядовым экипажем, в числе которого он состоит. Вера в командира, благодарность ему. Но страх его не отпускает.
Климов торопится обогнать циклон, в который они попали, чтобы над Байкалом выскочить в чистую атмосферу. Циклон и увеличение скорости быстро сокращают остаток топлива. Тревога крепко стискивает сердце и холодок в животе не проходит.
Штурман Ушаков переживает по-своему. Первой была мысль о детях, и что ему никак нельзя сейчас умирать. Взял себя в руки, начал работать, получается, значит не все так плохо. О себе думать уже некогда. Вынимает карту и изучает маршрут до Байкала. Как лучше и безопасней к нему подобраться, обойти циклон, выбрать нужные высоты. Углубляется в расчеты. Климов чувствует его надежное плечо.
До озера осталось 150 км. Командир начинает предпосадочную подготовку, распределяет обязанности в экипаже. Его слова "мы с Димкой" подхлестывают и поднимают дух второго пилота. Он - на равных, его не считают слабаком.
Климов по радио сообщает пассажирам свой план посадки. Он понимает, скрывать ничего нельзя. Надо, чтобы все были готовы.
Топливомер показывает остаток три тонны. Это на 35-40 минут полета. После "приледнения" эвакуация не потребуется, пожара не будет, гореть будет нечему, топлива не останется. Хоть это хорошо.
Все готовы. Открывают и закрепляют двери кабины - возможен удар носом и деформация фюзеляжа. "Ну, с богом!" Самолет начинает медленно опускать нос.
Климов объявляет в салоны, что началось снижение, всем пристегнуть ремни, выполнять указания бортпроводников.
Экипаж изнемогает. Долгий напряженный полет измотал силы, руки отказываются двигаться, тела костенеют, болят, уставший мозг начинает путаться. За приближением озера следят по локатору. Командир отдает указания спокойным, чуть уставшим тоном, как о привычном, решенном. Никто не должен испытывать сомнений в безопасности посадки.
Необходимость переставить атмосферное давление с полетного 760 мм рт ст на давление Байкала 450 мм рт ст над уровнем моря вносит ошибку в расчеты подхода. Надо пересчитывать и изменять маршрут, потому что высота изменяется. Чуть не пропустили этот факт.
Фронт циклона все-таки догоняет лайнер. Мощной волной ударяет под правое крыло, машина заваливается и опускает нос. Сердце вместе с ним рушится вниз. "Вот и все! Все их усилия бесполезны!" В открытую дверь из салона доносится общий крик полутора сотен глоток.
Это их настигла сарма - ветер Байкала. Нет страшнее ветра-душегуба. Озеро не хочет принимать раненый самолет.
В начинающемся буране на открытой поверхности озера, даже если посадка произойдет, долго не продержаться. Самолет замерзнет, а вместе с ним люди, он может разрушиться и многие окажутся на открытом воздухе. Даже если им на помощь уже спешат, найти их будет трудно, ведь экипаж ошибся с расчетами и дал на землю неверные предполагаемые координаты приземления.
Ольга Ивановна с началом снижения работает в салонах. Ее колотит мелким ознобом, но показать этого пассажирам нельзя. До этого ей никогда не приходилось попадать в летное происшествие. Но постоянные тренировки не прошли даром. Ее девочки притихли, скрывая страх. Ольга идет по салонам и объясняет всем, как нужно себя вести и что необходимо сделать. Замечает, что многие достали бутылки с алкоголем и пьют. Трое из ресторана спят мирным сном. Хоть это хорошо. Еврей все качается в молитве над своей книгой. Молятся многие. Напуганная дама невидящим взглядом уставилась перед собой. Ольга трясет ее за плечо. Она ходит и улыбается. Но тут вдруг сильно встряхивает и накренивает самолет.Все вскрикивают.
В первую секунду падения Климова снова схватывает за горло страх смерти, он ничего не соображает. Но его правая рука автоматически хватает рычаги управления двигателями и толкает их вперед до упора. Двигатели ревут на взлетном. Но вертикальная скорость снижения переваливает за 40 м в сек. Остается полторы минуты жизни. От тряски приборы взбесились, крик стоит в салоне. Бессильные тела пилотов мотаются в креслах, ремни едва сдерживают, готовые порваться. Спасти их теперь может только чудо. Считается, что в такие минуты вся жизнь человека мелькает перед глазами. У летчиков этого нет, им некогда, они исполняют свой долг. В мозгу Климова мелькает: "Хорошая смерть, мужская...". Он видит открытый в безмолвном крике рот второго пилота и слезы на его щеках. "Димка, держись!" - шепчет командир.
