Б.Мельник. Часть третья, раздел четвёртый. Перевод с польского Т. Цыркуновой.
В Телеханах проходил день за днем, а над местечком сгущались всё более чёрные оккупационные тучи. Обеспечение населения было катастрофическое. Всё чаще было слышно о случаях заболевания тифом, а люди, болевшие чесоткой, никак не могли от неё избавиться.
И над всеми трудностями оккупационной жизни преобладала ещё и немецкая грабительская политика. Два налоговика с плетьми, называемые хапунами, безжалостно вынуждали людей отдавать немцам дань, называемую ими налогами. Когда закончилась зима и установились тёплые дни, они уже не ограничивались изготовлением кровавых бифштексов из полесских задов на дворе района. В сопровождении нескольких жандармов и полицейских они ездили по деревням в поисках задолжавших хозяйств. Наказание осуществлялось в деревнях публично, на глазах согнанных на место казни односельчан. Немецкие оккупанты Полесья собирали всевозможные плоды этой земли. В Германию плыла широкая река награбленного у людей зерна, всевозможных круп, мяса, овечьей шерсти, льна, кож… Ещё осенью прошлого года началась безжалостная грабительская вырубка леса. К этой реке всевозможного полесского богатства, плывущего в Третий Рейх, присоединялся также ручей из земли телеханской, собранный пузатыми немецкими администраторами при помощи хапунов.
Для переработки награбленного богатства в продукцию и предметы, необходимые для обеспечения армии на фронтах, на фабрики требовались рабочие руки. Этих рук требовала и гигантская немецкая военная промышленность. Самих немцев на эти работы не хватало. Мужчин поглощала ненасытная армия, оставляя в стране только женщин, стариков, детей и фашистские органы безопасности.
В этой ситуации аппетит завоевателей не ограничивался только высасыванием с оккупированных территорий материальных ценностей. Эти территории стали также неиссякаемым источником рабочей силы, которой так катастрофически не хватало немцам.
В конце марта или в начале апреля по местечку разнеслась весть о том, что в некоторых районах оккупанты составляют списки молодёжи в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти лет. Это был приказ о вывозе молодёжи в Германию на принудительные работы.
Новость о скором вывозе молодёжи люди в Телеханах восприняли по-разному. Часть молодых людей сразу же куда-то исчезла. Предполагали, что они ушли в партизаны. Другие остались дома, переживая вместе со своими родителями, какая судьба ждёт их в случае вывоза. Были и такие, кто радовался, что увидят новую часть мира.
В связи с предстоящим вывозом молодёжи беспокойство насту- пило и в нашем доме. Моей сестре Мундзе оставалось только несколько месяцев до пятнадцати лет. Не было никакой уверенности в том, что при следующем наборе молодёжи она не будет предна- значена к вывозу на работу в Рейх.
Такие же опасения возникли и у тёти Мирки и дяди Никодима, поскольку у них в районе началась регистрация молодых неработающих людей с целью вывоза их на принудительные работы в Германию. Эта угроза нависла над их семьей, в которой кроме сына Гены, моего ровесника, были ещё два старших сына. Кузену Александру было девятнадцать, а Сергею – семнадцать.
В связи с появлением такой опасности для обоих сыновей, их родители попробовали решить эту проблему совместно с моими родителями. В какой-то день неожиданно у нас появилась тётя Мирка с Генкой. Тётя с дядей решили, что поездка на повозке через лес в такое неспокойное время будет более безопасной для немолодой женщины с ребёнком, чем для мужчины.
Решение предпринять что-то для спасения ребят от вывоза созрело уже в первый вечер приезда тёти. Отец, работая в бюро района, знал о том, что требуются люди, которые могли бы работать учителями в двух сельских школах вблизи Телехан. Поскольку Александр ещё до войны учился в средней педагогической школе, а Сергей на- чал там учиться в 1939 году, то была какая-то возможность за это зацепиться. И может быть, этот манёвр удастся, поскольку немцы ещё не проводят регистрацию молодёжи в Телеханском районе.
На следующий день отец принёс после работы новость, что кандидатуры моих кузенов, претендентов на места учителей, возбудили интерес районного инспектора по школьным делам. При таком повороте дела спустя несколько дней после отъезда тёти Мирки у нас появились оба её старших сына, Александр и Сергей. Они приехали со своим соседом Горохом, который привёз двадцатилетнего сына Поликарпа. Сын тоже учился с моими кузенами в педагогической школе, только в старшем классе.
Вскоре оба мои кузена были приняты на работу в качестве учителей в недалёкой деревне Колонск, а Гороха назначили даже директором. До этого времени школа в Колонске была закрыта из-за отсутствия учителей. Поскольку до каникул оставалось неполных три месяца, мои кузены и Горох должны были начать работу с нового школьного года в сентябре. Тем не менее, в их карманах уже были документы, удостоверяющие, что они работают учителями. Мои родители и этих, прости, Господи, «педагогов» выдохнули с облегчением. На этот раз угрозы вывоза ребят в Германию удалось избежать.
До времени выяснения дела о трудоустройстве всей этой тройки ребят в школе, у нас несколько дней гостил отец Поликарпа, старый Горох. Для простого деревенского человека он имел очень широкий кругозор и при этом был очень симпатичным. После положительного решения дела о трудоустройстве его сына в школу, он не мог выразить словами всю благодарность моим родителям. Расставаясь с ними перед отъездом домой, этот человек так расчувствовался, что в его глазах стояли слёзы.
