Чужая.
(психолого-эротический рассказ, рейтинг 21.)
Она встретила его на входе в билдинг, на крыльце, открыто и широко улыбаясь, протянула руку для пожатия. Тепло от ее руки разлилось по его предплечью, и зачем-то задержалось на уровне легких. Он попытался отряхнуть мысленно какое-то странноватое сладостно-возбуждающее ощущение чего-то непонятного на уровне грудной клетки.
- Анастасия, - представилась она. – Спасибо вам, что вы согласились нам помочь, ужас, через полчаса программа, а наш эксперт не может сегодня. Стефан сказал, что вы сможете помочь, вы вроде тоже какой-то эксперт в области изобразительного искусства...
- Однако, - наигранно угрюмо и как бы даже и не без обиды, но явно кокетничая ответил он. – Какой-то эксперт, по какому-то искусству...Вы уверены, может вам сантехник нужен?
Она рассмеялась весело, заливисто, чуть выгнув назад великолепную античных форм напряженную шею, и неловкость момента сразу ушла, испарилась, и захотелось и дальше шутить, смеяться с ней, и вообще, пригласить на стаканчик какого-нибудь крепкого напитка. Ну, например, текилы, что ли. Так бывает иногда при знакомстве с некоторыми персонами, особенно красивыми девицами. Вот скажешь несколько фраз, а то даже и обменяешься буквально парой слов, и уже понимаешь, это твой человек, с ним/ней тебе будет хорошо, и возможно даже очень хорошо.
Стефан позвонил ему за пару часов до эфира: - Слушай, ты же помнится чего-то там с искусством как бы был связан тоже, да? Нам позарез нужен какой-нить лох, который полчасика в эфире порассуждает вот об этой фигне, наш эксперт-***сперт не то приболел, не то в запое, короче не может придти сегодня. Выручай! Ну по дружбе!
- Забей себе в задницу эту дружбу, заплатите чего-нить, или как обычно? – уровень его дружеских отношений со Стефаном, Стешка, как его звали особо близкие друзья, не таких крепких, но достаточно продолжительных, позволял каждому не стесняться ни своих мыслей, ни путей их донесения до собеседника.
- Бро, какое заплатить, в редакции денег нет совсем, с рекламой проблемы на радио, - откровенно и не стесняясь врал Стефан. – Так и быть, после эфира угостим, с девчонками посидим, посмеемся. Какого хера тебе еще делать-то вечером?
- Знаешь, падла, чем завлечь, - беззлобно огрызнулся он. – Во сколько подъезжать?
Он был никаким экспертом по изобразительному искусству. Он даже возможно не смог бы отличить Ван Гога от Ван Дама ( вот сейчас шутка была, реальная шутка, Ван Дамма он знал, и даже разок видел в Нью Йорке на каком-то фестивале или неделе каких-то там фильмов). Но просто Стефан знал, что достаточно давненько, еще будучи российским жильцом, он был журналистом, вел какие-то программы на местном ТВ и радио, и вообщем-то неплохо владел самым главным профессиональным журналистским качеством, - уметь с умным непререкаемым видом болтать на абсолютно неизвестные тебе темы, с безапелляционным апломбом и самолюбованием произносить банальные, всем известные факты так, как будто ты один являешься хранителем тайного знания. Плюс, у него все-таки было базовое историческое образование, и это делало его незаменимым заменителем (какое словосочетание!) заболевших, запивших, и просто не явившихся на работу радиоведущих, или всяких левых экспертов, которых частенько приглашают на русскоязычные радиостанции в далеком зарубежье.
- Пойдемте, посидим пока у редактора, начало ровно в шесть, - сказала Анастасия, повернулась и стала подниматься по ступенькам к высокой стеклянной двери. – Или все-таки обиделись, и теперь непременно хотите быть сантехником? – все еще посмеиваясь, шутливо бросила она назад через плечо.
Он последовал за ней, с удовольствием разглядывая ее прекрасную фигуру отлично сложенной молодой женщины около 30-летнего разлива. Высокие каблуки полусапожек, туго обтягивающие зад легкие джинсы, одновременно скрывающие и привлекающие пристальное внимание к запрятанному телу, дающие возможность и помечтать, и понять, что здесь все таки офис, а не дискотека какая-то. Сквозь легкую кофточку с в меру прекрасным декольте спереди, как он успел заметить, когда здоровался, на спине зазывно проглядывала застёжка бюстгальтера, лично у него почему-то вызывающая одно единственное желание: немедленно расстегнуть. Открытые ключицы светились, словно фары ночной снегоуборочной машины, мутно и зазывно, невозможно было оторвать взгляд. «Замерзнет, однако, не май месяц» - подумал он, поднимаясь за ней, не отрывая глаз от задних карманов ее тугих штанов. – «Хотя, молодая, сучка, гормоны, наверное херачат, ее хоть голышом по снегу пусти, все вокруг таять будет».
- Что вы, что вы, для меня большая честь поработать с вами вместе, хоть даже и сантехником, - откровенно начал подфлиртовывать он, и сам себя отругал мысленно, ну зачем, ну вот она моложе, фактически другое поколение, красивая как модель Playboy, и вот такие пошлые подкаты, ну вот для чего это. Привычка, вздохнул он устало. Она еще раз хохотнула откуда-то спереди, и зашла в стеклянную дверь.
Стефана уже не было, он уже слинял куда-то. Но в редакции его знали, многие здоровались как со старым знакомым. Стефан довольно частенько привлекал его помочь то одно, то другое. Девочки на фронтдеске, с которыми он постоянно кокетничал, сотрудницы повзрослее, матроны, которые инициативно набивались на кокетничанье, ребята техники, и прочий проф-стафф радиостанции. Люди расходились, конец рабочего дня.
Она тоже не блистала экспертными познаниями в сфере изобразительного искусства. Ну и какого черта вам нужна программа по этому изобразительному искусству, Анастасия? Вы не понимаете, не смешите меня, это просто программа о культурных событиях города, вот и дошла очередь до изобразительного искусства, выставки всякие там. Анастасия, зачем вам это, выставляйте себя, на такую красоту люди и без разъяснений попрут. Ха-ха, да ладно вам, пойдемте в аппаратную, скоро начинать. Аппаратная, звучит по больничному, в аппаратной вы сможете препарировать мое сердце и оставить его себе. Ха-ха, надевайте наушники, вот в этот микрофон напротив меня, сейчас после рекламы и песенки заступаем. Напротив вас я готов сидеть не только эту передачу, но и до следующих олимпийских игр по изобразительному искусству. Ха-ха, таких не бывает. Вот именно, значит мы обречены быть вместе до бесконечности. Ха-ха... «Что я делаю? Зачем так пошло к ней подкатываю? Она что, не видит, не понимает? Зачем смеется на каждую мою шутку? Чё она не скажет, - отстань, дядя? Я же просто пожираю её глазами. Эти груди, о черт, третий размер наверное, лифчик немного выглядывает. А рот, боже мой, какой рот, пить бы из него, пить, пить, высасывать... Она же видит, я на нее пялюсь, зачем сама смотрит прямо в глаза и улыбается. И смеется. Какая передача, какое изобразительное искусство! Я пожираю ее глазами, и какие мысли и картинке в голове, у меня вообще уже на нее вставать начинает...»
- Ну вот давайте поговорим об этом, давайте покажем нашим радиослушателям какие современные тенденции в современном изобразительном искусстве приводят нас, зрителей...
- Вы знаете, Анастасия, - сказал он, - современное искусство достигло своеобразного апогея. Чтобы не сказать обиднее... А изобразительное и подавно. Все способы и возможности изобразить уже использованы, испробованы, истерты. Чем еще можно удивить требовательного потребителя искусства? Поэтому многие отрасли искусства идут на сознательную эклектику. Сегодня изобразительное искусство работает с голосом.
- Это как, разъясните вашу мысль, - засмеялась Анастасия.
- Вот смотрите, - продолжает он. – Давайте представим, что вы модель, студийная модель. Великолепная красавица...
- Представили, я красавица, - Анастасия улыбаясь смотрела прямо в его глаза.
- Ну, поправлюсь, здесь представлять ничего и не надо. Вы действительно красавица, ваша фигура, и лицо античной греко-римской отделки...
- Не отвлекайтесь.
- Да, так вот, и вас попросили позировать обнаженной моделью в студии. Но вместо красок, кистей, тряпочек и ножичков художник работает голосом, словами, интонациями. Он не пишет вас, вашу грудь, соски, живот ( бля, чё я несу, щас выгонят, чё ты улыбаешься, заставь меня заткнуться, выпри меня отсюда), эти нежнейшие бедра, ноги красоты дорических колонн, он описывает все эту красоту, все это великолепие словами, давая возможность зрителю включить свою фантазию, свой мыслительный аппарат. Зритель закрывает глаза. И видит вас так, как ему хочется, чтобы вас написал художник...
- У нас звонок в студию, Алло? – Чё за чухню несет этот эксперт!..... – Ну, объясняйте, - смеется Анастасия.
- Еще звоночек, Алло? – как интересно рассказывает ваш эксперт, а где такое можно посмотреть в Нью Йорке?... – молодцы, сегодня классная программа!... – скажите, а где можно заказать такой портрет для дома... – скажите, а вот вы говорили....
- .... мы заканчиваем сегодня нашу передачу, увидимся-услышимся на следующей неделе. Всем спасибо за участие! Пока, пока! – выключая все в студии, Анастасия как-то насмешливо поглядывала на него, или ему казалось, но без равнодушия, как бы с определенным интересом, но и как бы «а вот не пошел бы ты, дядечка, теперь домой, ты нам более как бы и не нужен», так казалось ему, и он нелепо переминался, не зная, что дальше-то делать. От девицы уходить не хотелось, это точно и явно, как и то явно и точно, что она это прекрасно понимала, не маленькая, и возможно именно поэтому так расслабленно-насмешливо поглядывала на него. Опять же угощение обещали, он честно заслужил, и это ему казалось прекрасным поводом попробовать задержаться.
- Да, - сказал он в редакторской, - вот Стефан обещал, кстати, что после передачки посидим, выпьем -расслабимся.... Вот как бы...
Она засмеялась:
- Ну, Стешка обещал, с него и спрашивайте. Я вам тут Стешку заменить не смогу.
