«Марс тебя возвысил, Венера тебя низвергла…»
Ветер ласкал белоснежные паруса, раздувая нежную ткань подзывая в дальний путь. Корабль «Королева Марго» плавно раскачивалась на спокойном море изредка омываясь ласковыми волнами, что ударились слабым прикосновением к борту и отступались рассыпаясь в морскую пену. Смеркалось. Виднелись первые звезды. Те, кто собирался отплыть этой ночью в Испанию уже давно заняли каюты и наслаждались обществом новых знакомых, старых приятелей и любимых родственников. Капитан корабля никогда не торопился на борт ибо знал, что женщин и корабль торопить нельзя. Увы, и те и другие умеют мстить. Месть, как и любовь, и вожделение всегда звучали необычайно сладко, необыкновенно остро, льстиво. И корабль и любимая женщина были схожи….они умеют остывать к своему капитану и отправлять его на самую сближающую встречу с морским дьяволом. Только корабль идет ко дну с тобой не забывая о клятвы верности, что в моменты самого сладкого сближения вы шептали друг другу, а женщины…женщины способны наблюдать, как бездна заглатывает до самых потрохов в свои сети тебя не оставляя шансов на пощаду.
Команда торгового судна находилась на своих местах, и изредка можно было услышать заливистый смех молодых матросов, что услышав очередной неправдоподобный слушок не сдерживали эмоций. Молодые…совсем еще мальчишки…бороздят неспокойное, непокорное им море, чтобы вернуться героями мокрой дороги. Капитан подал первый предупреждающий сигнал об отплытии и удалился к команде ровно на двадцать минут, чтобы после дать еще один сигнал и отправиться в путь к далекой Испании, где его встретят моряки и не дай Бог пираты, что покушаясь на наживу не пощадят никого, а он, как смелый мужчина, будет до последнего защищать своих людей не жалея собственной жизни.
Виктория тоскливо провожала взглядом капитана и мужчина почувствовав этот нежный, женский взгляд обернулся, чтобы одарить не менее ласковой улыбкой робкую девушку, что кивком предупредила о своем скором приходе на борт. Первые появившиеся звезды сложились в созвездие «Козерога», и поэтесса вздохнула. Попутный ветер ласкал ее нежные щеки и она тоскливо обернулась провожая взглядом Францию, как вдруг изящная, черная фигура показалась из-за ворот стены разделяющей Лувр с пристанью. Снимая с головы тяжелый капюшон к покидающим Францию корабля направлялась Клод. Черная мантия развивалась за ее спиной словно крылья приносящей в дом суеверной Вороны, самые мрачные новости, и нежно улыбнувшись, женщина обвила своей ладонью талию поэтессы склонив голову над ее щекой, чтобы мимолетно прикоснутся к ней своими горячими губами. Секунда. Секунда, чтобы почувствовать благодарную нежность….
-Не думаю, что Вы, Клод, решили проводить меня на корабль.-Виктория склонила голову на бок и грустно улыбнулась.-неужели за пять часов умудрилось что-то приключится? Если да, то я посчитаю себя оберегом Франции и никогда в жизни больше ее не покину.-легкий смешок сорвался с губ поэтессы.
-Не знаю даже с чего начать, но случилось сразу три события.-Клод облизнулась.-первое: Генрих объявил Габриэль своей официальной фавориткой. Второе: Марго решила, что завести дружбу с любовницей короля это разумное решение, но об этом после.-не сводя своего взгляда с внимательной поэтессы продолжила Клод.-а вот третье может Вас совсем не обрадовать…
-Не скажу, что воодушевилась этими двумя новостями, но не томите, и говорите не скрывая мрачных подробностей, что случилось.-Виктория обернулась на корабль услышав второй сигнал.
-Мерзавка Габриэль подтолкнула Генриха объявить войну Испании. Филипп II заручился поддержкой лиги. Пикардия, Бургундия уже его. Как видите, времени он зря не теряет. Сейчас Генрих направился в Бретань, куда последовала и его любовница.-Клод обвила похолодевшие ладони поэтессы.-что мы будем делать?
