Глава XXIV
БАСТИЛИЯ
А теперь, с разрешения читателя, нам придется войти в Бастилию, ужасное место, на которое даже случайный прохожий не мог смотреть без дрожи и которое чрезвычайно стесняло и устрашало окрестных жителей, потому что по ночам крики несчастных, подвергаемых пыткам, проникали сквозь толстые стены и через площадь доносились до них, навевая самые черные мысли. Герцогиня де Ледигьер однажды написала по поводу этой королевской тюрьмы, что, если комендант не примет меры к тому, чтобы вопли пытаемых не мешали ей спать, она пожалуется королю. Но в эпоху кардинала Ришелье на подобные слова никто не обращал внимание, ибо знали, что король, как добрый христианин и католик, во всем был послушен кардиналу. Впрочем, в той башне о которой мы поведем речь, собралось самое изысканное общество, и находившиеся там заключенные были людьми слишком хорошего тона, чтобы мешать дамам спать.
В одной из камер Угловой башни на втором этаже сидел в одиночестве заключенный. Камера была просторна и походила на огромную гробницу, освещенную двумя окнами, снабженными множеством решеток, сквозь которые скупо сочился дневной свет; всю обстановку ее составляли крашеная деревянная кровать, два грубых стула и черный стол, а стены были испещрены странными надписями, и когда пленника давила тяжелая тоска, он подходил к стене и пытался их разобрать.
Прошло шесть дней тех пор, как этот узник оказался в Бастилии. Он уже не измерял свою камеру шагами, как это делал он прежде когда ни за что, ни про что угодил в эту крепость. Напротив, он смиренно стоял у окна и следил как проходят через Сент-Антуанские ворота и прогуливаются вдоль крепостной стены одетые по воскресному парижане. Нетрудно было заметить, что все они с ужасом поглядывали на Бастилию, видимо в душе поздравляя себя с тем, что они не там, а здесь, на свободе. От этого грустного занятия узника оторвал звук отодвигаемых засовов и скрип ржавых петель; вошел человек, к которому его привели шесть дней тому назад, чтобы подписать протокол ареста. Этот человек, с коим мы познакомились в прошлой главе, пришел в этот раз не один, а в компании секретаря суда и с внушительным отрядом стражи.
Де Бушар догадался, что сейчас он будет подвергнут допросу.
— Итак, господин де Бушар, — заговорил комендант, — говорите нам правду, только правду и ничего кроме правды: кому Вы передали письмо Гюстава Второго?
— Я сотню раз вам повторял, господин Севеньи,— проговорил де Бушар, — что письмо его величества я никому не отдавал. У меня его забрали, перед тем хорошенько избив.
— И кто это сделал? — вмешался в допрос секретарь.
— Не знаю, сударь, клянусь вам. Все случилось когда я уже возвращался в Париж. Приближался вечер, начинались сумерки, я стал разыскивать подходящую гостиницу, и вдруг, позади послышался конский топот. Я обернулся. За мной на конях гнались семь человек. В предчувствии беды я пустил свою лошадь в аллюр, и та понесла словно вихрь. Но силы были слишком не равны, враги вдобавок обогнули лес, так что я попал к ним в руки. Их предводитель подъехал ко мне представился графом, без имени, и предложил мне две тысячу экю в обмен на злосчастный конверт из Стокгольма. Я отказался. Тогда они все вшестером, исключая предводителя, набросились на меня, так что я с трудом оборонялся шпагой. Потом меня ранили, Я лишился чувств. Когда очнулся, письма уже не было… Ну а дальше арест, и вот я здесь…
— Скажите, сударь, — перебил де Бушара секретарь, поправив нарукавник, — вот вы говорите, что на вас напали семь человек. Вы можете их описать?
— Нет, было уже достаточно темно, к тому же нападавшие были в капюшонах и масках. Правда мне показалось, что один из нападавших… нет, это невозможно…
— Почему вы остановились? — спросил комендант. — Вы что-нибудь вспомнили?
— Да знаете ли, сущую безделицу, мне показалось будто среди них я заметил женщину.
— Ну почему же безделицу? — сказал Севеньи. — Господин Мезонфор, говорил, будто тоже видел среди них женщину.
— Господин Мезонфор? — переспросил де Бушар, нахмурив брови. — А причем здесь господин Мезонфор. Он тоже их видел?
— Очевидно, что да.
В душе де Бушара зародилась надежда.
— О, ответьте мне, сударь, где он их видел?
— Охотно, сударь. Он видел их в собственном доме, когда возвращался с дежурства.
— В собственном доме, на улице Отфёй?
— Именно так, — продолжал комендант, — а среди них он увидел и вас.
— Меня? —с просил де Бушар, невольно побледнев. — Но этого не может быть. Он вероятно ошибся…
— Ну хватит шевалье, довольно! Прекратите стройть из себя невинного ягненка. Нам все известно, так что отпираться бесполезно. Неугодно ли облегчить душу и принять достойно смерть на Грефской площади? В противном случае мы будем вынуждены прибегнуть к пристрастию, а это весьма неприятно. Так что не будем устраивать комедии, виконт; одно признание и никаких мучений.
— Я не в чем не виноват. Мне не в чем признаваться.