Короткими гудками рявкает сирена сигнализации опасного сближения с землей. Высота 100 м..."Ох!" Вдруг машину подхватывает неведомая сила, перекладывает в другой крен и швыряет вверх. Сильно вдавливает в кресла. Рука Климова соскальзывает с тумблера стабилизатора и больно ударяется о рукоятку интерцепторов. В беспрерывно кричащем салоне воцаряется мертвая тишина.
Чудо произошло... Высотомеры начинают наматывать высоту, сирена стихает. Самолет все так же трясет, он полощет крыльями, но машина на взлетном уходит от земли, скорость пляшет около 500 км в час. Приборы зафиксировали максимальную перегрузку 2.5, больше на шкале просто не было делений... Смерть снова дает отсрочку.
Экипаж в полубессознательном состоянии. Командир очень плох. Давит виски, голова как с тяжелого похмелья, тошнит, звон в ушах. Товарищи видят состояние Климова, пытаются помочь. Кое-как восстанавливают параметры полета отлаженным методом. Тут обнаруживается, что локатор не работает и озера впереди уже не видно. Локатор сдох! Климов начинает ориентироваться в обстановке. Спрашивает курс. Курс сбит. Локатор отказал в самый важный момент. Командир замечает, что что-то мешает ему смотреть. Глаза? Нет! Очки! Их залило потом. Протирает мокрым платком, вынутым из кармана, только размазывает. На приборе 2.3 тонны топлива. Надо садиться. На глаза наваливалась свинцовая тяжесть, смертельно хочется спать. Что-то внутри его не так. Климов потирает грудь. Ему душно. Как там Дима? Тот безвольно висит на ремнях. Теперь его никакой силой не затащишь в самолет. Насмотрелся раньше времени. Климов пытается сосредоточиться. Собрать мысли трудно. Бешено колотится сердце. Наверное, адреналину много хватил. Очень хочется пить.
Командир вспоминает о пассажирах. Они ведь тоже вместе с ними испытали смертельный ужас. С волной нежности к ним он берет микрофон и устало, совсем неофициально, как к детям, обращается: " Натерпелись страху, родные мои? Мы тоже натерпелись. Но теперь все хорошо. Через десять минут сядем. Потерпите. "
Ольга приходит в себя на полу, среди выпавших из гнезд кипятильников и сотейников. На нее таращится одна из стюардесс, по лицу которой среди размазанной туши текут слезы. Ольга успокаивает, как может, своих девочек. Опасаясь нового броска, держась за кресла, идет по салону. В голове мысли о том, что ее дочь останется одна, а еще долг перед банком... Потом вспоминает, что есть страховка и за ее гибель рассчитаются с ипотекой. Мысли проносятся как бы отдельно от ее, полностью сосредоточенной на работе. Она тоже жалеет несчастных пассажиров, девочек, экипаж.
Экипаж продолжает работать. Самое трудное все еще впереди. Пока обычная процедура снижения: удаление, высота, режим, крен. Включают фары. Осталось две минуты. Холодок в животе почти нестерпим. Что там внизу? Внезапно по ушам снова ударяет сирена опасного сближения. Земля набегает слишком быстро. Их несет на острова среди озера. На островах деревья. Зацепит или пронесет? В баках последние литры топлива. Вверх уйти не получится. Климов судорожно давит и давит на тумблер стабилизатора, пытаясь выдавить дополнительную подъемную силу. Как электромотор еще работает! Он давно бы должен выйти из строя! Это просто поразительно! Наверное, Господь им помогает... Наконец, верхушки деревьев мелькают под крылом. Проносит!
Бортмеханик молит Бога, чтобы топливомер врал и горючего оставалось больше, чем он показывал. Так бывает, когда это совсем не нужно. Послезавтра у младшей дочери свадьба, созваны гости. Она должна родить ему внука. Нет, умирать нельзя. Он представляет лицо дочери, если... Сколько там топлива?.. Стрелка прибора почти на нуле. Упершись мокрой спиной в мокрую спинку сиденья, он давит на рычаги. Вдруг кто-то начинает трясти его за плечо.
