«Для того чтобы настоящее стало будущим, нужно, чтобы было вчера…»
В небольшом предисловии, хочу привести слова Василия Макаровича Шукшина, тоже сибиряка, которые можно считать его завещанием всем нам, советским людям:
«Русский народ за свою историю отобрал,
сохранил, возвел в степень уважения такие
человеческие качества, которые не подлежат
пересмотру: честность, трудолюбие,
совестливость, доброту… Мы из всех
исторических катастроф вынесли и сохранили
в чистоте великий русский язык, он передан нам
нашими дедами и отцами…
Уверуй, что всё было не зря: наши песни,
наши сказки, наши неимоверной тяжести победы,
наши страдания — не отдавай всего этого
за понюх табаку.
Мы умели жить. Помни это. Будь человеком».
В. Шукшин (из последнего письма в издательство
«Молодая Гвардия»)
21 августа 1974 года
(к украинцам нашего рода Баланчуков обращаю те же слова…)
Сыну моему Юрию и дочери Татьяне посвящается.
Автобиографический очерк.
Прадед мой Баланчук Анисим (около 1830 года рождения) жил в селе Печёра Немировского уезда (ныне района), Каменец-Подольской губернии (ныне Винницкой области) на Украине.
Служил он поваром у графа Потоцкого, владевшим в то время большим имением с множеством принадлежавших ему деревень (сёл) вместе с крепостными крестьянами, обрабатывавшими лучшие чернозёмные плодородные земли, выращивавшими сахарную свеклу, пшеницу и другие культуры.
В уезде у графа были построены сахарные заводы, водяные мельницы, проложены к ним улучшенные грунтовые дороги, покрытые булыжником и галькой, некоторые из них сохранились до сих пор.
У прадеда Анисима жена была белоруска, прабабушка моя Екатерина. Когда она была чем-то недовольна, в сердцах на прадеда бранилась: «А каб цябе пярун забив!» (А чтоб тебя гром убил!). С тех пор жёны Баланчуков называли своих мужей «капцями».
Было у прадеда Анисима три сына: Дмитрий (мой дед), Сазон и Василий. Сазон после прадеда был тоже поваром у графа Потоцкого.
Дед Баланчук Дмитрий Анисимович (около 1855 года рождения) проживал в селе Печёра, имел надел земли всего две десятины (десятина чуть больше гектара) и та, как говаривал он, «була на каминцях» (камнях, галечниках). Имел для обработки земли всего одну клячу (лошадёнку). А семья его состояла из 10 человек, в том числе шесть сыновей: Касьян (1881 года рождения), Пимен (1885 г.р.), Василий (1887 г.р.), Марко (1890 г.р.), Фёдор (1897 г.р.), Иван (1901 г.р.) и две дочери: Матрёна (1893 г.р.) и Марина (1899 г.р.).
На таком скудном клочке земли очень тяжко и трудно было содержать эту большую семью и в годы столыпинской реакции (ныне «демократы» именуют её реформой), весной 1909 года дед Дмитрий принял решение переселиться в Сибирь на свободные земли со всей своей многодетной семьёй. Прихватив с собой хлеба, три мешка картошки, из коих один мешок съели в пути следования до железнодорожной станции Канск-Енисейский Красноярского края, а два мешка оставили на семена. Добрались до деревни Богомолово (Покровка №3) Абанского района, устроившись временно у земляков-украинцев.
Получив надел земли распашной и сенокосной южнее Богомолово примерно в пяти километрах, устроились на постоянное место, на хуторе в красивой, живописной местности возле речки Усолка, впадающей в реку Тасеево, которая впадает в р. Ангара. Севернее речки Усолка местность повышалась и была покрыта большей частью сосновым бором, западнее хутора сосны перемешались с берёзами и осинами, что прикрывало хутор от господствующего западного направления ветра. Вдоль речки по обоим берегам росли величественные лиственницы и ели, черёмуха, рябина, ива, бузина, смородина, кислица и морошка. Усолка была богата разнообразной рыбой: щукой, окунем, карасём, линём, пескарём, плотвой (сорогой), гольяном.
Дед Дмитрий любил ловить рыбу в Усолке «мордами» (вЕрши), для чего перегораживал лиственными жердями (кольями) узкие места реки, оставляя место для постановки своих снастей. Обычно ставил верши вечером, а снимал рано утром. Часто вместе с дедушкой я ходил на такую рыбалку. Очень интересно, радостно было доставать из морд (вершей) попавшуюся рыбу, особенно щук.
Дедушка был неграмотным, как и все его сыновья, за исключением Марка, который учился четыре зимы, т.е. окончил четыре класса и по тем временам считался довольно грамотным человеком. К нему люди с окрестных хуторов обращались с различными просьбами о написании заявлений, прошений и других бумаг. Марко был начитанным и очень боговерующим, он постоянно читал и проповедовал Евангелие — ранние христианские писания, рассказывающие о легендарной жизни Иисуса Христа и его учении.
Благодаря наличию вокруг хутора строительного леса (сосен, берёз, елей и лиственниц) дед со своими сыновьями быстро возвели дом и надворные хозяйственные постройки и занялись хлебопашеством (земледелием): сеяли и выращивали рожь (жито), пшеницу, ячмень, овёс, просо, гречиху, картофель, лён, коноплю и все необходимые огородные культуры: капусту, огурцы, лук, чеснок, морковь, брюкву, редьку и другие, ведя, по сути, натуральное хозяйство.
Изо льна и конопли делали пеньку (ПЕНЬКА, грубое лубяное волокно, полученное из стеблей конопли. Из пеньки делают канаты, веревки, шпагат и т. п.), пряли пряжу, ткали на самодельных станках (верстаках) ткани и из этих полотен шили нательное бельё и верхнюю одежду, рубашки, брюки и т. д.
Из шкур крупного рогатого скота выделывали кожи и шили сапоги, ботинки, бродни, чИрки. Шить всё это (сапожничать) умел дед Дмитрий и дядя Пимен. Из шкур овец выделывали овчины, из коих шили шубы, полушубки, рукавицы. Из овечьей шерсти катали (валяли) валенки (катанки), а также пряли пряжу, из которой вязали чулки, носки, рукавицы, кофты и ткали ткань для пошива необходимых шерстяных изделий.
Хлеб выпекали в основном из ржаной муки, т.к. большУю часть земли засевали рожью озимой, которая давала в условиях Сибири более высокие и устойчивые урожаи, нежели яровая пшеница.
Занимались и скотоводством, т.к. этому способствовало наличие сенокосных угодий, лугов, лесных полян, лощин и долин, простирающихся между холмами, довольно высокими с пологими и очень крутыми скатами, являющимися отрогами Саянских гор. Выращивали крупный рогатый скот (коров, бычков), овец, свиней, гусей, кур.
Землю обрабатывали на лошадях, пахали конными однолемеховыми плугами, рыхлили деревянными (позже металлическими) боронами. Умело пользовались севооборотами и, давая возможность земле «отдохнуть» и улучшить структуру почвы, применяли двух — и трёх — рядные пАры. При двухрядных парах первый раз вспахивали пашню глубиной 10—12 см, второй раз — до 20 см и более. При трёхрядных парах первый раз пашню вспахивали глубиной 8—10 см, второй раз — 12—15 см, третий раз — 20 см и глубже.
Наш хутор начал быстро расти, т.к. первым в 1910 году женился дядя Касьян на белоруске Аксинье из деревни Петровско-Иланского района, затем женился в 1913 году дядя Пимон на украинке Ефросинье из деревни Богомолово (позднее её назвали Покровка №3). Сначала жили все вместе, у дедушки Дмитрия одной семьёй, в одной хате (избе). Обе первые снохи, и Аксинья, и Ефросинья оказались женщинами ограниченными в своих мыслях, суждениях, без хозяйственной струнки и к тому же ещё ленивы и неряшливы. Бабушка Александра была очень волевая, требовательно строгая и, заставляла их трудиться и шевелиться лучше, шустрее. Прибегала по отношению к ним даже к палке, короче говоря, «лупила» их. Вскоре общими усилиями был построен дом дяде Касьяну, затем — Пимену, но дальнейшему расширению хутора Баланчуков помешала первая мировая война 1914—18 г. г. Были призваны в действующую армию (на фронт) дяди: Касьян, Пимен, Василий и Марко. Дяди Василий и Марко оказались в плену у немцев и в течение шести лет гнули спину у них, вернувшись из плена лишь в 1922 году. Дядя Василий вскоре умер, а Марко женился на вдове белоруске Софии (Зосе) Ильиничне Терещенко, у которой уже был 6-летний сын Анисим. Тётя Зося была очень хозяйственной, трудолюбивой, расчётливой и умной женщиной. Живя с д. Марком, она родила двух дочерей: Лену (1923 г.р.), Надю (1926 г.р.) и двух сыновей: Андрея (1929 г.р.) и Николая (1931 г.р.).
У д. Касьяна было четыре сына: Василий (1911 г.р.), Виктор (1919 г.р.), Михаил (1923 г.р.), Григорий (1926 г.р.) и две дочери: Евдокия (1928 г.р.) и Степанида (1930 г.р.).
У дяди Пимена была одна дочь Матрёна (1915 г.р.) (в последующем моя няня) и три сына: Николай (1919 г.р.), Иван (1922 г.р.) и Александр (1921 г.р.) (дату надо уточнить — скорее 1931).
Отец мой Фёдор Дмитриевич женился в 1918 году на землячке своей Чушенко Пелагее Мироновне, родившейся в 1900 году в деревне Рогизна Немировского р-на Винницкой области (губернии).
Мама была в семье деда Чушенко Мирона самой младшей. Кроме неё был старший брат дядя Саша (1884 г.р.) и две сестры: т. Оля (1885 г.р.) и т. Маланка (1895 г.р.). Мама вместе со своим отцом Мироном в 1914 году, за два месяца до начала первой мировой войны, поехали в гости (на разведку для дальнейшего жития-бытия) в Сибирь, к дяде Саше, который ранее переселился туда со своей семьёй в деревню Кольцово Абанского р-на Красноярского края. Мама осталась жить в Сибири у д. Саши, а дедушка Мирон уехал на Украину, за семьёй, но бабушка не пожелала ехать в Сибирь, якобы по той причине, что дедушка Мирон очень любил выпить и пил порою не в меру. Затем началась война и мама так и «застряла» в Сибири у своего братика Саши. Тут её и нашёл батя Фёдор.
По рассказам мамы батя «йиздыв по дэревням и шукав гарну и работящу нэвисту-жинку и нашов такы». Мама была до работы как машина, делала всё очень быстро и много, работа в её руках спорилась и кипела. Поженились они осенью 1918 года.
Дядя Саша Чушенко был по тем временам грамотным человеком и все жители деревни Кольцово обращались к нему с различными прошениями в разрешении своих житейских проблем, в написании заявлений, обращений к местным властям и т. д. Дядя Саша принял свершившуюся революцию (1917 года) отрицательно и к большевикам (красным) относился негативно, за что вскоре был расстрелян, в т.ч. и за активную поддержку «белых».
Мама была трудолюбивой и очень рачительной хозяйкой и вела своё единоличное хозяйство умело, умно и расчётливо. Всё она скрупулезно рассчитывала: сколько, например, надо оставить в зиму овец, крупного рогатого скота, свиней, кур, гусей, исходя из имеющегося в наличии корма: сена, картофеля, зерна и т. д.
Батя работал как вол, но делал всё в отличие от мамы слишком медленно. Он был спокойный и добрый. Мама же была очень энергичная и слишком активная, быстрая, торопливая и по своему характеру очень невыдержанная, взрывная и давала нам всем «жару» направо и налево. Но была она очень отходчива, признавала свою вину и неправоту и относилась к тому. Кого незаслуженно наказывала очень трогательно, душевно и любовно, зачастую со слезами на глазах.
Говоря о характерах мамы и бати можно применить известную поговорку: «Нашла коса на камень». Но надо жить, коли сошлись и жизнь пошла, и пошла с самого начала не совсем гладко. В 1919 году родилась первая дочка, которую назвали Дусей, и родилась с дефектом ног: она не могла ходить и, несмотря на неоднократно принимаемые меры по её лечению, умерла в семилетнем возрасте. В 1921 году родился второй ребёнок — сын Саша, который прожил всего полтора годика и умер от сильного простудного заболевания. 23 декабря 1923 года родилась дочь, которую назвали Нюрой (Анной). Она прожила 74 года и умерла 9 декабря 1997 года.
25 октября 1926 года родился я, нарекли меня Алексеем, окрестили в церкви в селе Устьянск. Крестным моим был Волчок Егор Васильевич, крестной — Кислощей Анастасия Ильинична.
19 сентября 1928 года родилась дочь Лена;
14 апреля 1930 года — дочь Катя;
5 сентября 1932 года — сын Ваня;
10 мая 1935 года — дочь Люба;
13 июля 1937 года — сын Филя;
22 февраля 1940 года — дочь Галя.
Всего, таким образом, нас было у мамы с батей 10 детей, в т.ч. шесть дочерей и четыре сына. Такую ораву надо было содержать, надо было растить, воспитывать, кормить, одевать, обувать, учить, доводить до ума-разума, делать всех людьми, человеками. И для того, чтобы всё это делать сделать, естественно со стороны мамы и бати потребовался титанический, неимоверно и непомерно тяжкий повседневный многолетний труд, труд, совершаемый днём и ночью, труд, равный героическому подвигу.
У отца и мамы было достаточно распашной земли и сенокосных угодий, которые позволяли, благодаря их титаническому труду содержать большое хозяйство. К началу коллективизации сельского хозяйства (организации колхозов) у нас в единоличном хозяйстве было три лошади, из коих две — рабочих, очень добрых, крепких, как их крестьяне называли — двужильных лошадок: серая кобылица и карий (чёрный, как жук) мерин и один молодой, красивый, тёмно-серый в белых «яблоках» жеребец (сын серой кобылицы), которым батя гордился и на нём они с мамой по великим праздникам (Рождество Христово, Пасха, Троица и т.д.), ездили в гости к родным (тёте Матрёне в д. Покровка №3, тёте Марине в деревню Михайловка, дяде Грише Ковалю — двоюродному брату мамы в г. Канск и к друзьям, а также использовали этого красавца для выезда на базар и другие мероприятия, не связанные с сельскохозяйственным производством.
В хозяйстве было также две коровы и полдюжины двухгодовалых, годовалых и сеголеток телят (бычков и тёлок), около полусотни овец, десяток свиней, по полсотни гусей и кур. Сколько времени требовалось, сил и труда, чтобы содержать такое большое количество скота и птиц, учитывая, что в их хозяйстве не было никакой механизации, никаких машин (жаток, сенокосилок, молотилок). Всё приходилось делать вручную: сено косить косой, рожь, пшеницу и другие культуры жать серпом, пахать землю однолемешным конным плугом «Красный пахарь» (хорошо ещё, что не сохой), боронить пашню деревянной бороной, молотить хлеб «цепом», а не молотилкой, ибо на всю деревню Баланчук была одна-единственная молотилка «трещётка», как её называли крестьяне, четырёхконка (четыре коня могли приводить её в движение), принадлежащая богатому хозяину Кислощею Фёдору Дмитриевичу, хозяйкой, женой которого была работящая, трудолюбивая, умная и рачительная моя крёстная Анастасия Ильинична.
«Цеп» представлял собою очень простое, незамысловатое изделие: к берёзовому шесту толщиной (диаметром) примерно 4 см и длиной около полутора метров прикреплялась с помощью двадцатисантиметровой цепи (цеплялась) берёзовая палка-наконечник толщиною примерно 5 см и длиною 40—50 см. Вот этим приспособлением, «цепом», с большого размаха, с большим усилием били по колосьям снопа пшеницы, ржи и т. д. и таким примитивным способом обмолачивали хлеб на зерно.
Одновременно, (параллельно) с выполнением большущего объёма сельскохозяйственных работ в поле и огороде приходилось очень много делать, работать по домашним делам, домоводству: заготавливать дрова, пилить их, колоть и укладывать на длинную, суровую, морозную сибирскую зиму, кормить и поить скотину и птиц, убирать навоз, стелить подстилку, прясть пряжу, ткать вручную ткань на «верстаках» (станках), шить, латать, стирать, мыть, готовить на такую большую семью кушать и т. д. Вся эта забота-работа ложилась на отца и в большей степени на маму.
Приходилось нам с Нюрой, как старшим детям в семье помогать маме и бате по мере возможности в выполнении этого большого объёма дел и работ. Более того, нам мамой вменялось в обязанность конкретно выполнять ту или иную работу и нести за это определённую ответственность. Например, когда мама с батей работали в поле, Нюра отвечала за всё в доме, прежде всего за младших сестёр и братьев, чтобы они были накормлены, присмотрены, целы и невредимы. Я нёс ответственность за двор и всю живность в нём, чтобы вся скотина после пастьбы в поле была встречена, найдена и загнана во двор, то же самое касалось и гусей, за которых я особенно боялся, ибо у нас за огородами была болотистая местность с мочажинами и кочками, куда нередко гусыни заводили на кормёжку своих гусят и иногда, бывало, хотя и очень редко, гусёнок, перебираясь с кочки на кочку, падал, перевёртывался кверху брюхом между кочками и в мочажине захлёбывался, погибал и вечером я недосчитывался этого гусёнка. Естественно я очень переживал эту утрату, в ожидании от мамы «бани», то бишь большого, если не сказать точнее — сурового наказания. То же самое следовало, если не досмотришь вездесущих куриц, которые только им известными путями пробирались в огород и делали там своё мерзкое дело: разгребали кусты картофеля, расклёвывали огурцы, капусту и проделывали ещё кое-что недоброе.
В нашем с Нюрой деле некоторую помощь оказывал дедушка Дмитрий Анисимович, осуществляя в основном некий контроль, либо надзор за нашими действиями.
Дедушка был небольшого, ниже среднего роста, худенький, хрупкого телосложения старичок. Но был он очень строгий, требовательный и принципиальный.
Где-то до 1930 года наша семья жила вместе с дедушкой
и бабушкой Александрой, которую я не помню, она рано умерла. Тут же жил и младший брат бати д. Ваня, который воевал в гражданскую войну с Колчаком и в 1920 году под Иркутском был тяжело ранен. Пуля пробила ему лёгкие и вышла в правую руку чуть ниже плеча. Бой был очень тяжёлый, продолжался несколько часов в трескучий мороз, в результате чего началась гангрена правой руки, которую ему ампутировали и всю жизнь свою д. Ваня прожил с одной левой рукой, а от правой у самого плеча осталась одна култышка, выполнявшая одну-единственную функцию: левой рукой дядя Ваня клал под неё коробку спичек, прижимал её, доставал спичку и зажигал. В 1928 или 1929 году с ним с Украины прибыла в гости родная племянница мамы Евдокия — дочь старшей сестры мамы — тёти Оли. Она была уже взрослая девушка, очень хорошо играла на гитаре и пела песни, и у неё с дядей Ваней завязался любовный роман. Каких только мер ни принимала мама: и уговаривала, и отговаривала её и даже «лупила», чтобы она уезжала обратно на Украину. Говорила ей: «Нащо вин тоби надо, бызрукий, рыжий?», ничто не помогло и не подействовало. Дуся говорила и твердила одно: «Тёточка, я його лЮблю, и без його нэ можу, я за його пиду замуж». Они поженились и мы по дяде Ване называли её тётей Дусей, а мама нас одёргивала и бранилась: «Яка вона вам тётка, вона ваша сэстра!». Первой родилась у них дочь, которую они назвали Зиной, а при вторых родах в 1932 году Дуся умерла и дядя Ваня овдовел, но вскоре женился на уже немолодой деве Анне Ефимовне, которая нарожала ему четыре дочери и три сына.
При ведении единоличного хозяйства дяде Ване одному приходилось очень трудно и я, будучи ещё малым, под присмотром дедушки помогал даже пахать и боронить пашню.
К 1930 году батя с помощью братьев старших построил добротный, большой пятистенный дом около 80 квадратных метров с семью окнами, из коих пять выходили на юг, а два других на восток и запад, так что всегда в нашем доме светило солнышко с утра до вечера. Дом был просторный, высокий. От пола до потолка около трёх метров, так что, несмотря на нашу многочисленную семью, нам всем хватало места.
Также был построен добротный амбар для хранения зерна и других продуктов и вещей и надворные постройки (хлева, сараи) для крупного рогатого скота, овец, свиней и птиц.
Жизнь пошла в гору, хозяйство бати и мамы расширялось и укреплялось, но… когда началась коллективизация сельского хозяйства, отец категорически отказался вступать в колхоз, за что его дважды подвергли дополнительному, так называемому «твёрдому» заданию по сверхплановой сдаче зерна государству.
