Лев распахнул настежь дверь на балкон и увлёк туда Анечку. Утро пахнуло влажной свежестью, но день обещал быть жарким.
- Комары не залетят? – обеспокоено спросила Анечка. Их нагие тела были притиснуты друг к другу, словно не желали разделяться.
Лев с гордостью указал на маленькую коробочку над окном: - Фумигатор нового поколения! Гроза всех насекомых без исключения! Разработан моим институтом, но пока ещё выпускается малыми партиями, по спецзаказам.
- Интересно, а если его на себя повесить, можно и в лесу голышом ходить?
Лев на мгновенье опешил.
- Ммм… возможно. Но мне что-то не хочется в лес. Голышом. Мне и тут хорошо. – Он вдруг с удивлением оглядел себя и Анечку, будто только сейчас заметил, что они голые. Его отдохнувшая за ночь плоть тут же встрепенулась, и Анечка погладила её, завершив процесс.
- Какой ты… отзывчивый, - сказала она, беря её в ладони. – Розовый столбик.
Хмыкнула, нагнулась, потом осторожненько встала на колени – Лев оказался безвыходно прижат спиной к бортику – и лизнула. Солёная капелька попала ей на язык. «Розовый столбик» тихонько долбанул её по носу. «И совсем не страшно. И совсем не противно», - подумала она. – «Вот так и становятся заложницами сибаритов…»
«Сибарит» тяжко вздохнул и закрыл глаза. Блаженство оказалось таким острым, что мир поплыл вокруг, и Лев застонал. Ему хотелось, чтобы сладкая пытка никогда не кончалась, и он понимал, что долго не продержится. Анечка касалась его плоти осторожно, пробуя то языком, то губами, то щекотала ресничками, но не забирала целиком в рот, словно чувствовала, что он – весь её, он теперь в её руках, она может заставить его кончить мгновенно, но ей это не улыбалось. Ей самой хотелось насладиться моментом полностью и получить свою долю.
Женский инстинкт подсказывал ей, когда замедлиться или прекратить ласку вовсе, а когда сжать плоть сильнее. Лев впал в пьяное, полувменяемое состояние. Он беспрерывно бормотал удивительные, нежные, нелепые слова, трогал дрожащими пальцами её волосы, лицо, губы, шею, и его стоны и тихие касания возбуждали её не меньше, чем прямое действие. Она жадно вглядывалась в его лицо, пытаясь впитать уплывающий взгляд, а он пытался улыбаться и подмигивать – я, мол, ещё в порядке, ещё держусь…
И когда ей самой стало невтерпёж, Анечка поднялась и, всхлипывая, торопливо встала на цыпочки…
...Неделя оказалась короче обещанной. Льва вызвали в Москву в пятницу, но всё равно она была счастливой. Поистине медовой. Они успели дождаться жаркого дня и искупаться в холодной, мелкой, искристой Голубичине, насладиться пляжем, любовью на лужайке. Они, по настоянию Анечки, съездили на болотце, чей немигающий глаз посреди изумрудного поля притягивал поистине гипнотически. Глаз словно ресницами был окружён молодыми берёзками, и Лев с удивлением наблюдал, как Анечка прыгает от радости, следя за куличками, деловито и забавно бегающими по бледно-зелёной ряске. И думал: как они, такие разные, оказались вместе? Неужели ей не скучно с ним, разучившимся радоваться таким простым вещам, да ещё под неусыпным оком бдительного Севы?
Уютно устроившись в его руках, на коврике, Анечка с тоской думала о том, что лето не вечно, и что необходимо вырваться к маме, помочь ей по хозяйству, да ещё сходить вместе с ней в церковь, а то обидится. И что надо успеть перечитать заданные книги, а времени на это почти не остаётся. Ибо ей хочется прирасти тут, на этом самом месте, у «Куличкового болотца», в руках Льва. Наверное, она стала бы такой же вот тонкой берёзкой, а он… он – раскидистым вязом!
- Аня, ты родилась под Клином?