- А зачем вам заменять Стешку, или кого бы то ни было. Ты хороша на своем месте. Ты просто хороша. – Она смело и прямо смотрела ему в глаза. Он в ее. Она была выше него, да еще и на каблуках. Он, как и большинство, если не все поголовно, мужчины небольшого роста просто обожал женщин выше себя. Наверное, для любого мужика женщина выше него ростом, как награда, как завоевание, трофей, сладкий момент удачи и победы, заслуженный, как мужику кажется, бриллиант в его короне. Анастасия была для него то, что надо, мечта всей жизни, молода, красива, прекрасного сложения, и не отводит взгляд, зараза, смотрит прямо в него, и в ее зеленоватых глазах нет ни капельки лжи, подделки, или обмана. Мечта мужика после-среднего возраста в самом расцвете угасания юношеских пылкостей.
- Это будет слишком нагло с моей стороны пригласить тебя куда-то посидеть, поблизости, нет-нет, не на долго, так, по бокальчику, и поболтать немного, просто, так сказать, снять напряжение после матча, и как бы вот..
- Да. В смысле нет. В смысле не нагло, но мне надо домой, мне надо дочку от няни забирать, и я вечерами занята дома с дочкой...
- А-а-а-а, - разочарованно погасшим голосом протянул он.
-Да, - радостно закончила Анастасия. – У меня дочка, моя прекрасная девочка, в этом году будет 5 лет, когда возможно, я стараюсь проводить время с ней.
- Да, я понял, я понял. От дочки отвлекать грех. Вот тут я ее, конечно заменить не смогу, – ему стало как-то неприятно не по себе, ну вот понимал же в глубине души, что она конечно не согласится, что придумает какую-нибудь отговорку, и вот полез все равно, на что , сцуко, понадеялся?
- В смысле? Зачем вам её заменять?
- Чтобы почаще и поближе быть к тебе. – он уже не шутил, не прикалывал, и даже не кокетничал. Он просто и серьезно смотрел на нее, как поставил последний штамп в документ, и теперь терпеливо ждет, когда завизированный бенефит начнет работать.
Она тоже молчала, тоже смотрела в его глаза и ничего не говорила. Пауза затянулась, стала неловкой, надо было как то выходить из нее. Но Анастасия молчала, и похоже не собиралась первой открывать свой рот, свой красивый, откровенно сексуальный желанный рот (черт, опять, не могу избавиться от этих мечтаний, даже в такой серьезный момент).
-Ну вот, ладно, - наконец он прервал молчание, - вот запиши мой телефон, если когда еще понадобиться эксперт по искусству там, или по каким другим проблемам, звони напрямую, с удовольствием поучаствую в твоих программах.
- За выпивку и «расслабиться»? – засмеялась она вновь. Как будто и не было этой напряженной минуты молчания.
- Нет, - сказал он серьезно, может быть даже слишком серьезно, более, чем хотел и сам ожидал. – Для тебя.
***********
Дни, недели, мельканье, работа, с работы, где-то пьянки, встречи, семья.... Казалось, ничего и не было, даже стало забываться и фигура, и смеющийся рот (опять!), и полоска темного бюстгальтера, выглядывающего из-под яркой кофточки, на фоне загорелого тела (опять! опять!). Даже стало притупляться неприятное чувство, что тебя треснули мокрой тряпкой по морде, когда ты сунулся куда не следует. Не то, чтобы он был какой-то капризный ребенок по характеру, но просто у него всегда возникало такое чувство, когда ему как бы и не обидно, но твердо и назидательно говорили : Нет! Вас здесь не стояло! Тем более, особенно, именно в таких случаях, когда он и сам понимал, что действительно, ну какого лешего поперся на несвою территорию? Вот оно, счастливое детство в советских детских садиках. Нянечка всегда била мальчишек мокрой тряпкой по всем подряд местам, когда они делали что-то не так, пробегали «по помытому», да и просто так, если проходили мимо нянечки в ее плохом настроении, так, чисто для профилактики правонарушений.
Текстушка в ланч-тайм на мобильный выбился из размеренного проистекания установленной жизненой схемы.
«Эксперт, нужна ваша помощь, еще available?» – тон послания бодрый, немного даже радостный, как ему прочиталось между строк, как обращаются к давнишнему другу, с которым разговаривал еще второго дня.
Коротенькая ответочка: «Конечно», и потом вдогонку еще: «Я же говорил, для тебя все, что смогу» - почему-то он подумал, что, если бы она позвонила, то он разговаривал бы с ней осипшим как простуженным голосом, так сильно вдруг сперло в горле, он откашлялся, вспотели ладони.
Он надеялся, что сегодня опять увидит ее в студии, и уже твердо бодрил себя мыслью, что на этот раз, он ее так просто не упустит, как-нибудь, что-нибудь сотворит, придумает, но это явный знак и мистический привет – знакомство должно быть продолжено. Но все оказалось проще, банальнее, обиднее, и не по плану, жизнь как всегда разрушает самые хитросплетенные планы и фантазии. Ее не было. Она не пришла. Очень мило. Приболела дочка, Анастасия не смогла выйти на работу, ее должен был заменить какой-то болтун с радио, но тот тоже «не смог», Анастасии позвонили и доложили, что видели ее заменителя еще днем уже упитого в сисю в баре возле радио, и она на последнем издыхании вспомнила про него. Вот тебе, бабушка, и Анастасия в трусах! Он-то слюни распустил, возбужденно прочесывал у себя на рабочем месте полуседые волосенки в туалете перед зеркалом, чистил зубы и выковыривал маленький прыщик на щеке, а вон оно оказалось как. Запасной парашют неудачного прыгунца. Ultima ratio regnum, блин, спаситель всех обездоленных, униженных, и не вышедших на работу. Передача прошла прекрасно, обозленный, он едко и нагло, но правда с умеренным хамством, отбривал слушателей, слишком дотошных в своем неподдельном стремлении узнать поболее о культурных событиях города, рассказал, что знал, наврал до фига про все, о чем ни черта не знал, насочинял всяких небылиц из жизни столичных метропольных знаменитостей. Всем понравилось, спасибо, какой вы милый, всегда нам помогаете, приходите еще, мы вам всегда рады, вы вообще должны у нас на постоянке работать, да что вы, что вы, я всегда рад, мне самому приятно. Дома опустошенный зазря наорал на домашних.
«Спасибо», первое, что он увидел утром на телефоне в мессаджах. «Да, конечно», коротенький ответ, и к работе. Митинги-***тинги, день загруженный. Только в ланч увидел, что Анастасия еще что-то написала. Оказалось, сразу после его ответа, но он не заметил, и повисшая пауза выглядела, как такая этакая невысказанная обида. «И это все?», писала она. «Не понял. А что еще?», он был реально загружен на работе в этот день, и откровенно слабовато воспринимал посторонние вещи. «А где спасибо за предоставленную возможность? Ведь вы же хотели быть рядом и помогать», и смайлик. Его бомбануло по башке. Не понял, это щас чё такое было? На следующем митинге работа уже не клеилась, его спрашивали, он отвечал невпопад, на него странно посматривали большие чины из финансового отдела, результата не достигли, полтора часа рабочего времени просидели за разговорами, все разошлись недовольные. Из-за него. Вернее, из-за нее.
«Почему хотел. Хочу. В смысле помогать. Помочь» Черт, что за фигню клею. Расплавился вообще, как сырок на батарее.«Сорри, я не всегда могу отвечать сразу. Иногда и поработать приходится» «А, я поняла.» Ну, и что дальше. Играет, сцука, играет. А может быть это только ему кажется? Зачем ей с ним играть, что она может от него хотеть? Ведь ясен пень, у нее поклонников/ухажеров/любовников пруд пруди, только пожелай, молодая, красивая, сексуальная, уже не его поколение, уже другая волна, чего она от него может хотеть, ну не отношений же, просто будет теперь держать на крючке, про запас, на всяк.пож.случ. И он это прекрасно понимает, и все равно, потеет, по виску стекает капелька, пальцы вспотели, мокрыми тычет в экранчик телефона, сердечко захолонуло, ждет, сейчас ответит, сейчас напишет что-нибудь, он чувствовал это, мысленно он видел сидящую ее где-то на диване и печатающую текстушку ему. Йесссс!
«Как прошла передача?» А то ты не знаешь, чего ты спрашиваешь-то, а даже если и не знаешь, тебе не все равно, как прошла передача, да хоть бы он там матом целый час в эфире ругался, да хоть бы он молчал весь час, да хоть бы он по студии голый бегал, ну вот какая ей-то разница. Ведь это же абсолютно явная попытка продолжить разговор, конверсейшен, мать иху с их английским.
«Слушай, тебя это на самом деле так сильно интересует?» «На самом деле не сильно», смайлик. Ну, ну вот что это, если не флирт, если не желание просто поболтать, ну что я, не понимаю, что ли, мне не 15 лет, и даже уже не 35 давно.
«А зачем тогда?»
«Что зачем?», удивленный смайлик.
А ну ее к черту, ва-банк, вот сейчас, ну что он теряет, или фыркнет, и пошлет его куда подальше, или сработает, и будет хорошо, будет ли, не знаю, ну что я теряю, ну не будут его больше звать на радио, да и то, почему, не на ее, так на другие программы, будут, он сможет договориться...«Ты мне очень понравилась. Ты привлекательная, и меня привлекла.» Пауза, нет ответа.«И поэтому в след.раз если позовешь, я обяз. приду». «Помочь». Нет ответа.«Но с одним условием». Нет ответа. Долгая пауза. «Почему не спрашиваешь условие??» Пауза. И вдруг смайлик, смеющийся, а потом сразу вопросительный. Йессссс!!! Сработало. Поручик как вы знакомитесь с женщинами, все знают, что вы можете любую уговорить, а так и знакомлюсь, подхожу и говорю, мадам, не желаете ли проехать ко мне потрахаться, поручик, но так можно и по морде получить, можно-с, но чаще получается поехать ко мне! ха-ха-ха!
«Если условие невыполнимо, сразу скажи. Простое, после передачки посидеть пообщаться». Пауза. Долгая.«Обещаю без неприличных приставаний», смайлик. Пауза.«Не уверена. Вы знаете. Дочка. И пр.», печальный смайлик.