Первое твёрдое задание было выполнено полностью, а второе отец выполнять отказался, ссылаясь на то, что уже нет зерна, чтобы его выполнить и что у нас большая семья, которую надо чем-то кормить, содержать.
В октябре 1932 года всё хозяйство нашей семьи было описано и местной властью было принято решение конфисковать всё имеющееся у нас зерно. Для этого была создана специальная комиссия из представителей местной власти и понятых из нашей деревни, одним из которых, как мне помнится, был Кочубей Кузьма Акимович, которого мама попросила, чтобы он, выгребая зерно из сусеков, часть зерна подгребал под широкую плаху (доску), проходящую горизонтально вдоль сусеков на протяжении всей длины амбара и, чтобы таким образом эта часть «упрятанного» им зерна осталась нам на жизнь, на пропитание. Надо отдать должное доброте Кузьмы Акимовича, который выполнил просьбу мамы, благодаря чему изрядное количество зерна осталось в амбаре как бы спрятанным, не конфискованным.
Кроме этого мама послала меня и моего двоюродного брата Федю Якименко в амбар, чтобы мы там плакали и просили комиссию оставить нам зерно для пропитания, на что последовала со стороны членов комиссии отрицательная реакция и все мешки с выгребленным из сусеков амбара зерном начали грузить на специально подготовленные для этой цели подводы. Мама в это время стояла возле амбара, держала на руках маленького в пелёнках Ваню (ему было чуть больше месяца), не плакала, а рыдала и в порыве гнева и большого стресса, перекинула Ваню с одной руки на другую, схватила его обеими руками за ножки, замахнувшись им как поленом, пошла в «атаку» на председателя сельского совета Мацюка, кажется, если мне не изменяет моя детская младенческая память, но осуществить удар кто-то из присутствующих маме помешал и, как мне помнится, тётя Матрёна выхватила из рук мамы Ваню, а батя, взяв маму под руки, повёл её бесчувственную и обессилевшую в избу.
Кроме того зерна, которое было оставлено Кочубеем К. А. под широкой плахой в сусеках амбара, батя с мамой накануне конфискации много мешков с зерном ночью спрятали в подполье между полом, который лежал на очень толстых лиственных брёвнах, и землёй. Для этой цели батя прорыл под этим бревном отверстие (дыру), через которое он проталкивал мешки с зерном под пол, а я, сколько имел силёнок «укатывал» эти мешки ногами и руками. После этой операции отверстие снова было заделано, хлеб был упрятан надёжно.
Если у нас, как у крестьян-середняков, было конфисковано только зерно, то у рядом живущего с нами Кислощея Фёдора Дмитриевича было описано и конфисковано всё имущество, включая зерно, вся живность (скотина, лошади, птицы), надворные постройки и дом добротный, в котором в последствии была школа. То есть он был признан кулаком и раскулачен. Старший его сын Кислощей Егор со своей женой Натальей был сослан куда-то на Дальний Восток, где жена Наталья умерла, а средний сын Василий был арестован и осуждён на один год с содержанием в трудовой колонии за, якобы, намерение ударить металлическим прутом председателя местной власти, осуществлявшего раскулачивание.
В колхоз вступали в первую очередь бедняки, которые были бедняками потому, что были либо лодыри, либо бестолковы и бездарны. В нашей деревне Баланчук первыми вступили в колхоз мой крёстный Волчёк Егор Васильевич, Зинько Андрей и Дмитрий, братья Пендо Антон и Владимир, мои дяди Баланчуки Касьян, Пимон и Иван. Дядя Марк тоже категорически отказался вступать в колхоз и уехал в город Иланский, устроившись там на работу на железнодорожной станции. На тех, кто не хотел вступать в колхоз, а это были крепкие хозяева-середняки, оказывался сильный нажим и запугивание. Помню, как-то вечером пришёл к нам Егор Василевич Волчёк и начал агитировать маму вступить в колхоз (батя где-то отсутствовал: ездил за сеном или дровами), и говорит ей: «Кума, вступайте в колхоз, иначе вас сошлют куда-нибудь на Дальний Восток, как Кислощея Егора и Майорова Ивана, и как вы будете скитаться и жить там, ведь у вас пять детей». После упорства и раздумий мама согласилась и подписала заявление, написанное кумом Егором Васильевичем о вступлении в колхоз, председателем которого был избран Егор Васильевич Волчёк.
По прибытии домой, батя был недоволен решением мамы, долго упирался и говорил маме: «Ты бачышь хто идэ в колхоз, линтяи и лодаругы и я на их робыты нэ буду». Но потом сдался, куда ему бедолаге было податься от своей жены, деток, дома, построенного своими руками, своим горбом.
В колхозе батю, как доброго крепкого хозяина, имевшего хорошее хозяйство и добрых, сытых, крепких лошадей, поставили (назначили) конюхом. Правда карого мерина и красавца-жеребца батя продал. А в колхоз сдал только одну сильную, двужильную, стройную серую кобылицу, на которой обычно вывозили что-то тяжёлое, непосильное для других лошадок. Много, очень много на ней было сделано добрых дел и все мы, особенно батя и я, были в неё влюблены и старались её любыми путями и способами оберегать, жалеть. А конец её жизни оказался трагическим: будучи на пастбище со всем табуном колхозных лошадей, она легла и начала «кататься» рядом с горящим торфяным грунтом, и, закатившись в это жаркое пекло, сильно обожгла большую часть кожи и вскоре скончалась.
ШКОЛА
В нашей деревне Баланчук насчитывалось около 30 домов, школы не было, а в д. Романовка, в полтора-два раза большей по числу дворов, находящейся от нашей деревни в трёх километрах (см. карту выше), школу открыли только в 1934 году. Вот туда в этом же году я пошёл учиться в первый класс. Вместе со мной пошла учиться в первый класс и моя сестра Нюра, которой было уже около одиннадцати лет, а также двоюродные братья Баланчуки Гриша, Миша, Виктор, Ваня, Николай и другие ребята-односельчане, которым к тому времени исполнилось по десять-шестнадцать лет.
На первых порах учёбы мы, школьники, встретились с большими трудностями: не хватало букварей, учебников, школьных тетрадей. Все мы не знали азбуки, которой научила меня мама (она только азбуку и знала), а я учил Нюру. Писать в отсутствии тетрадей приходилось на любых, попавших под руку листах, вырванных из старых книг.
Уроки приходилось готовить в зимнее время при свете лампы-коптилки керосиновой (без стекла), а при отсутствии керосина — при свете лучины.
Первой моей учительницей была Карабарина Нина Парфёновна, которая через некоторое время вышла замуж за председателя колхоза Губского Владимира Фомича и вскоре ушла в декретный отпуск, о чём мы очень сожалели, т.к. учительница она была хорошая.
Во втором классе учителем был Савин Иван Иванович, очень строгий, даже можно сказать без преувеличения, жестокий: бил учеников линейкой обычно по голове и трепал за уши. Все ученики его боялись и не любили.
В третьем и четвёртом классах нас учил Петров Геннадий Иванович, очень красивый брюнет, симпатичный, привлекательный и добрый человек. Я его очень любил и преклонялся перед ним.
В 1936 году открылась школа и в нашей д. Баланчук и называлась Баланчукская начальная школа, в которой учительницей была Довженко Анастасия Ивановна, землячка Геннадия Ивановича Петрова, они были из районного центра, села Абан, где вместе учились, закончили по 10 классов и стали учителями начальной школы.
В первый год открытия в нашей деревне школы, в ней учились ученики только 1-го и 2-го классов, но т.к. я к этому времени уже перешёл в третий класс, то продолжал ходить в школу на Романовку, 4-й класс которой я закончил в 1938 году с одними отличными оценками. Сестра Нюра закончила всего два класса и не стала учиться дальше. Т.к маме одной было очень трудно работать, содержать хозяйство, рожать, растить и воспитывать детей, то Нюра стала ей помогать во всей её нелёгких делах.
Несмотря на трудности, мама решила, что я должен продолжать учёбу в пятом классе в селе Устьянске, что в 15 км от нашей деревни Баланчук (см. карту выше).
Я был очень рад и благодарен маме за такое её правильное, мудрое решение, т.к. сам очень хотел учиться. Учась в пятом классе. Я «квартировал» у старого знакомого моих родителей Волчка Михаила Петровича, бригадира полеводческой бригады колхоза «Родина», очень порядочного, доброго, принципиального и требовательного человека, которого я называл дядей Мишей. Жена его Евдокия Никифоровна, работала в колхозе дояркой, была хорошей, заботливой хозяйкой, доброй, любящей мамой и женой.
Мы с Николаем Пендо, дальним родственником дяди Миши, находясь у них на квартире, называли Евдокию Никифоровну тётей Дусей. У них было трое детей: дочь Шура (моя ровесница), сын Гоша и дочь Полинка. Все они были школьниками 1—5 классов. И вот такая семья из семи человек, жила, ютилась и училась в избе из одной комнаты и маленькой кухни-закутка.
Не помню, сколько родители платили Михаилу Петровичу за моё проживание или вообще ничего не платили. Директором нашей неполной средней школы (НСШ — семилетки) был Николаев Алексей Никифорович, очень симпатичный, красивый брюнет с очень умной головой с тёмными кудрями. Преподавал он у нас математику.
Во время Великой Отечественной войны 1941—1945 г.г. был на фронте. После войны в Устьянске уже была десятилетняя школа и Алексей Никифорович, по неизвестным мне причинам не стал работать в школе, и был избран председателем Устьянского сельского совета.
Литературу, русский и немецкий языки преподавала очаровательная Лидия Сергеевна Мичурина, а её муж, добрейший, милейший Николай Васильевич Чуранов вёл естествознание, химию и физику. Во время войны он погиб на фронте в действующей армии.
О других, посредственных преподавателях я писать не буду, могу лишь сказать, что всех их я очень уважал, ценил их труд, подражал им и в своих помыслах, задумках хотел быть и уже видел себя учителем. Всё это побуждало во мне стремление к широким, глубоким познаниям по всем дисциплинам (предметам), которые были для меня все в равной степени важными и нужными, не было у меня предметов нелюбимых.
К воскресенью мы с Николаем Пендо отправлялись из Устьянска в пятнадцатикилометровый путь домой, в родную деревню Баланчук, чтобы набрать и принести продуктов на следующую неделю. Зимой в сильные морозы или в ненастную погоду мы не ходили домой, а продукты привозили родители. Пятый класс я закончил отличником, и батя с мамой купили мне русскую тульскую гармонь за это, чему я был очень рад и
В летние каникулы, после окончания пятого класса я работал в колхозе, пахал на двух лошадках пАры, зябь, затем боронил пашню. Лошадки были у меня сильные, выносливые и при норме вспахать за день 0,75 га, я перевыполнял эту норму до 1 гектара и более. Один гектар равен по площади 100х100 м.
Я подсчитывал длину пути, пройденную пахарем при вспашке одного гектара, она равна примерно 53—56 км в зависимости от длины участка пашни. При короткой протяжённости участка проделывается общая длина пути бОльшая, т.к. приходится затрачивать больше времени и пути на большее число поворотов в начале и конце участка пашни. За три летних месяца я зарабатывал около 150 трудодней. Общая норма по уставу сельхозартели (колхоза) выработки трудодней для взрослого колхозника была установлена в количестве 220 трудодней в год.
К концу летних каникул за успешную работу по вспашке и боронованию паров и зяби колхоз наградил меня костюмом, чему я был очень рад и мама с батей тоже.
Во время учёбы в 6 и 7 классах я квартировал вместе с Николаем Борейко у бабушки МаскалИхи (так её именовали в Устьянске), а точнее у Чепагузовой Екатерины Семёновны, за что платили ей 5 рублей в месяц. Ну и нам с Николаем вменялось в обязанность пилить и колоть дрова, возить на санках с колхозных полей солому для коровы, убирать во дворе и сарае, носить с реки Усолки воду. Бабушка Екатерина Семёновна за наш труд и усердие потчевала нас молочком. Отрицательной чертой её было то, что она курила и нюхала табак. Табак сеяла и выращивала в своём огороде и осенью приглашала меня помогать ей убирать этот табак, сушить, рубить, просеивать его и даже пробовать (курить и нюхать).
Любила она и выпить. Однажды (я в 6-м классе учился) подвыпивши, она у меня спрашивает: «Алёха, ты знаешь кто такая Маскалиха?» и сама тут же отвечает: «Катя Чепагузова, 72 года на свете прожила, 12 детей нажила без мужа, вот кто такая Маскалиха!» Вот такая была эта бабушка, у которой я квартировал два года.
В свободное от занятий время мы занимались в различных кружках: изучали оружие, противогазы, санитарное дело, учились стрелять, занимались гимнастикой, лёгкой атлетикой. В зимнее время ходили на лыжах, на пруду катались на коньках.
В субботу мы, как правило, отправлялись с Николаем Борейко домой в свою родную деревеньку Баланчук за продуктами и чтобы увидеть своих родных маму, батю, сестрёнок и братьев, поговорить, пообщаться с ними. В воскресенье мы возвращались с продуктами питания на неделю в Устьянск либо пешком (зимой — на лыжах), либо нас на лошадке привозил батя или Кирилл Степанович Борейко (отец Николая), оба они в это время работали в колхозе конюхами, поэтому проблем с лошадками не было.
После окончания 6-го класса я в летние каникулы всё лето продолжал работать в колхозе, выполняя ту же работу: пахал и боронил пары и зябь.
Учился я всё время в первую смену в очень сильном, сплочённом классе 5А, затем 6А и 7А. Классным руководителем у нас всё время была наша очаровательная, красавица и умница Лидия Сергеевна Мичурина. В нашем классе было три «круглых» отличника: Витя Плешков, Коля Котляров и я. Оба они были моими верными друзьями и оба погибли в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Хорошо учились и успевали Коля Борейко, Паша Молчанов, Ваня Могилёв, Ира Окладникова (все трое воспитанники детского дома).
Накануне войны чувствовали запах пороха не только взрослые, но и мы, ученики. Шла всесторонняя подготовка к отпору агрессору. Она осуществлялась и в школе по линии общества ОСАВИАХИМ, в последствии — ДОСААФ. Мы учились в школе стрелять не только из малокалиберной винтовки, но и из боевой, изучали противогаз и правила пользования им, учились оказывать первую медицинскую помощь раненым и выносить их с поля боя. В то время были учреждены нагрудные знаки БГТО (Будь Готов к Труду и Обороне!), ГСО (Готов к Санитарной Обороне), ЮВС (Юный Ворошиловский Стрелок), ВС (Ворошиловский Стрелок) и другие, которыми награждали слушателей соответствующих кружков, успешно освоивших программу этих кружков. Этими знаками был награждён и я и носил их с гордостью.
Примерно за месяц-полтора до начала войны начался срочный призыв на переподготовку всех взрослых мужчин, имевших ранее какие-либо отклонения в состоянии здоровья и, следовательно — отсрочку от призыва в армию. Так, 28 мая 1941 года из нашей деревеньки были призваны на трёхмесячные сборы в лагеря воинских частей Забайкальского военного округа три человека, в том числе мой двоюродный брат Баланчук Василий Касьянович, 1912 года рождения, который страдал тяжёлой болезнью, называемой эпилепсией, счетовод колхоза Сабатович Егор Павлович, 1911 года рождения, страдавший сильной близорукостью и Безух Иван Васильевич, имевший тоже какие-то отклонения в состоянии здоровья и не служивший ранее в армии.
27 мая 1941 года меня вызвал в контору председатель колхоза Васильев Иван Васильевич и предложил принять от Сабатовича Егора Павловича дела и исполнять обязанности счетовода колхоза им. Куйбышева, т.к. в нашей деревне я был самый грамотный человек. Я отказывался, мотивируя это тем, что мне необходимо ещё сдать последний экзамен по географии за 7-й класс и готовиться к поступлению в Канское педагогическое училище. Но доводы старших оказались сильнее, и я уступил им, став в свои 15 лет счетоводом колхоза.
Седьмой класс я закончил с одними пятёрками, был награждён похвальной грамотой, дающей в то время право поступления в любое среднее учебное заведение без вступительных экзаменов. Так, 18 июня 1941 года я без экзаменов поступил в Канское педагогическое училище, а через четыре дня, 22 июня началась Великая Отечественная война, которая не позволила мне учиться, т.к. батя был мобилизован в армию, и надо было мне помогать маме поднимать кучу маленьких деток, моих братьев и сестёр, самой младшей из которых, Гале, был всего один год и четыре месяца, брату Филе — 4 года, сестре Любе — 6 лет и так ещё трое на два года старше один другого.
Вот мы со старшей сестрой Нюрой и помогали маме, как могли во всех её нелёгких делах и я продолжал работать счетоводом колхоза до призыва меня в армию, т.е. до ноября 1943 года, а счетовод бывший Егор Павлович, мой двоюродный брат Василий и Безух Иван вместо трёхмесячных сборов, прошли обучение всего 2 месяца и в июле 1941 года были направлены на фронт и все трое погибли.
Кроме работы счетоводом я был заправщиком тракторов (подвозил керосин, масло, воду), за что получал гарантированную оплату труда: 3 кг зерна за один трудодень. Начислялось мне за работу счетоводом 1,5 трудодня и за заправщика тракторов — 0,75 трудодня за каждый день работы.
С началом войны все мужчины нашей деревни, достигшие 45 лет и младше (до 21 года), годные к службе в армии, были мобилизованы, направлены в запасные воинские части и после короткой ускоренной подготовки направлены в действующую армию, а старше 45 лет и до 50-ти — в строительные отряды для строительства военных заводов и монтажа эвакуированных из западных районов страны военных предприятий.
В колхозе остались женщины, старики и дети. Мобилизованы были также и лошади (более 50%).
Из-за нехватки рабочей силы и лошадей приходилось женщинам и детям работать за двоих-троих, ибо страна требовала для фронта хлеб, продукты животноводства и сельскохозяйственное сырьё.
Сеять, растить зерновые, картофель и овощи, а также убирать урожай, заготавливать корм скоту приходилось в основном вручную, косой и серпом. Свои огороды колхозники копали преимущественно лопатами, редко вспахивали плугом, который тащила корова, ибо лошадок было очень мало. Трудно, тяжко было всем и на фронте и в тылу. Но люди не считались ни с какими трудностями и лишениями и работали, не покладая рук день и ночь под лозунгом: «Всё для фронта, всё для Победы!».
Мне приходилось, кроме работы счетоводом и заправщиком тракторов выполнять и многие другие работы: весной я с Кириллом Степановичем Борейко сеял вручную все зерновые- яровые: пшеницу, ячмень, овёс, просо, гречиху, осенью — озимую рожь с Кислощеем Василием Федоровичем. Это очень трудная, утомительная, а вернее сказать изнурительная работа, которая производится таким образом: сшивной конец верхней части мешка связывается в один из углов низа (дна) мешка и в этот «полумешок» засыпается 20—25 кг зерна, полумешок надевается на правое плечо так, чтобы тяжесть мешка с зерном находилась спереди слева у левого паха, левой рукой берёшь за верхнюю часть мешка, как бы открывая доступ к зерну, а правой берёшь из мешка как можно больше зерна, отводишь руку до отказа назад, затем, с быстрым и резким размахом руки справа налево вперёд и одновременным разворотом и раскрытием ладони (пальцев) рассеиваешь зерно примерно по ширине до трёх метров; идёшь по неборонованной пашне медленным полушагом, с совершением которого всякий раз производишь очередную «операцию» правой рукой.
Мешки с семенным зерном обычно располагаются у обоих концов пашни, чтобы меньше насыпать зерна для рассеивания. И вот таким образом за день насеешься так. Что ноги уже не хотят двигаться, а правая рука наливается кровью так, что становится «свинцовой», т.е. тяжёлой, как свинец.
В конце трудового дня устаёшь так, что и ужинать не хочется и заваливаешься в постель, спишь как убитый.
Летом в сенокосную и уборочную страду в хорошую погоду помогал колхозникам в заготовке кормов и уборке урожая.
Много дел было и в своём личном хозяйстве: весной — посадка огорода, летом — заготовка кормов для скота, осенью — уборка урожая, заготовка дров, зимой — катание (валяние) валенок (кАтанок), чему я научился осенью 1941 года у Кислощея Василия Фёдоровича за один месяц учёбы и впервые скатал (свалял) сам валеночки для маленькой тогда, полуторагодовалой сестрёнки Гали. Изготовил необходимый инструментарий, оборудование и катал валенки для всей своей семьи и многочисленных родственников: дядей, тётей, братьев и сестёр. Помогал мне в работе один двоюродный брат Гриша.
