Все попадают в Париж по-своему. Мне для этого пришлось выйти замуж. Свадебное путешествие называлось «Парижский экспромт». Что ж, и экспромта, и импровизации было в достатке.
В одном из двух питерских дворцов бракосочетания мы поставили свои подписи, где надо и сказали "да", когда надо. Ближе к вечеру друзья собрались в нашем «шалаше», где на двери, брошенной на четыре кирпича и художественно задрапированной холстом, лилось рекой шампанское вперемешку с коньяком в фарфоровые кружки. И тут наш фотограф Костик вдруг вспомнил: «А вы когда в Париж-то? Завтра?». И вдруг мы вспоминаем, что сегодня в 9 вечера у нас автобус в Финляндию. Осталось 45 минут, а вещи не собраны. С молодым супругом мы вытащили сумку, решили, что нам на неделю-то надо? Одной сумки хватит. Бросили этот бэг на пол, и наши гости стали собирать нас в путь, все как один – от души. Позже, на российско-финской границе, когда нас двоих мурыжили уже больше часа, мы тоже с удивлением и абсолютно протрезвев, узнали содержимое нашей общей сумки. Там оказалось много пакетиков с лапшой, пеньюар, один шерстяной носок, узлом завязанные друг с другом мужские и женские трусы, турка для кофе и кипятильник. Финны просто умирали со смеху, разглядывая этот «джентльменский набор».
Из Хельсинки мы на пароме «Силия-лайн» добрались до Стокгольма, замечательное было путешествие, с Мумми-троллями от входа до клотика.
"Наш муж" не так давно работал в Стокгольме полгода и хорошо знал город. Попить кофе мы отправились в бизнес-выставочный центр. В воскресенье там было совсем пустынно, но кофе наливали и выставка работала. Это была самая странная выставка, какую я когда-либо видела. На трех стенах внушительного холла висели сплошным ковром мягкие игрушки, вроде бы мило, но что-то было явно не так. Подойдя ближе, мы обнаружили, что все эти игрушки вывернуты наизнанку. Нет, они были толстенькие, набитые внутри чем положено, но наружу изнанкой, швами и обратной стороной пластмассовых глаз. Последнее выглядело особенно дико. Несколько сотен изувеченных игрушек смотрело на нас черно-белыми сложными пластиковыми устройствами… Они были пристегнуты здоровенными булавками за спины к натянутому тенту стены. Белый, простынный материал и несчастные игрушки наводили на мысль о детском ожоговом отделении.
Мы изо всех сил тужились понять замысел художника, но это плохо получалось. И вдруг один медведь из третьей шеренги сорвался и вместе со своей булавкой упал прямо к моим ногам. Я, ни секунды не размышляя, засунула его под пальто (был февраль) и бросилась из этого царства стекла и бетона и недоброй воли художников бегом. Когда меня догнал муж на соседней улице, все осталось позади, даже страх погони и угроза заработать нелицеприятное объяснение с эмиграционными службами (виза у нас была финская, выезд у меня – первый, мог бы стать и последним).
Мы взяли медведя с собой и через несколько часов уже плавно укладывали на самолете круги над Парижем, который превращался из яркой точки в целое поле домиков и улиц с божьими коровками машин.
Медвежонок поселился в нашем номере в гостинице Кампанилла, построенной вокруг исторической стены, сохранившейся от аббатства Сен-Дени. На ней даже сохранились фрески, говорят 16 века. Эта гостиница была нашим самым большим экспромтом. На трех видах городского транспорта мы добрались до нее из аэропорта Бовэ (эконом-тревел!) к часу ночи. За стойкой нам улыбался афро-француз, который наотрез отказывался говорить по-английски, уверяя, что «но компране». Муж, благо, художник, на пальцах и рисуя в воздухе комиксы, умудрился объяснить ему, что мы вот русские (для пояснения этого слова понадобилось немного, но очень энергичных жестов), и нам тут заказано. Для подтверждения показывались бумажки из ксерокса, довольно потрепанного вида, так как через финскую таможню они пробирались под подкладкой моего пальто с задней, пардон, стороны. Экспромт, однако!
Афро-француз продолжал демонстрировать безупречные зубы. Выбившийся из сил муж достал сигареты закурить и подумать, что делать – мы одни без группы, поддержки и контактов ночью в Париже и, похоже, переночевать нам негде... Обсуждался вопрос – под мостом или в метро, мать его, нашего туроператора. И тут эта эбонитовая статуэтка протянула руку к сигаретам и на чистейшем английском попросила закурить. Муж был не промах и сказал: «Давай ты нам – ключи, мы тебе – сигареты». Да, гены – могучая штука, на такой обмен тот согласился даже до того, как я успела предложить нитку стеклянных бус от себя.
