Белые лютики. рассказ
Память – штука забавная.
То, не смотря на все предпринимаемые мозгом усилия, она отстраненно молчит, а то вдруг является из ниоткуда и, сбивая в том же самом мозгу все наведенные программы, занимает первую полосу текущего дня.
И ведь ничего, собственно, для этого не требуется.
Или почти ничего!
Достаточно какого-нибудь сущего пустяка, детали или незначительной мелочи, чтобы видения прошлого так расквасили податливую на подобные штучки душу, что атипичная меланхолия того состояния, в которое она вдруг погружается, не может быть преодолена без постороннего вмешательства.
***
Но случай с Верой Васильевной был другим.
Во-первых, сама Вера Васильевна была женщиной разумной, она умела не только держать свои чувства в узде, но и управлять ими. А во-вторых, она любила все свои воспоминания, которые были чисты, наивны и полны не только красок, но и запахов юности.
И вот в один из долгих зимних дней, когда Вера Васильевна, стоя у окна, молча наблюдала за тем, как плавно, тихо и не суетливо с хмурого неба на землю падает легкий и невесомый белый снег, сердце ее размякло, и мысли, почувствовав внезапную свободу, потекли совершенно в ином направлении.
Сами легкие и невесомые они игриво кружились в ее голове, подбрасывая ей на выбор то одну, то другую поэтическую метафору.
И если еще минуту назад снег был просто осадками – прекрасным и удивительным явлением природы, то уже в следующую – она вдруг обнаружила в нем сходство и с нежным лебяжьим пухом, и с мягким ворсистым ковром, расстеленным у прохожих под ногами, и с легкими сбитыми в пышную пену сливками, и … и с чем-то еще…
Далеким и одновременно близким.
Но с чем?
С чем!? – призывала она свою память на подмогу.
И память услышала ее.
***
- Ну, конечно, - обрадовалась Вера Васильевна спущенной ей, будто с потолка, подсказке: - Это же лютики… Белые лютики… И как это я сразу не догадалась!
- Бывает, - хмыкнула память и, полагая, что дело пошло, развернула перед ее глазами картины далекого прошлого.
И Вера Васильевна вспомнила.
Это случилось в деревне.
Давно. В последнее лето, после окончания школы. Свободная как птица и полная грандиозных планов на будущее, к тому же со студенческим билетом в руках, она решила отдохнуть, перед началом первого в своей жизни семестра, у бабушки.
Именно там в деревне, на одной из вечерних посиделок в сельском клубе она и познакомилась с местным парнем. Хотя «познакомилась» не совсем то слово, потому что на классическое, по всем правилам знакомство, это было мало похоже. Причем, парень этот среди сельской клубной молодежи был знаменит тем, что казался кем-то, вроде заводилы. Он не только поддерживал в клубе атмосферу всеобщего веселья, но и ловко управлялся с гармошкой, наигрывая мелодии либо по своему вкусу, либо по заказу из толпы. И поэтому в клубе не было человека, который бы не знал его имени. Знала его имя и она.
- Санек, - взывал к нему время от времени кто-нибудь из парней, - а ну, дай «белый танец».
И Санек, согласно кивнув в ответ, мол заказ принят, не без шалости провозглашал:
- А сейчас дамы приглашают кавалеров.
При этом, понимая тайный замысел заказчика, он хитро улыбался, и глаза его при этом хитровато поблескивали.
Девчонки хихикали, смущались и, собираясь в стайки, требовали, чтобы кто-нибудь выключил свет.
Но она «белых танцев» не любила и объясняла это просто:
- Виснуть на шее у парней – это не для нее.
И потому отсиживала все «белые танцы» на той же самой лавочке, что и Санек.
Но на самом деле причина была в другом: кавалера в деревне у нее еще не было.
Не было его и в городе.
***
- Городская, - окликнул ее как-то Санек, - чего сидим? Присоединяйся к общему веселью, - и он, мотнув в сторону танцующих кудлатой головой, озорно подмигнул ей одним глазом.
Она оглянулась на его зов, но ничего не ответила.
- Зовут-то тебя как? – настаивал Санек на своем.
- Верой, Вера я, - нехотя произнесла она и отвернулась.