В то суровое военное время было много различных налогов: подоходный и военный — деньгами, а также натурой надо было сдавать мясо, масло, молоко, шерсть, яйца, кожу и овчины животных. Строго запрещалось, например, осмаливать после убоя туши свиней; кожа должна быть снята и сдана государству. Хлеба колхозникам разрешалось выдавать всего 10% от сданного государству зерна. При невыполнении или нарушении данного закона виновные привлекались к строгой уголовной ответственности. Суровое военное время порождало естественно и суровые законы.
Несмотря на большие трудности, связанные с непомерно тяжким трудом, легшим на ещё неокрепшие плечики подрастающих мальчиков и девочек, недоедание и недосыпание, получение похоронок на погибших и пропавших без вести отцов, братьев, женихов, мужей, мы находили время на отдых, развлечения, которые проводили на так называемых «вечеринках», на которые приходила вся или почти вся молодёжь деревни или даже нескольких соседних деревень: Романовки, Ивановки, Богомолово, Поскотоно, Налимово, т.к. девчат было много, а ребята были в армии или уже погибли.
«Вечёрки» проводились, как правило, в конторе колхоза, т.к. в деревнях никаких домов культуры (отдыха) не было. На этих вечёрках плясали различные старые увлекательные, групповые танцы, т.н. шестёрки, четверки, краковяк. Польки, вальсы ит. д. и пели песни, преимущественно частушки. Основным атрибутом и развлекательным инструментом такой вечёрки была незабвенная любимая гармонь и её исполнитель гармонист. А гармонь была у меня одного на всю деревню, а в Романовке больше по численности людей в два раза нашей деревни Баланчук, вообще не было гармони, и, бывало, так наработаешься за день, что, придя домой, сразу ложишься спать, а тут приходят девчата (чаще всех это были Маруся Осадчая, Люба Резник) и просят: «Алёша пришли романовцы или налимовцы, давай вставай и приходи с гармошкой на вечёрку, мы тебя ждём».
Приходилось вставать, превозмогая усталость идти и играть всем на гармонике до поздней ночи, а в летнее время, как правило — до утра или, как говорят до восхода солнца. И вот на одной из таких вечёрок, которая проходила в деревне Романовке в сентябре 1943 года и, на которой присутствовала молодёжь нашей деревни, Романовки и Поскотино, я, играя на гармошке, заметил одну, приглянувшуюся мне девушку из деревни Поскотино. После окончания какого-то танца, я отдал свою гармонь Володе Сенченко и пошёл на улицу перекурить, попросив перед этим Марусю Осадчую, чтобы она вывела на улицу эту приглянувшуюся мне поскотинскую девушку. Что было сделано и мы робко, сдержанно, как-то стеснительно, но, по-моему, очень охотно и тепло подали друг другу руки и познакомились: «Алексей» — «Нина». И вот с этой Ниной — Ниночкой — Нинусенькой мы прогуливались по улице деревни Романовки, наверное, часа два-три, пока нас не позвали (покричали) на вечёрку.
Мы с Ниной договорились, что вся молодёжь деревни Поскотино приедет к нам в следующую субботу, что было и сделано. Когда я пришёл под утро домой, мама уже встала и мне говорит: «Что-то ты сынок сёгодни дужэ вэсэлый, чы ны влюбывся в кОго?» Я ей ответил утвердительно и сказал, что она из деревни Поскотино и что в следующую субботу она приедет к нам со своей поскотинской молодёжью, приходите в контору на вечёрку и увидите её. «А як я ии узнаю?» — говорит мне мама, я ей сказал: «Та, что самая гарна (красива) — она самая Нина и есть».
Мама объявила всем своим кумушкам и моим тётям об этом и в субботу, когда приехали к нам «поскотинцы», все они пришли в контору, где была вечёрка. Мама села на скамейку рядом со мной (я играл на гармошке), а молодёжь танцевала, в т.ч. и Нина и говорит мне: «Нэ та вон сынок, шо в билой хусткы (платке) с кистямы?. Я, продолжая играть, утвердительно кивнул головой, а мама мне почти шёпотом тихо сказала: «Гарна сынок, красива, дОбра».
Я и Нина знали, что меня вот-вот скоро призовут в армию и хотели ещё несколько раз встретиться, но случилось это всего лишь ещё один раз в конце октября, когда выпал снег и Нина с немногими своими девчатами и одним лишь парнем, приехали к нам в деревню Баланчук, где мне Нина дала слово, что будет меня ждать после службы в армии и окончания войны. Я пообещал Нине приехать к 7 ноября 43 года в дер. Поскотино, что и было сделано, но, к великому моему сожалению и глубокому огорчению, встреча у нас не состоялась, т. к. Нина уехала на свадьбу своей двоюродной сестры в соседнюю деревню Кунгул, а 9 ноября 1943 года меня призвали в ряды РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии) и до февраля 1946 года мы с Ниной не виделись, а только вели регулярную постоянную переписку. Где-то в марте 1944 года Нина выслала мне свою фотографию, с которой я участвовал в боях и которая сохранилась до сих пор. Эта фотография, видимо, хранила и сохранила меня, спасла от немецких пуль, мин, снарядов и бомб.
Забегая намного вперёд в своих воспоминаниях, скажу с великой радостью, что в 1947 году, 10 августа мы с Ниной навсегда отдали друг другу свои сердца и прожили до золотой свадьбы, даже более — 51 год и 6 дней до дня смерти Нины — 16 августа 1998 года.
Служба в армии
ФРОНТ
9 ноября 1943 года, т.е. сразу после октябрьских праздников я был призван Абанским райвоенкоматом в ряды РККА. В этот же вместе со мной был призван в армию мой двоюродный брат Баланчук Григорий Касьянович. День 9 ноября 1943 года был холодный, шёл снег, дул северный пронизывающий ветер, мела сильная метель и вот в эту непогоду нас с Гришей провожали наши родные, близкие и друзья со слезами на глазах. С тяжёлым предчувствием, что эта непогода, метель унесёт нас навсегда.
Сопровождал нас отец на лошадке до Абанского райвоенкомата (30 км), а оттуда до г. Канска (60 км) Красноярского края, где нас зачислили (приписали) в 120-й запасной стрелковый полк Сибирского Военного округа. Это был очень большой полк, насчитывавший в своём составе около 5000 человек.
Располагались мы в сосновом бору в землянках повзводно, спали на двухъярусных нарах, на матрацах, набитых соломой.
Питались в двух больших столовых по, т.н. 3-й норме (тыловой). Не помню сейчас что и поскольку закладывалось каких продуктов в граммах, помню только, что хлеба полагалось 600 г на день. Первые блюда (суп, борщ) были очень жидкими, не «тёркинскими», где черпак стоял по стойке «смирно», а такими, где, как говорят; «Крупинка крупинку догоняет». Вторые блюда больше состояли из каких-либо каш, чаще всего из перловки и, как правило, без мяса, с какой-нибудь рыбой.
Из-за такой низкокалорийной пищи и недостатка витаминов многие из нас страдали цингой, поэтому при входе в столовую стояла бочка с хвойным настоем и каждый из нас, до принятия пищи, должен был в обязательном порядке выпить солдатскую кружку этого настоя, «приятно» пахнущего хвоей.
Занятия по боевой, физической и политической подготовке проводились в течение 8 часов в день, плюс два часа самоподготовки. Такого напряжения требовала военная обстановка.
Я был зачислен в миномётную роту наводчиком 82-х мм батальонного миномёта, Гриша — в роту ПТР (противотанковых ружей).
Занимался я с большим желанием, старанием и быстро в совершенстве овладел своей военной специальностью и после принятия военной присяги (1 января 1944 года) мне было присвоено воинское звание «ефрейтор» и я был назначен заместителем командира отделения.
Помимо своего специального оружия, в том числе и личного, мы настойчиво изучали и оружие немецкое — миномёты, пулемёты, автоматы, мины, гранаты. Напряжённо занимались тактической подготовкой, преимущественно в полевых условиях, тактико-специальной, огневой, строевой, физической подготовкой и другими видами обучения: противохимическая защита, средства связи и т. д.
Командиром роты нашей был молоденький, красивый, очень добрый лейтенант Пивоваров. Командиром взвода был фронтовик младший лейтенант Лаптев, который ежедневно проводил занятия по всем видам боевой подготовки и по политической подготовке. Особенно нам доставалось от него на занятиях по тактической подготовке, которые он старался проводить и проводил в условиях, приближённых к боевой обстановке.
Не с меньшим напряжением проводил он и занятия по огневой подготовке в поле по правилам стрельбы из миномёта с обязательной отрывкой и оборудованием окопов в условиях зимы и весенней распутицы. Было на этих занятиях и хорошее и нужное, но было и плохое, такое, без чего можно было и обойтись. Например весной, в апреле, когда снег уже растаял и образовались в котловинах и лощинах лужи, он на тактических и тактико-строевых занятиях при наступлении, при продвижении вперёд и достижении такой лужи обязательно давал вводную: «Противник открыл сильный ружейно-пулемётный огонь» и тут же следовала команда: «Ложись!».
Нам, конечно, приходилось беспрекословно выполнять эту команду, т.е. ложиться в лужу-воду… А сушить мокрую, сырую одежду в землянке негде и нечем. Тут, конечно, наш взводный в мыслях и сердцах наших получал много различных оценок и отзывов: и глупый, и олух, и дурак и т. д. А в остальном в общем и целом он был неплохим командиром взвода.
Командиром отделения был сержант Дзус с четырьмя классами образования, который проводил с нами занятия в основном по строевой и физической подготовке и по изучению материальной части оружия. По правилам стрельбы и ведению огня из миномёта занятия с отделением проводил я после назначения меня заместителем командира отделения.
В начале мая 1944 года, т.е после шестимесячного срока обучения нас «нарядили» в новое, как «с иголочки» обмундирование: шинели зелёного английского сукна, красные американские ботинки на подкованных каблуках, обмотки, хлопчатобумажные брюки-бриджи, гимнастёрки, пилотки и брезентовые ремни и направили на фронт в действующую армию. Вместе со мной в одном железнодорожном эшелоне, в грузовых вагонах-телятниках с двухъярусными полками-полатями ехали солдаты моего отделения: Алёша Заводян из Ирбейского района Красноярского края, Витя Коршунов из деревни Разбой, что в 15-ти км от нашей д. Баланчук, Паша Повелко из Иланского р-на и другие. Эти трое моих земляков были на фронте в моём расчёте (отделении) 82-мм батальонного миномёта, командиром которого я был назначен:
Витя Коршунов — наводчик;
Алёша Заводян — заряжающий;
Паша Повелко — подносчик боеприпасов (мин).
Одновременно в этом же эшелоне, но в других вагонах, в зависимости от военной специальности, следовали мой брат Баланчук Гриша — истребитель танков из ПТР (противотанкового ружья калибра 14,5 мм), стрельбой из которого по немецкому танку «Фердинанд» или «Тигр», у которого лобовая броня 120 мм ничего не сделаешь и Пендо Николай Александрович из деревни Налимьево (Петровка) Иланского района, что в двух км от нашей д. Баланчук.
Николай был наводчиком 50-мм ротного миномёта. Мы с ним были в какой-то степени родственниками: мой дядя Баланчук Марко Дмитриевич был женат на родной тёте Николая Пендо Софии (Зосе) Ильиничне, которая была родной сестрой отца Николая — Пендо Александра Ильича. Забегая несколько вперёд, следует сказать, что пройдя суровые бои на фронте, мы встретились с Николаем в 1952 году в Германии в г. Стендаль, проходя службу в Группе Советских оккупационных войск.
Эта встреча произошла, спустя 8 лет после того, как в 1944 году мы расстались на 3-м Белорусском фронте, попав по распределению в разные дивизии и воинские части.
Ехали мы к фронту медленно с очень частыми и довольно длительными остановками на больших и малых железнодорожных станциях, т.к. движение по железной дороге было перенапряжённым большим количеством воинских эшелонов, следовавших к фронту с новым пополнением личного состава, боевой техникой, боеприпасами, продовольствием и горюче-смазочными материалами и следующих от фронта в тыл с ранеными, повреждённой боевой техникой и т. д.
На длительных остановках я посещал брата Гришу. Первый раз где-то, не доезжая до Новосибирска, придя в вагон, обнаружил Гришу спящим в старых, рваных ботинках с оторванной подошвой, подвязанной какой-то верёвкой. Я еле-еле разбудил его, пьяного и спросил откуда он раздобыл такие ботинки. Он сказал, что те, новые красные ботинки поменял на эти старые за бутылку самогону и выпил её. Я очень был встревожен этим м с большим сожалением заметил ему, сказав: «До фронта ещё далеко, Гриша и если ты будешь продолжать менять на самогон новое обмундирование на старое и прибудешь на фронт во всём старом и рваном, то проложишь себе прямую дорогу в штрафбат». На это он ответил: «А мне, браток, всё равно в штрафной или какой, я обратного пути домой не вижу». Я начал его убеждать, что это не 1941-й год, когда нам приходилось отступать с громадными потерями, а 1944 год, когда наша доблестная Красная Армия, наступает, громит немецко-фашистские войска, изгоняя их из нашей священной земли, и я уверен, что, разгромив фашистскую Германию, мы с тобой с Победой вернёмся домой.
Второй раз я навестил Гришу по-моему в Тюмени и снова застав его спящим и накрытым не новой зелёной шинелью, а старой, верблюжьей грубой и грязной… Проснувшись, он виновато потянулся и сказал, что променял шинель на литр самогона. Состоялся у меня с ним нелицеприятный разговор, в ходе которого он всё говорил, что обратного пути мне нет и что я, мол, домой не вернусь.
Мои убеждения в обратном толковании ситуации по-видимому не подействовали на его настроение и психическое состояние. Он знал, что ему, как «петээровцу» (истребителю танков) придётся вести бои на танкоопасных направлениях, а с противотанковым ружьём калибра 14,5 мм танк подбить очень сложно, почти невозможно. Забегая вперёд, скажу, что предчувствие Гриши сбылось — он погиб при форсировании крупной реки Неман (в Литве) в середине июля 1944 года.
В середине мая 1944 года мы прибыли ночью на станцию Красный Бор (под Смоленском), где подверглись ожесточённой бомбёжке и артиллерийско-пулемётному обстрелу немецкими самолётами. По-видимому в этой прифронтовой полосе успешно работали немецкие агенты и шпионы, которые доложили о прибытии нашего эшелона и сразу начался налёт немецких самолётов и их жуткая, страшно ужасная и жестокая «работа» в ночное время. Естественно была большая паника, давка, солдаты, сержанты и офицеры выпрыгивали из вагонов через двери и окна, мешая друг другу. При этом многие, особенно те, кто выбирался через окна вагонов, падая с большой высоты на рельсы получили большие травмы и увечья. Здесь мы, молодые, ещё необстрелянные воины впервые увидели и ощутили жертвы войны — своих убитых и раненых товарищей…
После отбоя воздушной тревоги нас направили в расположение 108-го запасного стрелкового полка 3-го Белорусского фронта, где утром возобновился налёт немецких самолётов, но к счастью на сей раз обошлось без жертв, т.к. по немецким самолётам был открыт заградительный огонь зенитного оружия и в воздушный бой с немецкими стервятниками вступили наши истребители, которые не позволили нанести бомбовые удары по намеченным объектам. Но одна бомба всё же попала в казарму, пробив крышу и потолок, однако к счастью нашему она не взорвалась.
После формирования так называемых маршевых рот нас в эшелонах направили дальше, вернее ближе к фронту, к переднему краю. Высадились мы на железнодорожной станции Выдрея Витебской области. Затем на одной из лесных полян нас построили в несколько больших колонн, как стало потом известно это были дивизионные колонны 45-го стрелкового корпуса, которым командовал генерал-майор Поплавский.
Он выступил перед строем с боевым напутствием, поздравил нас, сибиряков с прибытием на фронт, пожелал нам крепкого здоровья, боевых успехов и побед в бою, напомнив и похвалив воинов-сибиряков, проявивших отвагу, мужество, стойкость и героизм в прошедших боях, подчеркнув особую роль сибиряков при обороне города Москвы.
По окончании выступления он спросил у кого из нас к нему есть вопросы. Осмелившись, я поднял руку и он подозвал меня к себе. Прибыв к нему строевым шагом, я доложил: «Товарищ генерал-майор, младший сержант Баланчук по вашему приказанию прибыл». Он поздоровался со мной за руку и спросил: «Ну что у тебя, сынок?». Я изложил ему свою просьбу о том, что вместе со мной в Ваш корпус прибыл мой двоюродный брат рядовой Баланчук Григорий Касьянович, который по распределению попал в другую (соседнюю с нашей) колонну и я прошу Вас, если можно, перевести его к нам и мы вместе, два брата будем веселее и дружнее бить врага. Он спросил у меня какая военная специальность моя и брата. Я ответил, что я командир расчёта 82-мм батальонного миномёта, а брат Гриша истребитель танков из ПТР (противотанкового ружья).
Генерал как-то на мой взгляд неопределённо и невразумительно сказал, что вот, мол, в эту дивизию нам нужны истребители танков, а в вашу миномётчики и что вы и так будете бить фашистов по-сибирски. Опечаленный я отошёл от генерала по его разрешению и после объявления перекура нашёл Гришу и мы с ним обменялись номерами полевой почты частей, на прощание обнялись, расцеловались, пожелали друг другу удачи, победы и возвращения домой. 45-й стрелковый корпус организационно входил в 5-ю общевойсковую Армию, командующим которой был Крылов Николай Иванович, после окончания войны Командующий Уральским военным округом, ставший затем Маршалом Советского Союза, Главнокомандующим Ракетными Войсками Стратегического Назначения.
5-я Армия входила в состав 3-го Белорусского Фронта, которым командовал самый молодой из всех командующих фронтами (38-ми лет), талантливый полководец, дважды Герой Советского Союза генерал-армии Черняховский Иван Данилович.
Забегая вперёд, с огромной болью и печалью пишу о том, что в ходе успешного осуществления наступательной операции «Багратион» по изгнанию немецко-фашистских войск с нашей территории, освобождению Белоруссии и Литвы и преследования противника уже на его территории в Восточной Пруссии, под городом Инстербург наш славный, любимый командующий фронтом генерал-армии Черняховский Иван Данилович был смертельно ранен 18 февраля 1945 года и похоронен в городе Вильнюс. Город Инстербург был переименован в г. Черняховск.
20 мая 1944 г. я был назначен командиром расчёта (отделения) 82-мм батальонного миномёта в первый взвод (командир взвода лейтенант Юхтенко из Барнаула, миномётной роты (командир капитан Грачёв), 3-го стрелкового батальона, 1138-го стрелкового полка, 338-й стрелковой дивизии, которой командовал чрезмерно строгий, очень требовательный полковник Бабаян, которому потом за форсирование нашей авангардной дивизией реки Неман было присвоено воинское звание генерал-майор и высокое звание Героя Советского Союза, а дивизии присвоено звание 338-я Неманская стрелковая дивизия.
Во второй половине мая и первой половине июня 1944 года усиленно велась подготовка Белорусской операции «Багратион», в которой участвовало 4 фронта: 1-й Прибалтийский под командованием генерала-армии Баграмяна Ивана Христофоровича и три Белорусских фронта.
Вся прифронтовая полоса: леса, перелески, рощи, кустарники были буквально забиты (заняты) войсками; живой силой и боевой техникой: артиллерийскими орудиями различных калибров (от 45-мм противотанковых пушек, до 152-мм пушек-гаубиц), миномётами калибра от 50-мм ротных до 120-мм полковых и большего калибра, расположенных на оборудованных до полного профиля огневых позициях, тщательно замаскированных от наземного и воздушного наблюдения противника; танками, находящимися в укрытиях на открытой местности и расположенными в лесах вне укрытий и другими видами боевой техники, а также большим количеством лошадей, на которых в то время перевозились артиллерийские орудия малого калибра, миномёты, боеприпасы, продовольствие, походные кухни, раненые и т. д. На лесисто-болотистой труднопроходимой местности Белоруссии передвижение на лошадях было незаменимым и единственно возможным видом транспорта. В течение месяца (с 21 мая по 22 июня 1944 года) мы днём и ночью на местности, оборудованной большой сетью траншей, ходов сообщений, огневых позиций, ДОТов, ДЗОТ-ов; проволочными заграждениями, минными полями, подобно тем, какие были у противника, которого нам предстояло атаковать, громить и гнать с нашей советской земли — учились способам ведения боя, главным образом наступательного.
При этом занятия и учения проводились действительно реально в условиях боевой обстановки, так как находились мы от переднего края обороны всего в нескольких километрах. В течение данного месяца подразделения нашего полка при определённой очерёдности несколько раз вводились в первый эшелон, т.е непосредственно на передний край в соприкосновение с противником и во второй эшелон с последующим выводом в тыл для проведения занятий и учений, которые проводились чаще всего с боевой стрельбой из стрелкового оружия, миномётов, артиллерии и танков.