- Нет, Лёва, увы, я вполне коренная москвичка. И мама тоже.
- Как же случилось, что вы разъехались?
- Мама переехала в область, потому что не могла жить в Москве, по состоянию здоровья. У отца к тому времени уже другая семья образовалась, это маму доконало. Мама у меня верующая, Лёва, а папа нервный, вот они и разошлись. Так что я сейчас грешу с тобой напропалую. Бог этого не одобряет… И «Отче наш» я читать не успеваю, хоть маме обещала.
- Ты просто ангел. Я больший грешник, Аня. Куда больший, чем ты думаешь…
- Значит, ничего другого не остаётся, как продолжать грешить на пару, - Аня улыбнулась, но почему-то очень грустно. – Я прощаю тебе твои грехи, Лёва. Беру часть на себя.
- Спасибо, но это тяжкий груз, - ответил он ей серьёзно, а Сева поодаль, никогда не вслушивавшийся в приватные разговоры босса, отчего-то вздохнул...
...Уезжали печальные. Тихий и незаметный Глеб снова вступал в свои обязанности.
- Аня, - сказал Лев ей на прощанье. – У меня вполне деловое предложение. Попутно с твоим институтом устраиваю тебя на курсы английского языка. Высокопрофессиональные. Оплачиваю. Затем сразу – секретарские и бизнес-курсы. Психологию. Конечно, тяжело будет. Зато получишь дополнительный диплом – и сразу ко мне в команду. Будем работать вместе.
- Работать вместе… Во-первых, это ещё не скоро. Во-вторых, нам же тогда некогда будет встречаться, Лёва. Ты вытерпишь?
- Не знаю… но придётся потерпеть. Я за тебя как бы в ответе, как Маленький Принц, который приручал Лиса. Зато потом всё время вместе, и прятаться не нужно.
- Ой-ёй-ёй. Ой ли? Во-первых, ещё неизвестно, кто кого приручил. Думаю, мы в ответе оба. Во-вторых, время непредсказуемо. Петляет, и не знаешь, что за очередным поворотом. Можно отвыкнуть друг от друга, надоесть, увлечься наново. Не самый страшный вариант, конечно.
- А какой – страшный?
Анечка не ответила, но вспомнила «частную жизнь» от Севы и поёжилась.
- Очень заманчивое предложение, Лёва. Глупо отказываться. Но страшно соглашаться.
- Почему? – изумился Лев в очередной раз женской непредсказуемости и непоследовательности.
- Не понимаешь? Я и так уж… влипла. По самые по уши. Прости. Звони. Может, передумаю…
...Льва Львовича Танка захватил водоворот дел, крупных и не очень. Анечка терпеливо выжидала в Москве последние денёчки его свободы, была всегда наготове в ожидании звонка.
Первым позвонил, конечно, Лев. Они снова встретились на спасительной квартире Нателлы. Хоть на несколько часов ни о чём более не думать… Наслаждались уединением, покоем, обществом друг друга так, словно не виделись сто лет и успели соскучиться.
- Сегодня у меня «чёрный день», - предупредила Анечка. – Извини, мы можем только наслаждаться душевным общением.
- Замечательно. Можно начинать?
- Я вас слушаю, гражданин депутат!
- Аня, а почему ты пошла в литературу?
- Ого-го-го! «Такое дело! Врубайся, страна! Люди хотят поэзии - на!»*
- Опять дурацкая песенка! – поморщился Лев. – Что такое «на»? В смысле – «накось выкуси»? Или там покруче – модное нах? Но я правильно понял – ты ещё и стихи пишешь? Почему не говорила?
- Стеснялась, Лёва. Я со стихов начинала. Представляешь, в семь лет впервые накалякала, накануне первого класса. Про голубку. «Улетела голубка из родного села. Унесла моё сердце, и покой мой взяла. Улетела, родная, на север, в таёжную даль. Ты вернись, вернись, дорогая, коль не жаль. Я ищу тебя целыми днями, годами скитаюся я. Ты куда улетела, красотка? Улетела вся радость моя. Я спешу к тебе на свиданье. Ты придёшь, придёшь, родная! Эта мысль вперёд забегает, и растёт, и цветёт у меня!» Вот так!