— Сударь, вот уже более двадцати лет я являюсь комендантом этой крепости и на протяжении всех этих лет слышу от заключенных одни и те же оправдания: « Я не в чем не виноват, я не в чем не виноват». Неужели все вы одинаково думаете, что меня волнует виноваты вы или нет? Я получил приказ узнать в чьи руки попало письмо короля. Все остальное, меня не интересует. Поэтому не тратьте понапрасну свое и наше время на попытку избежать правосудия. У вас ничего не получится.
— Но почему вы мне не верите?
— Потому что против ваших слов неопровержимое доказательство. Господин Мезонфор был свидетелем вашего заговора.
— Это ложь!
Комендант недоверчиво поморщился.
— Даю минуту вам на размышление, и если в течении нее вы не одумаетесь, мы вытащим из вас признания при помощи дыбы. Надеюсь вы знаете, что это такое?
— Да, — побледнев, произнес де Бушар. — знаю.
— Прекрасно, — сказал комендант, от которого не ускользнуло, что де Бушар вздрогнул от ужаса. — Господин Ле Бланк поставьте на стол песочные часы, пусть этот юноша подумает.
Секретарь достал небольшие песочные часы, поставил их на стол, и де Бушар увидел, как песок неумолимо перетекает из одного сосуда в другой.
— Итак, господин де Бушар, — продолжал комендант, — время как видите пошло. Советую вам хорошенько подумать.
Де Бушар с ужасом посмотрел на часы, которые с каждой песчинкой приближали час его страданий.
« О если б у меня было время, я попросил у соседа веревку, при помощи которой он иногда передает из верхней камеры гостинцы, и этой ночью свел бы счеты с жизнью. Но, увы, в моем распоряжении всего минута, которая вот, вот закончится. Может быть придумать что-то… Что они мне там приписывают? Заговор в доме господина Мезонфора. Пусть так! Они оставят меня одного, а завтра утром найдут остывший труп. Но в этом случае никто не узнает правды, и все будут думать, что я украл бумаги. Нет, уж лучше я умру как мученик, и Бог, я надеюсь, возместит мне за страданья».
— Минута прошла, шевалье де Бушар, — напомнил комендант. —Что же вы надумали?
— Мне нечего добавить, комендант.
— Прекрасно… Стража отведите подсудимого в комнату пыток.
В камеру вошло четыре стражника. Окружив де Бушара, один из них указал рукой на выход.
— Настал страшный час, — прошептал де Бушар, — Господи, пошли мне скорую смерть.
Но Господь вместо этого навел его на мысль, встретиться с кардиналом и попробовать с ним поговорить.
— Господин Севеньи, — неожиданно для самого себя обратился де Бушар к коменданту.
— Что такое, шевалье, вы наконец решились?
— Нет, комендант, просто я предчувствую, что во время допроса умру. Поэтому прошу вас о милости. Вернее не столько у вас, сколько у его преосвященства.
В глазах Севеньи мелькнула лукавая искра.
— Сударь, — ответил он, — я отношусь к вам со всей возможной снисходительностью; вы могли бы все это сказать мне раньше, и не отнимать у нас так много времени.
— Вы неправильно поняли меня, сударь, — с достоинством сказал Гастон. — Я прошу у кардинала о милости, от которой не пострадает ни моя честь, ни его.
— Вы могли бы упомянуть его преосвященства прежде, чем себя, сударь, — заметил один из судейских тоном придворного крючкотвора.
— Сударь, — ответил де Бушар, — я на пороге смерти и потому обрету вечное блаженство прежде его преосвященства.
— Итак, о чем вы просите? — спросил Севеньи. — Говорите, и я сейчас же скажу вам, можете ли вы надеяться на удовлетворение вашей просьбы.
— Прежде всего я прошу, чтобы мои титулы и звания, впрочем не слишком большие, не были у меня отняты; пусть они достанутся моей сестре Лукреции.
— Это зависит всецело от короля, сударь. Только его величество король может ответить, и он ответит. Это все, сударь?
— Нет, сударь. У меня есть еще одна просьба, но я не знаю, к кому я должен с ней обратиться.
— Сначала ко мне, сударь, а я в качестве начальника тюрьмы решу, могу ли я взять на себя ответственность удовлетворить ваше желание или я должен обратиться с этим к его величеству.
— Ну что же, сударь, — сказал де Бушар, — я хочу, чтобы мне оказали милость получить свидание с Лукрецией и с самим господином кардиналом.
Услышав эту просьбу, Севеньи сделал какой-то странный жест, который де Бушар счел признаком колебаний.
— Сударь, — поторопился добавить де Бушар, — я готов ненадолго увидеться с ними где угодно и сколь угодно.
— Хорошо, сударь, вы увидитесь с кем-нибудь из них, — сказал Севеньи. — А если повезет, то и с обоими.
— Надеюсь, это произойдет до пыток, потому что после них, я вряд ли смогу говорить.
На лице коменданта вновь появилась улыбка.
— Безусловно, шевалье... Отведите г-на де Бушара в его камеру.
Стражники вместе с подсудимым повернули в обратную сторону, и ровным шагом отправились к камере под номером сто пятьдесят пять.