На данных занятиях и учениях мы проходили так называемую «боевую обкатку» танками и другими видами боевого оружия и техники. Учились ходить в атаку, преодолевать проволочные и минные заграждения, штурмовать передний край обороны противника, преследовать отходящего противника непосредственно вслед за разрывами мин и снарядов.
И сколько же за этот месяц пришлось перекопать («перепахать») малыми пехотными сапёрными лопатками земли-матушки, десятки, а вероятнее всего сотни раз меняя и вновь оборудуя. Чаще всего до полного профиля, огневые позиции миномёта. А огневая позиция миномёта имеет форму правильной окружности диаметром около двух метров и глубиной полтора метра с отходящими от неё в противоположные стороны двумя ходами сообщения и одиночными ячейками (окопами) для стрельбы стоя для каждого номера расчёта, а также ниш (углублений) в стенах хода сообщения для боеприпасов (мин).
К началу наступления у всех нас (солдат моего расчёта) руки были в кровавых мозолях.
В ходе подготовки к наступлению в течение месяца неоднократно пролетал немецкий самолёт-разведчик, почему-то именуемый нами «рамой», после чего, как правило, начинался обстрел наших позиций немецкой дальнобойной артиллерией.
23 июня 1944 года началась наступательная стратегическая операция «Багратион» с мощной артиллерийской огневой подготовки, которая длилась около полутора часов. Земля стонала и содрогалась от разрывов мин и снарядов.
Долговременная глубокоэшелонированная оборона противника, особенно её первая и вторая позиции была парализована и наши войска устремились в решительное наступление. Днём и ночью мы по пятам преследовали отходящего противника, не давая ему передышки и возможности закрепиться на каком-либо рубеже.
Хочется коротко сказать, как была «обработана» первая оборонительная позиция противника в ходе нашей огневой артиллерийской и авиационной подготовки: её первая и вторая траншеи были буквально разрушены основательно, сплошь изрыты и усеяны воронками от разрывов мин, снарядов и бомб. При прохождении в ходе атаки и наступления этих траншей мы видели многочисленные трупы убитых «фрицев» и сплошь и рядом торчащие из-под земли головы, руки либо ноги убитых. Первой и второй траншеями мы овладели, практически не встречая никакого сопротивления врага.
Несмотря на решительное и успешное наступление наших войск, противник в глубине своей обороны оказывал яростное ожесточённое сопротивление, цепляясь за каждый выгодный естественный рубеж, особенно за водные преграды, населённые пункты, узлы дорог и так далее, которые были превращены в опорные пункты и районы обороны, подготовленные заранее.
После освобождения районного центра Сенно (ныне г. Сенно), где-то на третий день наступления нам пришлось вести ожесточённые бои по ликвидации окружённой группировки противника под Витебском, отражая более десяти яростных атак врага за сутки, который стремился во что бы то ни стало вырваться из окружения.
Севернее Сенно была болотистая местность и наше командование полка и дивизии, видимо решив и приняв болото за непроходимое, оставило тылы и спецподразделения без должного прикрытия. Из нашей миномётной роты здесь был оставлен лишь один миномётный расчёт во главе с нашим заместителем командира взвода старшим сержантом, уже бывалым воином, награждённым несколькими медалями, в том числе медалью «За отвагу» (фамилию его не помню). В этом же расчёте остался мой наводчик Коршунов Виктор.
К утру (наверное, 26 июня) противник преодолел это «непроходимое» болото и атаковал на этом участке наши тылы и спецподразделения, уничтожив лошадей, кухни и их обслугу, а также весь миномётный расчёт нашей роты. Погиб мой наводчик и земляк Витя Коршунов и мне пришлось самому исполнять в последующих боях должность командира расчёта и наводчика миномёта и переносить ствол миномёта весом 19,6 кг, калиматорный прицел, игольчатый карабин образца 1944 года и 100 патронов к нему, в общем, около 30 кг.
Отразив многочисленные контратаки противника, стремившегося вырваться из окружения, мы в срочном порядке были переброшены назад, к своим оставленным накануне тыловым и специальным подразделениям для уничтожения прорвавшегося к ним через болото врага. Достигнув населённого пункта Погорелики, мы были встречены интенсивным огнём из автоматов и пулемётов.
Местность западнее Сенно в сторону деревни Погорелики была холмистая, на которой росла рожь озимая, уже выбросившая колосья, что очень затрудняло наблюдение, ведение огня и его корректировку. Командир роты капитан Грачёв, следовавший рядом с моим расчётом, крикнул мне: «Алёша, ко мне! Вот тебе мой бинокль, полезай на крышу рядом стоящего дома, наблюдай и докладывай мне, откуда „фрицы“ прорвались и атакуют наши тыловые подразделения».
В бинокль я увидел, что часть атакующих немцев численностью до роты ведут огонь на ходу и продвигаются в южном направлении в сторону Сенно, а большинство немцев ползут и идут выше пояса по болоту с поднятыми над головой автоматами и пулемётами в направлении Сенно.
Обо всём этом я доложил командиру роты и доложил также, что действующая впереди нас стрелковая рота отразила своим огнём атаку немцев. Командир принял решение открыть заградительный огонь всей ротой из восьми миномётов по преодолевающим болото немцам, которые, несмотря на огромные потери, продолжали продвигаться по трупам своих солдат, пока не были уничтожены и большей частью взяты в плен с поднятыми вверх руками.
По окончании боя мы обнаружили свой расчёт миномёта, оставленный вчера, вечером полностью уничтоженным возле миномёта… Видно было, что ребята сражались стойко, мужественно, ведя огонь непрерывно и израсходовав весь боезапас. Моему наводчику Вите Коршунову пуля попала в губу и вышла в затылке; заместитель командира взвода лежал мёртвый с пробитой головой в кювете полевой дороги, проходившей рядом с огневой позицией.
С большой болью и слезами на глазах мы выкопали могилы и похоронили своих товарищей с воинской почестью — стрельбой залпом из своего личного оружия: карабинов, автоматов, а офицеры — из пистолетов.
После завтрака и короткого отдыха мы пешим маршем в походных колоннах двинулись на запад вслед за передовыми подразделениями и частями, преследующими отходящего противника.
Таким образом, мы двигались форсированным (ускоренным) маршем около двух суток, делая малые привалы через два-три часа движения на 30 минут и большие привалы через 5—6 часов на 2—3 часа для приёма пищи и короткой передышки. На вторые сутки мы так устали, ибо двигались с полной боевой выкладкой (у меня было со стволом миномёта около 30 кг), что засыпали на ходу и желали скорой встречи с противником и сражения с ним. Путь наш проходил через разрушенные и сожжённые дотла населённые пункты, в которых редко, кое-где торчали трубы и одиночные уцелевшие дома.
Когда командир взвода или роты сообщал нам место очередного большого привала, мы, уставшие, спрашивали у встречных обычно старушек, сколько километров до такого-то населённого пункта и получали такой ответ: «Ма будзь вярсты две (2 км) будзя». И вот эти две «вярсты» топаешь, топаешь не 20 минут, а час и более. Изредка в голове колонны полка появлялся полковой оркестр и исполнял какой-либо марш, который поднимал наш моральный дух и мы, приободрённые забывали про усталость. Где-то к 28 июня мы достигли рубежа реки Березина, которую нам пришлось форсировать при ожесточённом сопротивлении немцев с непрерывными в течение дня налётами их самолётов.
Особенно тяжёлые бои пришлось вести нам при форсировании реки Неман и захвате плацдарма на западном её берегу, когда немцы не давали возможности навести в течение короткой июньской ночи переправу, подвергая работу наших инженерно-сапёрных подразделений и частей яростной бомбардировке с воздуха. Десятки самолётов противника одновременно наносили бомбоштурмовые удары по нашим войскам в районе переправы.
Немцы стремились выполнить приказ своего фюрера Гитлера: «За Неман — ни шагу назад!» и сопротивлялись упорно, яростно, ожесточённо.
Форсировать крупную реку Неман пришлось на понтонах и подручных средствах: изготовленных из брёвен плотах, изъятых у литовских крестьян лодках и т. д. И всё это под непрерывным артиллерийским, миномётным и ружейно-пулемётным огнём.
Как-то рано утром, когда на понтонах переправлялось подразделение 45-мм противотанковых пушек, на коне прискакал наш командир 338 стрелковой дивизии полковник Бабаян и, увидев, что на одном понтоне переправляется не два, а один расчёт с пушкой, громко закричал: «Кто здесь старший?» К нему подбежал один капитан с докладом и комдив, не слезая с коня, жестоко избил капитана кнутом.
Глядя на это действо, мне стало очень обидно и жалко этого капитана, и возник вопрос: «Почему капитан этот, находясь в таком жестоком кровавом бою не выхватил из кобуры пистолет и не отомстил за свою обиду и унижение этому армянину, хотя он и командир дивизии».
Форсировав реку Неман, мы продвинулись на два, может быть три километра и закрепились на достигнутом рубеже и заняли оборону. Наша миномётная рота оборудовала огневые позиции в одном обширном имении видимо богатого литовца с роскошным садом. Земля оказалась здесь мягкой, и мы быстро оборудовали позицию полного профиля.
Был у меня в расчёте Бондаренко Николай (белорус), ему было уже под сорок лет, поэтому я его называл не «товарищ рядовой», а дядя Коля. Он был очень высокого роста и старательно копал себе глубокий окоп для стрельбы стоя. Я ему сказал: «Дядя Коля, хватит вам копать, уже глубина окопа около двух метров». А он мне в ответ: «Дуже, Алёша земелька добрая, мягкая, капаицца лягко, вот я и капАю».
Стояла очень хорошая жаркая погода, день был ясный, солнечный и после сытного обеда, который доставил нам старшина роты с батальонного пункта хозяйственного довольствия вместе со 100 наркомовскими граммами, мы в затишье боя решили отдохнуть. Мой дядя Коля, расстелив шинель, улёгся на дне своего глубокого окопа, который был рядом с огромной яблоней, сучки её высились прямо над его окопом.
Вскоре начался короткий, но очень мощный артиллерийский и миномётный обстрел наших позиций. Один из снарядов попал в сук яблони и большим осколком дядя Коля был убит. Как будто вырыл для себя могилу… В этом окопе мы его и похоронили с воинскими почестями.
Во время этого же обстрела был тяжело ранен в кисть руки большим осколком, видимо от химического снаряда, наш командир взвода лейтенант Юхтенко, который от сильной боли тяжело стонал и даже кричал. В этот же день произошло ещё одно трагическое событие: когда прекратился артналёт, к нам на позицию прибыл заместитель командира дивизии полковник Писаренко, потребовавший от командира роты доложить обстановку, затем взял у него бинокль и начал наблюдать за расположением противника, который находился от нас в 700—800 метрах и тут же бинокль упал вперёд, а полковник — назад, сражённый пулей снайпера.
Во время этих ожесточённых, тяжёлых боёв по удержанию и расширению плацдарма на западном берегу реки Неман я получил лёгкое осколочное ранение в кисть левой руки и был направлен в медико-санитарный батальон нашей дивизии. Вскоре после выздоровления я был снова направлен в свой полк и продолжал участвовать в боях по освобождению Литвы и в Восточной Пруссии.
25 октября 1944 года в боях перед небольшим городом Эйдкунен (Восточная Пруссия) я был вторично ранен и госпитализирован в город Вильнюс, где находился на излечении около двух месяцев, откуда был направлен в 208 запасной стрелковый полк 3-го Белорусского фронта.
Здесь, в конце декабря 1944 года был проведён набор из числа солдат и сержантов, имеющих образование семь и более классов, на 6- месячные курсы младших лейтенантов 3-го Белорусского фронта, которые дислоцировались (располагались) в городишке Новая Вилейка, что в 10—12 км восточнее г. Вильнюса.
На эти курсы я был зачислен в роту, в которой готовили офицеров (младших лейтенантов) по трём военным специальностям: командиров стрелковых взводов, разведывательных взводов и взводов снайперов.
Занятия на курсах проходили очень напряжённо, преимущественно по огневой и тактической подготовке в полевых условиях, приближённых к боевой обстановке, по всем видам общевойскового боя: наступлению, обороне, ведению разведки и всем видам охранения: боевого, походного и сторожевого.
В один из дней, в ночь с 18 на 19 февраля 1945 г. нашу роту подняли по тревоге и пешим маршем направили в г. Вильнюс. Прибыв на железнодорожный вокзал, мы принялись чистить игольчатые карабины образца 1944 года, которые были доставлены сюда прямо в заводской упаковке, в больших деревянных ящиках.
К утру нас, с этими новенькими карабинами, построили у железнодорожного пути возле самого вокзала и сообщили, что мы прибыли в качестве почётного эскорта на похороны командующего 3-м Белорусским фронтом генерала-армии, дважды Героя Советского Союза Ивана Даниловича Черняховского, который был смертельно ранен в р-не г. Мельзан (Восточная Пруссия).
В правительственном сообщении говорилось: «18 февраля скончался от тяжёлого ранения, полученного на поле боя в Восточной Пруссии командующий 3-м Белорусским фронтом генерал армии Черняховский Иван Данилович — верный сын большевистской партии и один из лучших руководителей Красной Армии. В лице товарища Черняховского государство потеряло одного из талантливейших молодых полководцев, выдвинувшихся в ходе Великой Отечественной войны».
В специальном поезде, прибывшем на станцию с гробом И.Д.Черняховского прибыли начальник штаба фронта генерал-полковник Покровский А. П. и член Военного Совета генерал-лейтенант Макаров В. Е.
На похоронах Черняховского И. Д. присутствовали руководители партии и правительства Белоруссии: Пономаренко, Киселёв и Литвы: Снечкус и Гедвилас.
Похоронен Черняховский в городе Вильнюсе на площади Гедимина.
С наступлением наших войск и продвижением фронта на запад в марте 1945 г. курсы младших лейтенантов были передислоцированы в голод Рессель (Восточная Пруссия).
Бои в Восточной Пруссии велись упорные и ожесточённые. Офицеры, особенно звена командиров взводов часто выходили из строя, и поэтому требовалось их постоянное пополнение. В связи с этим, нас досрочно с 4-месячным курсом учёбы сфотографировали для удостоверения офицера в погонах младших лейтенантов в начале мая 1945 года и подвергли зачётам и выпускным экзаменам.
Но 8 мая был подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии и окончании этой длительной, тяжёлой, кровопролитной войны. Здесь мы встретили долгожданный День Победы. Радости нашей и ликованию не было предела и конца, с криками «Ура!», смехом и слезами мы вели беспорядочную стрельбу из всех видов оружия. Всё это восторженное действо и состояние наше трудно описать и рассказать словами. Всю полноту этого торжества и подъёма полностью ощутить, прочувствовать и осознать, можно лишь увидев своими глазами.
Так как международная обстановка была сложной и не совсем ясной, вторая мировая война ещё не закончилась, надо было ещё покончить с милитаристской воюющей Японией, мы продолжали заниматься на курсах младших лейтенантов до конца июня 1945 года.
ВИЛЬНЮССКОЕ УЧИЛИЩЕ
В июле месяце всех нас, кто был моложе 23 лет, направили на учёбу в Вильнюсское военно-пехотное училище, где мы сдали зачёты и экзамены по всем видам боевой и политической подготовки за полный первый год учёбы в училище и были переведены на второй год обучения.
Начальником училища был генерал-майор Олев, который командовал на фронте стрелковой дивизией. Был он очень добрый, заботливый, часто бывал на занятиях во взводах и ротах. Мы его звали батей. К сожалению, командование роты, в которой я учился, было не на высоте. Командир роты старший лейтенант, позднее капитан, Шпилевой с усиками был настоящий щёголь и бабник (в то послевоенное время вдов было много), мы об этом знали и не уважали его.
Командир взвода старший лейтенант Бойко был какой-то хмурый, угрюмый, с ограниченными знаниями и интеллектом. Старшина роты Махалкин злой, как собака не участвовал в боях, и мы курсанты-фронтовики часто, когда он поступал с нами некорректно, грубо, обрывая его, называли тыловой крысой. Всё это для меня послужило поводом отказаться от продолжения учёбы в училище, которое по приказу Министра Обороны весной 1946 года переходило с ускоренного двухгодичного срока обучения на трёхгодичный.
Я написал рапорт, как и многие другие курсанты, что не желаю продолжать учёбу на третьем году обучения и прошу отчислить меня из училища. Меня и многих курсантов, подавших рапорты об отчислении, направили на станцию Кенны (49 км от Вильнюса) на охрану немецких военнопленных, работавших там на торфоразработках.
Вскоре поступил приказ о том, чтобы всех нас, не пожелавших продолжать учёбу, подвергнуть государственным экзаменам и после их положительной сдачи присвоить воинское звание младший лейтенант и уволить в запас. Мы обрадовались этому и начали готовиться к экзаменам, после сдачи которых нам, приказом Главкома сухопутных войск от 5 августа 1946 года было присвоено звание «младший лейтенант».
ГОРОД ГУСЕВ
Всех, кто был старше 1924 года рождения уволили в запас, а меня направили служить в Прибалтийский военный округ, в город Гусев (бывший Гумбинен Восточной Пруссии) Калининградской области в 26-ю стрелковую дивизию командиром учебного взвода в 26-й учебный батальон, где мы готовили сержантов. Вскоре я получил отпуск за 1946 год в конце сентября месяца.
Это был уже второй отпуск в этом году. Первый отпуск на 30 дней я получил за первое полугодие второго года обучения в училище в феврале месяце. Это был мой первый отпуск после окончания войны и меня встречали все родные и близкие, можно без преувеличения сказать, вся родная деревня Баланчук, как фронтовика-победителя, вернувшегося живым, здоровым и невредимым.
Весь отпуск я валял родным своим валенки. Только по воскресеньям мы собирались на вечёрках в нашей деревне и на Романовке. Зима была морозная, стояли крепкие морозы и я смог за весь отпуск сходить на лыжах на Поскотину только один раз.
Прибыл в клуб, где была вечёрка, но Нины на ней не было (малость простудилась). Девчата быстро сбегали за ней, и я пошёл вслед за ними, встретив Нину на пути следования в клуб. Встреча была волнующей, трогательной, тёплой и радостной, ведь мы не виделись и ждали друг друга с 1943 по 1946 год.
А какие это были годы? Тяжёлые, военные, тревожные. После окончания вечёрки, на которой я был основным гармонистом, мы вышли из клуба и были в некотором заблуждении: что нам делать и куда податься, а на улице был трескучий мороз. Нина, по-видимому стеснялась пригласить меня и по той ещё причине, что жили они в очень маленькой старенькой избушке-хибарке.
Когда-то отец Нины (потом мой тесть Иван Иванович Матюшев) был человеком зажиточным, состоятельным крестьянином-середняком, даже кулаком его посчитали, когда началась коллективизация, и он отказался вступать в колхоз. У него был большой пятистенный дом, который после раскулачивания Ивана Ивановича был конфискован и отдан под сельский совет.
Иван Иванович с женой Марией Ильиничной и самой маленькой, младшей дочкой Ниной (ей было 6 лет), уехали на золотые прииски в Бодайбо, а старших детей: Агашу, Николая, Ефима и Нюру оставили у родственников. В Бодайбо пребывание для Марии Ильиничны оказалось не по климату, и они оттуда переехали в город Красноярск, где Иван Иванович устроился работать на судоверфи. Там ему выдали ссуду на приобретение дома, коровы и другого имущества.
В 1937 году арестовали по ложному доносу Ефима и суд приговорил его к 10 годам лишения свободы по ст.58. После суда Ефима отправили на лесоповал в Свердловскую область в Тавдинский район, где он отбывал наказание до февраля 1946 года.
После ареста Ефима Ивану Ивановичу было предложено покинуть пределы Красноярска и поселиться не ближе 100 км от него, что и было сделано — они снова вернулись в деревню Поскотино, где поселились в этой маленькой избушке-хибарке, куда мы и прибыли с Ниной поздней февральской ночью 1946 года.
Родители Нины конечно знали, что я прибыл в отпуск, но наверное не думали, что я явлюсь к ним в качестве гостя. Первым поднялся Иван Иванович, зажёг лампу, поздоровался, затем поднялась Мария Ильинична и Ефим.
О его возвращении из заключения я не знал и был удивлён, что он в возрасте 28 лет был совершенно лысый и очень худой. О нашей дружбе и давней переписке с далеко идущими планами родителям, конечно, давно было известно, хотя до этого я с ними не встречался и не общался. Но я понял, что меня встретили радушно, доброжелательно и я почувствовал себя просто и раскованно.