Все это время медведь выглядывал у меня из подмышки своими вывернутыми глазами и, думаю, тоже очень переживал. Номер после всех аэропортов, автобусов и метро, нам показался просто шикарным, и медведь занял почетное место на столике возле окна, откуда было видно на балконе чрез улицу престранное существо – то ли пугало из огорода, то ли оставленный после Хэллоуина красный костюм на палке с кокетливо заломленной ведьмацкой шляпкой. Несмотря на выпавший снег, на том балконе вились розы.
Каждый вечер медвежонок встречал нас, разгоряченных, то из экскурсии по Лувру (а Джоконда-то, а Джоконда за пуленепробиваемым стеклом…), то только что спустившимися с Эйфелевой башни (наш муж-таки плюнул со второго уровня вниз, - сбылась мечта идиота, и в этот момент с верхнего уровня вниз мимо нас спикировал бычок, и мы понимающе переглянулись – наши!). А однажды мы принесли в наш временный дом с какой-то распродажи роскошную женщину в черном, которая работала штопором. И медведю не так скучно, и нам есть, чем открыть отличное французское вино, уж бог знает из какого года и с какого склона собранного урожая сделанное. На третий день администрация обнаружила, что мы себе живем в номере, который официально признан пустым, а к ним не доехали туристы с общим названием «Санкт-Петербург». Всего за 40 минут нам удалось объяснить, что это мы и есть, совместить эти два загадочных явления и легализоваться.
Вскоре мы отбыли в обратном направлении, изрядно попсиховав на прощанье, так как для начала вышли не в тот выход метро и никак не могли найти свой автобус в Бовэ. Оставив вещи на мужа, мы с медведем, который уже привычно устроился у меня под рукой, отправились искать помощи у старушки, которая мечтательно выгуливала мопса. Я, старательно собрав все крохи французских слов, для убедительности подкрепляя их английскими, пыталась объяснить ей, что мы ищем. Старушка внимательно выслушала меня, с участием поглядывая на вывернутого медведя голубыми ситцевыми глазами, и спросила, припадая на последний слог: «Не понимаю, на каком языке Вы говорить?». Приятно услышать родную речь в сердце Парижа, это сработало как детонатор, я стала думать по-русски, и мы вскоре нашли свой автобус, уже "разводивший пары".
На обратном пути мы показали в Стокгольме медвежонку его выставочный детдом (иначе не назовешь) только издалека и увезли его в Россию.
По возвращении на родину мы заглянули в турбюро, чтобы вернуть деньги за экскурсию на кораблике по Сене, поскольку никто нас на этот кораблик не позвал, Лувры-Эйфелевы башни мы посещали за свой счет, а деньги мы заплатили кому-то при заказывании этого "Экспромта". При нашем появлении все сотрудницы фирмы высыпали в холл, восклицая одно и то же, но с разными обертонами: "Нашлись! Ну надо же! Сами вернулись! Кто бы мог подумать!" Оказывается, наше питерское турбюро нас потеряло, телефоны наши к роумингу были не подключены, связаться ни мы с ними, ни они с нами не смогли, и гостиница, куда мы так лихо заселились, оказалась не та, где нас ждали...
Несколько месяцев медвежонок жил вывернутым. Мы к нему привыкли, и друзья перестали удивляться… Но мы твердо решили спасти медведя, торжественно вывернуть его обратно и посвятить огнем в гражданина России (для этого была привезена из его родного Стокгольме уличная свеча).
Медведь был непростой, а концептуальный. Это выяснилось при трезвом размышлении. Раз мы находимся с его внутренней стороны, волею судьбы оказавшейся снаружи, то весь мир выплеснулся наружу в момент первичного выворачивания медведя, и живет себе, развиваясь по своим законам, не сдерживаемый оболочкой медведя. А если медведя вывернуть обратно, то весь мир должен будет схлопнуться и разместиться у него внутри, коль скоро он уже прилип к его изнанке. Что же тогда будет вокруг медведя? Совершенно необходимо было это узнать.