Они посмеялись.
- Скажите, пожалуйста, в таком нежном возрасте – такая любовь и романтика.
- Ещё прочитать?
- Тоже первоклассное?
- Самое что ни на есть.
- Сейчас, соберусь с духом. Слушай.
Кулички с болота улетели,
Вместе с ними потянулась и Любовь.
Что ей тина и осины, в самом деле?
Червь с лягушкою не будоражат кровь.
Что с того, что тут её кормили?
Ведь вода болотная горька.
Вслед за нею по небу уплыли
Глупые, крутые облака…
- Это ты когда написала? – подозрительно спросил Лев.
- Э… кажется, в августе. А что?
- Ну вот. Моя любовь, выходит, не лучше червя с лягушкою? Болото… То есть, старьё засасывает в болото. Моя любовь горька? Да, верю. Но мой сын совсем, совсем не крут, и далеко не глуп, ты плохо его разглядела.
- Лев, зачем так передёргивать? Всё совсем не так! – изумилась Анечка.
- Не скажи. Ты написала это недавно, значит, прямые ассоциации.
- Ох, прости, – смутилась Анечка. – Как ты любишь всё по полочкам раскладывать. Я забыла. Я не имела права читать… Просто, когда осенит, очень хочется поделиться.
- Понятное дело, и тебя осенило, в чём суть наших отношений. Что написано, то написано. Что у человека на уме, то у поэта на бумаге. Я у кого-то слышал, что поэты частенько забегают вперёд, предвидят концы задолго до их, так сказать, начала…
- Лёвушка, я каюсь, каюсь, я дура, неужели ты не простишь?
- Уже простил. Мне впредь наука. Конечно, с молодыми интереснее, но я способен меняться. Вот увидишь.
- Ты мне нравишься такой, какой есть, – она обняла его за шею и поспешила заверить: - Я не подлизываюсь. Мне, правда, не хочется, чтобы тебе было больно, плохо, грустно, обидно. Ты должен быть счастливым, Лёва! Ты очень много успел сделать – научные открытия, преподавание, спас свой институт, вырастил сына, стал депутатом. Программа-максимум, далеко не каждый молодой способен на это, а ты ведь молодой. Это я должна на тебя равняться! С таким багажом ты вполне можешь начинать жизнь заново.
- Ты забыла упомянуть себя: «Встретил тебя», и новая жизнь должна начать отсчёт с нашей встречи.
- Значит, ты меня точно простил! Замётано? Ведь мы не ссоримся, верно?
- Замётано, - Лев натянуто рассмеялся. – Но про червя с лягушкою – это ты… резко.
- Уже забыла. Считай, что это не моё произведение. В самом деле, это плагиат, Лёва, и я торжественно в этом признаюсь. Жаль, что нельзя заняться любовью… Я бы тебе доказала!
- Мы можем общаться вполне платонически.
- Вот тогда-то нас точно засосёт болото. Раздевайся, миленький, я сделаю о-кей!
...
Через день, на мимолётном рандеву, Анечка дала Льву диск с любимой музыкой: - Теперь твоя очередь доказывать, что ты легко обучаемый. Слушай, слушай! Это всё – про нас с тобою!
Лев старательно слушал. Он действительно оказался вполне обучаемым. Он со вниманием не просто прослушал, он изучил Анечкин диск со свойственным ему тщанием. И оказалось, что это неплохо. Совсем неплохо. Плохо только то, что песни рождали странные ассоциации, что ему хотелось большинство строчек примерить на его с Анечкой отношения.
Например, вот это: «Слишком поздно пытаться тебя придумать назад!»** Да, милая. Ты уже вошла в мою жизнь, девочка, открыла её только тебе ведомым ключиком.