-Простите, конечно, мне такую наглость, но почему мы должны снова что-то делать?-Виктория улыбнулась.-король решил поиграть в солдатиков и проиграть. Малышка Габри решила подтолкнуть короля проиграть Испании. Собственно, нас с Вами это никак не коснётся. Убежденные католички всегда найдут приют в объятьях испанской монархии. К тому же, в силу негодности короля, как военного, мы с Вами можем предположить, что Габриэль направилась за ним не просто так.-Виктория улыбнулась.-нынче модно отрабатывать свои статусы и свалившуюся благодать своим пчелиным ульем. Думаю, что она собирается выжить все соки с глупца Генриха, а тот в свою очередь подарит ей какое-нибудь аббатство. Дальше все будет как всегда.
-Как всегда?-удивленно спросила Клод разводя руки в стороны.-почему Вы так уверены?
-Как всегда.-Виктория покачала головой.-слишком они предсказуемы. Это аббатсов она обставит по лучшим тенденциями мировой моды, которой славятся европейские короли, спустит на интерьер всю королевскую казну и Генриху будет уже проще продаться Испании, чтобы хоть как-то закрыть долги. Никто кроме Испании не мог относится к нему всерьез, а он подкинул такую свинью, как война. Думаете, что ему это сойдет с рук? Я сомневаюсь.
-Но в таком случае,-Клод потерла виски своими изящными, длинными пальцами.-зачем Габриэль проигрыш Генриха? Если она метит на Французский трон и власть, то проигрыш короля в этой войне будет ей не на руку.
-Конечно, Вы, моя внимательная, совершенно правы, но разве видишь за подол поднятой юбки что-то кроме собственных рюш?-лицо поэтессы исказила довольная улыбка.-не забивайте голову этими мелочами, и позвольте хотя бы раз в жизни всему пойти своим чередом.
Поэтесса оказалась права. Оказавшись не самым лучшим военным деятелем Генрих не спешил исправлять ситуацию, ибо его вполне устраивал статус «отличного», как ему казалось, любовника и все своим силы он тратил исключительно на удовлетворение фаворитки, а не поддержку своих людей оставленных на растерзание отлично подготовленных испанцев. Боялись ли войну с Францией испанцы? Нет. Они не считали лягушатников достойными противниками, и куда больше самого короля настороженно относились к его малышке Габриэль, что воплощала в себе не только милую мордашку, закованный дух, но и далеко не женский ум. Мечтающая о Французской короне Габриэль добивалась ее всеми силами, всеми своими умениями и чувствовала, что до исполнения заветного желания осталось совсем немного…
*Габриэль.
Мои заслуги заслужили королевской признательности, но только не той, что я так трепетно ждала все это время. Великолепный замок Монсо хоть и красивое имение, что расположено всего в двух лье от небольшого городка Мо, где царит вопиющая деревенская атмосфера, все равно грел мне душу, как аванс на получение будущей короны. Раз уж это имение перешло в мои руки, то я позволю себе обставить его по высшему разряду. В сладком предвкушении я наблюдала, как наша любимая комната с королем становится настоящим пристанищем для самых пылких любовников всей Франции. Как бы я не сопротивлялась, но именно спальня подтолкнула меня к тому величию, что я могу сейчас себе позволить. Казна обеспечивает мне безбедную жизнь, да и я могу не стесняться в своих капризах, прихотях. В конце концов, я же знаю, что король пойдет на все только бы я продолжала умасливать его покусанную другими душу и увы, но далеко не молодое тело.
