Высокое небо волнами волокнами, особенное, словно в детстве, мерцало, дрожало под крышами, башенками, мансардами, настежь распахивало себя перед глазами прохожих. Так бывает, когда внезапно переезжаешь из какой-нибудь пустоты в новое место. Где зори яснее, небо шире, шире дороги, магистрали, пустоты, виражы нескончаемых подворотен выходящих к проспектам, петлицы дремотных улиц. Так бывает, когда очнувшись среди гомона толпы на перекрестке, понимаешь как немыслимо прекрасен минуемый только что неуловимый миг, настолько, что загадка человека ровно в том, что он не способен осознать это до конца. Лишь догадываться. Все остальное предельно ясно, но только вот эта небольшая деталь словно бы меняет все.
В мире нет ничего страшного, если с самого начала ты окружен взрослыми, которые не просто именуются ими. Если их не было, ты навсегда ребенок, способный лишь повзрослеть самостоятельно и беспощадно, в стильных руинах собственно выстраиваемых представлений. Мир сделан детьми. Детьми, которых обижали. Детьми, которым позволяли все. Детьми, которые были не нужны. Детьми, которых баловали. Детьми, которых ненавидели породившие их. И детьми, которых обожали. Все эти дети выросли, но они все те же и вряд ли кто-то из них забыл что либо, обретя небольшую власть взросления и тут же ее утратив, оказавшись во взрослом же мире.
Первоначально он нашел ее в толпе. Среди гомона людей и шума шин. Затем, луч опрокинул немного света на ее плечо и прядь волос, ослепив для него черты ее лица, и в следующий миг он будто бы сам их и придумал, и создал. И тогда она улыбнулась. После, вечер уложил их на теплую свою ладонь освещенных фонарями улиц, заботливо укрывая в кинотеатрах, кафе, как очередных своих светлых детей в темных одеяниях, что бы незаметны были для сумрака. А затем отправил в какую -то из незапямятных ночей разными дорогами и только свет фонарей освещал им путь, дразня воспоминанием, или обещанием, но все же то больше не было светом луча, случайно упавшего и озарившего собой все. Это просто был свет который давал идти, электрический, глаза от которого устают, но все же спасающий свет. Давно это было.
Он смотрел на цветные соты многоэтажек, где когда-то они, в одном из сотен таких же квадратиков, делили постель, обед и жизни друг друга, -сироты спрятавшиеся от всех в мире других сотен сирот.
Казалось, он вечно спасал ее, ведь это он вкладывал в ее ладонь ключи от разных домов и кутал в свой шарф. Или спасала она его, давая смысл тем действиям, которые без нее тогда бы были лишены устремления, а являли бы одну только пустошь, бесконечную рутину жизни, которая сминает, стирает и так любит менять детские лица на старые, минуя взрослые. В конечном счете, во тьму с балконов всех тех разных квартир, они смотрели вместе.
Вряд ли это была ностальгия. Да, хотелось выдернуть хотя бы это из воронки бешено утекающего времени, только разгадка той человеской загадки состоит в том, что человек бессилен в этом. Где-то здесь, на обочине этого бессилия, возникает мираж, оазиз творчества, призванного угомонить этот зов,являющий собой прошение, крик, вступление в равный бой, или, может, в побег.
Конец первой части