Крутой, коротко стриженый пассажир с золотой цепью на шее, разум которого мутит бутылка виски, выпитая из горла, решает вмешаться в работу летчиков и шагает в открытую дверь кабины. Ольга в это время сидит, как и все пассажиры, согнувшись в кресле, пристегнутая, и ожидает удара при посадке. Видя пассажира в кабине, срывается с места и хватает его за руку: "Куда!" Крутой трясет бортинженера за плечо, который сидит ближе всего к двери, норовит вырвать его с кресла. Тот отмахивается: не мешай! Ольга изо всех сил тащит бугая из кабины. Она вцепляется в него, как разъяренная кошка. Рассвирепев, крутой бьет ее кулаком в грудь. Она, задохнувшись, падает в проход. Боль в груди, колене, отчаяние, страх, унижение вселяют в нее безумную ярость. Убить гада! Она хватает с откинутой полки чей-то ноутбук. В кабине идет борьба. Крутой одной рукой хватается за плечо командира, другой давит шею задыхающемуся штурману. Бортинженер одной рукой пытается оторвать его от штурмана. Но, пристегнутый, он не может этого сделать. Второй пилот тянется к ним из своего угла. В кабине стоит сплошной крик. Ольга поднимает тяжелый ноутбук и плашмя ударяет крутого по темени. Брызжут осколки разбитого аппарата. Она ударяет еще раз. Мужик, обмякнув, сползает к ее ногам, хватая руками и пачкая кровью.
Климов сидит неподвижно, тяжело дыша. Борьба с пьяным человеком отняла последние силы. Крик второго пилота "Скорость падает, запас по сваливанию мал! " мгновенно отрезвляет всех. Устойчивость самолета нарушена. Лайнер неотвратимо приближается к сваливанию. Командир взвивается. "Молодец Димка!!! Вовремя! Спас всех!" Климов опять давит на тумблер. Взлетный режим. Скорость нарастает, машина выравнивается.
Впереди лед. До него 300 метров. Двигатели вот-вот встанут. Надо снизиться. Климов с трудом ловит необходимую вертикальную скорость снижения. Сердце молотком колотится в груди. Его даже подбрасывает в кресле. Бесконечные секунды. Вот он - байкальский лед. Командир видит уже его гладь. Теперь стабилизатор чуть на себя... Самолет не реагирует... Что это?! Заклинило! Отслужил свое... Все. Тумблер бездействует. Климов готов был к этому. Но чтобы именно сейчас... Остается только добавить газы и... ждать. Доклад бортинженера: "Первый остановился." Климов знает, что сразу оба двигателя встать не могут. У них есть еще один - третий. Но лайнер начинает разворачивать. Вдруг наступает неправдоподобная тишина. Третий тоже сдох! Машина, медленно просаживаясь, продолжает лететь. Скорость 400 км в час.
Три долгие секунды и... с-с-с-с... Самолет плашмя грохается о жесткий лед. Всех мотнуло по кабине, но ремни выдерживают. Штурман прикусывает язык. Под брюхом противно визжит, это ломаются антенны. Ощущение, что машина разломилась пополам. Но она скользит на бешеной скорости по гладкому льду, дрожа и грохоча, постепенно разворачиваясь, сияя конусом лучей, тянув за собой фонтаны ледяных брызг. Туполевское железо выдержало.
Вдруг впереди белое нагромождение. Господи, пронеси! Крыло пронзает ледяные глыбы, как масло. Бег постепенно замедляется. Машину развернуло правым крылом вперед и она продолжает разворачиваться, уносясь в вечность... В салонах, скорчившись, сто пятьдесят живых человек ждут смерти... или жизни...
Впереди снова отчетливо видны льдины и они приближаются. Неужели это - смерть? Сейчас, когда все уже кончилось! Все оцепенели, нет сил даже думать. Климов чувствует своим телом, как крыло самолета медленно вонзается в торос и самолет, корежа дюраль, замирает на месте, упершись в льдины. Сила инерции иссякла. Правого крыла больше не существует. Оно превратилось в груду металла. Только периодически вспыхивает маячок, багровыми сполохами освящая торосы. Тишина.