Лев знал одно: если бы Анечки не было, её следовало бы придумать...
… Минула неделя. Выспросив у Льва разрешение, Анечка побывала у матери и возвращалась назад, к своему нечаянному приключению, беспрерывно прося прощения то у Льва, то у матери, которой только-то и успела привести в порядок огород.
- Лёва, ты по мне не соскучился?
- Да!
- Ты хочешь меня видеть, по-прежнему?
- Да!
- Сегодня?
- Да!
- Замётано!
…
- Как поживает моя барышня-крестьянка?
- Хорошо поживает, Лёва.
- Чем занималась?
- Полола огород… - тяжкий вздох. – Жаль, что я не могу забрать тебя и увезти к маме.
- Полоть огород? – они засмеялись.
- Хоть бы и так. Если не получается в масштабах страны, почему бы не заняться прополкой отдельно взятого огорода?
- Какой увесистый камушек в мой огород!
- Прости, не хочу обидеть, но у вас и вправду не очень хорошо с прополкой. Слишком много химии используете, а сорняки и вредители всё равно процветают. Извини, извини, я больше не буду о делах.
- Почему же, у тебя очень поэтично получается. Ты будешь незаменимым членом моей команды. А?
- Я подумаю, Лёва. Лучше оставаться любовницей.
- Одно другому не мешает, – попробовал робко возразить он.
- Ещё как мешает. Я тут подумала. Пока огород полола. Политика и общественная жизнь не для меня. Я уж лучше частной жизнью поживу. Не возражаешь, Лёва?
- Милая… как ты хорошо это сказала…
...Через три дня Лев позвонил встревоженный: - Казанкин! Аня! Анечка! Мне надо срочно тебя увидеть!
Они встретились последний раз на конспиративной квартире.
- Лето закончилось досрочно, - виновато сообщил Лев. – Ирина с Игорем возвращаются. Через три дня.
- Ты не боишься ли?
- Боюсь, – признался он. И тогда Анечка со всхлипом потянулась вверх и поцеловала его в губы: - Бедный, бедный, давай я тебя приласкаю и утешу… «А-а-анечка просила снять маечку!...»***
И они сразу же, не теряя зря времени, занялись любовью.
- Лёва, не торопись. У нас ещё целая ночь.
- Угу! – он торопливо трогал, гладил, целовал и ласкал её – разве можно не торопиться, если ему всё время её не хватает!
- Ох, пожалуй, я готова написать рассказ под названием «Мой развратный депутат». Тебе нравится заголовок? – задумчиво произнесла Анечка.
Лев Львович передёрнулся: она и не подозревает, что угодила в точку. А он и не думал, что эта «точка» окажется таким случайным и наносным бредом. Или же он себе льстит? И его нутро гнилостно изначально?
- Лёва, а если я залечу? Ты не боишься?
- Этот вопрос должен задать я. Ты не боишься?
- Боюсь.
- Ну, я же предлагал пользоваться презервативами.
- Латекс не для любовницы, а для проститутки. И жены.
- А что же твой биокалендарь?
- Календари могут врать. Смотри – почему с тобою время летит слишком быстро? То-то!
- Аня, ты хочешь сказать, что ты залетела? – забеспокоился Лев. – О господи!
- Лёва, если я вдруг залечу, я всё сделаю по-тихому, ты не возражаешь? Ты не будешь знать. Мне это тоже ни к чему, у меня учёба…
- К чёрту календари! Почему ты сразу жёстко не потребовала от меня предохраняться?
- Потому что я это ненавижу. И ещё – тебе трудно отказать. Мне нравится, когда ты… раскрываешься во мне. Когда внутри меня взрывается маленький вулкан.
- Когда-нибудь довзрывается! – мрачно сказал Лев.
- Я таблеточки пью, - снисходительно, как маленькому ребёнку, разъяснила Анечка. – Такие маленькие-удаленькие, хорошенькие-пригоженькие и умненькие-разумненькие. Уразумел? То-то!
