Б.Мельник. Часть третья, раздел третий. Перевод с польского Т.Цыркуновой
Католическое Рождество сорок первого года пришло тихо, без праздничной атмосферы. Действовал комендантский час, и немцы не разрешили проводить рождественскую мшу в предназначенное для неё время. Праздник прошёл тихо и как бы тайно, наступил новый 1942 год. Потом также украдкой прошло и православное Рождество. Морозы сильные долго стояли в ту зиму, оттепели были редкими и короткими, однако природа следовала своему календарю. Дни становились длиннее, солнце выглядывало из-за туч всё чаще, грело землю всё сильнее. С крыш домов свисали длинные ледяные сосульки, и если и не могли полностью растаять, то обрывались под действием собственного веса. Появились предвестники пробуждения природы. Лещина покрылась соцветиями, на деревьях стали набухать почки, а телеханские воробьи и вороны явно оживились. Как-то в марте добрался к нам дядя Никодим, муж тёти Мирки.
Привёз немного муки, крупы и кусок великолепного вяленого окорока с укрытого от немецких налоговиков кабанчика. Гостил у нас два дня. Родители и дядя обменивались между собой новостями о происшествиях, которые имели место после прихода немцев у нас и в Янове. Много времени посвятили трагедии Холокоста. Родители рассказали о зверствах эсэсовцев в Телеханах, а дядя рассказал нам о судьбе евреев из Янова. Там немцы не уничтожали евреев сразу, а загнали в гетто и до тех пор, пока не началась там эпидемия гриппа, использовали их для выполнения самых тяжёлых общественных работ. В настоящее время в гетто люди находятся в ужасающих условиях.
Мы узнали также, каким образом в Яновском районе немцы собирают с людей налоги, а также каким наказаниям люди подвергаются в случае их неуплаты. Людям приходится нелегко, так как часть их живности забирают и партизаны, чтобы пережить в лесах зиму. В лесах, окружающих Янов, находится много партизанских отрядов, собранных из разбитых в июне советских войск.
С приближением весны и в Телеханах тема партизанских отрядов в околичных лесах стала актуальной. В местечке обсуждались новости о том, что немцы имеют с ними всё нарастающие заботы. То возникала перестрелка с немецкой частью, то уничтожался отрезок узкоколейки, ведущей в Ивацевичи, а то затруднялся сбор налогов. Люди узнавали, что тут и там партизаны делали невозможным вывоз собранных немцами продуктов сельского хозяйства, узнавали о партизанских нападениях на небольшие полицейские участки и посты жандармерии, которые полностью уничтожались. Тем не менее, несмотря на нарастающие партизанские акции, немцам всё-таки ещё удавалось с помощью чёрной полиции как-то управлять Телеханским районом. Это было всё труднее осуществлять, и пришлось слабые немецкие силы укреплять большим отделом Вермахта. Отныне немцы выезжали из местечка только большими отрядами, усиленными чёрной полицией.
Усадьба коменданта Телехан, размещавшаяся в здании жандармерии, была окружена укреплениями с бойницами, а возле дома господина Перовского, в котором жили два пузатых немецких администратора, был построен мощный бункер. Оба пузана вообще не появлялись на улицах местечка для выполнения своих служебных обязанностей. С этой целью они использовали своего подхалима в лице Николая Дегтярика. Этот профессиональный бандит, конъюнктурный знаток антисемитизма, коммунизма, а ныне фашизма, был ещё и страстным фанатиком.
Законченный негодяй Дегтярик пользовался у немецких администраторов полным уважением. Они одарили своего прихлебателя пистолетом, поручив ему надзор над всеми хозяйственными объектами в Телеханах. В лапах власти бандита оказались мельница, пилорама и смолокурня, а также пекарня, принадлежавшая ранее еврею Гительману. «Заведующий» Дегтярик всовывал свой нос также в работу считанных в местечке частных мастерских.
Оказалось, что этот беспринципный уголовник соблюдает также и свои личные интересы. Почти одновременно с получением «служебной функции» у немецких администраторов он начал строительство в центре местечка обширного дома для себя. Для строительства использовал материалы от разборки самых лучших еврейских домов.
Дом для Дегтярика строили три телеханских ремесленника, Холодович, Чуйко и Живолович. Все трое при советской оккупации были «запятнаны» принадлежностью к коммунистической партии. За строительство дома Дегтярик не заплатил им ни одной копейки, а наименее покорного Живоловича немецкие жандармы убили. Это было достаточным аргументом для того, чтобы оба оставшихся в живых экскоммуниста притихли.