Огромная кровать заполнила собой большую часть спальни, ибо была настолько огромная, что могла выстоять даже под самыми горячими прелюбодеями вроде нас, что не щадя сердца придаются любви, как в последний раз. Я посчитала нужным повесить балдахин, чтобы никто не смог нас потревожить. Тяжелый, желтый бархат закрывал ложе для наших любовных утех от посторонних глаз, а постель затянутая роскошным, белым атласом была как свидетельство нашей королевской, невинной любви для самых распутных действий. Подушки вышитые серебром с нашими инициалами – моя самая главная прихоть, которую король с особым удовольствием поддержал.
Война набирала свои обороты, но мне было безразлично на судьбу простого народа, когда мой король не во что не ставился среди европейских монархов. Испанцы взяли Бургундию, и тогда Генриху пришлось покинуть наше поле безрассудной любви, чтобы поддержать свое войско. Он дал отпор, но я задумалась о казне, как о средстве Французской защиты. Ее отсутствие влекло за собой не просто потери, а катастрофические проблемы. Армия могла отвернуться от него, и пойти против, а простые люди, что сейчас так отчаянно переживали кризис так полюбили писать обо мне грязные стишки, что иногда мне хочется бросить все и оправдать каждое слово, которым они меня нарекают. Тогда я подумала и решила отдать королевскую казну в руки умного, ловкого и очень надежного человека, которого Генрих ни за чтобы не подпустил к золотым монетам в силу врожденного недоверия. Впрочем, я давно уже собиралась пристроить своих людей на пригретые места, и мне кажется, что нет ничего плохого в том, чтобы повсюду иметь как минимум «дружеские» связи. Ты им помогаешь получить очень сладкое, прибыльное местечко, а они в будущем не бросят тебя в беде. Это идеальная стратегия.
Шли месяцы, и я знала, что получу желаемое. К тому же, в какой-то степени об этом знала вся Европа…к моему дикому сожалению, я понимала, что лига подчиняющаяся Филиппу II лучше экипирована, и настроена на победу ценой собственной жизни. Мы вернулись во-время в Париж, чтобы назначить нужных людей за введением казны, и сделали одно из важнейших решений, ибо в это время в войне, развязанной не без участия меня конечно же, перевес все сильнее и сильнее оказывался на стороне Испании. Кардинал Австрийский был предводителем вражеской армии, и с легкостью взял Кале. Вся Франция была потрясена таким известием, и конечно же, поражение было возложено на безответственность Генриха. Как-то раз я услышала, как шептались придворные дамы называя меня «маркизой». «Король слишком много развлекается с маркизой»-хихикали за моей спиной эти черни. Да-мы…придворные дамы ведущие себя хуже амбарных крыс собирали слухи, как черная смерть зерно. Придворные мужья считали, что именно я помешала королю вовремя отправиться на защиту Кале. Пошлые четверостишия стали самым любимым занятием скрытых поэтов, но только наутро каждый второй повторял оскорбляющие меня строки, а король…а король находил их просто смешными.
Я не просила короля о всех его щедрых подарках, но и как преданная ему фаворитка отказаться не могла. К тому же, я прекрасно понимала, что если откажусь от щедрот, то король найдет дурнушку, что не откажется от них. Вся Франция стояла на ушах и думала, что после падения Кале король немедленно двинется на защиту оставшихся городов от испанцев. Увы, но горожанам пришлось глубоко разочароваться в домыслах, ибо Генрих даже и не думал об этом. Он не думал о войне, не думал об испанцах, о лиге. Впрочем, он не думал даже о том, что является рабом собственной страсти ко мне. Он врал, как заядлый азартный игрок, и тем отвратительнее чувствовала себя я. Король писал, что мы отправимся в Амьен, чтобы в случае нападения испанцев отбить город, но это было очередная ложь, ибо неделю спустя мы оказались в Монсо…
Мне было стыдно за себя, за него, но только кто такая фаворитка в глазах самого короля? Очередная женщина, что способна подарить ему чистый рай за тяжелыми, желтыми балдахинами, и только…Он забыл о войне, забыл о своих обязательствах, и уже давно не вспоминал об испанцах. Генрих оставался в Монсо до самого октября. Кутеж стало его полем боя, а прогулки по окрестным лесам, банкеты для новых друзей, рассказывал за этими пирами он истории о своих победах, которых на самом деле не было. Я краснела каждый раз, когда мне приходилось поддакивать и кивать головой, прижиматься щекой к его плечу и выглядеть «счастливой»…и только одно оставалось его любимым военным походом…поход на громадную постель за стенами желтого балдахина, где он проводил своим самые изнуряющие военные действия.