Мы дождались приезда моей дочери, захватили сына мужа (16 – 17- летний народец) и на нашей самоходке (Нива по кличке Хрюндель) выехали в Петергоф. Газон у дворца Марли оказался идеально подходящим для инициации. Медведь был вспорот, выпотрошен, вывернут, набит, как положено, и любовно зашит по спине. Шведский медвежонок оказался очень симпатичным плюшевым зверьком с очень цивильной бархатной бабочкой на шее и блестящими черными глазами – пуговками (что поразило особенно сильно, все еще помнили эти бельмоватые сложные конструкции на месте глаз). Медвежонок как медвежонок, тедди-бээ, он с удовольствием подлетал в воздух, когда его перекидывали друг другу дети, и радостно плюхался в мягкую траву, пока на факеле из Стокгольма торжественно сжигались последние нитки его прежней, вывернутой жизни. Медвежонка назвали Марли, в честь места его излечения или в честь Боба Марли, который пел где-то вдалеке - кто как хочет.
Что же стало с миром, спросите вы? В момент зашивания медведя с моря набежала туча, что-то в ней громыхнуло, но так, не по взрослому, по игрушечному, что-то брызнуло, но поскольку кругом было солнце, понятно, что исключительно, чтобы организовать радугу.
Когда обряд был закончен – все осталось, как было – летним, радостным, может чуть более светлым и умытым слепым дождиком. Мы приняли этот новый мир, как он есть, и стали жить дальше.
Прошло четыре года. Париж прекратил сниться, а медвежонок Марли оставался со мной и исправно путешествовал раз в полгода из Петербурга во Владивосток и обратно. Муж рассосался на просторах Петербурга, но шведские знакомые от него остались - одно очень респектабельное шведское семейство. Чем больше и глубже мы переписывались, тем беспокойнее делался Марли. Я привыкла спать с ним. Удобный комфортный и теплый товарищ по постели, я столько лет не чаяла в нем души, и, честно говоря, почти не замечала. А тут каждое утро он то оказывался на полу, то посреди ночи я вдруг задыхалась под его невесть откуда взявшемся на моей голове плюшевым тельцем. Потом у него надорвалось ухо. И когда я взялась его пришивать, вся его история всплыла перед моими глазами, и я поняла, что медведь просится домой.
От отца шведского семейства, руководителя образовательного центра и хозяина городской футбольной команды, было получено приглашение (почти командировка - наш портал образования в Петербурге искал зарубежные контакты), исполнен паспортно-визовый менуэт, выкуплен билет, и путешествие в Стокгольм началось.
Марли чувствовал себя именинником и просто не отлипал от иллюминатора.
Меня больше тревожила первая встреча, - найдемся ли? В случае удачи нам предстояло скоротать три часа и потом лететь в Гетеборг, а дальше – на машине в Борос. У меня после той первой, российско-финской границы, остался неизбывный ужас перед паспортно-визовым контролем в аэропортах, и к тому же я впервые в жизни путешествовала одна. Ну, с Марли. Чемоданы наши ждали где-то рядом, а в зеленый коридор я попала, бегом несясь за дяденькой в расхристанном плаще и с горящими глазами, объясняющим мне на бегу, что он тут ненадолго, а вообще-то ему на Канары…
Стараясь прочитать все таблички, стоя в очереди к пункту досмотра документов, я трижды пересекала красную линию, которая оказалась границей, на место меня возвращала внушительная фигура в форме. Марли охранял меня, как мог. Когда мы подошли к окошку контроля, служащий спросил меня, кажется на английском: «У вас есть еще что-нибудь, кроме этого?», - указав на Марли. Я так удивилась и спросила: «Что ж еще нужно?». Он помог: «Например, паспорт». Я отдала все, что могла. Потом он спросил у меня цель визита. Я конечно просто не успела перестроиться, и поскольку последний вопрос касался Марли, и я на него как раз смотрела, то честно сказала, что необходимо вернуть медведя на родину. Человек в окошечке оказался страшно догадливым и подсказал: «Частный визит?». «Да, да, частный!», - обрадовалась я, и нас с миром и проштампованным паспортом пропустили в здание аэропорта.
Ко мне на встречу шел рослый седой швед, а подойдя, верно обратился. Я спросила, как он узнал (мы, конечно, обменялись фотографиями, но я его в толпе бы не узнала). Он сказал – по медвежонку. Мы свозили Марли в Стокгольм, буквально, показали в окно место, где он оборвался на свет (зайти не удалось, было поздно и все закрыто). Эта процедура была одной из самых важных целей моего приезда. И швед самым невозмутимым образом возил моего медведя прикоснуться к родине и подсаживал меня повыше, чтобы дотянуться до карниза, и медвежонку лучше было б видно. А потом обратно в аэропорт, на самолет и ближе к ночи мы попали наконец в довольно гостеприимный дом, где и поселился мой Марли.
Около него теперь всегда стоят цветы, а раз в неделю его выносят на балкон – погулять. К нему приходит в гости по субботам маленькая девочка и учит его шведскому языку.