- Ты моя золотая! – Умилился Лев. – А это для здоровья не вредно?
- Врач говорит – нет, если недолго.
- В смысле – для деторождения?
- Тебя не поймёшь! – ворчливо сказала Анечка. – То ему боязно, то о деторождении печётся. Раньше надо было думать. Когда знакомился!
...
Ах, как быстро пролетели дивные и беззаботные дни каникул. Сева прав. Точно мимолётный сон. Были ли они? Лев понимал, что сейчас вот взять – и отказаться от всего, похерить свою «американскую мечту» по-русски, ему этого никто не позволит. Страшно становится – мир просто на дыбы встанет! Его провал будет означать провал его близких в ту бездонную адскую яму с бетономешалкой, где уже утонули и смешались с грязью и цементной жижей невостребованными и ненужными оставшиеся после вычитания требуемых 80 миллионов…
И, прежде всего, встанут на дыбы те, кто плевать хотел на цифры, кому везде и всегда хорошо, ибо они умеют диктовать и беззастенчиво манипулировать.
- Ты про должок не забыл? – сказал Сыч. – Неприлично себя ведёшь. Кто тебя в депутаты выдвинул? А? И где же денежки? Плачут горькими слезами? Да ещё за прошлых девочек не расплатился, пройдоха. Да ладно, ладно, не дёргайся, девочек прощу.
Сыч явно злился, иначе бы не завёл этот разговор. По большому счёту, ему было плевать на денежки – для него это были не деньги вовсе. Просто он был мстителен по природе и умел изощренно ковырять в самом больном.
- Он дачу строил, - подал голос Самоходов.
- Дача – это хорошо. Это уважительная причина. Дачу мы не трогаем – это святое. Это для меня табу, зачем красоту нарушать и недвижимость портить? Пригодится.
- Будут деньги, - тихо сказал Лев. – Жена получит проценты в банке.
- Когда, дорогуша? – так же тихо и проникновенно спросил Сыч. – Впрочем, я готов на компромисс. Ты мои слабости знаешь. И моё хобби. Там у тебя, по слухам, новая девочка появилась?
- Появилась, и он неосмотрительно погрузился в пучины любви, ловит кайф в гордом одиночестве и ни с кем не желает делиться. Скупердяй! – снова подал голос поджопника-шестёрки Самоходова.
- Это хорошо, что не делится, целее будет. Я и сам тоже не люблю добром делиться. Разве только с самыми близкими друзьями – я настоящих друзей уважаю. В-общем, Лёва, либо отдаёшь деньги немедленно, либо девочку.
- Она не имеет отношения к вашим подружкам. Она совсем другая… - Танк не понимал, почему оправдывается, а не пошлёт сразу всех к чертям. Боится? Опасается? Дрожит? Тварь дрожащая, мышь! – Она учится, будущий педагог и литератор, - мрачно сказал Лев. И сжал кулаки, чтобы собраться с духом.
- Неважно. Это внешне – она педагог, а в душе – подружка. Разок приведёшь на заседание, потом сама прибежит. Куда её приводить, знаешь. На квартиру к Вовану Воробышку. Сам можешь не приходить, если свербит. Торопить не буду. Но срок дам – до Нового года, прямо до вечеринки перед Рождеством. Как раз всем каникулы. Дозревай пока. Видишь – какой я щедрый и добрый? И терпеливый.
Беда не ходит одна. Следом за содержательной беседой с «настоящим другом» случилась ещё одна, не менее содержательная.
- Если гора не идёт к Магомету… и далее по тексту. Лёва, ты рад нас видеть?
Ирина и Игорь посвежели, загорели и казались бодрыми и оживлёнными.
- Ещё бы не рад! – пробормотал он. Он и впрямь был рад видеть сына – спокойного, рассудительного очкарика – прямо как он в юности. Если бы только подленький змей угрызающей совести не свил себе уютненькое гнёздышко внутри, в самой утробе.
- Ты плохо выглядишь, под глазами синяки и отёки. Мало спишь? Или бессонница?