Вскоре на столе появилась самогоночка и закуска. Беседа потекла повеселее. Главным и ведущим в этой беседе был Иван Иванович, очень простой, откровенный и весёлый человек-собеседник. Он очень интересовался тем, как я воевал, как учусь в военном училище, каковы мои планы в перспективе.
Я понял его заботы и думы о жизни и будущем своей любимой дочушки-кукушки Ниночки. В конце нашей беседы, которая длилась до полного рассвета, он признался, что все мои письма, которые я писал Нине из Канска, с фронта, из госпиталя и из училища, он аккуратно извлекал из чемоданчика, в котором Нина их хранила, и читал. Поэтому был в курсе наших планов на будущее.
Я, в свою очередь признался, что письма Нины ко мне, особенно на фронт, не только воодушевляли и помогали мне в бою, но они меня берегли и сберегли от смерти, за что я, тебе Нина, очень признателен и благодарен.
Иван Иванович рассказал коротко о том, как он воевал в гражданскую в велосипедной команде (роте), будучи «холуём» у господина ротного. Мария Ильинична, как бы мимоходом, напомнила о том, что Нину уже дважды сватали и всякий раз она давала женихам отказ, мотивируя это и тем, что у неё есть один-единственный жених — Алёша.
Я вынужден был заявить, что по окончании училища мы поженимся. После этой откровенной, доброжелательной встречи и беседы, я окрылённый, радостный, с большим подъёмом и воодушевлением встал на лыжи и тепло сопровождаемый Ниной и её родителями, отправился в свою родную деревню Баланчук. За время моего отпуска мы с Ниной встретились ещё на вечёрке в деревне Романовка и у нас, т.к. февраль был очень морозный и у меня был полный завал с валянием валенок, надо было работать и работать.
Итак, возвращаясь к уже сказанному выше, я в конце сентября 1946 года прибыл второй раз в этом году в отпуск. Отпуск этот опять проходил больше в труде, чем в отдыхе и развлечении. Снова я был загружен работой по валянию валенок. Но по воскресеньям мы встречались с Ниной на вечёрках на Поскотине, Романовке и у нас.
К концу отпуска я заболел, загрипповал. С высокой температурой я до райцентра Абана в 30 километрах от нас добраться не смог, а доехал только до Устьянска, где был медпункт. Им заведовал не врач, а фельдшер Крякин, который и дал мне справку о болезни. Обо всём этом я не мог сообщить ни в райвоенкомат, ни в свою воинскую часть, т.к. не было телефонной связи.
Опоздал я из отпуска в связи с болезнью и трудностью проезда от станции Канск-Енисейский до станции Гусев (порядка 6000 км) на две недели, а такое опоздание без уважительных причин приравнивалось к дезертирству.
Несмотря на представленную мною справку о болезни, командир учебного батальона (по статусу это отдельная воинская часть) майор Кондрашов назначил дознание-расследование, по которому был сделан вывод, что медицинская справка о моей болезни несправедлива, неэффективна (как бы «липовая»); что опоздал я из отпуска сознательно, нарушая целый ряд статей Устава внутренней службы и Устава гарнизонной и караульной службы.
По результатам расследования майор Кондрашов сделал представление командиру 26 стрелковой дивизии о предании младшего лейтенанта Баланчука суду военного трибунала. Командир дивизии, утвердив и поддержав это представление, направил его командиру 36 стрелкового корпуса генерал-майору Григорьяну.
Вся эта волынка продолжалась в течение ноября-декабря месяца, о чём я никому, в том числе и Нине ничего не сообщал. Нина мне писала очень часто, а я ни на одно её письмо не отвечал, ибо не знал, что же со мной будет. В последнем письме в конце декабря Нина спрашивала, почему я молчу, не пишу и выразилась так: «Долго ли ты ещё будешь мучить меня?»
31 декабря мне стало известно о решении генерала Григорьяна. На данном представлении он собственноручно написал: «Командиру 26 сд! Ввиду того, что Вами несправедливость и неэффективность медицинской справки не обоснована и не доказана, младший лейтенант Баланчук преданию суду военного трибунала не подлежит! За нарушение и невыполнение статей (перечислены несколько статей) Устава внутренней и Устава гарнизонной и караульной службы младшего лейтенанта Баланчука арестовать на двадцать суток с содержанием на гарнизонной гауптвахте и после отбытия наказания отправить из учебного батальона в любой стрелковый полк дивизии. Комкор-36 генерал Григорьян».
Об этом положительном для меня решении я в тот же день сообщил всем родным и близким в своих письмах и всех поздравил с Новым, 1947 годом.
4 января 1947 года мне вручили записку об аресте и отправили на гарнизонную гауптвахту. 20 января на гауптвахту прибыл командир дивизии Герой Советского Союза генерал-майор Чернов (самодур) и освободил всех арестованных, кроме меня, по случаю дня памяти (смерти 21 января) В.И.Ленина. Меня он освободить не имел права, так как я был арестован командиром корпуса как старшим по должности, являющимся начальником командира дивизии.
По прибытию из гауптвахты 24 января я был назначен командиром второго стрелкового взвода первой стрелковой роты 75-го гвардейского стрелкового полка, который офицеры со стажем и воевавшие в нём называли полком «бедноты», т.к. он был сформирован в мае 1918 года на базе бедноты города Казани.
Пребывание в этом полку меня обрадовало с первых дней службы, т.к. командовал полком умный, когда-то бывший комиссар-политработник, высоко эрудированный, добрый полковник Брансбург Лев Аронович. У него, нам офицерам можно было многому научиться, набраться ума.
На совещаниях и собраниях офицеров он говорил всё глубоко обдуманно, аргументировано и убедительно, так, что все мы слушали его очень внимательно с раскрытыми ртами. В то же самое время он был немногословен и когда заканчивал своё выступление, мы все ещё ждали. Что он продолжит разговор с нами, так хотелось слушать и слушать его ещё долго.
Командир роты капитан Познахирко Иван Захарович, фронтовик, много воевал в должности командира взвода и командира роты, награждённый многими боевыми орденами и медалями, был грамотным и хорошо знающим военное дело офицером и умеющим работать со своими подчинёнными. Командиры взводов тоже были хорошие ребята. Командиром 1-го взвода был мой земляк-сибиряк из города Кемерово лейтенант Шмаков Георгий Павлович. 3-м взводом командовал эстонец лейтенант Йокст, очень скромный, степенный и трудолюбивый.
Пулемётным взводом командовал фронтовик старший лейтенант Плаксий Костя, тоже земляк по моим родным украинским корням, уроженец Винницкой области Гайсинского района. Командир роты и командиры взводов приняли меня в свою семью приветливо и радушно, и я был очень рад, что попал в такой здоровый коллектив.
Со мною вместе жили в одной комнате ещё трое выпускников нашего училища, прибывшие в наш полк — Бедрин Федя, Блеклов Алёша, Котляров Николай.
В первых числах августа 1947 года я прибыл в отпуск в свою родную деревеньку Баланчук и 10 августа мы с Ниной зарегистрировались в деревне Поскотино в Поскотинском сельсовете Нижнее-Ингашского района. Секретарём сельского совета была Нина и она собственноручно в присутствии председателя и свидетелей выписала наше свидетельство о браке.
Год 1947 был трудный и тяжёлый, как год послевоенный и к тому же неурожайный. Последний весенний заморозок был в первой декаде июня, а первый осенний где-то в 20-х числах августа, в результате чего картофель и другие овощные культуры были подморожены и прекратили свой рост.
При том условии, что не было вдоволь ни хлеба, ни картошки. Поэтому ни о какой свадьбе не могло быть и речи. После регистрации брака мы собрались узким кругом родных в хатке тестя и тёщи: брат Нины Ефим, сестра Нюра с мужем Иваном и два двоюродных брата Нины — Владимир и Павел Матюшевы.
Все они поздравили нас с законным браком, пожелали долгой счастливой жизни, выпили по рюмке-другой самогонки, закусили, чем бог послал и на второй день мы с Ниной отправились к нам, в деревню Баланчук.
Несмотря на трудности, связанные с тем, что в апреле этого же года вышла замуж моя сестра Лена, за Борейко Николая и родителям пришлось справлять вторую свадьбу, она была организована и проведена с приглашением и участием тестя, тёщи, Ефима и всех родных, родственников и близких в нашей деревеньке. К свадьбе батя заколол хорошего упитанного барана, а также нескольких петушков, из чего мама с Нюрой наварили холодца, наготовили закусок из мяса, салатов, напекли пирогов, шанег и другого снеди.
Батя выгнал изрядное количество добротного самогона, так что было чего выпить и чем закусить.
Через 2—3 дня мы с Ниной распрощались со всеми родными и близкими и отправились к месту моей службы в город Гусев Калининградской области, куда добрались с большими трудностями в течение семи дней.
Город Гусев (бывший Гумбинен Восточной Пруссии) в результате ожесточённых боёв был сильно разрушен. Я с тремя своими сослуживцами жил в двухэтажном доме в большой комнате площадью около 35 кв. метров, с небольшой кухней и ванной, где был установлен титан, отапливаемый дровами и углём.
Дивизия и наш 75-й гвардейский стрелковый полк находились (дислоцировались) в это летнее время в лагерях, поэтому эта наша большая холостяцкая квартира с расположенными в ней четырьмя койками пустовала, и Нина одна вольготно и свободно стала здесь полновластной хозяйкой, правда пока ненадолго, так как в сентябре ребята (офицеры) возвращались из лагеря.
Над нашей квартирой, как бы на третьем этаже, была тоже большая комната с кухней, которую мы с Ниной подремонтировали, подготовили к зиме и в ней перезимовали, а к весне 48-го года Федя Бедрин и Коля Котляров женились, а Лёша Блеклов получил комнату в общежитии и таким образом они освободили нам квартиру, в которой мы жили до августа 1952 года, то есть до времени перевода меня по службе в Германскую Демократическую Республику (ГДР), а Нина с Юрой и позже с Таней продолжали жить в ней до ноября 1953 года, то есть до приезда ко мне в ГДР.
Служба шла у меня нормально, можно с уверенностью сказать, успешно. Мой второй стрелковый взвод в роте был первым по многим показателям боевой и политической подготовки и не только в роте, а и в полку. Поэтому мой взвод был назначен для проведения показного занятия командирам батальонов и полков нашей 26-й гвардейской Краснознамённой, Ордена Суворова, Городокской стрелковой дивизии по теме: «Стрелковый взвод в наступлении с боевой стрельбой».
Для проведения этого показного занятия командир нашего батальона Подполковник Коржик в течение двух недель с раннего утра и до поздней ночи ежедневно тренировал мой взвод и меня, на стрелковом стрельбище (полигоне), доведя нас почти до полного упадка сил.
Правда, перед днём проведения занятия нам был предоставлен день для отдыха и осмысления действий. Ведь занятия ответственные, т. к. наступать надо было с боевой стрельбой из автоматов и пулемётов Калашникова и метанием боевых гранат. К счастью занятия были проведены успешно, за что мне и всему взводу командиром дивизии была объявлена благодарность.
В 1949 году командир полка полковник Брансбург Л. А. был назначен заместителем командира дивизии и вместо него прибыл командовать полком Герой Советского Союза, молодой подполковник Третьяк Иван Моисеевич (1922 г. рожд.)
Звание Героя получил за то, что будучи командиром батальона в чине капитана, взял на себя командование полком, оказавшимся в окружении и смог с небольшими потерями вывести полк из окружения.
С приходом в полк Третьяка И. М. жизнь и служба в полку закипела, забурлила. Молодой, энергичный, активный, заботливый и трудолюбивый, он старался прививать такие же качества своим подчинённым, командирам подразделений всех степеней. Забегая вперёд, необходимо сказать, что Третьяк И. М. очень быстро продвигался по служебной лестнице, дойдя до генерала-армии, Командующего войсками Белорусского военного округа, затем Дальневосточного военного округа. За успешное командование войсками военных округов ему было присвоено высокое звание Героя Социалистического Труда. Вот сообщение о его кончине в 2007 году:
МОСКВА, 3 мая 2007 года — РИА Новости. В Москве в четверг на 85-м году жизни скончался Герой Советского Союза, Герой Социалистического труда, бывший заместитель министра обороны СССР генерал армии Иван Третьяк. Об этом РИА Новости сообщил представитель Российского комитета ветеранов войны и военной службы.
Иван Моисеевич Третьяк родился 10 февраля 1923 года в деревне Малая Поповка Хорольского района Полтавской области. С первых дней Великой Отечественной войны Иван Третьяк находился в боевых частях Красной армии. Подразделение, которым он командовал, особо отличилось в 1944 году при освобождении небольшого городка в Псковской области Опочка.
Перед комбатом Третьяком командир дивизии поставил боевую задачу овладеть окраиной городка Опочка. Ночной бой был быстротечным и захватил противника врасплох. Задача была выполнена. 15 июля 1944 года Опочка, оккупированная врагом еще 5 июля 1941 года, была освобождена.
В результате этого боя был разгромлен штаб 11- го пехотного полка 19-й латышской дивизии СС и захвачено ее знамя. За эту операцию комбат Третьяк был удостоен звания Героя Советского Союза. А уже в послевоенные годы Иван Моисеевич становится Почетным гражданином города Опочка.
В начале ноября 1944 года, уже будучи командиром полка, Третьяк получил третье тяжелое пулевое ранение, после чего он был направлен на излечение в Москву. После госпиталя Третьяк вернулся в родной полк и участвовал в разгроме Курляндской группировки немецких войск в Прибалтике.
После окончания войны Третьяк занимает ряд должностей в Советской армии, где он прошел путь от командира полка до главкома войск противоздушной обороны и заместителя министра обороны СССР.
В 1982 году Указом Президиума Верховного Совета СССР Ивану Третьяку присваивается звание Героя Социалистического Труда. В 1991 году Третьяк ушел в отставку с постов главкома сил ПВО и замминистра обороны. Он посвятил военной службе 52 года своей жизни.
Большим, важным и очень радостным событием в нашей с Ниной жизни явилось рождение сына 25 ноября 1948 года, которого мы назвали Юрой. Родился Юра в той же деревне Поскотино, где родилась Нина.
В том году мне был предоставлен отпуск в ноябре месяце и мы решили уехать в отпуск на родину, чтобы роды состоялись там, после которых Нина останется в деревне. Я уехал из отпуска к месту службы 23 ноября, а через два дня родился Юра, которого я увидел только в июне 1949 года, когда снова прибыл в отпуск.
Появились новые заботы, новые проблемы, но всё это как-то легко преодолевалось радостью и моральным удовлетворением, что само по себе воодушевляло на лучшее отношение к делам, к службе, к жизни.
В 1949 году был упразднён учебный батальон дивизии, готовивший сержантский состав и в каждом полку для этой цели были организованы полковые школы. Курсантами полковых школ отбирались лучшие солдаты, наиболее физически развитые и с образованием 5—7 классов. Обучение в полковой школе проводилось по 10-ти месячной программе, по окончании которой курсантам присваивалось звание младший сержант.
В отличие от солдат курсанты полковой школы не привлекались на различного рода хозяйственные работы, значительно реже назначались для несения караульной службы и в другие виды нарядов.
Приказом командира полка я был назначен командиром учебного взвода курсантов полковой школы, коллектив которой был очень дружный, спаянный и наиболее подготовленный в военном и политическом, моральном и идеологическом отношении. Начальником полковой школы был майор Мартынов Евгений Иванович, очень порядочный, выдержанный, тактичный и очень красивый. Под стать ему был его заместитель капитан Афанасьев Владимир Фёдорович. Командирами учебных взводов были старшие лейтенанты Кармаев, Исаев и я.
В полковой школе, в отличие от стрелковой роты обстановка и условия более благоприятствовали учёбе в вечерней школе, которая была при гарнизонном доме офицеров в городе Гусеве. И вот в 1951 году я поступил учиться в 8-й класс после десятилетнего перерыва. (7 классов я закончил в 1941 году). 8-й класс вечерней школы я закончил в июне 1952 года без единой тройки.
Занятия в вечерней школе проводились три дня в неделю (понедельник, среда, пятница) с 19:00 до 24:00. В субботу проводились консультации. Нести службу по 8 часов в день, и учиться в вечерней школе было трудно, тяжело.
Командуя взводом в первой стрелковой роте, я не имел возможности учиться в вечерней школе, т.к. очень часто приходилось со своим взводом нести караульную службу, выполнять различного рода хозработы и т. д.
В стрелковом взводе 1-й роты, которым я командовал до перевода в полковую школу, служили солдаты моего года рождения, т.е. мои ровесники, участники Великой Отечественной войны, прослужившие по 7 лет (с 1943 по 1950 год).
До сих пор помню своих солдат, рядовых Гамбаровского Володю (украинец), Полищука Сашу (белорус), которые были моей опорой в обучении молодых солдат рождения 1927—1930 годов, которым они, как старшие и бывалые воины-фронтовики старались помочь в овладении уже поступившим на вооружение новым оружием: автоматом и ручным пулемётом Калашникова, ручным противотанковым гранатомётом, а также в выполнении приёмов рукопашного боя, физической, строевой и тактической подготовки.
Во взводах и ротах царила братская дружба, войсковое товарищество, взаимная помощь и выручка. Ни о какой «дедовщине» и речи не было и никто из офицеров, сержантов и солдат об этом ничего не знали, потому что тогда такого дикого явления не было. Солдаты и сержанты, прослужившие по 7—8 лет в армии, участники боевых действий (фронтовики) и молодые солдаты-новобранцы были равными и относились друг к другу, как старшие и младшие братья. Служба в послевоенное время в Советской армии была для сержантов и солдат сроком в три года, а в ВМФ — 4 года.
ГСВГ
В июле 1952 года меня и ещё двух старших лейтенантов направили на службу в Группу Советских Оккупационных войск в Германии (ГСОВГ). Когда я представился командиру полка полковнику Третьяку И. М. и доложил ему об откомандировании меня в ГСОВГ, он буквально взорвался, тут же вызвал и отчитал заместителя начальника штаба полка по строевой и кадрам капитана Чикинёва, затем позвонил в отдел кадров дивизии и самому командиру дивизии генерал-майору Кулагину Ивану Яковлевичу, возмущённо ведя диалог с ним о том, почему отдел кадров дивизии распоряжается кадрами без согласования с ним: я, мол, выращиваю офицеров и ст. л-т Баланчук мною в этом году выдвинут на должность командира роты, а его без моего ведома откомандировывают на повышение в ГСОВГ.
Оказывается, вопрос о нашем откомандировании согласовывался, когда полковник Третьяк был в отпуске и сейчас его потуги и возмущения оказались бездейственны, т.к. этот вопрос был уже решён в отделе кадров Прибалтийского военного округа и нам вручили предписания для отбытия в Ригу.
В самом конце июля 1952 года мы прибыли в Ригу, в отдел кадров округа. Рига мне очень понравилась своим настоящим блеском, порядком, чистотой и обилием цветов. В течение дня мы походили по улицам, магазинам и нигде я на улицах, тротуарах, вокруг жилых домов и общественных зданий не видел ни одного окурка, ни клочка бумаги, никакого другого мусора. Я был восхищён всем увиденным, особенно обилием цветов: всюду цветы и я вспомнил упоминание об этом в одном из текстов учебника немецкого языка: «;beral blumen» (всюду цветы).
В отделе кадров округа нас хорошо, детально, не без участия представителя КГБ «прощупали» на пригодность к отправке за границу для службы в ГСОВГ, для чего выписали и вручили нам командировочные предписания.
В самом начале августа мы прибыли в ГДР (Германскую Демократическую Республику) в штаб Группы войск, дислоцировавшийся в Вюнсдорфе. Принял нас на беседу подполковник Романенко, имеющий на кителе два ромбика, означавших два высших образования. Романенко нам сказал, что нас направили в ГСОВГ с повышением в должности, как-будто для укомплектования военных комендатур Группы, но мы укомплектовали комендатуры «местными» офицерами, поэтому вас назначаем на капитанские должности командирами стрелковых рот на демаркационную линию (границу) между Восточной Германией (ГДР) и Западной Германией (ФРГ).
Я попросил подполковника Романенко направить меня в воинскую часть, которая дислоцируется в городе, где есть Дом офицеров, при котором есть вечерняя школа, т.к. я хочу продолжить учёбу в 9-м классе и в конечном счёте получить среднее образование. Романенко предложил мне должность адъютанта командира 207-й Померанской стрелковой дивизии, дислоцирующейся в городе Стендале. Этой дивизией командует генерал-майор Щербина Иван Кузьмич, который уже в течение года обходится без адъютанта. Прежнего в 24 часа отправили в Советский Союз за связи с немками.