Народ бунтовал, и это можно было понять. Вскоре, хоть и не явно, но и я встала на сторону народа. Высказывая королю все людское недовольство, я впервые смогла его опечалить. Он со страхом осознал, что дело идет к печальной развязке. Ограбленный своей наивностью, вынужденный носить рванные рубахи и камзолы, он, поняв, что катастрофа неминуема, решил обратиться за помощью к своим гражданам. Удивительно, но мудрое решение. Не ко мне…не к человеку, которому отдал королевскую казну, награбленные драгоценности, не ко мне, как к богатейшему человеку Франции…а к людям. Приливы…постоянные приливы, головокружения и недомогание. Усталость. Восьмой месяц беременности давался мне тяжело.
В октябре он созвал в Руане нотаблей с тем, чтобы обсудить мероприятия во восстановлению финансовой системы. И снова театр…снова эта блаж.…рассчитывая поразить население Нормандии зрелищем блестящего, элегантного, важного французского двора, он попросил меня, чтобы я прибыла в Руан раньше него…все для чего? Чтобы обставить свой приезд с большой помпой. Бургомистр встретил меня со всеми почестями, что обычно достойна только королева, но был один человек, что отличался смелостью, чтобы высказать мне в лицо все людское недовольство. Архиепископ просил меня остановится в одном отдаленном аббатстве, чтобы не позорить короля и тем более Францию. Одним единственным человеком, что был готов броситься, чтобы растерзать в клочья мою честь был один каноник собора. Он вышел нагло, можно сказать, как монарх и открыто заявил при всей массовости людской толпы, что «это всего лишь очередная шлюха короля, а вы…дурни, кланяетесь ей в ноги».
-Как Вы смеете так отзываться о любимой женщине короля?-раздался уверенный, но такой миловидный мужской голос.-сейчас же извинитесь перед королевой Франции, невежество.
-Господин Бурбонский,-прошипел каноник.-не сочтите за дерзость, но шлюхе кланяться…
-Быть может, Вам, святейший, милее дыба чем королевская добродетель?-Антуан хитро улыбнулся.-милая, будьте уверены, что эти недостойные святоши больше не посмеют даже подумать о Вас в этом грязном ключе.
-Мой дорогой, Антуан, давайте оставим почести и все эти преждевременные коронации.-я вздохнула.-мне нужно побыть одной.
-Мне приказ то, что хочет моя королева.-Антуан склонил голову в уважении и улыбнулся.-прошу, следуйте за мной, я покажу Вам покои достойные королевы…
Король Генрих IV прибыл только на следующий день. Меня трясло от ужаса, что он…что он не может даже собрание открыть без своих глупых шуточек. К делу перешел неспешно, и по скучающим лицам депутатов было ясно, что его возгласы, «умные», как он считал, речи – ветер гуляющий в дворцовых стенах. Бессмысленный, пустой ветер, что обдувает голые женские щиколотки. Я пряталась за тяжелыми, бархатными шторами, и краснела. Краснела, словно впервые услышала грязное словечко в спину. Краснела, словно впервые оголилась перед мужчиной. Увы, депутаты оказались глухи к обращениям, и увещеваниями короля. Мне ничего не оставалось, кроме, как поборов стыд дождаться вечера, чтобы попросить взаймы деньги у королевы Англии. Я знала, что женщина женщину всегда поймет. Лояльности ее не было предела, и она без лишних вопросов одолжила Франции двести тысяч экю.
В суматохе военных забот нашлось место и радости. Моя дочь…Екатерина-Генриетта…