Да, поручику прокатиться, похоже, на этот раз не получилось. Стой. А зачем тогда печальный смайлик. Кому печалька-то? Кто должен сожалеть, а кто радоваться? И в догоночку,«После передачи скорее всего нет». Вот она соломинка, за которую хватается утопающий. Правда, она же может стать и последней соломинкой, которая сломает хребет верблюду, но это потом, когда-нибудь, и еще неизвестно сломает или нет, а сейчас она - спасительный круг, луч надежды, свет в конце.., ну и тд по тексту. «Я правильно понял, после нет, а в другое время да?»Пауза. «Днем?» Пауза. Не раскачаешь ее, блин. Ну скажи, или да, или нет, или я согласна, или пошел на фиг, или...«Мне тоже днем удобнее. И лучше. И на неприличности не так тянет». Смайлик в ответ. Ну, жива, значит, читает, и отвечает, значит?... ЗНАЧИТ?.....В омут, с разбегу, головой, руки вытянуты, он ныряет с бережка, а мальчишки подпрыгивают, смеются, кричат, как бы тихая заводь на речке под роскошной березкой, и все знают, опасно, никто туда никогда не прыгал, а вот он приехал, городской, да вы там в городе ничего не умеете, все лето доказывать, не лето, а лагерь испытаний, и он с разбегу, и вот уже руки вошли в воду, и голова, и грудь, и радостное чувство, я смог, я опять им всем показал и доказал, и сразу бум, удар, здоровый корень, корневище этой проклятой березы, и помутнело, и исцарапано лицо, и шея набок, и опять удар - бум в песок дна, и он как бы видит себя со стороны, глаза удивленно раскрыты, а на лице глупая улыбка, и пузырики воздуха изо рта...
«Иду на вы!!! Ты мне понравилась, и нравишься, очень, очень, очень. Сильно сильно хочу хочу продолжения (начала?) знакомства. Но не люблю занудно навязываться. Если тебе неприятно, и не нужно, напиши одно слово, НЕТ. Я все понимаю.» Пауза. Он отключил телефон, положил его в портфель, и углубился в свою работу. Два часа до конца рабочего дня прошли тяжело и со скрипом тянулись, ничего значимого он делать не мог, и даже и не брался, чтобы все не испортить, и потом не переделывать. По дороге в метро трепетно вынул и включил мобильник. Ненужные звонки, реклама, спам, вот. От нее. Сглотнул. Очень захотелось пива, холодного, одним залпом большую стеклянную, в квадратных пупырышках кружку. «Не против. Продолжайте», смеющийся, радостный смайлик. Ответила не сразу, через какое-то время, но он бы ждал этого ответа и дольше, и очень, очень дольше.
Переписка продолжалась целую неделю. Он ни разу не позвонил, кстати. И она естественно, тоже. Этакий современный роман в письмах, в месседжиарном стиле. Коротенькие, иногда длинные, иногда голосовые, иногда просто картинки веселые из интернета. Неделя. Ему казалось, за эту неделю они узнали друг друга лучше, чем если бы провели вместе отпуск в Доминикане. Она смеялась, она понимала его с полуслова, с полунамека, с одной запятой, отосланной ей в ответ, просто запятая, и ничего больше, и она поняла, о чем он, и был безмерно рад, что она ни разу не показала, что он ей в тягость, что он надоедает, или ей с ним скучно и неинтересно. Она называла его “свежий ветер”, который оживил и оздоровил ее застоявшуюся атмосферу, она с радостью отвечала на весь его флирт, ненавязчивый, но вполне себе настойчивый, не понять чего он хочет было невозможно, хотя временами он и сам не знал, чего он от нее хочет, ну секса, конечно секса, чего же еще, она такая - уууххх! ну а потом что, долгих отношений, но у него семья, и у нее тоже, и в семье все нормально, даже хорошо, а вот тянет его к ней, аж дрожит по ночам, все ее фото во всех социальных сетях изучил, и мать моя, позор-то какой, в его-то возрасте, мастурбировал на нее, и так было сладко представлять ее в своих руках. А чего, чего хотела она, зачем она, на 15 лет моложе его, зачем она с ним флиртует, веселится, намекает, принимает его намеки и уже вполне конкретные откровенные настойчивые предложения, ведь одно ее слово “да иди ты на...!”, и все, он бы сдулся, остыл, охладел. Да, только не на «ты», а на «вы», она все еще называла его на «вы», она никак не хотела, или не могла сказать ему ты. И все время избегала встречи. Под любыми предлогами любые его намеки на встречу ласково и не менее настойчиво отклонялись, переносились, переводились в другую тему.
«Ты знаешь, у меня по жизни так сложилось, если человек отказывает тебе 3 раза подряд, значит ничего уже и не получится. Неважно, девушка, мужчина, деловая проблема, или как у нас. Но вот не получится, и все тут. И у меня такое правило сложилось в связи с этим, по жизни. После третьего отказа, я уже ничего более не предлагаю. Я предлагал тебе встречу много раз. Но это не считается, это было в разговорах, как шутка. Но был первый раз, тогда, помнишь? И вот сейчас я предлагаю во второй раз. Мне очень хочется с тобой встретиться. Мне необходима эта встреча. Это не свидание, это просто встреча.»«Ох, ну я действительно сейчас не могу, но я же не отказываюсь, я же здесь, и у нас такой платонический роман, разве это плохо?», печальный смайлик. «У нас с вами такие замечательные романтические отношения, разве это плохо?»«Так, второй раз тоже провалился. Хочешь подождать третьего раза?»Пауза, долгая, очень, которой не бывало уже давно, с момента начала их “романтической платонической” переписки. Длинная пауза, была уже ночь, он лег спать так и не дождавшись ответа. И утром, первым делом телефон, на трейне на работу, первым делом страничку сообщений. Есть!!! Поздно ночью, совсем поздно, «Да, хочу подождать третьего раза». Ни смайлика, ни улыбки, ни восклицания и картинок, которые частенько сопровождали разные прочие предыдущие послания. «Только пожалуйста, не так сразу. Кое какие обстоятельства»
Один день молчания, заняты оба, только коротенькие привет-привет, еще день вялого, ничего не значащего переброса полускучными текстушками, опять он начал мучиться гибельными подозрениями, что все это полная игра с ее стороны, и это похоже на правду, и зря он себя распаляет, и живет этой эфемерной несбыточной надеждой наконец встретиться с ней, как говорится, на нейтральном поле, как вдруг, вот как раз к вечеру четвертого, со дня отчета третьего раза, дня, сообщение от нее, «А что, моя третья попытка еще не expired?»
********
Она текстанула с утра, «Сегодня в 12, как договаривались?», «Да-да, конечно», «А вы сможете отпросится с работы?», «Да, да. Конечно», какая разница, какая нахер разница, отпроситься, сбежать, уволиться, переплыть Атлантику, пролететь на Марс, к тебе, туда, где ты, и обнять наконец-то, и прижаться, и вдохнуть твои волосы, и стоять так. «Там дождь обещали, может перенесем, не засчитается как третий раз». «Ха-ха, я дождя не боюсь, а вы?» «Спрячемся от дождя в отеле, не побоишься уединиться со мной?» «Ха-ха, буду подходить к метро текстану» ... «Я припаздываю, задержусь, давайте в 1» «Да, конечно в 1» «Вам будет удобно?» Да какая разница, приди уже, не соскочи, в час мне будет удобно, мне будет удобно в два, в три, только приди, только будь уже здесь, рядом, «Мне будет очень удобно», смайлик в ответ, ровно в час он стоял у выхода со станции метро, он не стал покупать цветы, станция недалеко от его работы, могли увидеть случайно знакомые сотрудники, он нервничал, он чувствовал, что все еще может измениться, в глубине души он ждал, со страхом, с большим недоверием, что вот сейчас сообщение, извините – не смогла, занята, и все тогда, он знал себя, он больше ни разу не попросит о встрече. Текст, «только села в метро, немножко припоздаю, нормаль?» Конечно, конечно нормаль, еще полчаса тянучки, бесконечного ожидания, поглядывания на выход из станции метро, заглядывание внутрь, чтоб не прозевать, загадал, если выйдет в правую дверь, значит все будет как задумано, если в левую, ничего не получится, и вот уже час-тридцать, и вот уже начинает накрапывать меленько, подленько дождичек, и только что купленный зонтик может оказаться бессмысленным и ненужным, если она вдруг отсигналится, что не может, что обстоятельства изменились, позвонили со школы, и ей надо срочно бежать обратно, забирать девочку, доченьку, домой, а он так и будет, как безумный, бродить вокруг входа в метро, заглядывая в двери, в лица людей, сам не понимая, чего он там надеется разглядеть. Шомполом по спине обожгло, отчетливо почувствовались рубцы, намокшая враз как от крови или обильного пота рубашка прилипла к спине. Вот она, Анастасия вышла из левой двери. Вечером этого дня он не помнил ничего. Так ему казалось. Неловкий первый поцелуй в щеку, ее улыбка, чего там кривить душой, радостная улыбка, она была рада увидеть его, первые неловкие фразы, пристальный взгляд волшебных серо-сине-зеленоватых зрачков, походка лодочкой от бедра, боже, какая прелесть смотреть на нее со стороны, разбросанные по воротнику пальто темно-каштановые волосы, и зачем-то какая-то книга в руках, глупая, ненужная книга, как будто она читала в поезде, неужели, она наверняка ведь думала про него, как он теперь постоянно думает только о ней. Он не помнил, или не хотел вспоминать, как они бродили по Променаду, смотрели на Парк сверху, ходили, бродили, вставали, гуляли под моросящим дождем, садились на скамеечки, изредка, как бы прячась от дождя под одним зонтиком, прижимались друг к дружке, он чувствовал ее тело в своих руках, даже через ее легкое осеннее пальто, ее напряженную спину, ее поддававшуюся талию, ее бедра прижимались к его, он целовал ей руки, пытаясь изобразить, что согревает их своим дыханием, она смеялась, но руки не убирала, а он болтал без устали, наверное даже за двоих, за них обоих, он рассказывал ей свою жизнь, все про себя, стараясь внушить ей, какой он хороший, замечательный, нужный, и правильный для нее человек. Она смеялась, она смеялась, она была радостна, ей было хорошо с ним. Он это видел, и чувствовал. Но вечером он уже ничего этого не помнил, как ему казалось. Потом она начала поглядывать на часы. Пора? – спросил он. Да, мне надо за дочкой, в школу, - ответила она. Он проводил ее к тому же метро, к той же станции, она опять поцеловала его в щеку, он обнял ее, попытался поймать ее губы, она не отпрянула, но несколько отвернула лицо, так что его поцелуй пришелся лишь в самый маленький уголочек ее обалденного сексуально вожделенного рта. Я не могу, - сказала она.
- Почему? – настроение его как то быстро начало портиться.
