Боль и размышления

Аррдо
    Совпали два великих события: выборы в Израиле и поездка на такси в РАМБАМ меня в сопровождении жены. Выборы велики уже тем, что они — третьи подряд, третья, скорее всего, вновь безуспешная попытка сформировать коалицию и правительство. Второе велико в моём личном плане предстоящим вступлением в жизнь с двумя стентами в венах, новым аортальным клапаном и пейсмэйкером в сердце.
    Перед поездкой зашли на избирательный участок проголосовать за «ракло». Словечко в кавычках для израильских харьковчан амбивалентно. На иврите словосочетание «рак ло ...» означает: только не. В Харькове ракло (слитно) это представитель преступного мира, круче и подлее вора.  Мы правые, а почти вся пресса левая. А с прессой всё образование, от начального до высшего (в особенности).  Всюду вой — рак ло (только не) Нетаниягу!  Даром что более успешного лидера, а с ним и успехов Израиля в период его правления, не было. Так сделаем себе хуже! Бей своих, чтоб чужие боялись!  Так же поступает весь цивилизованный мир в 21-м веке. Раньше ухудшение, а не улучшение ситуации в стране было приговором властям на ближайших выборах, а ныне наоборот. Бог что ли наказывает иудо-христианскую цивилизацию, лишая разума её носителей?
   Едем в такси, говорим  о политике. Водитель с нами. Он с одобрением отнёсся к высказыванию Ленина: «русская интеллигенция не мозг, а говно», имея в виду в наше время всю, а не только русскую интеллектуальную элиту. Вспомним яйцеголовых антитрампистов в Штатах, бешеными темпами исламизирующуюся Европу, где отменяют празднование Рождества, чтобы афро-, азио- шведам,  голландцам, французам, германцам …. угодить.
   Всё началось  с  загрудинных болей, обследования, установки двух стентов в аортах, того что в Израиле называют «центур». Наконец, въезжаем в ворота РАМБАМ, в третий раз за последнее время. Снова обследование, затем замена сердечного клапана, человечьего на свинячий, через аорту, не вскрывая грудной клетки. Кроме Израиля, такое делают только в Штатах. 
   Во время этой, самой ответственной процедуры, боли не чувствовал, хотя общего наркоза не было. Но...меня словно пригвоздили спиной к кровати и, если бы я решился нарушить запрет, то физически сделать это было не просто: оба ограждающих бортика подняты и опустить их легко, умеючи, снаружи, но не изнутри. Спина начала болеть от … неподвижности. Я извертелся, потом озверел и исхитрился откинуть бортик. Устал и лёг на спину уже самодовольный. Жене, отдыхавшей дома после бессонной и бескроватной ночи, сообщили о моей неадекватности, и она примчалась. А тут, пардон, органы выделения запросили своё. В туалет? Можешь вопить, выть, жаловаться в ООН, ничто тебе не поможет — подгузник и точка!  А я как на грех , вот уже 78 лет под себя не гадил — отвык! Добро бы стыдился — физически не могу!  Утку тоже поначалу не давали ни за какие коврижки: сидеть запрещено, а лёжа писать в утку невозможно. Напрасно я клялся, что возможно, что уже проделывал этот трюк в том же месте четверть века тому назад, лёжа с инфарктом.
   Вспомнил о бесславной кончине великого датского астронома Тихо Браге. Во время королевского приёма он постеснялся обеспокоить его величество просьбой выйти пописать и умер от разрыва мочевого пузыря! Поэтому я почувствовал истинное облегчение, когда моральный барьер был сломан, и я понял, что участь Браге мне не грозит!  Надо ли говорить, что лиха беда начало и что сломать барьер дефикации  под себя было гораздо легче.
  Три закона вывел я для себя из этой бесславной попытки борьбы с системой:
1.Свобода — это возможность без постороннего вмешательства ходить в клозет.
2.Если нет другого выхода, можно класть на всё и на всех. И главное -
3.Не борись в одиночку с системой.               
  А далее, убедившись после 4-х дневных исследований ЭКГ в устойчивости осложнения после замены клапана, нарушения ритма сердечных сокращений, врезали pacemaker. Эта работа велась под местным наркозом. Боль была подчас хоть и выносимой, но с трудом. Следуя привычке классифицировать что ни попадя, я разделил боль по силе ощущений на три разряда, от самой сильной и менее; от боли до поросячьего визга,  потом до переносимой с матерщиной и, наконец, до переносимой молча. Я ограничился матерщиной.