Дэн стоял какое-то время, не в силах сделать ни шага: так сковало его нарастающее напряжение. Он был один, совершенно один, как в самом начале своего пути по изнанке. А впереди, внутри храма, похожего на раковину, его ждала неведомая тварь, которая, вероятнее всего, будет пытаться убить или даже сделать что-нибудь пострашнее.
“Впрочем, в этом нет ничего нового", - признал Дэн.
Легко отвыкнуть быть по-настоящему одиноким. Когда отвык, уже не хочется к этому возвращаться.
Усилием воли парень все-таки заставил себя сдвинуться с места и, крадучись, стараясь ступать так невесомо, как только мог, приблизился к белым стенам храма. Никаких ловушек вопреки его ожиданиям на пути не встретилось, но волнение стало сильнее. Дэн коснулся стены ладонями: она была холодной и при первом впечатлении совершенно безжизненной, как любая стена любого здания на Земле. Но здесь, на изнанке, такое было редкостью. Дэн, не отрывая рук от поверхности, стал обходить храм по кругу, осторожно переступая с ноги на ногу в сухой сероватой листве. На пути не встретилось ни единого намека на вход. Парню показалось, что он стал обходить здание чуть ли не по третьему разу, и он остановился.
Снова прислушался, прислонившись к стене теперь и лбом, закрыл глаза. Старался уловить, может, самый тихий шепот. И, в конце концов, ощутил, как внутри, в глубине камня, пробегают то и дело пульсации живой энергии. Почти как биение сердца в человеческом теле разгоняет кровь. Дэн обратился к ним, как к чему-то, что способно его услышать, и, отвлекшись от осознавания собственной оболочки, потянулся всем естеством к тому живому, что скрывали за собой стены. Поток голубого света, подобно молнии, то и дело вспыхивал в темноте.
Когда поток оказался так близко, что Дэн различил, как все у него внутри пульсирует в унисон этой энергии, он неожиданно для себя отдернул руки, испытав страх, черной тоской разлившийся в его душе, и распахнул глаза. Вокруг было темно: не видать совсем ничего. И чувство, что еще чуть-чуть, и он мог бы раствориться без остатка и погибнуть, как мотылек, околдованный светом, щемило под сердцем. Парень прислушался: воздух ухал, стучал. Теперь уже всюду вокруг, а не где-то вдалеке. Дэн проник внутрь храма.
“Хорошо, я здесь… Что делать теперь?” - Дэн попытался подумать, но мысли прозвучали так оглушительно, как будто он прокричал, и отразились от пустоты, эхом уносясь прочь. Парень сжался, окаменел в страхе привлечь внимание неведомой твари, скрывающейся здесь, но вокруг были только темнота и стены, тихо говорящие на своем языке. Очевидно, разговаривать с собой было неудачным решением: все мысли здесь оказывались снаружи, выворачивались наизнанку. Дэн в смятении пошел вперед, потому что ничем не помог бы делу, оставаясь на месте. Данна уверял, что понимание, как действовать, придет изнутри. Но изнутри доносились только отзвуки страха и беспомощного незнания. Нашелся герой… Жаль, что в причитаниях никогда не бывает смысла: назад уже не повернуть. Как выбраться из храма (если это вообще и было возможно), Дэн тоже не понимал.
Под ногами хрустело, как будто лопалась от давления тонкая корочка льда. Дэн шел вперед, интуитивно стараясь двигаться по прямой, чтобы окончательно не заблудиться, если и можно было надеяться, что он не заблудился, уже просто попав сюда. На пути не встретилось ни единого препятствия, ничего, что могло бы говорить о внутренней архитектуре этого места. Дэн не чувствовал физической усталости, но все меньше и меньше у него оставалось сил, чтобы сохранять самообладание. Пространство давило своей мертвенной, но вместе с тем шепчущей пустотой. Оно разворачивалось, уводя все глубже в недра, где ни ждало ничего, кроме забвения.
Ноги Дэна переставлялись сами собой: парень толком не контролировал свое тело, не обращал на него внимания. Мысли, в которые он запретил себе погружаться, звучали исподволь, как будто невнятное бормотание нарушало тишину где-то на границе восприятия, но разобрать слова было совершенно невозможно. В голове мутило. Темнота напоминала вязкую трясину, расступаясь перед Дэном, а потом сходясь за ним плотной густой массой, так что пространство позади словно переставало существовать, стоило сделать шаг вперед. В этом месте не было запахов, но все отчетливее в воздухе проявлялся привкус тлена: не горечь вдыхаемого воздуха, остающаяся на языке, а только здешняя энергия.
В какой-то момент трезвость окончательно покинула Дэна: он слепо ступал вперед, волоча ноги и пошатываясь, как пьяный, и в его замутненном сознании вспыхивали тусклые, невнятные образы. Отчасти он видел себя словно со стороны: его бледное тело неловко и неказисто двигалось, неумолимо приближаясь к чему-то неопределенному, сокрытому в непроницаемой для взгляда пустоте, выражающему обреченность мира своим существованием, пассивно-смертоносному.