- Вы очень хороший, очень, но я не могу, есть кое-какие непреодолимые обстоятельства, - она смотрела на него печально, с трогательным сожалением. – Я не могу, - совсем негромко произносила он, медленно спиной продвигаясь в сторону двери, немного качая головой все повторяла, - Я не могу, я не могу, - и как ему казалось, очень грустно и уже абсолютно безрадостно не отрываясь глядела на него. Вечером он ничего этого не помнил. Не хотел помнить. Мелкий глупый дождь, большой глупый он, несносный зонтик, и она, такая красивая и желанная, такая понимающая и своя, своя в доску, он знал ее уже сто лет, и она как будто всю его жизнь провела с ним, а он таскает ее под дождем, и все прижимается к ней, а она смеется, и не отстраняется, а моментами даже сама прильнет к нему, и долго не отходит, и он же видит ее глаза, волшебство, а не глаза, ведь она же рада и довольна рядом с ним, и вот на тебе, я не могу. Работа, он вернулся в офис, он чем-то занимался, с кем-то спорил, его кто-то ругал, кто-то предупреждал, он кого-то послал. Он ничего не хотел помнить. Она играла с ним, зараза, ссука, но зачем тогда вообще пришла, ведь могла просто не прийти, и все, все бы закончилось, нет, она действительно хотела провести с ним время, просто действительно не может сейчас. Сабвей, трейн, дома. Хорошо, что дома ни с кем не поругался. Несколько раз текстанул ей. Пытался все таки выяснить, что это было и зачем. Нет ответа. Пауза. Молчание, долгое, долгое. Нет связи. Нет ответа. До утра ждал. Просто сидел и смотрел в экран телефона, ждал, что вот –хоп!- вам новое сообщение. Нет никакого хопа.
****************
Ты молчишь, не отвечаешь. Конечно, у тебя есть очень и очень уважительная причина - дочурка, с ней надо заниматься, укладывать, готовить к завтрашнему дню. И вообще - дома, вечер, муж.... Но в другие дни ты отвечала в это время. Значит, причина в чем то другом.
Ты не знаешь, что тебе делать дальше, и зачем ты вообще ввязалась в это, в этот дурацкий "платонический" роман. Ты не знаешь зачем, и не знаешь, почему ты не можешь, и что самое главное - не хочешь, остановить, прервать все это.
Ведь и сегодня днем было то же самое. Ты не заснула, не прилегла отдохнуть. Ты просто не знала, что тебе делать. Ты мучительно долго размышляла, так пойти, или не надо, не стоит. До последней минуты ты тянула и тянула момент, текстануть, и сказать, нет, я занята, я не смогу прийти. Ты не понимала, вообще зачем ты вчера сама так легко согласилась на эту встречу. И вот теперь надо идти, а идти не надо, но почему то хочется. Реально хочется его увидеть. WHY? Зачем? Ты накладывала макияж, ты выбирала платье, которое тебе было очень к лицу, ты это знала. Ты усмехалась, вдруг поймав себя на мысли, что ты очень хочешь ему понравиться. Нет, ну правда, ну зачем? Эта мысль теребила и гвоздила подкорку, невысказанная, она терзала еще больше: WHY? Зачем? Ну вот сейчас скажу ему, - и ты вместо отказа переносишь на час. Ну, вот уже сейчас, текст, и ты вместо отказа переносишь еще на полчасика. И злишься на себя, что не можешь отказать, и наконец - а ну её всё на хер - ты выходишь из дома, и уже реально спешишь, торопишься, загоняя это проклятое "WHY? Зачем?" еще глубже чем в подкорку, в самый позвоночник, в пятки, да заглохни ты наконец, нет никакого why, просто хочу и все. И вот он стоит, и в животе что-то сжалось, и чего то в груди трепыхнулось, да иди ты на ***, какие чувства, ха-ха, и вот: -Здравствуйте, Евгений! И улыбка, и сияющие глаза, и смущение, и начальная неловкость, и радость, радость на всем засветившемся лице.
И вот сейчас, потом, ты пытаешься найти какие то причины, препятствия, и пишешь о секретных непроизносимых обстоятельствах, и не отвечаешь на его навязчивые дотошные попытки докопаться до этих обстоятельств, ну ты же все написала, ну чего он лезет, а он взял твои холодные руки, и попытался их погреть немного, и поцеловал руку, нежно, ласково, и дыханье его теплое, и ощущение его губ, мягких, желанных, но настойчивых на руке, а ты поплыла, ты реально поплыла! сама не ожидала, и смотрела на него своими поплывшими глазами, и поняла, что он видит, как ты поплыла, но ничего не можешь с собой сделать, что это? мать твою, он старше тебя, и значительно, но такой нежный, и приятный, и реально с ним хорошо, ну вот просто хорошо, и все.
И вот сейчас, вечером, дома, ну вот как от него отвязаться, с ним хорошо, и это "хорошо" по всему телу теплом разливается, и томление, и невыразимая нежность и истома где-то глубоко во внутри, и чувствуешь, ты знаешь, ты сама видела по его глазам, ты ему очень, очень нравишься, ты уже давно так никому не нравилась, полностью, без остатка, бескорыстно, за просто так, просто потому, что это ты. Что ему ответить, как? Что будет дальше? Ну даже если ты ему дашь, ну что, что дальше, и ты боишься, что он станет обычным, как все другие твои мужчины, любовником, и это неуловимое чувство романтичности, неповседневности пропадет, флер загадочности и неисповедимости путей судеб растворится в простынях и полотенцах... Ну вот он опять текстует, оставь меня, я не буду тебе отвечать... Не буду.... сегодня не буду... Завтра, может быть что-то отвечу... а может быть и нет.... Он любит меня...
************************
И вдруг неожиданная, абсолютно шальная мысль пробила его сквозь весь мозг, сквозь всю голову, от виска до виска, от сердца через мозжечок и обратно в пятки: - Боже, какой же я дурак!! Идиот!!! Мудак лысый, бля, ну что же это такое, ну как, ну почему я не понял этого, не сообразил, у него даже слезы на глазах выступили, реальные настоящие слезы, слезы обиды и злости на самого себя, так бывает у мальчишек, которые вдруг, после неимоверных усилий и потуг достичь чего-то, понимают, а ведь решение проблемы было здесь, вот оно рядом, а я зачем-то землю копал, бился головой в железные ворота, ломал пальцы и срывал ногти, с разбегу грудью на кирпичи, а надо было просто в дверь, просто повернуть ручку и легко открыть дверь. Ведь она была согласна. Ведь она приехала на встречу, несмотря на дождь, он предупредил, будет дождь, а она, дождь меня не пугает, она такая красивая, хорошо ухоженная, нарядная, подготовленная, она была готова, что он снимет отель, как и намекал в переписке, и там будет все, ведь это само собой, что под дождем-то таскаться, а он как дурак, как последний идиот водил ее по парку под дождем, мудила, она смотрела на него смеющимися глазами, она была готова, она была согласна, а он, блять, играл роль этакого столичного родственничка-экскурсовода, показывающего родственнице из захолустья метрополии интересные места. Б-же, ну что, ну вот взять и отрубить себе эту глупую башку, что ли, она приехала к нему, она сказала у нас 2 часа, а он кретин, водил ее под дождем, рассиживал с ней на мокрой скамейке, а ведь он говорил, будет дождь и нам придется сидеть в отеле, и она как раз ответила, дождь меня не пугает, и вот он, блять, ну выколоть себе глаза и все, ну вот что, он 2 часа водил ее под дождем, развлекал всякими рассказиками из своей жизни, а она смотрела на него сияющими веселыми глазами, бездонными сине-зелеными оливками идеальной формы, а он приплясывал, чудил, чудоковал, все пытаясь понравиться, а ведь она была согласна, она была готова! Он пошел в туалет, подождал пока закончат свои дела и уйдут на фиг два сотрудника, и с размаху, глядя на себя в зеркало, начал хлестать себя по лицу, по щекам, по носу, по глазам, по губам, на тебе, падла, осел мудачий, на тебе, а теперь кулаком, лицо раскраснелось, на щеках были видны следы пощечин, он избивал себя и плакал, слезы, сопли, ошметки салфетки, которой он попытался протереть свою поганую морду, которую он так ненавидел в этот момент. Ведь вот оно, было рядом, тебе преподнесли на тарелочке с голубой каемочкой, а ты, интеллигент ***в, джентельмен засранный, в руках держал, самый сладкий, самый желанный, и уже и не запретный, а вполне доступный плод, ты его добивался, и вот тебе его дали в руки, прямо в твои глупые бесполезные руки, то, чего ты последние дни хотел более всего на свете, а ты, скотина, ты гуляешь под дождем, ты водишь девушку в отвратительную погоду по парку, и ****ская морда, декламируешь ей стихи про осень. Он заперся в кабинку, прямо в штанах плюхнулся на унитаз и разрыдался, громко, в голос, с завываниями, всхлипываниями, сморканием, кашлем. Кто-то зашел в туалет, он слышал, Hey, here, are you OKey? Yea, yea, don't worry, I am fine, some family problems, OK, pal, take it easy, он утирался, глупая туалетная бумага расползалась от мокроты лица, все кончено, он упустил свой момент, неимоверная опустошенность внутри тела, просто как будто вырвали скелет, вытряхнули и бросили пустым мешком валяться в углу сарая. Он вспомнил это состояние, когда-то, очень, очень давно, 25 лет назад, у него была почти такая же ситуация, он встречался с девушкой, студенты, она училась на инязе, на французском, он был влюблен в нее, он боготворил ее, он боялся прикоснуться к ней, он мечтал о ней, жестоко онанировал по ночам представляя разные сцены с ней, и однажды вечером, он провожал ее домой, они посидели в баре, и нормально выпили, и было весело и по-летнему тепло, и погода, и атмосфера, и уже ночь, и она говорит, что-то не хочется домой, и смеется, и держит его под руку, а он, вот же уже тогда, оказывается был идиот, сейчас, говорит, поймаем такси, а она смеется, и обнимается, и виснет на нем, а он мало-мало перебрал, видимо, и ему уже спать охота, и в туалет, и глаза сами закрываются, уже полузакрыты, и он ловит такси, и она уехала. А на завтра, на следующей свиданке, он как бы начинает ластиться к ней, а она все так же смеется, и говорит, иногда выпадает счастливый шанс, главное заметить, не пропустить, ты пропустил вчера свой, шанс ведь он потому и называется шанс, что очень часто не повторяется, и так у них в результате ничего и не получилось. И вот сейчас. Как тогда. Шанс был. А он под дождь. Был шанс. И он был упущен.
********************
Они поднимались в лифте на 7й этаж местной небольшой гостиницы, где он снял номер на один день. Лифт ехал медленно, останавливался на каждом этаже, люди входили-выходили, кто бы мог подумать, маленький заштатный отельчик на окраине Бруклина, а смотри-ка, народ валит, забито, ну да, да, конечно, цены, турист ищет где дешевле, а рыба ищет где нет рыбаков. Они каждый смотрели прямо перед собой, не разговаривая, даже не глядя друг на друга, как будто даже и совсем незнакомые лифтовые попутчики на 10 секунд. Но оба улыбались своим мыслям, хотя и улыбки были разные, он несколько напряженно, даже очень напряженно, остекленело уставившись в противоположную панель на стене лифта, Анастасия с усмешкой обманувшей всех лисички, поглядывая на себя в большое зеркало слева от нее.