-Лады, - одобрительно отозвался Санек и, доиграв мелодию до конца, поставил на скамью гармошку и, помахав в толпу рукой, подозвал к себе какого-то парня.
Потом он передал ему гармонь, усадил на свое место и, подойдя к Вере, ослепительно улыбнулся и протянул ей, приглашая на танец, свою руку:
- Верочка, прошу.
Вот так они и познакомились.
***
Дружба с Саней была простой, незамысловатой и развивалась в традициях текущей деревенской жизни. А поскольку никакого опыта в амурных делах у нее на тот момент еще не было, то и все происходящее она принимала без капризов, как должное.
Вечером после работы на колхозных полях Санька, отмытый от мазута и пота, проходя мимо ее дома, покруче растягивал на гармони меха, издавал пронзительный свист и, сбавляя шаг, дожидался ее, вне зоны видимости, у края ограды.
- Да иди ужо, раз сговорились, - подталкивала ее бабуля, - неча дома сидеть.
И она, скрывая клокотавшее в ее груди волнение и боясь выдать себя, не спеша наряжалась, подолгу вертелась у зеркала и, делая вид, что и гармонь, и свист не имеют к ней никакого отношения, соглашалась:
- Да. Пойду, наверное. Погуляю немного. Развеюсь. Повеселюсь.
- Вот и иди. Иди. Это нам старухам пристало дома сидеть, а вам молодым – женихаться да невеститься.
Из клуба тоже возвращались вместе. Но расставались не сразу, а еще добрый час, а то и два сидели возле ее дома на лавочке, и говорили, говорили… О чем только не переговорили тогда: и о звездах, и о мечтах, о настоящем и о будущем, об учебе и о работе, о целях в жизни, о пустяках и прочем. Да, и как без того!
А порой просто сидели и молчали, не решаясь сделать следующий шаг.
***
Но настал такой день, когда Сашка собрался с духом и пригласил ее на прогулку по окрестным местам. На первый взгляд, ничего особенного в таком приглашении не было. Но так бы это выглядело в городе, а в деревне, если ты появляешься с девушкой среди бела дня открыто, на глазах у всех, значит, у тебя на ее счет нее имеются серьезные намерения.
Но она – девушка городская - в подобные тонкости не вдавалась и ничего предосудительного в таком безобидном поступке не видела.
Зато бабуля насторожилась:
- Не дело среди бела дня баловством заниматься, - заявила она, как отрезала: - Люди увидят. Судачить начнут. Напридумывают, чего и не было никогда. А потом сами в это же и поверят. Да еще от себя добавят! Нужна ли тебе такая слава? - наступала она на нее; - Ты скоро в свои институты уедешь, а Саня-то здесь останется. Одумайся, девонька. Одумайся! Тщетной надежды не подавай!
Но разве молодые старых людей слушают?
Быть может, то и правильно. Ведь у стариков все осталось в прошлом, в далеком от настоящего времени, а у молодых все еще только в этом настоящем начинается.
- Бабуличка ты моя дорогая, ну что-ты! Что ты так всполошилась?! - ласково прильнула она тогда к ее груди, - какое такое баловство? Какая такая слава? О чем ты? Просто Саша луга мне, раздолье, красоту ваших мест покажет. Или это дурно? – сбивая бабулю с толку, задала она ей провокационный вопрос.
Но бабуля в ответ только рукой махнула, делайте мол что хотите.
***
Луга, на которые Саня ее привел и в самом деле оказались сказочными.
После городских серых высоток, горячего асфальта, сухого и спертого воздуха, увидеть подобную красоту было равносильно пришествию в рай.
Все вокруг звенело, жужжало, чирикало и шелестело. Казалось, что легкий голубой воздух, а может быть и сами небеса, приникли к цветущим метелкам душицы и зверобоя, мяты и молодой полыни, и вообще ко всему колосящемуся разнотравью бескрайних полей.
- Красота библейская, - не сдержала она своего восхищения, - просто живой первозданный мир. Эдем.
- Это что, - с гордостью произнес Сашка, - пошли, еще что-то тебе покажу.
Он взял ее за руку и потянул за собой:
- Пошли, пошли, не бойся.
От прикосновения тугой и крепкой Сашкиной ладошки горячая волна крови окатила ее с ног до головы. Еще никто из мальчишек вот так запросто и властно не хватал ее за руку и не тащил за собой, преследуя свои, скрытые от нее замыслы.