Кузены Александр и Сергей остались у нас. Мои родители считали, что пребывание кузенов вблизи «их» школы будет более обоснованным и безопасным при угрозе приближающего набора молодёжи для вывоза.
Ребята стали жить в гостиной. Они были хорошо воспитаны, не причиняли нам никакого беспокойства и очень охотно выполняли любую работу. При необходимости помогали дяде Стефану и моему отцу выполнять разную работу по хозяйству. Была весна и обе наши семьи занимались посадками на больших приусадебных огородах. Много работы было и в обоих садах, хотя наш сад по сравнению с садом дяди был просто карликом.
Оба кузена были очень музыкальны и имели красивые голоса. Они привезли с собой музыкальные инструменты. Александр играл на гитаре и пел баритоном, а Сергей подпевал тенором и играл при этом на мандолине. Оба они составляли прекрасный дуэт и по вечерам давали премилые концерты с репертуаром, состоящим из старинных русских и цыганских романсов.
Случалось, что на эти семейные вокально-музыкальные выступления приходило семейство дяди с Мурочкой. О чудо, никогда не случалось так, чтобы тётка Маня сделала хотя бы какое-нибудь замечание насчёт артистических данных моих кузенов. Наоборот, сахарные слова исполнявшихся романсов о трагической любви, доводили тёточку до похлипывания носом.
Александр в отличие от спокойного и уравновешенного Сергея был типом такого человека, которого распирает беспокойная потребность осуществлять новые творческие затеи. Вскоре оказалось, что его неспокойный дух нашёл себе занятие, проявив инициативу в улучшении доли телеханских курильщиков.
Хотя это и звучит странно, но немецкая оккупация негативно сказалась и на потребителях табака. Ещё в 1939 году с приходом советской власти из магазинов и киосков исчезли продававшиеся там различные виды и сорта папирос и табака, а также рулончики папиросной «Солали». Правда, советская торговля доставляла какой-то табак, а также папиросы «Казбек» с изображением кавказского наездника на коробочке. Однако даже потребители махорки-самосейки говорили, что они им не нравятся.
Несчастными стали те, кто привык к хорошим сортам папирос. Мой отец, который перед войной курил какие-то фирменные египетские папиросы, сейчас крутил себе махорку в грубой бумаге. Кашлял, но от курения не отказывался.
Ситуация для курильщиков ещё больше ухудшилась, когда Полесьем завладели немецкие оккупанты. Из торговли исчезли советские рулончики для изготовления бумажных самокруток. Для их изготовления сейчас оставались только изредка появлявшиеся газеты, которые издавались на белорусском языке. Бумага была грубая, а текст растворялся в слюне. Кроме этого, курильщики курили махорку в бумаге из книг или предвоенных журналов. Это зависело от того, кто что имел дома, или кто смог что добыть.
Один из жителей Телехан Курочкин пошёл на простой способ добычи табака. А именно, он тщательно собирал все окурки на улицах. Доставал из них остатки махорки и полученное таким образом сырьё заворачивал в новую лучшую бумагу. Хотя Курочкин был слабого сложения, маленьким и худощавым человечком, он никогда, о чудо, не кашлял, употребляя таким образом сделанные папиросы.
Таких и им подобных проблем никогда не имел старый плотник Струневский. Этот усатый толстяк с незапамятных времён выращивал в своём огороде махорку-самосейку. Собирал её листья, сушил, резал и помещал в огромную осмоленную трубку. С трудом тянул дым через скворчащий чубук и выпускал огромные клубы небесно-голубого дыма. Когда он сидел на лавке перед своим домом, невидимый с улицы за чащей старой одичавшей сирени, присутствие его выдавал удушливый запах трубочного дыма, распространявшегося по всей улице.
Весной 1942 года какой-то деловой курильщик добыл каким-то чудом семена табака, сорт которого назывался вроде «Виржиния». Мой отец получил от своего приятеля-курильщика несколько штук рассады с поучением, что это деликатное растение должно расти «на солнце и в затишном месте». Летом выросло пять почти двух-метровых растений с огромными листьями.
Александр несколько дней подряд срывал с низа растений самые большие табачные листья. Из них он вырезал самые грубые прожилки, затем нанизывал их на шнурок и развешивал на южной стене дома, где они сушились на солнце. Высушенные листья, пахнувшие так, что кружилась голова, кузен укладывал в жестяные коробочки, которые лежали на чердаке в огромном количестве. Они лежали там ещё с предвоенных времен. Это была упаковка от китайского чая, который пили все у нас дома.
Вскоре предприимчивый Александр совместно с аптекарем Семашкиным решили делать сигареты из высушенных листьев "Виржинии". Они выработали технику сворачивания и склеивания табачного листа. И таким образом решили проблему отсутствия папиросных рулонов. Все счастливые обладатели «Виржинии» захотели курить сигаретки. Полученный в виде оплаты за свою продукцию самогон аптекарь Семашкин подвергал последующей обработке. Перегнанный этим способом спирт разводился до крепости водки.
За таким алкогольным раритетом к Семашкину не выстраивалась очередь телеханских людей, они вообще-то были удовлетворены и мутным самогоном. Несмотря на это, продукция «настоящей» водки расходилась из аптеки, удовлетворяя потребности немцев, живших в Телеханах. Это была обменная торговля. На консервы, немецкие сладости, лекарства, и даже на одеяла и сапоги.
И таким вот образом круг довольных людей замыкался. Счастливые потребители табака «Виржиния» с удовольствием превращали «сигаретки» в дым и пепел, кампания Семашкина с Александром богатела, а жандармы и осторожные администраторы пили «настоящий шнапс».