“Ну, так уже было с Авараотой”, - подумалось Дэну: мысль прозвучала неясно, скомкано, как-то даже гнусаво, и расплылась отзвуками. Потом повторилась, как будто эхом отразилась от невидимых стен, и наслоилась сама на себя, умножившись. “Ну, так уже было в Авараотой”. Ни эмоций, ни оттенков, ни какого-то отношения в этой мысли - просто звучала, как мантра. Дэн поежился, но не смог согнать с себя наваждение, да и усилие его было слабым, как едва заметное дуновение ветра.
“Вот сволочь”, - выдохнул он, и мысль тотчас унеслась в темноту и раздробилась, прозвучала разными голосами, шепчущими, стонущими. “Обманула меня. Втянула в гибельное странствие”. Дэн безвольно тащился вперед. Внутри вспыхнул раскат гнева, но потонул в одурманивающей апатии. Что-то заставило его остановиться, и он застыл, напрягая каждый мускул своего тела, замер, будто впереди раскинулась бездонная пропасть, будто одно неловкое движение могло стать последним.
“Так уже было с Авараотой”, - снова подумал Дэн и потянулся руками к своему лицу. По щекам катились крупные капли слез. Эмоций парень не испытывал, и только мысль, как птица, плакала: “Грустно. Грустно!”
Дэн опустился на колени и сел на землю. Теперь, дотронувшись до нее руками, он нащупал сухие тонкие ветки и пожухлые листья: это они так оглушающе хрустели в тишине. Темнота вокруг как будто росла, становилась больше. Или, быть может, от Дэна оставалось все меньше и меньше и скоро не осталось бы совсем ничего…
Одна мысль вторила другой, но в сознании главенствовали две из них. Про Авараоту, которого удалось победить каким-то чудом, и девушку, вручившую цветы. Первая мысль вызывала печальную неизбежность, унылое согласие с фактом, вторая же все больше и больше искрила гневом, который, правда, совсем слабо дотягивался до струнок души Дэна. Обе мысли утягивали парня в начало пути по изнанке и заставляли волочиться вдоль воспоминаний, подслеповатыми глазами вглядываться в них. Обе они, по какой-то причине, приводили к хороводу белых духов, который без устали кружился между холмами.
Темнота вокруг окрасилась цветами, видение предстало перед глазами ярким, словно реальность, и Дэн всецело ощутил себя в нем. Он стоял у границы леса и смотрел на белую луну. Неизбывная печаль и горькая вина овладевали им. Он тянулся к небу и просил прощения, а мысли звучали тихим голоском: “Я не знаю, что мне сделать для этого. У меня не получается. Мне кажется, что я умираю”.
- Тебе ничего не надо делать. Ты уже все сделал, - раздался звонкий голос, и белые руки, сотканные из света, обняли Дэна. Он заплакал от облегчения, которое как будто содрало с него пленку, вырвав из вакуума, - Ты почти потерял свою душу, Дэн, - голос не был ни женским, ни мужским и проникал глубоко в разум своей холодной чистотой, - Но это хорошо. Твоя душа - вместилище. В ней ты принес нас. Сокрыл и принес. А теперь, когда ты на месте, и змей сожрал твою голову, ты выпустишь нас наружу. Все получилось, как нельзя лучше.
Дэн все еще ничего не мог понять, а руки гладили, как будто хваля и лаская, но отстраненно, без любви и даже без благодарности. В воздухе повисло тягостное и вместе с тем очень правильное чувство: все так, как должно было быть. Он изначально должен был пожертвовать собой вот так. Не только духи, но и мир, сочли это правильным, необходимым.
Дэн то и дело заходился в плаче, а потом в смятении замирал, не находя себя во всем этом.
- Я не понимаю, что происходит…
- Смотри.
Рук было много. Они тянулись откуда-то сзади. Приподняли Дэна и развернули его голову в сторону холмистого поля, граница которого сейчас ощущалась непреодолимой: место защищалось от присутствия гостя и не хотело его впускать. Навстречу шла белая фигура, сотканная из света, и протягивала к Дэну руки. С каждым шагом она становилась больше, и сияние вокруг нее, как крылья, охватывало пространство позади.
- Дэн, ты отдал нам свою кровь. Запомнил наши песни. Твоя кровь запомнила. Теперь, когда она пролилась, эти песни звучат в темноте. Змей умрет. Мы благословляем тебя. Прощай.
Белая фигура остановилась, когда была уже совсем рядом с Дэном, и его окутал свет. Казалось, дыхание освободилось, и невидимые тиски разжались где-то глубоко в груди: прежде, когда они были, парень их не замечал, но теперь, когда они отпустили его, заметил свободу и пустоту. След от чего-то невозвратимого, навеки отпечатавшегося на душе.