Между пятым и шестым этажом лифт тряхнуло, что-то остервенело зазвенело, в его ушах показалось прозвучал какой-то хлопок, на минуту погас свет, кто-то пискнул в лифте из пассажиров, но так же неожиданно лифт еще раз дернулся, свет восстановился, и они благополучно доехали до своей семерочки.
Они вошли в номер. Как бы по сценарию любого любовного киношки, они должны бы набросится друг на друга, срывать одежды и немедленно инициировать безудержный бесконечный трах с криками, воплями, стонами и ломанием мебели. Они стояли, прислонившись спинами к стене, он взял ее за руку, они все также, как и в лифте, смотрели каждый прямо перед собой, все также неизвестно чему улыбаясь, каждый на свою мысль, и неимоверная, бездонная тишина окружала их. Он закрыл глаза и откинул голову к стене. Что делала она, он не видел. Прошло сколько-то времени, минут, может быть и часов, кто знает. Они не шевелились. -Боже мой, как я счастлив сейчас, - сказал он тихо. - Я слышу, - так же тихо, почти шепотом, ответила она. Он хотел спросить ее, “А ты счастлива сейчас?”, но вдруг осекся, передумал, противненькая мыслишка подло выглянула из глубокого сокровенного, а вдруг она скажет нет, не очень, или совсем нет, а с чего бы, и тогда все, и тогда он уже наверное должен будет повернуться и уйти, и тогда это конец. Нет, не надо ничего спрашивать, надо просто верить в то, во что и так веришь, на что надеешься, построил себе сакральный фантазийный мир и живешь в нем, и счастлив, и делаешь счастливыми тех, кто тебе близок, кого ты любишь, и кого очень, очень сильно хочешь сделать счастливой.
- В душ? – очень тихо, как в читальном зале библиотеки спросил он.
- Я уже, дома все сделала, я чистая, - усмехнулась она, высвободила свою руку из его ладони, сбросила туфли, и мягко, по-кошачьи пошла в комнату. Гостиничный ковер сохранял следы ее ног, и ему даже казалось, следы ее походки, она скинула весенний плащ, на ходу расстегнула на спине замочек платья, оно самопроизвольно соскользнуло по телу, и к окну она подошла уже только в кружевном темного оттенка белье. Ньюйоркский весенний туман за окном особенно оттенял стройность ее фигуры, классические очертания груди и бедер. Она повернулась, улыбаясь: - Ну что же вы, эксперт по изобразительному искусству, продемонстрируйте нам, неопытным телеслушателям, новые тенденции в написании картин голосом. Вот вам модель в студии, приступайте к работе.
Она изогнулась, дотянулась до спины руками, и через мгновение ее великолепная упругая заманчиво-раздвоенная грудь смотрела прямо на него. Зашлось сердце от понимания того, что вот оно, свершилось, мечта последних трех месяцев, а может и всей жизни, - вот она здесь, она больше не мечта, она есть реальность, она есть здесь, на расстоянии шести шагов. Он прикрыл веки. Почувствовал какое движение возле окна, открыл глаза. Анастасия стояла совсем обнаженная, весело улыбаясь смотрела на него.
- Вот я ваша модель, ну же, художник, поэт, приступайте к работе, создайте мировой шедевр. Картина голосом! Как мы назовем картину? Девушка на стуле? Или на столе? – она грациозно, легким прыжком, вскочила на единственный стул, стоявший посередине комнаты.
Он наконец-то оторвался от стены, ботинки, плащ, пиджак сброшены у входной двери, он медленно, наслаждаясь ее видом приблизился к стулу. Чуть касаясь ладонью ее кожи, медленно провел рукой по талии, по окружности бедра: - Девушка на фоне окна. Нет. Девушка на фоне Бруклина. Нет, нет, - он обхватил лицо и виски ладонями, - Сейчас, сейчас родится, сейчас.... «Анастасия»! Просто Анастасия! Картина будет называться – «АНАСТАСИЯ»! – радостно закричал он.
- Ну что же, маэстро, приступайте к работе. У нас не так много времени. Всего только вечность. Ведь вы создаете шедевр, значит на века, значит на вечность. А как оказалось, это не так уж и много.
Она стояла на стуле, принимала всякие веселые и не очень позы, балансировала, чтобы не свалиться, хватала его за руку, весело улыбалась, посмеивалась. Ее груди несколько раз хлопнули его по лицу, тоненькая тропиночка аккуратно подстриженных и заботливо побритых волосков в волшебном треугольнике притягивали взгляд сильнее, чем камень Магнуса кусок железа.
- Да, да, «Анастасия», так будет называться эта картина. У нас совсем мало времени, - он засуетился, стал расстегивать рубашку.
- Не надо, - она ласково положила ладони на его плечи. – Потом, потом все будет. Пожалуйста, напиши картину голосом.
Умоляющие нотки в ее просьбе остановили его, он застыл и закрыл глаза.
«Для чего Г-сподь создал волосы? Для чего они человеку? Зачем они женщине? Волна каштанового оттенка мягко ниспадает на твои плечи, рассыпается, и сбегает еще немного вниз, чтобы свободно и весело раскинуться на началах груди, лукаво обвить их, и отдохнуть на просторе. Ведь сзади, на стороне белоснежной спины, они не могут найти себе приюта, они должны метаться по лопаткам, поддерживать их, веселить их, ведь сзади всегда скучно и одиноко. Что женщина без волос, чем привлечет она взгляд мужчины, любимого своего, как покажет она, что хочет его, как заманет в свои чувственные страсти, не имея возможности, повернув головой, встряхнуть копну этих сладостных волшебных нитей! Как она выскажет ему свое негодование, недовольство, несогласие, как только не перебросив со стороны на сторону эти живые существа, которые мы из-за скудости языка нашего назвали просто волосы! Твои волосы нежно оттеняют высокий лоб, форма которого призывает к поцелуям, к нему хочется прижаться губами и шептать какую-нибудь нежную глупость, убаюкивать, успокаивать, утешать, и тихо и аккуратненько пропеть колыбельную. Серо-зеленые и в то же время сине-коричневые зрачки могут выразить любую мысль, которую способна породить человеческая фантазия. Обрамленные белым полем и длиннющими ресницами, все вместе, с египетским разрезом переспелых маслин, как символ богатства Позднего Царства, глаза вобрали в себя всю невысказанность романтики и поэзии, классики и барочного великолепия сверкающих пронзительных пытливых взглядов юной девицы, впервые пришедшей на большой взрослый бал, и пытающейся понять, осознать, что это этих мужчин и женщин все время так тянет друг на друга. Широкие, чуть сдвинутые кверху самые модные на сегодняшний день скулы, через чуть втянутые щеки переходят в плавный закругленный, и одновременно сужающийся подбородок, создавая из него желанный объект ласкания ртом, губами, потереться своими щеками о него, почувствовать мягкую нежность его кожи в сочетании с твердостью и решимостью его формы. Шея изогнулась белоснежным лебедем назад, каждая невероятная клеточка этого точеного шедевра, каждая точечка дышит страстью, на нее невозможно просто смотреть, длинный путь чувственного наслаждения в форме ее изгибов и тайных поворотов, она готова принимать ласки, поцелуи, она знает, что достойна царственного поклонения. Из под шеи, - эти великолепные плечи и ключицы, мраморный архитектурный зиккурат восхождения к поэзии, к поэтическим мечтаниям и вздохам, слоновая кость меркнет, простая деревяшка по сравнению с четкостью и цветовой гаммой разложенных по сторонам шеи впадин и осязаемых, живых, дышащих, живущих своей самостоятельной независимой жизнью плеч и ключиц. Под ними, чуть ниже, как две молодые овечки на вольном пастбище, как две сестрички кошечки, играющие друг с другом за клубочек ниток, прыгаю, скачут, смеются, веселятся две волшебные грудочки классического умеренного размера, достаточного, чтобы уютненько разместиться в ладонях, но и заполнить их сытной обильностью великолепия форм. Сосочки-глазки нагло посматривают во все стороны, любопытные шаловливые вишенки созревающего темно-красноватого оттенка, от них невозможно оторваться взглядом, они читают тебя, ты разговариваешь с ними, ты дружишь с ними, ты реально веришь, что это живые, неизвестные доселе науке существа. Плоский, как горная меса, и мягкий, как покрывающая его трава, живот, с центральной отметкой пупка, по идеальности форм, пропорций, слаженности с другими частями тела может поспорить по совершенству с любым архитектурным строением, или природой осуществленным планом созидания. Единичной работы ноги, очертаниями дорических колонн древнегреческих храмов повергающие в смятение любого искусствоведа, поддерживая и многократно увеличивая восприятие всего тела как шедеврального случайного сочетания предметов роскоши и красоты, сверху соединяются, и именно туда устремляются все мысли, взгляды, фантазии, все стремление жизни и вдохновения.»