После некоторого раздумья и совета со своими сослуживцами-офицерами Ерёминым и Дончиком я дал согласие на эту должность.
По прибытию в дивизию я представился исполняющему обязанности командира дивизии генерал-майору Обушенко Ивану Фёдоровичу (Щербина был в отпуске). Через неделю я с шофёром Чурсиным Володей поехал в Вюнсдорф встречать возвращающегося из отпуска генерала Щербину И. К. Он мне сразу понравился: высокий, статный, широкоплечий, стройный крепыш.
Понравился мне и его наш родной украинский говор-акцент и доброе, простое, отцовское обращение со мной (он старше меня на 20 лет, с 1904 г.р.). По пути следования в Стендаль он подробно интересовался моей биографией, семьёй, службой и что побудило меня отказаться от капитанской должности и пойти на эту должность. Я ему ответил, что главной, основной причиной моего решения служить адъютантом было желание продолжить учёбу в вечерней школе при гарнизонном Доме офицеров, если, разумеется Вы разрешите.
Он тут же мне сказал: «Разрешаю и приветствую такое решение и стремление учиться и получить среднее образование». После чего я ему сказал, что не был в отпуске, а он мне говорит: «Завтра оформляй и отправляйся в отпуск. Мне было радостно, что так неожиданно быстро, положительно для меня были решены главные, волновавшие меня проблемы. Я до сих пор глубоко благодарен за всё это генералу Щербине Ивану Кузьмичу, которого, наверное уже давно нет. «Царствие ему небесное!».
Несколько позднее я узнал, что он участвовал в боях на 3-м Белорусском фронте, командуя 31-й Гвардейской стрелковой дивизией,получившей название Витебской за активное и успешное участие в боях по уничтожению окружённой 80-ти тысячной группировки немецких войск под Витебском и овладение им. Генерал Щербина И. К. был награждён многими высокими правительственными наградами: двумя орденами Ленина, пятью орденами боевого Красного Знамени, орденами Суворова и Кутузова, орденом Отечественной войны 1 степени и многими другими наградами. Он пользовался огромным уважением, любовью и авторитетом в среде своих подчинённых офицеров, командиров и начальников, сержантов и солдат. Его всегда и всюду, где бы он ни появлялся, окружала большая группа его подчинённых офицеров. Это особенно наглядно отличало его от начальника штаба дивизии, которого все боялись, сторонились, не желая с ним встречаться из-за его злой суровости и грубости и называли его «Тигр-Акбар».
Генерал Щербина И. К. был очень спокойный,уравновешенный, интеллигентный и культурный человек. За всё время тесного общения с ним по службе я ни разу не замечал не только грубости с его стороны по отношению к своим подчинённым, а даже повышения голоса. Его поведению и общению с людьми всегда сопутствовало полное спокойствие и выдержка.
Очень уважали и начальника политотдела дивизии полковника Захарова Алексея Фёдоровича. А заместитель командира дивизии полковник Бедарев, хотя в общем был человеком добрым и знающим, чрезмерно любил выпить, за что вскоре был уволен в запас.
Здесь я снова встретился с капитаном Баженовым Алексеем, служившим со мной в Гусеве помощником начальника политотдела по комсомольской работе и переведённым на эту же должность в нашу 207-ю стрелковую дивизию.
Интересной и радостной была у меня встреча с Пендо Николаем Александровичем, которого я знал по службе в Канске в 1943—44 г.г., правда я был в миномётной роте 50-мм ротных миномётов, а он в соседней такой же роте. И на фронт мы убыли вместе в мае 1944 года. И вот, спустя 8 лет, в 1952 году мы встретились снова в Стендале.
Встреча произошла в магазине военторга: смотрю, стоит старшина с расстегнутым воротником гимнастёрки и фуражкой, сдвинутой на затылок, довольно располневший, беседует с другом. Я сразу признал в нём Николая, а он мне приходится родственником: мой дядя Баланчук Марк Дмитриевич женат на его родной тёте Пендо Софии (Зосе) Ильиничне. Я несколько раз обошёл вокруг этих двух беседующих и твёрдо убедился, что это Николай, а он меня не узнаёт. Я подошёл к нему сзади-сбоку, положил руку на погон и говорю: «Здравствуй, старшина»! Он быстро застегнул воротник гимнастёрки, поправил фуражку. Приняв строевую стойку, ответил: «Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!» я спрашиваю его: «Вы Пендо?» — «Так точно» — отвечает он, «Вы Николай?» — «Так точно» — опять отвечает он. «Ну, а кто же я?» — «Не могу знать» — отвечает. «Ну, смотри внимательно» — говорю ему, и тут он закричал: «Алёша, родной мой, здравствуй!» и крепко захватил меня в свои объятия.
Крепко-крепко расцеловались мы с ним до слёз. Все присутствующие в магазине, повернулись к нам и были рады нашей встрече. А радоваться было чему: ведь мы прошли с ним огни и воды, пережили страшные, жестокие, тяжёлые бои на фронте и остались живы. Здесь, в артиллерийском полку нашей дивизии Николай продолжил сверхсрочную службу в воинском звании старшины на должности заведующего секретным делопроизводством.
Он хорошо играл на баяне и очень часто и много участвовал в различных увеселительных мероприятиях, постепенно втягиваясь в частые выпивки в больших дозах, что и явилось причиной увольнения его из армии в 1953 году.
После увольнения он не стал жить в своей маленькой деревеньке Петровке Иланского района, а устроился на работу в г. Иланске сначала заправщиком на автозаправочной станции, а затем стал заведующим этой станцией. Женился на некой Галине, которая родила сына, затем дочь.
Мы с Ниной, следуя в отпуск, несколько раз заезжали в г. Иланск к дяде Марку и сестре Елене Марковне и всякий раз Николай приходил, чтобы встретиться с нами, но всегда один, без жены Гали. Сестра Лена мне говорила, что у меня Нина очень красивая, а Галя была некрасивая, и поэтому Николай не хотел, чтобы мы её видели.
Его привычка к злоупотреблению алкоголем продолжалась ещё и потому, что при наличии дефицита горюче-смазочных материалов (бензина и масла) ему перед заправкой владельцы машин преподносили бутылку водки, это увлечение водкой и привело его к инсульту, а затем к смерти.
Повезло мне в самом начале службы в этой дивизии и на хороших коллег по службе, ставших для меня хорошими товарищами и друзьями. Это были офицеры автороты капитан Черепенин Костя, его заместитель по политической части Скобёлкин Василий, командиры взводов старший лейтенант Дзигасов Тимур Заурбекович (красавец-осетин), с которым я жил в одной комнате общежития до ноября 1953 года, т.е. до приезда Нины с детьми, старший лейтенант Кучеренко Иван Акимович и старший лейтенант Лукъянов Юрий, с которыми я учился в 9-м, 10-м переводном и 10-м выпускном классах вечерней школы при Стендальском гарнизонном доме офицеров.
Это были хорошие, умные, способные и трудолюбивые товарищи. Все мы трое закончили в мае 1955 года десять классов с одной только «четвёркой» в аттестате зрелости по сочинению, т.е. по русскому языку и литературе. Наши письменные работы были направлены в Вюнсдорф в отдел народного образования для утверждения и награждения серебряными медалями. Но чтобы лишить нас медали оценку «5» по математике разделили на две оценки: по тригонометрии «5», по геометрии — «4», сделав пояснение, что задача решена правильно, но есть более рациональные способы решения.
Здесь я поспешил забежать вперёд на целых три года, в течение которых приходилось упорно, настойчиво, самозабвенно и старательно одновременно служить и учиться в вечерней школе, занятия в которой проводились по понедельникам, средам и пятницам с 19 до 24 часов и в субботу проводились консультации.
В конце августа 1952 года я прибыл из отпуска и по приказу командира дивизии генерала Щербины И. К. был назначен исполняющим обязанности помощника начальника оперативного отделения дивизии вместо майора Иванина, убывшего в Москву на учёбу в военную общевойсковую академию им. М. В.Фрунзе. По-видимому, генерал щербина этим назначением решил меня больше нагрузить работой и, т.к. эта должность майорская, повысить мне денежное содержание с 800 до 1100 рублей, т.е. на 300 рублей больше, за что я ему был очень благодарен.
Старался я оправдать это назначение и доверие упорным ежедневным трудом в течение года и, т.к. я успешно справлялся с исполнением обязанностей помощника начальника оперативного отделения дивизии, генерал Щербина направил командиру корпуса представление на назначение меня на эту должность.
Большую роль в этом сыграл начальник оперативного отдела дивизии полковник Шахнович Василий Васильевич, ставший к этому времени начальником штаба дивизии вместо уволенного в запас полковника Мельникова, о котором выше я уже упоминал, как о суровом, грубом человеке, который получил за это прозвище «тигр-Акбар».
Полковник Шахнович В. В. был умелый начальник-руководитель, очень добрый, внимательный и заботливый. В своё время был воспитанником детского дома, затем суворовцем, окончившим впоследствии военное училище и прошедшим по службе все командные ступени от командира взвода до командира полка и начальника штаба дивизии.
И вот он в назначенное время направил меня с предписанием к командиру корпуса для утверждения в должности помощника начальника оперативного отделения дивизии. Командир корпуса внимательно выслушал меня о вехах моей жизни и службы и сказал: «Несмотря на положительную аттестацию и представление, и личную положительную характеристику генерала Щербины и полковника Шахновича о вашей работе и службе, утвердить вас в этой должности не могу по двум причинам: во-первых, по воинскому званию вы старший лейтенант, а я вас должен утвердить на майорскую должность, минуя звание «капитан»; во-вторых, вы не были в должности командира роты, а я должен назначить вас на должность, равную заместителю командира батальона или начальника штаба батальона».
Когда я доложил об этом полковнику Шахновичу, он был очень недоволен решением командира корпуса и воскликнул: « Эх, Алёша, ты же фронтовик, а постоять за себя не смог!» Некоторое время я продолжал исполнять должность помощника начальника оперативного отделения дивизии.
Несмотря на то, что воинские части (полки) дивизии были дислоцированы в разных городах Германской Демократической Республики (ГДР): 594 Берлинский мотострелковый полк в г. Стендале, 598 мсп в г. Гарделеген, 597 мсп в г. Квидленбурге (170 км от Стендаля), танковый полк в г. Штадт, генерал Щербина, кроме посещения 597 мсп, ездил всегда без меня, чтобы не отрывать меня от работы в оперативном отделении и от занятий в вечерней школе.
Конечно, на всех тактических и командно-штабных учениях в масштабе от батальона до дивизии включительно я работал вместе с генералом Щербиной И. К. и на командном пункте, и в штабе дивизии, и во время движения в ходе отработки боевых действий той или иной темы учений.
Во время передвижения от одного командно-штабного пункта к другому я, как правило, находился в машине рядом с водителем и, имея в руках топографическую карту с отражённым на ней планом боевых действий, ориентировался и выдерживал нужное направление по заданному маршруту в любых условиях погоды, бездорожья и времени суток (днём и ночью).
Генерал Щербина чаще всего во время движения находился на заднем сиденье машины и, будучи уставшим, молчал, либо дремал, надеясь на меня, что я не могу потерять ориентировку и заблудиться. Часто вместе с нами по приглашению (приказанию) генерала следовал начальник разведки полка (дивизии) и мне в этом случае было веселее, особенно в ночное время. Привлекал меня генерал для следования с ним на совещания, заседания военного совета армии в город Магдебург или группы войск (ГСОВГ — Группа Советских Оккупационных Войск Германии) в город Вюнсдорф.
В обязательном порядке сопровождал я его до аэропорта в Вюнсдорфе при следовании в отпуск и по прибытии из отпуска. За всё время службы с ним, он ни разу не сделал мне ни одного замечания и, ни разу не повысил голоса.
До ноября 1953 года офицеры и генералы служили в ГСОВГ без семей. Но генерал есть генерал, его положение и возможности позволяли, как и на фронтах боевых действий иметь дела с т. н. ППЖ (походно-полевыми жёнами).
И в данном случае у генерала Щербины была такая «жена» — Шатрова Мария Фёдоровна, заведующая военторгом нашей 3-й армии в Магдебурге, которую водитель машины «Победа» Володя Чурсин со старшиной автороты привозили к генералу в субботу и в понедельник ранним утром увозили снова в Магдебург.
Меня для этой «процедуры» генерал ни разу не привлекал. В ноябре 1953 года к генералу на короткое время приехала жена Ирина Яковлевна, очень симпатичная, приличная женщина с сыном, уже старшим лейтенантом Геннадием, в дальнейшем дослужившимся до полковника, и с дочерью Светланой.
Ирина Яковлевна всё допытывалась у меня, не имел ли Иван Кузьмич связей с другими женщинами, чего я, разумеется, никак допустить не мог. В ноябре 1953 года приехала ко мне на всё время службы Нина с детьми Юрой и Таней. Ехали вместе из города Гусева Калининградской области с женой и сыном капитана Бажанова Леонидом. Мне, ко времени приезда семьи предоставили комнату в трёхкомнатной квартире, две другие комнаты которой занимал инженер дивизии подполковник Ерёмин Геннадий Алексеевич, к нему в это же время прибыла жена Елена Абрамовна и сын Володя, ученик уже 6 класса.
Жили мы с семьёй Ерёминых хорошо, дружно, но Геннадий Алексеевич, будучи хорошим специалистом-инженером, злоупотреблял частыми и непомерными выпивками, за что неоднократно предупреждался и наказывался генералом Щербиной и, в конце концов, был уволен в запас.
Вместо Ерёмина прибыл новый инженер дивизии, который вместе со своей семьёй поселился в нашей квартире, а мне была предоставлена для жилья опять одна комната в трёхкомнатной квартире, в которой две другие комнаты занимал начальник отдела кадров дивизии майор Ефимов Николай Гавриилович со своей семьёй: женой Анастасией Николаевной и двумя дочерьми восьми — десяти лет.
Николай Гаврилович был по отношению ко мне добрый, чуткий, внимательный и к тому же заядлый, страстный охотник, так что тут нас связывали взаимные интересы, и мы были с ним добрыми и верными друзьями. У Нины с Анастасией Николаевной и детьми также были добрые, доверительные отношения.
Очень часто в разрешённые для охоты периоды времени мы с Николаем Гавриловичем и другими охотниками — членами коллектива военных охотников дивизии выезжали на коллективные охоты по водоплавающей дичи (уток, гусей), на зайца, косулю, оленя, кабана.
Охоты были всегда удачными, с богатыми охотничьими трофеями, т.к. дичи было много, особенно водоплавающей — уток и гусей в реке Эльба и её старицах, а также на южном побережье Балтийского моря. Плотно также была заселена территория ГДР копытным зверем: косулей, оленем, кабаном, а также зайцем и дикими кроликами.
Весной 1954 года генерала Щербину И. К. повысили в должности заместителем командира корпуса, и вместо него командиром дивизии был назначен полковник Андрущенко Анатолий Демидович, 1915 года рождения, только что закончивший академию Генерального штаба. Это был красивый, симпатичный, умный, интеллигентный, высоко эрудированный офицер, но несколько высокомерный и резковат в своих действиях и отношениях с подчинёнными.
В отличие от генерала Щербины, он не прошёл тернистый путь армейской жизни и школы. Он не командовал подразделениями: взводом, ротой, батальоном. После окончания Киевского университета ему было присвоено офицерское звание лейтенант, и в начале Великой Отечественной войны он был назначен помощником начальника оперативного отделения дивизии в действующей армии.
Служебная лесенка его в годы войны росла так быстро, что он к концу войны стал начальником оперативного отделения дивизии в воинском звании полковник.
В этом же 1954 году Андрущенко А. Д. было присвоено воинское звание генерал-майор. Ко мне он относился доброжелательно и похвально в том смысле, что я, совмещая службу, успешно учился в вечерней школе. Однако старался нагрузить меня различными поручениями по проверке внутренней гарнизонной и караульной службы в частях гарнизона г. Стендаль, строго требуя выполнения этих поручений в установленный срок с представлением письменного рапорта.
Однажды после проверки несения гарнизонной и караульной службы в 594 Берлинском мотострелковом полку я представил письменный рапорт генералу Андрущенко А. Д., в котором указывал многочисленные нарушения различных статей Устава гарнизонной и караульной службы. Прочитав рапорт и выслушав мой устный доклад о ходе проверки, он тут же позвонил командиру полка полковнику Карасёву и начал его ругать: «Что ты, Карасёв, полковник, со своим штабом не видишь и не знаешь, какие у вас крупные, грубые нарушения имеются в несении службы, которые при проверке обнаружил у вас старший лейтенант Баланчук»? и начал зачитывать недостатки и нарушения, изложенные в моём рапорте.
После окончания моей учёбы в вечерней школе генерал Андрущенко своим приказом назначил меня командиром второй мотострелковой роты 594 Берлинского мотострелкового полка и сказал, что эта вторая рота является самой отстающей в полку по всем показателям: боевой, политической, физической подготовке, по внутреннему порядку и дисциплине и вот если ты выведешь эту роту в число передовых, я лично буду ходатайствовать о твоём поступлении в общевойсковую военную академию им М.В.Фрунзе, а если не выведешь, там «тоби и жаба цицку дасть».
Когда я прибыл в полк и представился командиру полка полковнику Карасёву о назначении меня на должность командира второй роты, он напомнил мне о проверке караульной и гарнизонной службы в полку и не без ехидства сказал: «Проверять одно, а вот посмотрим, как Вы будете на деле всё выполнять!» На это я ему ответил, что постараюсь, чтобы недостатков не было.
В роте было три командира взводов, все в звании старший лейтенант, все бывшие суворовцы. Двое: Воронин и Пономаренко, были хорошие командиры, а Алюшин умел петь, танцевать, ухаживать за дамами, рассказывать анекдоты, а работать, служить, как следует, не хотел. Пришлось мне его воспитывать сначала добром, словом, затем и наказанием. Дело наладилось.
Работать мне пришлось очень много и упорно. Я лично составлял два расписания занятий на неделю: одно расписание занятий с солдатами и второе расписание инструкторско-методических занятий с сержантами роты, которые я проводил лично, учил сержантов, как надо проводить занятия с солдатами по строевой, физической, огневой и тактической подготовке. Не допускал срыва ни одного занятия, предусмотренного расписанием.
Постоянно проверял и контролировал проведение занятий командирами взводов, от которых строго требовал высокого методического мастерства и качества. Командиры взводов меня понимали, слушали и чётко и полно выполняли мои указания и требования, так как видели, что я умею делать в обучении солдат и сержантов, опираясь на шестилетний опыт командования взводом, в том числе учебным взводом полковой школы.
Результаты напряжённого труда мои, командиров взводов, сержантов и солдат сказались на инспекторской весенней проверке за зимний период обучения 1955—56 г., в итоге которой рота заняла первое место в полку по боевой и политической подготовке.
В июне 1956 года я был направлен на конференцию передовых командиров рот и батарей в штаб ГСОВГ в г. Вюнсдорф, которая проводилась под руководством заместителя командующего ГСОВГ генерал-полковника Кошевого П. Е. в течение двух дней в порядке обмена опытом. Мне, как и остальным командирам передовых рот (батарей) Главнокомандующий ГСОВГ генерал-армии Гречко А. А. объявил благодарность, наградил грамотой и ценным подарком.
Командир первой роты капитан Панин Сергей, занимавший ранее первое место в полку, был недоволен и на первых порах относился ко мне не очень дружелюбно, а потом начал со мной советоваться по многим вопросам жизни и службы.
Особенно это проявилось с его стороны после такого неприятного (мягко говоря) для него события: в один назначенный день и час командир батальона подполковник Красноборов приказал всем командирам рот батальона прибыть на совещание не в штаб батальона, как обычно, а в канцелярию первой роты. Когда мы все собрались, командир батальона сказал: «Захожу сегодня в канцелярию первой роты и вижу такую картину: капитан Панин сидит за своим столом, а перед ним на полу лежит солдат. Я его спрашиваю — что это такое?
Капитан Панин мне отвечает, что этот солдат очень недисциплинированный, не выполняет приказы сержантов, пререкается и его привели ко мне на беседу, в ходе которой он вёл себя грубо и со мной начал пререкаться и вот я стукнул ему валенком по башке. Я беру валенок, и еле его поднял, так как в нём была шестикилограммовая гантель. Вот так капитан Панин воспитывает своих подчинённых».
За всё это капитан Панин получил по партийной линии строгий выговор с занесением в учётную карточку и командир полка полковник Карасёв объявил Панину предупреждение о неполном служебном соответствии. При подведении итогов зимнего периода обучения на совещании офицеров полка меня полковник Карасёв расхваливал за то, что я сумел за такой короткий срок вывести роту из отстающей в передовые.