Дэн открыл глаза. Вокруг была все та же темнота, клубящаяся в храме, но теперь она стала чуть менее плотной. Парень попробовал пошевелиться и только теперь увидел, что все его тело пронизано черными побегами, которые уходят под кожу и крадут его по частицам. Нет, не лишая сил и энергии, а отбирая суть... Крадут само естество, все то, что делало его Дэном, оставляя от сознания только повторяющиеся в тишине мысли. Множество глаз смотрело на него неведомо откуда, но взгляд этих глаз ничего не выражал. А вскоре и вовсе стал тускнеть и ощущаться куда меньше, будто то, чему взгляд принадлежал, медленно засыпало, один за другим закрывая свои глаза.
Темнота становилась все более разреженной, и Дэн уже мог видеть очертания стен: пространство состояло из коридоров, представляя собой лабиринт. Значит, нечто очевидно вело Дэна прямиком сюда: никак иначе парню не удалось бы обойти все преграды. Впереди темнота была еще достаточно густой, но силуэты того, что становилось видимым, вызвали отвращение и ужас. В паре шагов от того места, где Дэн сидел, начиналась огромная пропасть. Из нее тянулись черные отростки и расползались по стенам, соединяясь в сеть и уходя далеко за пределы видимости. А там, внизу, в пропасти, нечто дышало, теперь уже слышимо, хрипло и глубоко, и от этого дыхания содрогалось пространство. Оттуда, из пропасти, на Дэна смотрела сама смерть: множество пустых белесых глаз тех, кто когда-то так же пришел сюда и был околдован змеем. Закованные в бесплодную, бессмысленную вечность, они теперь смотрели в никуда слепым взглядом, смотрели мимо Дэна и сквозь него.
“Уф, совсем чуть-чуть… - Дэн устало ощупал себя: все было на месте, и мысли возвращались в привычное русло, - Опять я выжил, мне опять повезло”. Отростки, идущие к его телу, были уже слабы, и можно было легко избавиться от них парой движений, но Дэн интуитивно понимал, что этого пока не стоит делать. Белые огоньки сверкали то там, то тут, по этим отросткам выходя из тела парня и устремляясь к змею, в пропасть. Дэн был свидетелем неописуемой, невидимой битвы, внимал ее немым раскатам в опустошенном молчании. Неизвестно, как много прошло времени. Вскоре пространство вокруг перестало меняться внешне хоть сколько-нибудь: процесс ушел куда-то совсем глубоко, и Дэну уже не было в нем места даже в качестве наблюдателя. Мягко обхватив пальцами один из отростков, парень вытянул его у себя из-под кожи. На место отростка пришел холод, но вскоре и это прошло. Черная тонкая струя крови брызнула и угасла. Дэн вытягивал отростки один за другим. Тишину нарушил стон, переливающийся эхом, как будто кто-то выдохнул с болью и облегчением.
“Все кончено?” - подумал Дэн и невольно отправил в пространство этот посыл, но пространство никак не отреагировало.
Прошла еще одна маленькая вечность, прежде чем в коридорах раздались шаги.
- Идем, Дэн, - тихий, похожий на шорох сухих листьев, голос Данны прозвучал в полумраке, - Я отведу тебя к белым духам. У тебя получилось. Теперь нужно скорее рассказать им. Пусть отправятся сюда так скоро, как только могут, пока эту землю не захватил кто-нибудь еще.
Черная рука Данны потянулась к Дэну, и тот схватился за нее, вцепляясь пальцами, как в спасительную трость, протянутую, чтобы вытащить из трясины.
- Я смогу выйти отсюда, смогу выбраться?
- Сможешь. Это нужно.
Дэн заплакал и прижался щекой к ладони Данны. Потом опомнился, спохватился.
- Тебе совсем плохо, да? - тревожно прошептал он, ощущая пальцами холодную, неприятно влажную кожу, и, слегка отодвинувшись, испуганно оглядел руку Данны.
- Нет. Со мной все хорошо, - ответил напарник: в его голосе не было эмоций. Тихий и пустой, он звучал, как шелест ветра, и сам Данна был, как тень.
Дэн шел за своим спасителем по пятам и не заметил, как внутреннее пространство храма плавно перешло в лес, такой же мрачный и молчащий.
- Почему здесь так неуютно? Почему так пусто и безжизненно, если у меня все получилось? Разве земля не должна была освободиться и проснуться?
- Нет. Она освободилась, но не проснулась. Проснется и наполнится жизнью, когда сюда придут ее дети. Без их участия она уже не возродится: стала слишком слаба. Пока что она пуста, и ты - единственное, что живо здесь, Дэн, - ответил Данна, не останавливаясь и не оборачиваясь.
Они поднялись по склону и углубились в заросли. Белые деревья, светившиеся изнутри, теперь погасли, и свет покинул лес. Едва различимо серые стволы выступали из полумрака. Данна двигался плавно, и со спины казалось, что он плывет над землей, как бесплотный фантом. Дэн не чувствовал совсем ничего, разве что едва слышно плакала в нем тоска. Но ее слезы не стоили ровным счетом ничего.