- Скорее всего, и то и другое.
- Бедняжка! А я тебе гостинцы привезла. Груши, дико сладкие – ешь, ешь, ты же любишь, мы–то наелись до отвала. Жалко, клубнику нельзя было прихватить. И морской воздух. А в чём дело, что тебя так придержало? Опять внеочередные заседания по поводу присоединения или Самоходов шалит?
- Ирина, отдохни ещё чуточку, не влезай сразу в эти дрязги, - попросил Лев. – Успеешь ещё. Кстати, я всё же немного передохнул – на даче. Спал чуть ли не сутками.
- На даче? Счастливый, это здорово! Я тоже хочу! – Ирина игриво толкнула мужа точёным плечом. – Слушай, давай съездим туда вместе. Вдвоём. Представим себе, что мы не муж и жена, съевшие вместе три пуда соли, а глупенькие молоденькие любовники, собирающиеся познать друг друга первый раз. А?
- Гениальная идея.
- Правда? Тогда почему энтузиазма не слышу? Настолько устал? Вот преимущество отдохнувшего перед не отдохнувшим. Первый кипит энергией, второй – спит на ходу. Ничего, я тебя взбодрю, поделюсь морским ветром. Ладно, извини, больше всего на свете хочу в душ. Чао!
Вильнув бедром, Ирина ушла. «Прямо как молодушка Сыча!» - с внезапным раздражением подумал Лев. – «Господи, что со мной? Ведь она моя жена, мой друг, мой соратник, мать моего сына, моя правая рука… В том-то и проблема, что правая рука. Правая. Всегда правая. И что теперь делать? Что делать?»
Игорь вошёл в гостиную, поправляя очки.
- Как, Игорёша, успехи на личном фронте? Удалось познакомиться с девушкой?
- Удалось, папа. Почему у моря это гораздо проще?
- Рад за тебя. Поделишься впечатлениями?
- Возможно. Если она позвонит.
- А ты?
Игорь неожиданно смутился: - Да у нас такая связь образовалась… односторонняя. Она мне может, я ей – нет.
- Значит, не так уж у моря просто. А почему такой видный парень унизился до односторонней связи?
- Так случилось. Эксперимент. Проверка предпочтений. Если на вечеринку не пригласит – значит, не совпали. И вообще, честно говоря, я предпочёл бы Аню Казанкину…
- Понимаю тебя. Мне она тоже… очень понравилась.
- А ты ещё помнишь её?
В сердце Льва всколыхнулась буря – а потом всё оборвалось, будто сердце остановилось.
- Конечно, - осторожно ответил он. – Очень яркая девушка. Увлечённая. Довольно симпатичная, во всяком случае, не вполне стандартная. И скромная. А чем она тебе приглянулась? – Льву самому хотелось бы поговорить об Анечке, поделиться тайной болью, обсудить достоинства. Но – страшно проговориться. А теперь вот он вынужден консультировать сына.
- Да не в яркости дело. Очень она обособленная. Смотрит иногда так, словно к своему прислушивается. И при том – эмоциональная. Непредсказуемая. С ней скучно не было.
- Почему «было»?
- Да она как-то хитро исчезла. К телефону её не подзывают. В институте пробовал – не нашёл. А справки наводить неудобно. Словно скрывается она от меня.
- А если просто некогда? От всего отрешается и пишет? Может такое быть?
- В принципе, может. Я спрашивал у ребят – она целеустремлённая, не слишком-то по вечеринкам кочует, в свободное время к матери ездит.
- Вот видишь!
- Но по телефону-то почему не пообщаться? Папа, может, ты ей напомнишь обо мне? Тебе проще, ты с ней работал. Отыскать можешь запросто.
- А что, в твоём круге разве нет достойных девушек?
- Какие-то они все слишком самостоятельные. Напористые. Престижные. Только о карьере. Ты мне поможешь?
- Мама недовольна будет.