Обессиленный, он с закрытыми глазами сидел, расслабился на небольшой кушетке напротив ее «выставочного» стула. Он открыл глаза и увидел ее лицо прямо перед своим, очень близко. Она пристально внимательно вглядывалась в черты его физиономии, улыбнулась, взяла его за щеки, он хотел что-то сказать, но Анастасия спокойно и нежно, очень спокойно, но и очень нежно, прикоснулась своими губами к его опухшим, пересохшим губам, на мгновение он замер, и почувствовал вкус ее теплого языка. Они целовались как будто дышали в последний раз, они пили друг друга, ему показалось он даже достал до ее нёба своим языком, а может и гланды, она влезала, впихивала в него свой разгоряченный язык, она держала его лицо, обнимала шею, гладила плечи, он не мог оторвать свои ладони от ее грудей, соски набухли, затвердели под его пальцами, он сдавливал ей груди и соски, она постанывала, не отрываясь от его губ, села сверху на него, к нему на колени, широко раздвинув ноги. Возбужденный, он прорывался к ней через брюки, она руками ласкала его возбуждение, расстегнула ремень и все остальное, высвободила наружу, и все также не выпуская изо рта его губы, рукой, ладонью, пальцами, сжимала и двигала его затвердевший, уже готовый ко всему источник. Наконец, он освободился от рубашки, и теперь уже она играла его сосками, облизывала, целовала, терлась щекой, он гладил ее спину, он чувствовал под ее нежной кожей тоненькие ребра, поясница прогибалась под его пальцами, мягкие упругие округлости ниже, казалось, сами ложились в его ладони, две аккуратные половинки полностью заполнили его руки, оторваться от их круговых покачиваний не было сил, губами он захватил ее ключицы, и как домашний пес играет рукой хозяина, и покусывает, и не смеет укусить по-настоящему, так же и он игрался с этими великолепными мраморно-безукоризненными косточками-крыльями. Она выпустила из ладони, то что держала все это время, и оно уперлось в ее ногу, с внутренней стороны прямо возле самого заветного места, судорога прошла по всему его телу, он чувствовал теплоту ее ноги своим разгоряченным членом, она собрала вместе свои груди и погрузила в них его лицо, он наслаждался мягкостью и податливостью ее кожи, он облизывал и высасывал всю нежность из темных вишенок ее сосков. Она не спеша сползла по нему, по его телу и опустилась перед ним на колени, спокойно, но настойчиво, стащила с него брюки и что там еще оставалось из одежды. Анастасия улыбалась и, как ему показалось, вопросительно смотрела на него. Он мягко сказал прямо ей в глаза, в ее глубинные бездонные глаза, я тоже принимал душ, я чистый. Она усмехнулась, сначала легонько, потом плотнее прижалась щекой к его члену, закрыв глаза, лицом обводила вокруг его возбужденного естества, целовала его расправившуюся, наполнившуюся страстью мошонку, начало ствола, вдоль, и наконец, целиком захватила ртом всю головку. Пальцами она сдавила его бедра, он стонал и пытался дотянуться до ее грудей, гладил плечи, разбросанные по его ногам волосы, она равномерно погружала его тело в свой рот, ее губы, о которых он мечтал с самого первого дня знакомства плотно обхватывали, обжимали, втягивали в себя его вожделение, он двигался навстречу этим шедевральным губам, она подбадривала его своими ладонями, обхватив сзади бедер, она ни на мгновение не выпускала изо рта его тело,тихие стоны и нежное мычание наполняли тишину комнаты, он заметил, как одну руку она опустила вниз к себе, к заветному уголочку между ногами, и ее ладонь размеренно и твердо двигалась там, то углубляясь, то выскакивая наружу. Другой рукой она не отпускала его член, настойчиво направляя его в глубину своих губ, но теперь иногда вынимала и нежно обхаживала языком головку, заставляя его дышать еще глубже и стонать и мычать еще громче. Он стал учащать свои движения внутрь ее рта, он почувствовал, что дольше уже сдерживаться не сможет, она тоже это поняла, она стала более интенсивно насаживать свой рот на его тело, он схватил ее голову, погрузив пальцы в ее роскошные волосы, он хотел вырваться из ее губ в последний решающий момент, но она накрепко прижала к себе его за бедра, она достала губами до его живота, он весь до самого основания погрузился в ее рот, она не выпускала его, она похлопывала его сзади по бедрам, сжимала и разжимала его мышцы своими пальцами, она дергала, тащила его на себя, он насаживал руками ее голову на себя, уже не боясь причинить ей боль или неудобство, он яростно насаживал ее лицо на свой готовый взорваться ствол, еще, и еще, не останавливаясь, еще и еще, только не останавливаться, и еще и еще и еще, уже не было ее, был только ее волшебный рот, ее феерические губы, ее сжимающие руки, и вот так, и вот так, и еще и еще и еще, и не останавливаться, и вот оно, сейчас уже, ну вот, сожми, сожми губами и рукой, и вот подходит, уже, вот-вот, он изогнулся поясницей и почувствовал, как резкая горячая струя выстрелила куда-то в глубину, внутри ее рта, внутри ее губ, раз, второй, третий, он замер, секунда, еще выстрел, завис, еще последний раз, судорога, конвульсия, задергался, застыл, поплыл, обмяк, еще, но уже вялый выброс, расслабление всех костей и мышц, стук в висках, стук, ее волосы в ладонях. Она все еще не выпускала его, колдовала что-то там над ним, вылизывала, доделывала последние штрихи, он уже никакой, ничего не соображающий, растворившийся в ней и в своих каплях, откинувшись на диване закрыл глаза и плыл, плыл. Наконец она поднялась, он услышал легкую усмешку, она хлопнула ладонью его по колену, пошла в ванную, он слышал и мысленно видел ее, как она полощет рот, сплевывает, прокашливается, рассматривает себя в зеркале, потом тщательно и не торопясь села на унитаз, через минуту пересела на другую раковину и, так же тщательно и не торопясь, помылась. Он впал в состояние как бы забытья, ему даже показалось, что он заснул.
Он очнулся, сколько времени пролежал в полусонном забытьи не мог понять. Анастасия сидела рядом с ним на кушетке, полубочком, на одной половинке, держала его ладонь двумя своими, она была все еще обнаженная, из под руки зазывно выглядывала одна грудь, уставившись на него соском, как глазом, и ему даже казалось, что сосок подмигивал. Анастасия ласково улыбаясь смотрела на него, в глаза, ее зрачки перебегали по его лицу, он тоже улыбнулся ей, «я что, заснул? долго спал?», она покачала отрицательно головой, улыбнулась еще шире, немножко хихикнула, «мне было очень хорошо, спасибо тебе, очень, очень», она также молча улыбаясь прикрыла глаза и кивнула, она не сводила глаз с его лица, она пожирала его глазами, как будто хотела запомнить навсегда увиденную редкую картину, «а как же ты, ведь тоже надо»,«что, что мне надо?», «ну, получить свое удовольствие», она рассмеялась, «какой ты милый! я получила, все, что хотела». Он привлек ее к себе, она доверчиво растянулась прямо на нем, их обнаженные тела, соприкасаясь теплой кожей, электризовали окружающий воздух. «Мне кажется...», замялся он, «что, что тебе кажется», прошептала она, «мне кажется... я люблю тебя», жарко шевелил он губами ей в самое ухо, в самое отверстие, «я так сильно люблю тебя, я так хочу тебя, как никого еще в своей жизни», он гладил ее плечи, спину, ниже спины, эти две упругие половинки реально сводили его с ума, он никак не мог выпустить их из своих рук, он держался за них, ласково пережимал, переглаживал, передавливал. Он выбрался из под нее, Анастасия осталась лежать спиной кверху, она устало-удовлетворенно склонила голову немного вниз, он легонько ползал по ее спине, руками, своим телом, животом, проводил по позвоночнику мошонкой, потом по половинкам, по ногам скрещенным и расслабленным, обнял ее за бедра, просунул руки под нее и приподнял ее бедра и таз. Она стояла на коленях, упираясь головой в диван, сомкнув руки полукругом вокруг головы, тело ее было абсолютно безвольно, не сопротивляясь отдавая себя в его полную фантазию. Он прижался щеками к внутренней территории ее бедер, лицо горело, прямо перед его глазами раскрывался великолепный розовый бутон ее нижних губ, слегка вывернутый наружу из-за позы, распространяя вокруг свет и желание, он прислонил ладонь и слегка провел вверх и вниз, она так сладостно застонала, что он почувствовал шевеление в своем отработавшем теле, не в силах сдержаться он прикоснулся губами к этому милому ротику, она вздрогнула и его губы полностью поглотили этот цветок. Не выпуская изо рта желанную добычу, он пристроился поудобнее, и погрузил свой язык глубоко в пещерку любви. Вкус ее тела неимоверно возбудил его, она каким-то образом почувствовала это, или увидела, протянула к нему руку, и опять зажала в ладони его набухший мужской ствол. Он целовался с ее женской расщелиной, как целуются в губы старшеклассники, жадно налетая, набрасываясь на еще недавно недоступный объект, пытаясь языком добраться до чего-то сокровенного внутри, вылизывая, высасывая каждую складочку, каждую расщелинку, каждый уголочек, изучая и исследуя языком малейший бугорочек, малейшую точечку на гладкой поверхности удовольствия. Она стонала, обняв ее за поясницу сверху, он притягивал ее бедра на себя, она подчиненно двигалась навстречу его губам, он видел ее волосы, разбросанные по дивану, ее руку, сжимающую и массирующую его член, ее ноги и бедра, цветок наслаждения, который в такт налетал на его лицо, язык, раскрываясь все больше и больше, и с каждым движением уже сам втягивавший его в себя. каким образом она это делала, он не смог понять, но он явно видел и ощущал, что на каждое прикосновение его языка и губ, ее лепестки-губы отзывались, обтягивали, затягивали его в себя, и в какой-то очередной раз он обнаружил, что весь его рот находится там, у нее внутри, что его язык путешествует по ее внутренним расположениям, и даже, как ему чудится, достает чуть ли не до самого сердца. Он открыл глаза и увидел небольшую впадинку, переводящую взгляд к еще одной секретной дырочке. Оба объекта выглядели призывно-соблазнительно, переливаясь всевозможными оттенками телесности, они манили,звали, прогуляйся по нам, возьми нас, и мы сумеем тебя отблагодарить, он не заставил себя долго упрашивать,и его язык переместился вначале на небольшой мостик между двумя дырочками, прогуливаясь по нему туда-сюда, нежно распределяя по нему влажность рта, и даже умудряясь покусывать этот сладкий перешеек. Наконец, его язык добрался до смешной маленькой точки-дырочки, лучами расходящихся складочек радостно встречающей любопытного исследователя. Как можно остановиться, или пройти мимо! Он с наслаждением погрузился языком внутрь, методично вынимая его, обтирая губами прилежащие пространства, напуская туда внутрь свою слюну, увлажняя ее и дырочку, и мостик, и розовый цветок. Одной рукой она сгребла