Надо сказать, что работал я неполный зимний период, так как в марте 1956 года находился в отпуске, который тогда предоставлялся в Группе войск офицерам продолжительностью 45 суток, плюс время на проезд по железной дороге до Красноярского края 7 суток туда и ещё 7 суток обратно. Я был сам удивлён и обрадован результатом своего труда в столь короткий период.
Здесь я очень хочу подчеркнуть, что в этом успехе большую роль играла моя дорогая и любимая Нина, которая постоянно, ежедневно проявляла ко мне большое уважение, любовь, понимание и заботу, оказывая мне всяческую поддержку, особенно заботясь о вкусном, сытном и калорийном питании, готовя разнообразные красивые блюда, вызывающие большой и здоровый аппетит.
В этом отпуске была удачная охота на косуль. В марте 1956 года, когда мы с Геннадием Фёдоровичем Комаровым, мужем моей сестры Нюры, заядлым, страстным охотничком и рыбаком решили поохотиться на косуль. У Геннадия с Нюрой была собачка дворняга по кличке Мюзгарка, которая не только надёжно и самоотверженно охраняла дом и двор, но и была универсальной, умной охотничьей собакой по многим видам дичи: лосю, косуле, зайцу, белке и по водоплавающей.
И вот с ней, встав на широкие охотничьи лыжи, по глубокому снегу, в условиях резко пересечённой холмистой местности, через речку Усолка, мы двинулись на так называемую крутую Лысую гору, на которой снег ветром сдувало, что давало возможность косулям легко добывать на ней корм. Гена очень хорошо знал эти места, т.к. здесь охотился не один раз. Достигнув высоты, мы остановились, осмотрелись, нашли следы косули и определили направления их движения.
Геннадий указал мне место, где я должен стоять и ждать косуль, а он с Мюзгаркой отправился вдоль хребта на восток в загон, сказав, что загон косуль может начаться через 1—1,5 км.
Примерно через полчаса после ухода Геннадия я услышал гон-лай Мюзгарки и вскоре увидел целый табун (более десятка) косуль, бегущих в направлении на меня. На некоторое время косули остановились и, услышав резкий и громкий лай Мюзгарки они разбились на две группы, одна их которых бежала несколько далековато от меня, но вдруг один козёл отделился, и побежал по косогору мимо меня в 20—35 метрах, которого я уложил с первого выстрела картечью диаметром 9 мм. Сначала подбежала Мюзгарка потрепала козла, потом подошёл Геннадий, поздравил меня с удачным выстрелом, а я его с удачным загоном и богатым трофеем.
Трофей был действительно богатый: матёрый самец-козёл весом не менее 50 кг. Быстро мы его разделали, вложили в рюкзаки и отправились домой, на Степное озеро. На следующий день Нюра с Ниной наварили прекрасного вкусного холодца и супа, сделали жаркое из печени и вырезки. С рюмкой самогонки это был отличный закусон.
Через пару дней состоялась вторая охота на косуль с Кислощеем Василием Фёдоровичем, который сумел меня уговорить, хотя я отказывался участвовать в этой охоте, т.к. в марте-месяце охота ещё была запрещена. Но я Василию Фёдоровичу привёз в качестве подарка пачку немецких патронов (25 шт.), снаряженных 8-мм картечью и как же их тут не опробовать!
Тем более что, несмотря на большое количество косуль, обитавших на горах и холмах западнее нашей деревни Баланчук и нескольких проведённых охот, все они оказались без трофеев, т.к. охотнички были бестолковые.
Пошлёшь его в загон, — говорит Василий Ф., и скажешь, чтоб начал загон не ближе одного километра от места засады, а он начинает в полкилометра, поставишь его в засаду стрелком, он обнаруживает себя движением, а один даже костёр разжёг в засаде.
И вот направились мы на охоту трое: я, Василий Ф. и Мишуренко Николай Иванович. На лошадке поехали на Краснояровы хребты, не доезжая которых примерно полкилометра остановились и сказали Николаю Ивановичу быть с лошадью здесь, а мы двинулись дальше и остановились перед лощинкой, где мне и велел Василий Ф. остановиться, а сам отправился с собакой в загон на Красноярову заимку, это около километра от засады.
Через некоторое время я услышал лай собаки, а затем бегущий по хребту целый табун (около 15 штук) косуль, которые периодически останавливались, прислушивались к лаю, собаки и снова продолжали движение. Я замер и не шевелился, только слышал своё глубокое дыхание и учащённое биение сердца. Косули продолжали бежать вдоль хребта и, добежав до лощины, вдруг остановились, сгрудившись в густую кучу.
Я прицелился в самого крупного высокого козла, голова которого возвышалась над этой кучей, нажал на спусковой крючок и сразу две косули упали замертво, т.к. расстояние до косуль было около 30 метров и из девяти картечин, рассыпанных выстрелом, двух оказалось достаточным для поражения двух косуль, остальные разбежались в разные стороны.
Второй выстрел я сделал по козлу, который бежал от меня метрах в 20-ти и сделал подранка, попав ему в заднюю ногу. Он побежал от меня вправо уже в замедленном темпе. Тут же подбежала собака, обнюхала лежащих косуль, затем взяла след подранка, и начала преследовать его с лаем. Я, перезарядив ружьё, встал за ствол вековой берёзы и через мгновение увидел, что собака гонит подранка прямо на меня.
Подпустив его метров на 25, я выстрелил. Подранок рухнул замертво. Вскоре подошёл Василий Фёдорович и, увидев двух лежащих козлов, от радости и восторга был, как говорят на «седьмом небе». А когда я ему сказал, что в 30-ти метрах отсюда, где я стоял в засаде, лежит ещё один козёл, он не поверил, а когда я привёл его к этому месту, радости его не было предела. Буквально через 10—15 минут подъехал на лошадке Мишуренко Николай Иванович, мы уложили в сани эти богатые трофеи и поехали домой.
Заехали во двор Николая и тут же, под навесом начали разделывать туши косуль. А была как раз суббота и Анна, жена Мишуренко, кстати, моя двоюродная сестра, затопила баню, которая во время нашей работы сильно загорелась. Сбежались родные, соседи и начали тушить пожар. Я и Василий с Николаем забеспокоились, заволновались, что кто-нибудь из присутствующих на тушении пожара может донести до милиции о наших незаконных трофеях и может получиться большая неприятность.
Но к счастью всё обошлось благополучно, тихо и мирно.
Самый большой козёл достался организатору охоты Василию Фёдоровичу, средний — Николаю Ивановичу, а я взял косулю.
Опять был приготовлен мамой и Ниной отменный холодец и вкуснейшее жаркое из печени и вырезки. А через два дня мы с Ниной и детьми поехали в Германию (ГДР), к месту моей службы, в г. Стендаль.
По прибытию из отпуска начался напряжённый период подготовки в весенней инспекторской проверке. Дни и ночи кипела работа по обучению подчинённых боевой стрельбе из автоматов, пулемётов, гранатомётов и метанию боевых гранат, а также по физической, тактической подготовке и другим дисциплинам. О результатах этой напряжённой работы и итогах инспекторской проверки уже было сказано выше.
Я собрался поступать на учёбу в военную академию им. М. В. Фрунзе. Для этого в первую очередь проходят проверку на медкомиссии о пригодности к обучению в академии по состоянию здоровья. Такое обследование состояния моего здоровья показало, что я не пригоден к обучению, т.к. хирург майор Жук обнаружил у меня варикозное расширение вен левой голени и тут же в моей медицинской книжке записал вместо первой группы для занятий по физподготовке 3-ю группу, где по пунктам расписал: бег исключить, длительную ходьбу исключить, ходьбу на лыжах исключить и т. д. и т. п.
Я так был взволнован, что у меня потекли слёзы.
В нашей дивизии был начальник особого отдела подполковник Машкин, заядлый охотник и рыбак и поэтому у меня с ним были хорошие доверительные отношения. Узнав о моём состоянии и настроении, он предложил мне перейти на службу к нему, в отдел КГБ, причём на майорскую должность и я дал согласие. Он оформил дело на перевод меня по службе в органы КГБ (Комитет Государственной Безопасности), которое направил вверх по команде, в первую очередь командиру дивизии генералу Андрущенко А. Д., который дал согласие на перевод и направил ходатайство выше. Оно дошло до Главкома Группы войск в Германии генерала-армии Гречко А. А., который наложил такую резолюцию: «Запрещаю перевод строевых офицеров в органы КГБ»!
Итак, и тут у меня получился «прокол».
СОЛНЕЧНОГОРСК
В сентябре 1956 года начальник отдела кадров, уже подполковник, Ефимов Николай Гаврилович сказал мне, что пришла директива о выделении трёх кандидатур для учёбы на курсах «Выстрел» (Высшие курсы усовершенствования офицерского состава) в городе Солнечногорске: на курс командиров полков идёт подполковник Дашкевич, на курс командиров батальонов — майор Сидоров и на курс преподавателей огневой подготовки я предлагаю, Алексей Фёдорович, твою кандидатуру, поскольку ты по состоянию здоровья на учёбу в академии не годен.
По сроку службы в ГДР (5 лет) мне оставалось служить ещё полгода, но, посоветовавшись с Ниной, было принято решение ехать на учёбу на курсы «Выстрел», начало занятий, на которых должно было быть с 1 ноября 1956 года, но из-за нестабильного положения и политических событий в Венгрии наш отъезд на учёбу был задержан почти на месяц, в течение которого нас поднимали по боевой тревоге не меньше 10 раз.
Юра уже учился в первом классе и когда я в очередной раз уходил по тревоге с боевым пистолетом и тревожным чемоданом, он всякий раз тревожился, волновался и со слезами на глазах спрашивал: «Когда ты, папа вернёшься»? Не меньше волновалась и Нина, думая, что меня вместе с ротой и всем полком могут отправить в Венгрию для нормализации там обстановки. К счастью всё обошлось более-менее благополучно и в конце ноября мы отправились в Солнечногорск, в нашу родную матушку Россию, в СССР.
Там у одной бабули Ольги Андреевны, на время учёбы мы сняли жильё — маленький домик во дворе и так там жили до конца учёбы, до сентября 1957 года.
На курсах «Выстрел» начальником курсов был генерал-лейтенант Собенников Пётр Петрович, очень эрудированный, высоко-широко образованный генерал, интеллигент с повадками аристократа-дворянина.
Не знаю, правда, это или нет, но нам рассказывали преподаватели курсов, что в царской армии, когда Собенников П. П. был поручиком и командовал взводом, в его подчинении был унтер-офицер (сержант) Жуков Георгий Константинович.
Преподавательский состав на курсе преподавателей огневой подготовки был очень подготовленный, квалифицированный. Особенно отличался высокой эрудицией, обширными знаниями и методическим мастерством старший преподаватель огневой подготовки подполковник Лови — умный и симпатичный еврей.
По всем другим военным дисциплинам: тактической подготовке, противохимической (защита от оружия массового поражения), инженерной подготовке, связи, строевой и физической подготовке, по изучению материальной части танков, автомобилей, артиллерии, миномётов были также хорошие преподаватели — мастера своего дела.
За девять месяцев учёбы на курсах я обновил и получил прочные обширные знания по всем видам боевой подготовки, по материальной части стрелкового оружия, артиллерии и миномётов, танков, автомобилей, приборов радиационной и химической разведки,научился водить танк и автомобиль и получил права по вождению танка и автомобиля 3-го разряда.
Получил также необходимые методические навыки преподавателя огневой подготовки.
В июле 1957 года в гости к нам приезжала моя мама Пелагея Мироновна, которая гостила у нас около месяца и почти каждый день ходила с Юрой в церковь молиться Господу-Богу. Юра нам жаловался, что ему уже не хочется ходить в церковь с бабушкой, т.к. там много дыма и шума, много плачут и поют.
Хочется несколько вернуться назад, и сказать о судьбе генерала Андрущенко А. Д. С должности командира дивизии он был назначен на должность начальника штаба армии, затем на должность командующего армией, и дошёл до заместителя командующего войсками Одесского военного округа. Будучи в Москве, попал в автоаварию и получил многочисленные тяжёлые повреждения органов и уволен в запас по болезни.
Что касается генерала Щербины И. К., то известно, что Указом Президента Российской Федерации от 6 сентября 1996 года №1331 он награждён орденом Жукова. В это время ему было уже 92 года.
После окончания учёбы на курсах «Выстрел» в середине сентября 1957 года я был направлен для прохождения дальнейшей службы в Уральский военный округ, штаб которого находился в городе Свердловске. Оставив Нину с детьми на железнодорожном вокзале, я отправился с предписанием и своим личным делом в конверте, скреплённом пятью сургучными печатями, в отдел кадров Уральского военного округа, где меня принял заместитель начальника отдела кадров округа, который после короткой беседы со мной вызвал к себе подполковника Ольшанского Павла Егоровича — старшего офицера отдела вневойсковой подготовки округа для продолжения беседы со мной и решения моей судьбы.
Да, именно для решения судьбы, так как это было трудное время, когда Хрущёв сокращал армию, в т.ч. офицеров на 600—700 тысяч человек, под лозунгом: «Перекуём мечи на орала»!
Подполковник Ольшанский после короткой беседы со мной и вскрытия пакета с личным делом, предложил мне идти преподавателем тактической подготовки в Молотовское (в Перми) военное училище, на что я ему ответил, что окончил я курсы преподавателей огневой подготовки.
Просмотрев оценочный лист об окончании курсов «Выстрел», где по всем военным дисциплинам были отличные оценки (пятёрки) и только одна четвёрка ("хорошо") была по тактической подготовке, подполковник Ольшанский сказал: «Молодец, но видно Вы тактику не любите, товарищ капитан»? На что я ему ответил, что всё дело не в любви к тактике, а в отношении ко мне старшего преподавателя тактической подготовки полковника Журавлёва, который на фронте не был и на многих занятиях по тактике, проводимых лично им, я по некоторым вопросам и мотивам по ведению боя, был не согласен с ним и вступал в полемику, доказывая, что реально в боевой обстановке всё было бы иначе, чем Вы толкуете. Это ему, наверное не нравилось и по моему мнению сказывалось на моих оценках по этому предмету.
ИЖЕВСК
После некоторого раздумья Ольшанский сказал, что «есть вакантная должность преподавателя военной подготовки на военной кафедре Ижевского сельскохозяйственного института, где придётся вести занятия по многим военным дисциплинам со студентами. Как Вы смотрите на это, товарищ капитан, не наломаете дров, ведь Вы привыкли работать с солдатами, сержантами, а тут придётся иметь дело со студентами»? Далее он мне напомнил, что должность преподавателя военной кафедры майорская и оклад денежного содержания 150 рублей в месяц, что больше на 30 рублей, чем у командира роты.
Я дал согласие идти на эту должность, а Ольшанский сказал, что там, на военной кафедре пять полковников, в том числе начальник кафедры Герой Советского Союза Томиловский Георгий Семёнович, с которым он заказывает разговор по телефону, а мне разрешил выйти покурить и быть готовым по его вызову явиться на разговор. После 5—10 минутного перекура я явился на слушание разговора Ольшанского с Томиловским, в ходе которого Ольшанский, поздоровавшись, сказал: «Георгий Семёнович, как Вы смотрите на то, если назначим к Вам на кафедру преподавателем военной подготовки молодого капитана Баланчука Алексея Фёдоровича, бывшего командира мотострелковой роты, только что отлично окончившего курс преподавателя огневой подготовки на курсах «Выстрел»? Георгий Семёнович сказал, что меня, молодого капитана, он берёт к себе на кафедру с радостью, так как его полковники уже стоят одной ногой на пороге увольнения.
После этого положительного разговора мне выписали и вручили предписание о назначении меня преподавателем военной подготовки военной кафедры Ижевского сельскохозяйственного института, о чём я с радостью сообщил Нине и детям, которые также с большой радостью встретили это моё сообщение.
Тут же быстро я переоформил документы на отправление багажа из Свердловска в Ижевск — столицу Удмуртской АССР, а также взял проездные билеты для следования в обратном, западном направлении до станции Ижевск-пассажирский. Поезд прибыл на станцию Агрыз, что в 40—50 км от Ижевска, где пришлось делать пересадку для последующего движения к Ижевску, в который прибыли поздно ночью.
На такси добрались до военной кафедры, где нас встретила вахтёр и мы до утра расположились в кабинете начальника военной кафедры. Устроились неплохо, так как там был мягкий раздвижной диван, покрытый кожей, послуживший нам с Ниной хорошей «кроватью», а Юру с Таней уложили на мягких креслах и стульях. Рано утром первым прибыл сам начальник кафедры Герой Советского Союза, полковник Томиловский Георгий Семёнович, который произвёл на нас с Ниной очень приятное впечатление.
Это был поистине настоящий богатырь, около 100 килограммов весом, выше среднего роста, с косой саженью в плечах, с прямой уверенной походкой, добродушной улыбкой и завораживающей душевной добротой и теплотой, с которой он обратился к нам с Ниной и нашим детям. Тут же он отправился к заместителю директора института по тылу с ходатайством о предоставлении нам квартиры. По прибытии он сообщил, что нам предоставляют большую комнату в общежитии, в которой ранее проживали 13 девушек-студенток института.
Это общежитие располагалось на улице Карла Маркса в старом, дряхлом деревянном бараке. Мы с Ниной вынесли 10 кроватей из предназначенной нам комнаты, а 3 кровати оставили для себя и поселились здесь жить как бы временно.
Комната была на втором этаже, большая, более 30 кв. метров, светлая и тёплая, в ней были печь, плита с тремя конфорками. Это общежитие находилось недалеко от института, куда я добирался на трамвае, а чаще ходил пешком, напрямую, через Ижевский пруд (зимой).
Однажды, когда мы прожили здесь месяца три, прибывает к нам с ордером в руках на проживание в этой комнате, некая Мария Михайловна (фамилию не помню), инспектор просвещения Удмуртии, что эту комнату сельхозинститут брал у Министерства просвещения в аренду, срок которой уже истёк и поэтому прошу Вас освободить эту комнату мне с сестрой Анной. Я сказал ей, что освобожу эту комнату тогда, когда мне дадут квартиру.
В результате наших переговоров мы пришли к соглашению, что будем жить вместе две семьи в этой большой комнате, отгородившись друг от друга шкафом и прикреплённым к нему ковром, который с другого конца прикреплялся к стенке. И так вместе мы прожили больше года.
Благо и Мария (1925 г.р.) и Анна (1923 г.р.) были умные, скромные, сдержанные, добрые и вели здоровый образ жизни. Обе были здоровые, полного телосложения, внешне лицом некрасивы, возможно поэтому никаких любовников-ухажёров у них не было. Жили мы с ними дружно.
В первый же день прибытия на кафедру я познакомился с остальными четырьмя полковниками: полковник Матюшкин Иван Фёдорович — начальник учебной части кафедры, очень ограниченный, тупой и пустой человек; полковник Силин Павел Яковлевич (1923 г.р.) — старший преподаватель, отвечающий за тактическую подготовку; полковник Сущеня Михаил Романович (1920 г.р.) — старший преподаватель, отвечающий за огневую подготовку; полковник Черепанов Александр Александрович (1911 г.р.), преподаватель, отвечающий за строевую подготовку, до назначения на кафедру служил в Чебаркуле Челябинской области командиром мотострелкового полка, но по возрасту и состоянию здоровья (тяжёлое ранение в грудь на фронте) был переведён на кафедру преподавателем.
Все пять полковников были фронтовиками, активными участниками боевых действий на фронтах Великой Отечественной войны. До 1955 года на военных кафедрах на должности преподавателя военной подготовки была так называемая «вилка» в воинском звании — майор-подполковник, на должности старшего преподавателя — подполковник-полковник.
Силин и Сущеня получили звание полковника здесь, на кафедре на должностях старших преподавателей. Я был назначен ответственным за проведение занятий по военной топографии, куда входили и подготовка методических пособий (планов-конспектов проведения практических занятий), выписка и получение топографических карт (секретных и учебных), учебных плакатов, схем, проверка, актирование и уничтожение секретных карт, оформление и содержание классного помещения по военной топографии.
Кроме этого, меня, как закончившего курсы преподавателя огневой подготовки, назначили для проведения занятий и по этой дисциплине, поскольку полковник Сущеня один не охватывал всю программу. Михаил Романович Сущеня был толковым, эрудированным, опытным преподавателем и очень ответственным. У меня с ним сложились как-то очень скоро самые хорошие, добрые, товарищеские, я бы даже сказал, дружеские, доверительные отношения. Очень много мы сразу сделали с ним по оформлению и содержанию класса огневой подготовки.