- Я личную жизнь не с мамой строить буду, - внезапно твёрдо возразил Игорь, - это моё личное дело.
И Лев подумал, что первый раз услышал от сына что-то по-настоящему мужское. Как же непоправимо поздно и медленно взрослеет его сын!
- Папа, а как у тебя с мамой было?
- С мамой… - Лев тяжко вздохнул. – Сложно было. Но в молодости тяготы другие. Хотя и время трудное было, но казалось, что поведи плечом – и все трудности слетят.
В самом деле, как это у них было? Они прожили бок о бок самое смутное и сумбурное время. Ирина всегда была активной, энергичной и жизнелюбивой. Им было весело. Даже когда он корпел над учебниками, в лаборатории или над научными рукописями. Как это он пропустил тот момент, когда Ирина решила, что пора взяться всерьёз за устройство его карьеры? Как она сумела впутать его в паутину общественно-политической жизни, как ухитрилась убедить в необходимости шагать напролом, не обращая внимания на вопли тех обиженных и ушибленных, а порою и переломанных, кого отмело на обочину и отбросило в кювет.
«Отчего поломанные крылья, отчего поломанные люди – отчего?
Отчего поломанные страны, отчего поломанные судьбы – отчего?
Мне ответит небо…» ****
Хорошо бы ответило. А то заплюёт глаза «божьей росой»… Оно, небо, тоже любит мутить воду.
- Да, тяжело было, сынок. Она ведь тоже – вся в карьере, просто в молодости помягче была, попроще, больше о любви думала, чем о семимильных марш-бросках в счастливое будущее, под себя не подминала, как сейчас. Так что, видимо, и тебе иное не светит. Тот же сценарий. Сможешь переломить – хорошо, не сможешь…
- Я на маму не в претензии. Она правильный человек, по нашему времени. Я о другом. Ведь не я выбирал, вот что обидно. Она не захотела со мной, а сейчас и вовсе… смылась, прячется без объяснений. Нечестно это.
- В личных отношениях, где всё на эмоциях строится, говорить о честности…
- Так это вы мне постоянно о честности твердили. Внушили.
- А когда вы виделись последний раз?
- Больше месяца назад – ты понимаешь, курсовую сдавал, ни до чего.
Лев скрипнул зубами.
- Понимаю. Да, для самолюбия обидно. Но не смертельно.
- Может быть. Но без меня она бы так и сидела в уголочке на той дурацкой вечеринке.
«Без тебя? Да это я, я её раскопал! Я оценил по достоинству! Это моя находка, моя драгоценность!» - хотелось кричать Льву. – «Моя! Никто не отнимет!»
- Мой тебе совет, - сказал Лев деревянным голосом. – Выжди – и позвони снова. Подарок заготовь заранее – женщины… то есть, девушки… а, один чёрт! Они любят подарки. Невзначай так, ненавязчиво, легко и непринуждённо…
- Если не возьмёт? Легко сказать, непринуждённо.
- А ты постарайся, чтобы взяла. Пригласи ещё раз в гости. Извини, я хочу пораньше лечь спать. Сердце побаливает. Извини, дружище.
И постаревший разом Лев, отчаянно зевая, поспешил в кухню, чтобы выпить лекарство и заесть его чем-нибудь малокалорийным – у Ирины в холодильнике всегда имелся йогурт или творожок.
Там его и поймала жена. Ирина ласково обняла мужа.
- Лёвушка, ну скажи, что тебя мучает? На тебе лица нет. Опять Самоходов тиранит? Поговорить с ним?
- Нет, нет, с Самоходовым полный порядок. – У Танка почему-то упало сердце, и грудь наяву пронизала тупая боль. Он машинально, уже становящимся привычным жестом, поднял руку и потёр ладонью в том месте, где болело. – Ира, я вот о чём хотел сказать. Я… поворачиваю назад. Я больше не хочу баллотироваться. Всё, приехали. Не моё это дело. Хочу назад, в свой институт, физикой заниматься.