и зажала в кулак покрывало дивана, волосы и голова все еще раскиданы в изголовьи, спина выгнута, поясница напряжена, половинки широко расставлены, позволяя ему беспрепятственно исследовать языком и ртом все самые сокровенные впадинки и пещерки, другой рукой она не выпускает его торчащий ствол, активно проводя по нему ладонью вверх и вниз, она стонет, она мычит, она всхлипывает, плачет, он не отпускает ее дырочки, он переводит свои ласки с одной на другую, все глубже проникая в обе, и вот он почувствовал, что обе раскрылись, обе приглашают его к себе, в себя, пройти и остаться там, застыть, не двигаться. Он приподнялся, стал сзади ее половинок на колени, она,все еще держа в руке его плоть, стала водить ее по тем местам, где еще несколько секунд назад прогуливались его язык и губы. В какой-то момент она выпустила его, и он,сам того не заметив,полностью провалился своим взбудораженным столбом в ее цветочную пещерку. Теперь они уже синхронно двигались навстречу друг другу, его живот и ее половинки встречались, сталкивались, хлопали друг друга, разбегались, и вновь устремлялись навстречу друг другу. Он нагнулся над ней, и распластал свое тело по ее спине, она ухитрилась двигаться навстречу ему не только тазом, но всем телом, спиной, поясницей, ногами, они слились в одно туловище, движения происходили где-то там, внутри, им же казалось, что они вовсе и не двигаются, а просто лежат обнявшись. Подожди, сказала она, я хочу видеть твое лицо, она выскользнула из его рук, проворно улеглась на спину, поерзала, устраиваясь поудобнее, и потянула его к себе. Он не мог оторвать взгляд от раскрывшейся красоты глубины, замерцавшей между широко раскинутыми ногами, опять эти розовые губки-лепестки разговаривали с ним, они шевелились,они шептали ему, ну где же ты, они звали его, иди сюда, они кричали ему, быстрее, где ты, маленькая жемчужинка в верхнем уголке залихватски подмигнула ему, расплылась в улыбке, ну что же ты. Он наклонился к этой небесной райской сцене, нежно накрыл губами розовый кусочек верхней складочки, втянул ее в себя, как втягивают леденец сладкоежки, как втягивают спагетти гурманы-итальянцы, накрыл этот маленький бутончик своим ртом, громко причмокивая принялся высасывать из него сладковатую любовную влагу, размазывая все это по всему низу ее живота, играя ц ним языком и опять накрывая своим горячим ртом. Сказать, что она стонала, все равно, что назвать солнце электрической лампочкой, она взвыла, как сама природа на последнем издыхании, она схватила его голову, прижала к своему лобку, и перебросив ноги через его плечи скрестила их на его спине, прижимая и не выпуская его. Он почувствовал сильные конвульсивные сокращения мышц внутри ее цветочной пещерки, она кончала ему в лицо, громко,пылко, волнообразно, прижимая и не отпуская его голову, она как шпорами била его ногами по спине, по лопаткам, вталкивала в его рот свою маленькую возбужденную пуговичку, ему даже почудилось, она было готова придушить его. Через несколько мгновений она начала слабеть, разжала ноги, выгнулась кверху поясницей, со стоном тяжело задышала. В этот момент он подтянулся, оказался лицом к лицу с ней, впился губами в ее рот, и резко и настойчиво ввел свой все еще стоящий член в заветную дверку. Она опять застонала, прогнулась навстречу, ответила на его поцелуй, впилась зубами в его рот, он бешено и быстро вгонял в нее свое возбужденное орудие, она с непреодолимым наслаждением встречала его, двигаясь в такт, он уже не мог остановиться, он уже почти прыгал на ней, она подпрыгивала навстречу, он вдавливался в нее, она принимала его раскрытыми обьятиями, она не отпускала его рот, она обняла его за шею, она висела на нем, он со всего размаху вырвался и выпустил густую вязкую струю ей на живот, прямо в пупок, еще немного на чудесную, сладко-возбуждающую полянку между пупочком и лобком, подтянулся, подскочил, и последние капли сбросил ей на груди, на веселые крикливые сосочки. Они обнялись,прижались животами, он почувствовал свою собственную теплую жидкость, она не останавливаясь целовала его, даже не целовала, а слегка прикасалась губами к разным местам на лице, шее, плечах, опять лицо, он почувствовал на своих губах ее слезы. «Ты чего», тихо, ласково спросил он. «Я не ожидала, что будет так хорошо»,тоже тихо ответила она. Он улыбнулся, «почему, а чего ожидала?», «не знаю, но чтобы так хорошо, не знаю», он прижал ее, она уютно закопала свое лицо к нему в шею, он счастливо вздохнул поцеловал ее в ухо, и он замерли, тихо и быстро, и очень неожиданно, заснули оба.
Он очнулся первым. Тихонечко освободился от ее объятий, выбрался из-под нее, подошел к окну, посмотрел, уже начало смеркаться, минут наверное 40 проспали, а может и больше, подумал он, обернулся, подошел назад к диванчику. Она лежала уютно свернувшись калачиком, без одеяла, обнаженная, хорошо в комнате тепло, тихо сопела не открывая глаз. Он долго рассматривал ее тело, изгиб бедер, спину, вывалившуюся из-под руки грудь, волосы, сделал несмелый шаг к ней, она все также не открывая глаз пробормотала «я все вижу», он тихонько ухмыльнулся, «ну что я сейчас делаю?», «чешешь свои замечательные вкусненькие яйца», сонно прочмокала она, он наклонился, набрал полные ладони ее половинок, слегка сжимая и поглаживая, «не ровно дышишь к попкам девочек, а?», уже больше притворяясь сонной пробормотала она, «к таким, да, вообще не дышу», онсклонился еще ближе, его повисший расслабленный членик оказался прямо перед ее лицом. Она, как кошка в броске за клубочком ниток, резко выбросилась вперед, обхватила его за бедра, повисла на нем, и вцепилась ртом в этот бездейственный отросток. Он засмеялся, не удержав равновесие повалился на диван, закатился под нее. Ее цветок, ее сладкая пещерка заманчиво мелькала перед его ртом, не раздумывая ни секунды он ловко воткнул свой язык прямо в центр лепестков, язык как в колодец провалился куда-то вглубь, он почувствовал вкус ее орошения, внутреннего наполнения увлажнителя, и уже с этим вкусом бороться было невозможно, он пил все это как жадная собака пьет из мелкой лужи в жаркий день, он вгрызался, впитывал, вливал в себя ее сокровенную сакральность, она раздвинув половинки и поерзав устраивалась поудобнее на его лице, склонилась к его мужскому причинному месту, рассыпав копну своих каштановых волос по его бедрам, деловито расправила все ладошками, и с большим аппетитом принялась губами и языком за его нестойкий ствол. Обнимая ее сверху за талию, ощущая руками подрагивания ее спины, поясницы, бедер, он не мог поверить сам в свои собственные силы. После нескольких минут таких сладостных трудов, он почувствовал, что его мужское начало вновь взыграло, окрепло, взбудоражилось, возбудилось, установилось настолько бодро, что было готово продолжать «действовать во внутренних территориях», как сказал однажды в армии их начальник штаба, объясняя солдатам, что надо пойти в деревенские частные сады близлежащих домов и набрать для него пару мешков яблок. Убедившись, что правильный момент настал, он выполз из-под нее, придавил ее к дивану, удерживая сверху, надавив на лопатки, ее половинки призывно торчали кверху, он аккуратненько уселся на них, и принялся водить между ними своим отвердевшим естеством. Она не сопротивлялась, скорее даже наоборот, радостно раскрывала свои достоинства для его прогулки, половинки сжимались и разжимались, головка как бы с трудом, но вместе с тем лихо и уверенно, прохаживалась между ними. Это могло бы длится до бесконечности, ее и его собственные постанывания волновали его все более и более, но в какой-то момент он понял, что если не предпримет решительного финального шага, развязка может наступить резко и сразу. Он раздвинул ее половиночки, взгляд поймал чудесную картину двух входов в желанную обитель и маленький перешеек между ними, снизу розовыми лепестками губ сияла сказочная полностью раскрывшаяся роза, сверху сладкого мосточка, чуть темнее, с расходящимися лучиками веселых складочек, призывно расположился запасной вход. Секундная задержка на мгновенное решение, и он, сначала несмело, направился к верхнему входику, решив не беспокоить более розочку-цветочек, она легко вздрогнула, ойкнула, но не отстранилась, а как бы даже призывно, как ему показалось, сделала движение навстречу. Аккуратно, он попытался протиснуть свое орудие вовнутрь, дело не шло, сухость и маленький размер входа причиняли даже некую боль, дискомфорт, он догадался набрать целую ладонь своей слюны и ловко пролить ее в дырочку. Там все расслабилось, во влажном и ставшем мягком помещении ему тоже стало мягко и удобно, приглашающие вздрагивания половинок наращивали его желание, страсть переливалась в движения, мелкие, размеренные покачивания туда и обратно, головка то появлялась, то погружалась, она как бы играла в прятки, вот я здесь, а вот сейчас уже нет, Анастасия что-то сладостно бормотала, он не мог разобрать, да и не прислушивался, он загипнотизированно смотрел сам на себя, на свой член, как он погружается и выходит, снова погружается, и через мгновение снова выходит из этой чувственной волшебной дверки. Вдруг половинки крепко сжались, она что-то закричала, ему послышалось «давай», он с силой и активностью набросился на эти холмики удовольствия, казалось, хотел вдавить в них всего себя, через них добраться до самого сердца, до легких, до мозга, чтобы она навсегда запомнила его, его страсть и любовь, он бился о них животом, ногами, руками, туда, туда, внутрь, в них, в эту секретную запасную дырочку, в нее, и не отрываться, нет, нет, не вынимать, ощущение стрельнувшей струи сразило его, она расслабилась, закричала, он дергался на ней, как жучок на страничке гербария, он буквально таял и растворялся в неимоверных конвульсивных чувственных спазмах. Он повалился ей на спину, придавив, прижав к дивану, она стонала, и что-то бормотала, может быть напевала, так показалось ему. Ничего не нужно было делать, отработавшее тело сморщилось, выскользнув из ответственных мест, и погрузилось в глубокие раздумья и собственную кожицу.
Минут через 10, придя в себя, приняв сидячее положения, он усмехнулся, «ни хера себе, я три раза и в молодости-то не мог сделать, а тут смотри-ка чего». Она все еще без одежды, но уже бодреньким голосом рассмеялась, и назидательно погрозив пальчиком, пошутила, «с правильными людьми надо общаться, и будет вам тада шастье!». Они начали собираться, он еще раз напоследок обнял ее, крепко прижался к ее спине, шепнул в ушко, «Я люблю тебя», она повернулась в его руках, губы встретились, «и Я, Я люблю тебя тоже», наконец-то расцепились после затянувшегося поцелуя, она пошла в ванную, он подошел к окну, всмотрелся в потемневшее заоконье, прижался лбом к стеклу.