Однако жизнь немцев в оккупированных Телеханах, смягчаемая помощью разных подхалимов и пособников, всё-таки не была полностью роскошной и беззаботной. Не один раз и не два оказывалось, что партизаны были абсолютно точно информированы о передвижении немецких войск и всех действиях оккупационной администрации. Почти каждый выезд немцев за территорию Телехан заканчивался потерями повозок, наехавших на мины или от применения огнестрельного оружия. Немцы возвращались деморализованными, часто везли раненых, были и убитые. Это доводило их до бешенства. Своё бессилие против партизан они вымещали на мирных жителях. Аресты и допросы в жандармерии становились всё более частыми. Случалось, что вызванный в жандармерию на допрос человек бесследно исчезал. Некоторых под усиленным конвоем вывозили в Ганцевичи, где находились большой немецкий гарнизон и тюрьма. Там пропали без вести вместе с другими людьми и наши соседи, молодой Богданович и Мизинский.
В какой-то день в Телеханах появились два офицера гестапо в чёрных мундирах и с черепами на фуражках. Они приехали из Пинска на личном автомобиле, под охраной бронированного автомобиля, полного вооружённых до зубов солдат. Один из геста- повцев привёз с собой немецкого дога, пса гигантских размеров. В Телеханах никто ничего подобного никогда не видел. Когда немец прогуливался с ним по местечку, люди уступали им дорогу, переходя на другую сторону улицы.
Гестаповцы вызывали разных людей на допросы, во время которых несколько человек были сильно избиты. Некоторых допрашивали спокойно, даже позволяли на допросе сидеть. Большинство задержанных лиц после нескольких дней допросов было освобождено. Однако несколько арестованных были вывезены в Ганцевичи.
Работавшая в жандармерии при коменданте Телехан переводчицей Мария Струневская в гестаповских допросах не участвовала. Оба офицера в чёрных мундирах бегло говорили по-русски. Струневская видела избитых гестаповцами людей и говорила, что ни за что не участвовала бы в допросах, даже если бы ей угрожали расстрелом.
Гестаповцы в течение недели закончили допросы и уехали в Пинск под охраной бронированного автомобиля с солдатами. Эти солдаты, находясь в Телеханах, жили в отеле, расположенном почти напротив нашего дома. С этим фактом было связано одно происшествие, казалось бы, очень незначительное, мелкое, которое, однако, так хорошо мне запомнилось, как будто это было хорошо заученной ролью в театральной пьесе.
Я возвратился из школы и обедал, в кухне со мной своими делами занималась и мама. Внезапно на веранде раздались тяжёлые шаги, и кто-то постучал в дверь. В кухню вошёл высокий блондин в мундире унтер-офицера Вермахта.
–«День добрый – произнёс он на чистейшем польском языке – у меня к вам просьба. Не одолжит ли мне госпожа какой-нибудь напильник или камень для заточки ножей? Я хочу наточить штык».
Мама без единого слова достала из ящика стола камень для заточки кухонных ножей и подала его солдату. Тот бесцеремонно уселся на лаву под окном, вытянул из подмышки штык и начал его точить. Одновременно задавал какие-то незначительные вопросы то маме, то мне. Мама, спровоцированная его безукоризненным польским язы-
ком, в конце концов, отозвалась на его вопросы.
–«Господин прекрасно говорит по-польски» – сказала она.
–«Проше пани, три поколения моей семьи проживали в Бромберге. Вы, поляки, заняв этот город, назвали его Быдгощью. Когда я родился, то Бромберг уже был занят поляками. Я был вынужден ходить в польскую школу и сдавать польские экзамены, но я – немец чистейшей крови. Никто из моей семьи не изгадил её даже и единой каплей польской крови. Мы всегда очень гордились тем, что мы – немцы.
–Расскажу госпоже также одно происшествие из моей жизни. Мы жили в большом каменном доме, в котором кроме нашей семьи проживали и поляки. На первом этаже этого дома находилась пекарня. Она принадлежала поляку. Летом при хорошей погоде этот пекарь выставлял на солнце перед выпечкой дрожжевые булочки, для того, чтобы они быстро поднялись. Мне было семь-восемь лет, когда я решил испортить пекарю его изделия. Как только он выставил свои булочки на солнце, я в каждой из них пальцем сделал дырки. Пекарь страшно ругался, но не знал, кто ему это сделал, так как в доме проживало много детей.
–Как-то раз меня подкараулила жена пекаря. Поймала она меня прямо на месте преступления и так накрутила мне уши, что я с большим криком и плачем убежал домой. Тогда моя мамуся взяла ремень и пошла к жене пекаря. Сам пекарь в это время был в пекарне, поэтому мамусе никто не помешал так избить жену пекаря, что у той из носа и изо рта полилась кровь. Тогда мамуся ей сказала:
–Ты, польская свинья, жена польского кнура! Запомни до конца своей жизни, что ты не смеешь даже и пальцем дотронуться до немецкого ребёнка! И знаете, госпожа, что как только наши в тридцать девятом году освободили Бромберг, то гестапо сразу же арестовало всю семью пекарей?
–Ну, уже штык мой стал острым, как бритва. Возвращаю ваш камушек с благодарностью. Вы были очень любезны. Желаю вам доброго здоровья. Auf Wiedersehen – до свидания»!
Понятно, что когда этот сукин сын, вооружённый штыком, рассказывал о своей мамусе, моя мамуся ему в том не мешала.