Да, кто бы и посмел?!
Но, к своему удивлению, она не только не противилась Сашке, а, наоборот, свободной рукой, помогая ему разгребать густую траву, прокладывала вместе с ним дорогу к чему-то таинственному и неизвестному.
И только когда посреди цветущего, насыщенного густым ароматом многотравья перед ними открылась белая, будто припорошенная снегом поляна, они остановились.
- Смотри, - отпустил ее руку Сашка.
- Лютики… Это же лютики, - удивляясь и разведя руки в стороны, восхитилась она: - так много, густо, будто снег лежит. Никогда такого не видела.
Сашка скинул с себя ветровку и, бросая ее на белый снег лютиков, предложил:
- Может, присядем?
***
- Вот так, прямо на лютики? – с нотками разочарования в голосе отозвалась она.
- Лютики, - рассмеялся Сашка, - это тоже трава. Скоро мы весь этот рай скосим и скатаем в стога. Любуйся, - усаживаясь на расстеленную ветровку, не без патетики произнес он, - пока все это изобилие еще живо.
Собрав небольшой букетик крохотных белых колокольчиков, какими представлялись ей лютики, она опустилась на колени и, заправив под себя платье, присела, почти вплотную к Сашке, вытянув вперед ноги.
Помолчали.
- Там, в городе, у тебя парень есть? – вдруг неожиданно задал прямой вопрос Сашка и при этом серьезно посмотрел ей в глаза.
- Нет, - откровенно призналась она, и ее сердце сжалось.
- Почему? – удивился он: - Ты красивая, умная, все при тебе, - и в его карих глазах заиграли озорные насмешливые искорки.
- Желания не было? – приходя в себя и выдерживая его взгляд, отозвалась она.
- А ты бы попробовала и тогда бы желание появилось, - продолжал Сашка гнуть свое.
- Что значит попробовала, - негодуя, она всем своим корпусом развернулась в его сторону.
- А вот так, - и он быстро и сухо чмокнул ее в щеку.
И ей вдруг стало хорошо и весело.
- И вот это надо было попробовать? Это?! И что в этом хорошего? А? – набросилась она на него: - Что?
Сашка, ожидая от нее какой угодно реакции – взрыва, обиды, пощечины наконец, но только не такой, разразился громким заразительным смехом. Он опрокинулся навзничь на свою расстеленную ветровку и хохотал, хохотал не в силах остановиться.
Он вообще всегда от души искренне и заразительно смеялся. Не удержавшись, и она, упав рядом с Сашкой, хохотала вместе с ним.
***
И только когда весь смех из Сашкиной души упорхнул на волю, он снова посерьезнел и сумел говорить.
- Ну, насмешила, - произнес он вместо извинения: - Никак не ожидал.
- А чего ты ожидал, – без всякой задней мысли поинтересовалась она, - что я буду истерить, драться, трепать тебя за волосы? Этого ты ожидал?
Но ничего больше она тогда договорить не успела.
Сашка вдруг решительно привлек ее к себе и, прекращая всякие разговоры, впился губами в ее губы.
К чему она была точно не готова, так это к поцелуям. И вместо того, чтобы расслабиться и отдаться первому в ее жизни чувству влюбленности, она, охваченная стыдом за свою неопытность и неумелость в этом вопросе, крепко стиснула зубы. Сашка старался напрасно. Она была холодна как мумия.
И когда наконец он отлип от нее, оба испытывали напряжение и неловкость.
- Извини, - наконец выдавил он из себя.
- За что, - положив свою ладонь в его, поинтересовалась она, - за то, что я целоваться не умею?
Всю печаль с Сашкиного лица будто ветром сдуло.
- А может поучимся? – заглядывая ей в глаза, в ту же минуту предложил он, и озорные бесенята снова заплясали в его зрачках.
***
Домой в тот день она вернулась поздно. Ей казалось, что все, что с ней случилось в лугах, есть самая большая тайна в ее жизни, но бабуля, едва взглянув на нее, не удержалась и выговорила едва ли ни с порога:
- Ну, что, девонька, задурила ты все-таки парню голову?
- Что ты, бабенька моя, ничего с его головой не случилось. Цела и невредима, - обнимая старушку, приласкалась она к ней.