- Ну, положим, молекулярной физикой тебе уже не заниматься, - медленно произнесла Ирина, и её губы растянулись в ниточку. Лев знал, что это означает: упрек и уличение. К сожалению, Ирина была на редкость проницательной женщиной – иначе не был бы он депутатом. – Кишка тонка – всё заново начинать. Ты и раньше больше администрировал. Кадры на молекулы разымал. Не возражай. Ну, а про выборы… тут дело нечисто. Тут замешана женщина, да? Она тебя подбивает. Или ты на неё растратился. Мои деньги растратил. На даче. Да? – её голос зазвенел напряжённо, стал пронзительным, как и взгляд.
- Твои деньги в порядке. Не повышай децибел при сыне.
- Сын не подслушивает будуарных склок. Игорь витает в своих эмпиреях, и его никак не удаётся возвратить на землю. Тебе на него плевать. Ты гулял при сыне – я тебя прикрывала. Ты можешь меня ненавидеть – я переживу. Но я слишком много в тебя вложила, а на переправе коней не меняют. Ты пройдёшь до конца. И точка. Я так сказала, так и будет. Иначе…
- Что иначе, Ирина? Ты грозишь мне? Ира, лучше иди ко мне. Давай успокоимся, пока не наговорили друг другу непоправимого. Идём в спальню, она и прежде нас связывала и уберегала от неверных шагов. – Лев шагнул к ней, Ирина отступила назад.
- Я всё вижу, Лёва. Ты никогда не умел лгать. Спальней нельзя прикрываться. Ложь убивает любовь, а затем и секс. Знаешь, мне сейчас неприятно тебя касаться. После чужой женщины.
«Когда я пользовал шлюх, это было нормально, ради продвижения, производственный, так сказать, процесс. Но когда появилась опасность соперничества, ты встрепенулась. И кто тут более лицемерен?» - хотел сказать Лев, но вместо этого произнёс: - Ты не можешь понять, что я просто устал? Займись лучше сыном. Или занимай моё место – я переживу.
Ирина снова отступила назад и стукнула кулаком по двери.
- Как ты глуп! Твоя корректность способна взбесить, ты даже забыл, что я могу быть буйной, – презрительно усмехнулась Ирина. – Ты даже не отрицаешь моих обвинений. Запомни. Я вложила в тебя не только деньги, Лёва. Вложила душу. Обаяние. Здоровье. Репутацию. Достоинство. Сына.
Она приблизилась, карие глаза её сузились: - Я вложила в тебя сына – его репутация тоже зависит от твоей!
- Наши репутации не связаны между собой. Ты говоришь ерунду. Слава богу, мальчик сам по себе что-то значит. Только, пожалуйста, оставь его заниматься наукой, не тяни в свой бизнес или политику. Не пытайся делать из него депутата.
- Не буду. – Ирина внезапно сухо рассмеялась. – Я сделаю из него президента! – и она гордо вышла из кухни, осторожно прикрыв за собой дверь.
- Пап, это твой диск? Из машины? – спросил Игорёк, просунувшись внутрь.
«Слава Богу, он не дожидался под дверью!» - подумал Лев.
- Мой, мне ребята в институте подарили, - механически ответил Лев.
- Я послушаю пока, ладно? Тут есть убойные вещицы, вот эта, например.
- Какая? – насторожился Лев. Неужели он что-то пропустил?
- А вот такая: «У-у-у, жизнь дерьмо…» *****
- Да, жизнь дерьмо, - машинально согласился Лев.
- А есть и ещё покруче: «I hate the fucking world!» ****** - слышишь, вот она как раз, - и Игорь пошире открыл дверь, чтобы отец услышал наверняка, насколько дерьмовы и вся эта жизнь, и весь этот мир.
....................................
* Полюса, «Поэзия»
** Nautilus Pompilius, «Во время дождя»
*** Земфира
**** 7Б, «Мне ответит небо»
***** Кир Комаров, «Жизнь – дерьмо»
****** Кирпичи, «I hate the fucking world»