В глазах командира все померкло, только бесчисленные искры и круги наплывают откуда-то слева и, уходя вправо, исчезают. Его несет влево, вниз, во тьму...
Штурман от дикого избытка чувств выбрасывает вверх кулаки. Внутри его все бушует. Жизнь вернулась. "Деточки мои!" Он не чувствует вкуса крови во рту. Стаскивает наушники и вдруг закрывает лицо руками и замирает. Локти уперлись в дрожащие колени, плечи трясутся.
Димка в момент посадки больно ударяется локтем о правый борт и это его отрезвляет. Он трет руку, оторопело оглядывается и вдруг понимает, что он не просто жив, он победил себя. Он справился со страхом, помог экипажу в самый решающий момент, в этом спасении есть частичка и его труда. Его заполняет чувство ликования. Так бывает с каждым, кто встречается со смертью в первый раз.
Бортинженер встретился с ней не впервые. Он молча выключает насосы, встает, спотыкается о стонущего окровавленного человека на полу в дверях. На подгибающихся ногах выходит в вестибюль. Мокрая форменная рубашка на спине вылезла из брюк. Из салона на него смотрят десятки круглых, ожидающих глаз. Ольга рыдает на стульчике. Бортинженер шагает к входной двери. Его качает. Он наваливается на рычаг. Из губ вырывается стон: "Проклятая работа..."
Слышится голос динамика, запрашивает земля. Салон взрывается, осознав, что они живы.
Ольге Ивановне никогда раньше не доводилось поднимать руку на человека. Запачканная кровью, в порванных колготках, она сидит и плачет. Она только что убила человека! Пассажира! Которого была обязана оберегать! Она представляет будущее расследование, суд, тюрьму. Страх ответственности рвет ее сердце. Она не замечает, что самолет уже на земле, что надо работать, может кому-то нужна помощь. Вскакивает. Перед ней женщины держат под руки крутого, с головы которого капает кровь: "Не пристегнулся, выбросило с кресла, хорошо хоть жив остался, нажрался..." Ноги у Ольги подкашиваются. Теперь ей самой нужна помощь.
Сквозь охватившую липкую тьму Климов слышит возбужденные реплики экипажа, шум, переговоры по радио, смех. До него доходит, что самолет остановился. Его теребят. Сильная тошнота. Его тянет на рвоту. Выйти на воздух... Рванул форточку, в кабину влетают клубы пара. Хватает ртом воздух. С трудом встает, идет в вестибюль. Перед глазами какие-то лица, лица... Отталкивает, тянущиеся к нему руки. Сдерживая спазмы рвоты, протискивается к уже открытой двери. Мельком удивляется, где же трап, почему так близко земля? Морозный воздух ударяет в лицо, перехватывает дыхание. Ноги трясутся, подгибаются, скользят по льду. Климов опускается на четвереньки, его выворачивает наизнанку. Встает, идет куда-то все дальше, дальше. Порыв ветра ударяет в спину. Его трясет крупной дрожью. Мокрая спина замерзает. Он бездумно идет в пустоту. Его окружает полная тьма, самолет с тусклыми огнями иллюминаторов скрылся из виду. Ему все равно. Он не чувствует своего тела. Теперь все позади. Больше ничего нет. Только мириады звезд над головой. Только смертельная усталость. Люди живы. Что еще надо. Теперь все хорошо. Теперь конец. Снова налетает ветер. Обжигает щеки. Фронт циклона медленно наползает на озеро. Все-таки они успели до него. Климов не чувствует ног. Мыслей нет. Одна нога отнимается совсем и он оседает на лед. Потом ложится на спину. Отдохнуть... немного отдохнуть... Он лежит и смотрит в небо. Ощущение того, что он сделал все, не только сегодня, но и вообще в жизни, наполняет его и растворяется в сиянии звезд. Слезы текут по щекам Климова. Со слезами утекает жизнь, скатываясь застывшими льдинками на лед Байкала.
Начинается снег, все сильней и сильней, завихряясь на ветру и наметая свежий сугроб над горсткой плоти, которая только что была Климовым.
Надвигается шторм.
А с юга приближается гул вертолетов. Спасатели торопятся.