- Так ли? – продолжала та строжиться.
- Так, так, - отрываясь от ее груди, подняла она кверху голову.
- А с губами твоими что? Синие… Не от мороза, чай?
- Так. Ничего особенного. Это Сашка меня целоваться учил, - просто призналась она.
- Вот я о том и говорю, что задурила ты парня. Голову ему вскружила. А зачем? Зачем? Ведь он-то к тебе с открытым сердцем, а ты к нему со своими глупостями.
- И я, бабонька, тоже с чистым сердцем к нему, - вдруг открылась она перед ней, - но и с понятием о том, что разные мы с Санькой, и планы и мечты наши разные. И дороги наши уже сейчас в разные стороны расходятся.
-Вот то-то и оно! - всплеснула бабуля руками: - Так зачем же тогда?
- Для радости! Для его и моей радости! – и она закружилась по комнате.
- Не понимаю я, - удивилась бабуля неожиданности ответа.
- А что тут понимать? - остановилась она и, принимая серьезный вид, добавила:
- Радость – она и есть радость!
***
Впрочем, никакого желания заводить с бабулей серьезный разговор у нее на тот момент не было.
Да и что она могла ей сказать?
Что Сашка был в ее жизни первым парнем – простым, открытым, чистым и уже взрослым. С кем, если не с ним, ей – большой девочке о шестнадцати лет должно было проходить самые первые уроки близких отношений.
Городские парни были другими, мутными, скрытными, что на уме – не сразу поймешь. Сашка – он был настоящий. Она бы могла дружить с ним, мечтать, ходить в походы, но любить ….
Хотя, что она в то время знала о любви?
Ничего. Просто было желание хотя бы в малой степени прикоснуться к ней, одними только губами. И Сашка ей это устроил. Он целовал ее страстно, отчаянно, взахлеб, до устали. И она позволяла ему это. Позволяла. И ей это нравилось!
Да, она понимала, знала, что он любит ее. Но ей и хотелось этого. Хотелось, чтобы так все и было, чтобы он ее любил.
Сашкина любовь, как прививка, и потом защищала ее от чужого вранья, игры, самолюбования и эгоизма. А все потому, что она знала, какой должна быть настоящая и чистая любовь.
***
За своими воспоминаниями Вера Васильевна и не заметила, как наступил вечер, как за ее спиной и за окном сгустились глухие и молчаливые сумерки, а вместе с ними сменились и погодные условия. Легкий, почти невесомый снег, придавленный густой и тяжелой темнотой, уже не казался серебристо белым, а как-то вдруг потемнел и выглядел усталым и лежким.
Последнее, на что она обратила внимание, отходя от окна, был дворник, который с каждым новым вхмахом рук, резко с усилием врезался лопатой в снег, загребая в нее нежные лютики белого снега и, высоко вскидывая ее, ловко отбрасывал их на сторону, на и без того высокую бровку дороги.
«Вот и скосили лютики» - как-то сама собой возникла и погасла в голове незатейливая мысль.
- Разве не так все было? - уточнила на всякий случай память.
«Да, все было так» - мысленно согласилась с ней Вера Васильевна.
***
В конце августа, когда все поля были скошены и сено сметано в стога, пришло время разлуки.
Прощались они с Сашей трудно и тяжело.
Обхватив ее всю своими крепкими мозолистыми руками и с силой прижимая к своей груди, он не хотел отпускать ее. Он ничего не говорил, не требовал никаких клятв и обещаний, а просто, удерживая в своих объятиях, заглядывал в ее глаза, все глубже и глубже, проникая в самую их глубину. Дотянулся ли он через них до ее души, нашел ли в ней все ответы на свои вопросы, о том она не знала. Но, очевидно, нашел, потому что вдруг, разжав руки, отстранил от себя.
Так отпускают на волю птицу.
Красивую. Редкую. Дорогую и любимую.
Любимую не для себя, а для нее.
И когда рейсовый автобус, набирая скорость, с каждой следующей минутой все больше и больше отдаляя их друг от друга, увозил ее в другой привычный для нее мир, она еще долго могла наблюдать сквозь заметенные пылью окна одинокий мужской силуэт, который, широко расставив ноги, стоял посредине дороги, глядя ей вслед.