Счастье, которое назвали счастьем

Марина Леванте
      Не познавший в своей жизни чего-то иного, будет думать, что он самый счастливый человек на свете  или наоборот, считать себя   самым  несчастным, особенно, когда не сумел увидеть горе и трагедию других людей.


                ***

      На дереве, и даже не в гнезде, а   в дупле сидела ворона. Ей было там   уютно и хорошо, она была защищена от непогоды, ветров и дождей, и была страшно счастлива от этого.  Дупло было маленьким,  ибо счастья много не бывает и потому она не хотела  больше никого впускать в свою счастливую жизнь, эта хитрая птица ворона.

           А внизу на опушке того же леса, где на дереве расположилась  ворона,  жили  другие птицы, которые умея летать, не сумели взлететь так высоко, как это вышло у вороны, и  они  не имели  такого теплого сухого и уютного дупла, у них, по сути не было вообще,  крыши над головой, во всяком случае не такой прочной, как у вороны.

     Но ворона, не желающая делиться своими прекрасными   хоромами, успела  доложить им, что им, этим птицам и так хорошо, там, внизу,  спрятавшись   от дождя, ураганов и ветров   под сухой веткой или  под  упавшим с дерева    листиком,    так, будто такое укрытие и впрямь от чего-то серьёзно  спасало.

    Она прекрасно знала, что эти птицы, хоть было их и много, никогда не сумеют познать то,  что познала она, старая хитрая пройдоха, сумевшая внушить остальным, что лучше того, что они имеют, не бывает и быть не может. Это то, желаемое ими   и  даже полученное ими   счастье.

     И окрыленные этой мыслью птицы, оставаясь внизу,  на земле, и  продолжая мокнуть и мёрзнуть от зябкого холода, залезающего им прямо под крылья,  считали, что это и есть тот высший  пик наслаждения в этой жизни, и осознание своего счастья, при понимании, что другого и не бывает, заставляло их радостно щебетать, размахивая при этом своими мокрыми и отсыревшими и часто облезлыми  крыльями. Они были довольны той жизнью, которую имели.

     Разумеется,  в свою ведь ворона их так и не пустила, успев сказать о том, что вот ведь раньше они,  все эти птицы и вовсе жили плохо и совсем  иначе, они были полностью несчастны, не имея даже  возможности прикрыть свое редкое побитое жизнью  оперенье хотя бы  листочком или той же сухой веткой. И потому конечно же, они  болели, простужаясь,   и часто умирали.



      Ну, а   теперь у них есть какое- никакое укрытие. И не только,  тут ворона сумела навязать им ещё одну   мысль, как теперь  все живы и здоровы, как  размножаются и пополняют свою птичью  популяцию,  ведь нынешние   условия их проживания в этом лесу и  не предусматривали  ничего  иного.   Чему снова радостно щебеча,  безоговорочно  верили птицы.


        А как же иначе,  ведь не познавший в своей жизни чего-то иного, будет думать, что он самый счастливый человек на свете и наоборот.

       И потому, когда тебе только сказали, как у тебя всё  здорово и  хорошо, но не показали, что бывает гораздо лучше, то и будешь ты, как те доверчивые птички,  ограничиваться тем,  что имеешь, считая, что это пик наслаждения в этой жизни и не важно, что были  все эти птицы намеренно и  подло обмануты  той вороной.   И  они были счастливыми,   хоть и  были   наивными птицами, и не потому что им для счастья было мало надо, а просто  поверив в него, в  своё счастье, о котором им рассказали.

       Жаль только,  что спустя много лет, когда в том лесу наступили глобальные  перемены,  те наивные птички уже настолько поглупели от внушенного им  понятия счастья, что не сумели оценить  того, что произошло  на самом деле,  явившись жертвами состоявшегося велико масштабного  обмана.


     Хотя были же они счастливы тогда, счастливы они были   и  сейчас в своём понимании, означающем,   что такое настоящее счастье, так и не познав чего-то иного, о чём не только знала,  но и чем пользовалась ворона и ей подобные, презрительно глядя на птиц с высоты того дерева, на котором так удачно закрепилась она вместе со своими соратниками, сумев высоко взлететь, и оказавшись не просто гораздо  выше остальных птиц, но и в гораздо более комфортных условиях проживания одного и того же леса. Но и на фоне несчастий    остальных птиц она не ощущала себя менее счастливой, она была просто счастлива так, как не были счастливы другие, не познав в своей жизни ничего другого, и им ничего не оставалось, как довольствоваться тем, что имели, или тем, что  назвали для них   хорошей жизнью.

13.03.2020 г.
Марина Леванте