Они вышли из номера, уже стемнело, в коридоре 7го этажа горело приглушенное освещение, она, ласково прильнув, опиралась на его руку, почти висела на его плече, счастливое лицо светилось в коридорном сумраке каким-то неземным лунным переливанием, он обнял за талию, эту хрупкую тоненькую талию, которая еще буквально несколько минут назад была целиком в его руках без всяких промежуточных материалов типа плащ,он прижимал ее к себе, она нежно-доверительно склонила голову на его плечо, так прижавшись они прошли по коридору к лифту, какое счастье, какое невыразимое наслаждение испытывал он, чувствуя ее бедро, трущееся о него, ее тело, ее грудь на своем локте, он почти ничего не видел перед собой, только ее обнаженное тело там, в комнате, бешено стучало в висках, и во всей голове, пересохло во рту, на ходу он прижался своим ртом к ее губам, она повисла на нем, погружаясь в этот поцелуй своим ртом, языком, душой, он смеясь и не отрываясь от ее губ, нащупал кнопку лифта, когда автоматическая дверь раскрылась, они шагнули внутрь. Наконец, они расцепились, и опять прижались спинами к панелям, также, как когда ехали вверх, сюда в номер, бесконечное количество часов назад, он вздохнул, и закрыл глаза, ему казалась, что она тоже, он опять прошептал, «я счастлив», и вот уже и она ответила, «я так счастлива с тобой», и почему-то ему вдруг четко и ясно вспомнилось определение счастья из философского словаря, которое он обсуждал со своими студентами 25 лет назад на спецсеминаре, как они спорили, и несоглашались, и каждый проталкивал свое определение, и как ему, «опытному, пожившему мужику», который сам только 5 лет как закончил университет, они казались несмышлеными неопытными детьми, а вот то точно знает, что счастья вообще не бывает, чисто придуманная этическая категория, и вот сейчас он оказывается счастлив, и в определении, как они тогда все согласились, есть небольшая непоняточка, «наиболее полная внутренняя удовлетворённость условиями своего бытия, полноты и осмысленности жизни», чушь какая, согласились они, наиболее полная, - это значит, уже ничего больше и не надо, это значит, уже и достигать больше нечего, это прям как больше ничего и не нужно, что же, значит счастье это конец жизни, спросила одна девочка, раз ничего больше от жизни не нужно, значит и жить незачем. Они все рассмеялись тогда, а сейчас он ехал в лифте с Анастасией, и лифт опять тряхнуло на том же самом месте, и опять у него в голове и ушах какой-то звон и шум, и он еще подумал, вот они, дешевенькие, заштатные отельчики, вроде чистенько и уютненько, а что-ничто все-таки не работает, но теперь на какое-то время эти отельчики станут маленьким секретным домом для него и Анастасии, хорошо бы на подольше, но кто знает, как сложится, она же такая красавица, и опять погас свет.
****************
Сэр, было такое ощущение, как будто он немножечко не в себе. Что вы имеете ввиду? Понимаете, сэр, он как бы был погружен в свои мысли, и мало кого видел вокруг, знаете, бывает видишь таких людей на улице, и сразу понимаешь, что что-то такое с ними, типа аутизм, или вот они полностью погружены в себя, в свои мысли, свой какой-то фантазийный иллюзорный мир, или что-то... Да вы, я смотрю, просто психоаналитик какой-то, практически Фрейд. Ой, да нет, лейтенант, что вы...Детектив! Что там у него с телефоном, а даже два, с собой два ? Посмотрите, оба на секьюрити лок? Пробовали? А, черт, как же, тогда.... Подождите, лейтенант, мне один наш парень рассказывал, смотрите можно по следу пальцев на экране, дайте нам минут 10, мы попробуем, а второй дешевенький, старинного образца, без тач-скрин. Да-да, продолжайте, когда вы говорите, он заказал номер? Он был один в лифте, кто-то с ним был? Абсолютно один, сэр, он один пришел в отель, как я уже сказал, погруженный в свои мысли, как в своем мире, в своих фантазиях, нет ни с кем не разговаривал, у нас отель маленький, мы всех гостей видим, кто-где-с-кем, тем более он только зарегистрировался, вышел куда-то на час, может быть в магазин, или поесть, а сегодня гостей больше ни одного, не сезон, так что было ясно видно, кто он, и что он делает. Детектив, что там? Понимаете, лейтенант, тут такое дело.... Ну-ну, что, что там за факин дело? Ребята медики говорят, будто бы по всей видимости он в лифте перед смертью, того, кончил несколько раз.... Что вы имеете в виду, детектив, он имел секс в лифте? Похоже на то, сэр. А с кем, если он был один? Сам с собой, что ли, дрочил, что ли, кончил и сердце остановилось, что ли? Да не похоже, сэр, что дрочил, руки разбросаны, штаны застегнуты, и это, еще странно, ребята говорят, он будто бы, похоже несколько раз кончил... Ни хера себе, вы специалисты, это откуда понятно, спермик номер 1, спермик номер 2? Не знаю лейтенант, но только в лифте он находился ровно 11 сек, столько лифт идет с 1 этажа, я, конечно, разное слыхал и читал, но чтобы за 11 секунд несколько раз кончить!.... Не хватит времени даже штаны расстегнуть... Лейтенант сплюнул, повернулся к фронтдеску, а вы говорите, он зашел и сразу в лифт, и сразу ему стало плохо, вы слышали, он у вас там дрочил в лифте как минимум полчаса... Нет сэр, этого быть не может, вот же камера, запись, смотрите, вот же на компьютере, смотрите, сейчас я вам найду, сейчас файл открою, вот смотрите, заходит в лифт, нажимает кнопку, стоит без движения, улыбается, вот на 11той секунде головой прислоняется к стенке и оседает на пол. Вот, я сразу на второй лифт, на 7й этаж, дверь открылась, я смотрю, а он сидит без движения, и глаза уже стеклянные, я знаю такие глаза, когда мой папа умирал, я рядом был...Фак, да, черт, а зачем вы за ним в камеру смотрели? От нечего делать, сэр, это во-первых, а во-вторых, мы всегда смотрим, когда кто-нибудь в лифте, именно с этой целью и смотрим, безопасность, да, сэр, секьюрити. Черт, черт, так вы точно уверены, что он никуда не заходил, может быть он зашел в какой-то номер и успел накуролесить там, а вы и не заметили... Сэр, ну вот же камеры, сейчас я вам открою файл, вот, он заходит, и сразу в лифт, вот другая камера, со спины. Ну что там, детектив? Ребята говорят, судя по объему вещества, раза 3, не меньше. И свежая, даже и не засохла еще, то есть точно в лифте он это дело оформил. Вот же фак, и что мне причина смерти писать, «в лифте отеля за 11 секунд надрочил 3 раза....». Лейтенант, ну да, перед смертью иногда бывает такое, оргазм сильнейший, прямо в момент умирания. Да это всем известно, детектив, но как вы там с ребятами напридумывали, 3 раза! Он что, 3 раза умирал за 11 секунд! Это еще похлеще, чем надрочить столько за 11 секунд! Фак, берите тело на вскрытие, телефоны сюда давай, на базе вскроем, поехали, здесь делать больше нечего.
Докладывайте, лейтенант. Смерть по медицинским причинам, шеф, но, конечно странноватое дело. В чем странноватость? Понимаете, шеф, по записи с камер, чувак провел в отеле ровно 23 секунды, 12 секунд от входной двери к лифту, лифт открыт, клиентов никого, заходит, 11 секунд в лифте, мгновенная остановка сердца. За эти 23 секунды, даже еще чудеснее, за 11 секунд, что он находился в лифте, и притом заметьте без малейшего движения, ну то есть абсолютно, парень стоит как египетская пирамида, он ухитряется кончить 3 раза, даже не прикасаясь к члену, и не заходя ни в какой номер. Факин феномен, спиди-гонзалес, и, что самое смешное, чувак здоров, как бык, мы про него все узнали, студентом всякими там видами борьбы занимался, служил в русской армии, ну правда, лет 25 назад, сейчас, конечно, уже не спортсмен, но вполне себе, у него даже праймери терапевта не было, с чего бы вдруг остановилось сердце. И так же у него при себе, конечно, телефон был, и не один, а два. Мы их оба вскрыли, конечно, кстати, хочу отметить, молодцы ребята наши из тех.отдела, так вот он до последней минуты, буквально до входа в отель текстовал какой-то Анастасии. Ну, любовная переписка, все по-русски, он ей, она ему, ну нам перевели. Его любовница? В том то и дело, шеф, мы проверили номер телефона этой так обозначенной Анастасии, шеф, нет такого абонента. Что вы имеете ввиду, лейтенант? Вернее, это есть платный без-именной номер, шеф, и этот телефон и есть тот второй, который он с собой носил. Спрятанный от домашних. И что получается, лейтенант? Получается, шеф, он эту любовную переписку от имени Анастасии сам с собой вел, последние три месяца , утром текстанет из туалета сам себе «люблю», по приезду на работу с другого телефона отвечает сам себе «и я тебя тоже». А для чего он номер в отеле снял, он же живет в Бруклине? Кто теперь знает, шеф, может хотел уединиться сам с собой, с любимым, да спокойно подрочить на свободе. Не получилось. Г-поди, сколько нынче извращенцев развелось из-за этих социальных сетей, шагу не ступишь, чтобы перверта какого-нить не зацепить. Закрывайте дело, лейтенант, неожиданная смерть по медицинским причинам. А вы точно проверяли, он нигде в психушке не проявлялся? Абсолютно здоров в этом смысле был, работал на Сити, также на ихнем местном русскоязычном радио какие-то программы по искусству вел. А может там есть зацепка, лейтенант? Мне тоже так показалось, шеф, была там у них на этом радио деваха одна, по имени Анастасия, красавица охуительная, говорят, да я и сам фото видел, он вроде как к ней неровно дышал, все знали, сплетни, но они всего один раз вместе какую-то передачу провели, а потом она переехала во Флориду, как раз три месяца назад, когда этот чудик себе тайный телефон прикупил, и больше в Нью Йорке она не появлялась. Там 100 процентное алиби, шеф. Она даже его и не вспомнила, мы ей звонили. Хорошо, закрывайте дело, лейтенант.
Лейтенант вышел из пристинкта, лениво покурил электронную фигню , сел в машину, запаркованную здесь же под боком в переулке, вырулил на Кони Айленд, и направился в Парк Слоп, давно собирался посидеть там в этом новом модном баре. Через полчаса туда должна будет подъехать Аллисон, его гёрлфренд. Он включил радио, на какой-то местной волне тихий успокаивающий голос вещал, мы возвращаемся к вам после рекламы, я напоминаю, что вы слушаете еженедельную программу Каббала-центра, весь наш мир, это одна большая иллюзия, мы живем в мире иллюзий, которые сами себе создаем, мы сами и есть иллюзия, и все, что нас окружает есть иллюзия, реальность есть только одно, наши иллюзии, больше ничего нет, и вот мы и призваны помочь вам осознать....Лейтенант повернул на Кингсхайвей.
Евг. Ногинский,
3/12/2020, Нью Йорк.