Часто я посещал проводимые им занятия по различным темам огневой подготовки и учился у него многому. Он также часто бывал у меня в качестве старшего преподавателя и как бы проверяющего, контролирующего методику проведения мною занятий, и всякий раз был доволен, хвалил меня и ставил высокие оценки за проведение занятий. Очень хорошие сложились у нас и семейные отношения: Нина с Ольгой Александровной быстро нашли общий язык и стали добрыми подругами, а вместе с ними подружились и наши дети.
Кроме огневой подготовки, военной топографии, я проводил занятия по тактической, строевой подготовке, по оружию массового поражения и защите от него, по связи. Все проводимые мною занятия проверялись (посещались) начальником военной кафедры полковником Томиловским Г. С., начальником учебной части полковником Матюшкиным И. Ф., полковником Силиным П. Я. и полковником Черепановым А. А. Ни одно проведённое мною и проверенное ими занятие, не было оценено ниже оценки «хорошо».
Добрые дружеские отношения у нас сложились с Силиным П. Я. и Черепановым А. А., а у Нины с их жёнами Антониной Алексеевной Силиной и Лидией Васильевной Черепановой. Особенно тёплые отношения у нас были с Александром Александровичем Черепановым, несмотря на большую разницу в возрасте (15 лет). Александр Александрович был уралец, уроженец села Ашап Осинского района Пермской области. Страстный охотник и пчеловод. Очень много мы с ним охотились по боровой пернатой дичи и по зайчику.
Часто бывал он у меня на занятиях, оценивал высоко методику проведения и говорил: «Нашим старшим преподавателям-полковникам есть чему поучиться у преподавателя-капитана Баланчука». Тяжёлое ранение в грудь давало о себе знать и было у него барометром и синоптиком: бывало так, что я предлагаю ему: «Александр Александрович, едем в субботу на охоту», а он мне отвечает: «Нет, Фёдорович, не поедем, потому что будет ненастная погода: дождь, метель и т.д., я очень плохо спал и сегодня чувствую себя неважно, хотя удмуртское радио обещало хорошую погоду.
Бывало и так, что в газете «Удмуртская правда» и по радио обещали очень плохую погоду, а Александр А. предлагал поездку на охоту, т.к. рана его не беспокоила и он хорошо спал и прекрасно себя чувствует, так что погода будет хорошая. Часто или почти всегда его прогноз оправдывался. От такого состояния, с течением времени здоровье его становилось хуже и в 1959 году, в возрасте 48 лет его уволили из армии по болезни, что было очень болезненным для него и для меня, мне было очень тяжело расставаться по службе с таким замечательным, добрым, чутким и умным человеком.
Вместо него был назначен подполковник Джабаров Х. С. Практические занятия (сборы) в течение одного месяца мы проводили со студентами в учебном лагере «Бишкиль» Пермской области по тактической подготовке с приданными танками и артиллерией, по огневой подготовке с боевой стрельбой из всего стрелкового оружия: автоматов Калашникова, ручных и ротных пулемётов и ручных противотанковых гранатомётов, а также по метанию боевых гранат.
По военной топографии занятия проводились днём и ночью по ориентированию и движению вне дорог и движению по азимутам. Из студентов сельхозинститута мы готовили командиров мотострелковых взводов по 450-часовой военной программе.
При подведении итогов военной подготовки за 1957—1958 учебный год студенты закреплённых за мной учебных групп показали высокие результаты.
Я подал начальнику военной кафедры рапорт о поступлении на агрономический факультет института для заочного обучения, а он ходатайствовал о поступлении перед ректором института Богдановым Фёдором Петровичем. Фёдор Петрович вызвал меня, потребовал аттестат зрелости об окончании 10-ти классов (в 1955 году) и, прочитав его наложил на рапорте резолюцию: «Принять без экзаменов». Я прослушал установленный цикл лекций и начал самостоятельно заниматься. Осенью 1958 года на военную кафедру прибыл в качестве проверяющего учебный процесс старший офицер отдела вневойсковой подготовки округа полковник Закорюкин Василий Васильевич, который, проверяя журнал командирской подготовки офицеров кафедры, не обнаружил в нём капитана Баланчука и спросил об этом начальника кафедры полковника Афанасьева Игоря Александровича.
Тот ему ответил, что капитан Баланчук освобождён от командирской подготовки, так как заочно учится на агрономическом факультете института. А кто ему разрешил учиться, — спросил Закорюкин, — Я, ответил Афанасьев. Закорюкин сказал, что разрешение офицерам заочно учиться в ВУЗах даёт только командующий войсками военного округа, поэтому капитану Баланчуку надлежит учёбу в ВУЗе прекратить.
В 1959 году мне было присвоено очередное воинское звание майор и по итогам службы я был аттестован на должность старшего преподавателя. Аттестация была утверждена командующим Уральским военным округом.
Коллектив кафедры был дружный, сплочённый и работалось в нём легко и радостно. Все или почти все большие праздники и дни рождения, особенно юбилейные мы отмечали вместе, всем коллективом кафедры. На одном таком торжестве Силин Павел Яковлевич спросил у Георгия Семёновича за что он получил высокое звание Героя Советского Союза, на что тот в шутку ответил по белорусскому выражению: «За то, что умев харашо прататься».
На самом деле он получил это звание за форсирование Днепра: батальон, которым в это время командовал майор Томиловский, будучи в авангарде дивизии, первым форсировал Днепр и занял плацдарм на его противоположном берегу.
В 1958 году Георгий Семёнович был уволен в запас по возрасту. Вместо него начальником кафедры был назначен полковник Афанасьев Игорь Александрович с должности начальника штаба Кунгурской дивизии. В общем это был грамотный, эрудированный офицер, спокойный, уравновешенный, строго по Уставу обращавшийся с подчинёнными. Работать с ним было легко.
У Нины с жёнами офицеров кафедры сложились добрые, дружеские отношения. Она была большим мастером по пошиву дамского платья и обшивала, выполняя заказы всех жён и дочерей офицеров и хороших знакомых. В 1958 году мне дали только одну комнату в трёхкомнатной квартире, в которой по одной комнате занимали майор Колкота Иван Филиппович (военный следователь) с женой Фаиной Алексеевной и 12-летним сыном Володей и инженер Колотов Григорий Васильевич с женой Нэлей и маленькой дочкой, жившей у бабушки.
Соседи были неплохие, за исключением Фаины Алексеевны, которая была непорядочной женщиной лёгкого поведения, ездившей ежегодно, а то и по два раза в год на курорты и рассказывавшей потом Нине, как и с кем она там «крутила» романы. Несмотря на то, что Нина шила ей платья, она заявила об этом в инспекцию, что Нина шьёт изделия всем без патента. И однажды к нам прибыли две женщины-инспекторы с проверкой, которые сказали Нине, что это сделала ваша соседка.
В 1960 году к нам в гости приехала мама и мы с ней впервые отправились в отпуск на Украину к родным маминым сёстрам Оле и Маланье, которых мама не видела 46 лет, то есть с 1914 года, когда мама 14-летней девочкой со своим отцом Чушенко Мироном отправилась в гости к своему старшему брату Александру, жившему в то время в Сибири: в Красноярском крае, Абанском районе, деревне Кольцово.
Сначала мы прибыли в город Немиров, к тёте Оле, жившей в своём частном добротном доме, стоявшем на высотке, вблизи пруда, с большим огородом, полным различных фруктовых деревьев: яблонь, груш, вишен, черешен, слив. Вместе с тётей Олей проживали внук Анатолий с женой Таисией и внучкой Тосей. Муж тёти Оли был туляк Афанасьев, очень предприимчивый, деловой человек, мастер по пошиву обуви, содержал обувную мастерскую и подростков-подмастерьев. Кроме этого он брал в аренду пруд, который зарыбливал карпом и получал от этого большую прибыль. Тётя Оля говорила, что жила она с этим «чоловиком» богато, в «молоци» (молоке) купалась, но в 1923 году он умер, оставив тётю Олю с четырьмя дочками, которых она вырастила и всех похоронила.
Встреча была очень радостной, тёплой. К нашему приезду к тёте Оле приехала Маруся, старшая дочь тёти Маланьи. Немиров нам всем очень понравился, весь благоухающий, в цветах. Сад Немирова в то время занимал второе место после Одесского.
Вскоре мы с тётей Олей и Марусей отправились в село Алексеевку к тёте Маланке, которая жила одна в старом доме, где к нашему приезду собрались все дети и внуки тёти Маланки: сын Гусак Иван Карпович 1920 года рождения с женой Катей, муж Маруси Гарнэга Алексей, дочь Наташа 1922 года рождения с мужем Иваном Лисинчуком, дочь Аня 1925 года рождения, с мужем Степанюком Николаем.
Сколько же было тут радости и слёз. Вскоре т. Маланка рассказала нам, что год назад, будучи конюхом на конюшне повесился её сын Николай, якобы по причине измены его жены.
Отпуск мы здесь проводили очень хорошо, много раз купались в реке Южный Буг, которая протекала за огородом тёти Маланки. Юра с Таней подружились с детьми Ивана и Ани и наедались различными фруктами, которых было у всех в избытке.
С братом Иваном Карповичем мы с Ниной отправились в село Печору (5 км от Алексеевки, родина бати) на поиски родственников — Баланчуков и отыскали двух дядей — Ивана и Михаила — сыновей Сазона Баланчука, родного брата моего деда Дмитрия. В течение дня мы побывали у них в гостях и, к сожалению, дядя Миша, построив новый дом в своём дворе по неизвестной причине повесился.
Через несколько дней пребывания в Алексеевке мы с мамой отправились в Одессу, в знаменитую клинику Филатова, где определили, что у мамы катаракта и ей было предложено сделать операцию. Однако, узнав, что я служу в Ижевске, врач сказал, что в Ижевске есть хороший врач-хирург Сысоев и он сделает маме операцию успешно.
По прибытии в Ижевск маме сделали операцию сначала на правом, а через две недели и на левом глазу и она стала хорошо видеть. Сколько при этом было радости у неё и у всех нас. Во время нахождения мамы в больнице мы с Ниной часто ходили её проведать и поддержать её морально.
Однажды мне повезло на охоте по пернатой дичи, в основном по косачу (тетереву) и рябчику. А место охоты с мелким смешанным леском не предвещало наличие в нём глухаря и поэтому ружьё было снаряжено патронами с мелкой дробью (№4—6), а вылетел буквально у меня из-под ног огромный глухарь.
Я сделал два выстрела и он упал, но начал от меня убегать. Преследуя его, я на ходу перезарядил ружьё, чтобы выстрелить в него. Вдруг в это время у меня с головы упала назад фуражка, я остановился и пока поднимал и надевал её, потерял глухаря из виду, но продолжал преследовать его по опавшим из него перьям.
Добежав до очень густого молодого подлеска, я остановился и начал внимательно осматриваться и в очень густом кусте шиповника заметил торчащую в нём голову глухаря. Я стал тихо подходить к нему в готовности произвести выстрел, если он начнёт снова убегать. Но два заряда, хотя и мелкой дроби видимо сделали своё дело и он оставался неподвижен. Когда я подошёл к нему вплотную и попытался взять его за голову, он оказал сопротивление, клюнув очень здорово и больно в руку.
Пришлось прибегнуть к палке, с помощью которой укротить этого отважного драчуна и уложить его в рюкзак в качестве ценного трофея. Это был первый глухарь в моей охотничьей практике, поэтому радости моей не было предела.
По прибытии домой. Я с большим воодушевлением и радостью показал этот великолепный трофей Нине и детям, Юре и Тане, которые долго рассматривали его и радовались. На следующий день часть этого глухаря Нина стушила в духовке, сдобрив его сливочным маслом, луком, перцем и другими специями и мы с этим гостинцем пошли в больницу к маме.
Тут же, не откладывая на потом, мы стали угощать маму этой вкуснятиной, которая ей очень понравилась и которую она пробовала впервые в жизни. Но больше всего она была рада за меня, за мой успех, за первый такой ценный трофей, благодарила и хвалила меня и желала, чтобы это был не последний трофей.
За время службы здесь, на кафедре у меня сложились хорошие отношения с очень добрыми людьми-охотниками. На зайца мы выезжали чаще и больше всего с Александром Александровичем Черепановым, меняясь ролями то охотника (в засаде), то загонщика (собаки) в загоне.
Но самой, конечно красивой увлекательной охотой по зайцу были охоты с гончим «Туманом» Быкова Сергея Васильевича. На охоте по пернатой дичи (косача, рябчика, серую куропатку) мне доводилось вдохновенно радоваться работой замечательного пойнтера-красавца по кличке «Индус», принадлежавшего моему товарищу-другу, кандидату сельскохозяйственных наук Никольскому Игорю Александровичу.
Индус обладал великолепным чутьём и при обнаружении дичи делал красивейшую завораживающую стойку: останавливался, оглядывался назад, затем высоко поднимал одну из передних лап, протягивая её вперёд, в направлении обнаруженной дичи и ждал подхода охотника-хозяина, по команде которого: «Индус, вперёд!» или «Индус — даунг!» делал стремительный прыжок в сторону выводка, который поднимался на крыло, разлетаясь в разные стороны, а некоторые молодые, пролетев немного, садились на кусты (деревья).
Во время взлёта выводка, мы производили по два выстрела и быстро перезарядив ружья, стреляли по сидящим на деревьях. Это была увлекательная, красивая, зрелищная охота. После такой одной успешной охоты мы присели передохнуть, перекусить и попить чайку. И вдруг я обнаруживаю печальный грустный вид Игоря Александровича, который поглаживая лежащего рядом с ним Индуса, не радовался, а чуть не плакал. Я спросил его, что случилось? На что он ответил: «Живём в однокомнатной квартире с женой и трёхлетней дочкой и с нами же в этой комнате мой верный друг Индус, от которого и шерсть повсюду и псиной пахнет.
И вот уже не раз жена серьёзно грозно заявляла мне: „Или я, или собака!“ — вот почему я такой грустный». Да, в жизни нашей непростой, сложной всякое бывает: и хорошее, и плохое. И особенно в жизни людей военных, которым часто приходится не по своей воле, а по приказу сверху менять место жительства, бросать что было нажито и переезжать к новому месту службы.
Вот и сейчас всё у меня сложилось хорошо и по службе, и во взаимоотношениях с товарищами, и с начальниками, а поступило решение правительства в марте 1961 года расформировать военную кафедру Ижевского сельскохозяйственного института, как и многих других военных кафедр.
Из семи офицеров военной кафедры пять было уволено в запас, в том числе полковник Силин Павел Яковлевич, которому в то время было всего 38 лет. Правда ему предлагали должность подполковничью в штабе Уральского военного округа, но он не согласился и был уволен.
Нас двоих направили для прохождения дальнейшей военной службы — подполковника Джабарова — заместителем Магнитогорского горвоенкома и меня, майора Баланчука — заместителем начальника штаба 276-го мотострелкового полка, дислоцировавшегося в городе Свердловске, куда я прибыл сначала один, а Нина с детьми остались в Ижевске до окончания учёбы в школе: Юра заканчивал 5-й класс, Таня — первый.
СВЕРДЛОВСК
32 ВОЕННЫЙ ГОРОДОК
276-й полк был кадрированный, то есть сокращённого состава. Командование и штаб полка были укомплектованы офицерами по существующему в то время штату. Командиром полка был полковник Максименко Николай Захарович, 1924 года рождения, фронтовик с высшим военным образованием (закончил Военную Академию им. М. В. Фрунзе).
Был человеком своеобразным с многими негативными качествами: мог обмануть, наврать или совершить что-то совсем непонятное. Например 22 июня 1961 года, в двадцатую годовщину вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз, он по прибытии к строю офицеров полка и получению доклада о том, что полк построен для развода на занятия, здоровается и после ответа на его приветствие поздравил нас с 20-й годовщиной нападения фашистской Германии на Советский Союз.
Мы все молчим, а он, опешив от затянувшегося нашего ответа «Ура», после некоторой заминки и молчания опустил руку и извинился за такое глупое поздравление.
Ещё пример: расположение полка посетил заместитель командующего войсками Уральского военного округа Харазия Хасан Лангустанович, которого сопровождал полковник Максименко и по прибытию в казарму, где располагалась рота полка, после команды дневального: «Рота, смирно!» присутствующие в казарме солдаты и сержанты приняли стойку «смирно». Харазия спросил: «Максымэнко, у тебя сегодня рота сдаёт проверку по тактической подготовке, а пачыму столка солдат у тибя здэсь?», «А это, товарищ генерал, солдаты и сержанты, которые по разным причинам не сдавали проверку по физической подготовке и сегодня последний день проверки, они в 13.00 будут проверяться», ответил Максименко.
Но я, присутствовавший при этом прекрасно знал, что все эти солдаты и сержанты позавчера прошли проверку по физической подготовке, думал, как тебе, полковнику не стыдно врать начальнику и что о тебе подумают эти твои подчинённые солдаты и сержанты.
Ещё один пример: Максименко был руководителем занятий по командирской учёбе с командирами рот полка, берёт один раз у меня журнал учёта проводимых занятий и говорит: «Товарищ Баланчук, почему в журнале нет отметок и записей о проведённых занятиях?» Я ему говорю, что записи в журнале должен делать руководитель занятий, а я только в расписании занятий отмечаю, что все занятия, предусмотренные расписанием не проведены. Максименко твердит своё, что надо мол записывать, что все занятия проведены, так как они повторяются из года в год. Я же ему говорю, что это очковтирательство, за которое по апрельскому Указу Верховного Совета СССР от 1962 года привлекают к уголовной ответственности.
Можно ещё много приводить примеров его неадекватного поведения и действий как командира. В общем моё критическое отношение и принципиальная позиция ему не понравились и всё это привело к тому, что меня он на должность командира батальона не представил, хотя я был аттестован на эту должность и аттестация была утверждена командующим войсками Уральского военного округа.
Кандидатов на должность командира батальона у нас в полку было трое: майор Шутов Иван Фёдорович (заместитель начальника штаба по мобработе), майор Лисин Владимир Алексеевич (заместитель командира батальона) и я. Но Шутов и Лисин не фронтовики, не нюхали пороха и я имел преимущество, как участник войны, фронтовик.
Однако Максименко меня обошёл и представил к утверждению на должность Шутова И. Ф.
Забегая намного вперёд, скажу, что за недостатки в командовании полком, Максименко получил очень серьёзное взыскание от командующего войсками округа генерала-полковника Егоровского А. А. — предупреждение о неполном служебном соответствии, в результате которого у него произошёл обширный инфаркт и после выздоровления он был снят с должности командира полка и назначен начальником учебной части военной кафедры Уральского Государственного университета.
8 марта 1985 год, в возрасте 61 года, Максименко Н. З. умер от рака желудка, а через год тоже в возрасте 61 года скончалась его жена Лия Васильевна от рака молочной железы.
Заместителем командира 276 полка был подполковник Арагилян Ашот Ишанович, 1922 года рождения, активный участник Великой Отечественной войны, награждённый многими боевыми орденами и медалями. Это был скромный, добрый, чуткий и заботливый начальник.
Но не имел продвижения и роста по службе только по той причине, что не имел высшего образования. Через некоторое время он был переведён в военное строительное управление округа и там получил звание полковника, но попал в серьёзную автомобильную аварию, был серьёзно травмирован и после выздоровления уволен в запас.
Поехал в свой родной Ереван, чтобы прозондировать почву насчёт житья-бытья, квартиры, работы и вернувшись обратно в Свердловск сказал семье и нам, что переезжать туда нет смысла, так как мои земляки-армяне стали хуже евреев.
Вскоре Ашота Ишановича постигли две тяжкие беды: отравилась дочь и на этой почве скончалась супруга от инфаркта. Из-за этого у него произошёл обширный инфаркт и он умер.
Начальником штаба полка был подполковник Машковцев Сергей Иванович, очень добрый, чуткий внимательный, даже можно сказать сентиментальный. У меня сложились с ним очень хорошие отношения, но к сожалению вскоре он был переведён по службе в штаб округа и через год-полтора скончался от инфаркта.
Командиром 34-й мотострелковой дивизии был генерал Иванов Николай Фёдорович, которого я знал по службе в Германии, когда он был командиром 594-го берлинского мотострелкового полка.
Заместителем командира дивизии был полковник Кузнецов Александр Евграфович, очень энергичный, деловой, трудолюбивый, почти постоянно ежедневно находился в дивизии с 6 утра до 12 ночи.
Дивизия была сокращённого (кадрированого) состава и дислоцировалась в 32-м военном городке, где для жизни и особенно для детей офицеров был большим удовольствием стадион, на котором они играли в футбол, волейбол, хоккей, катались на велосипедах, а зимой ходили по кругу на лыжах.
По прибытии сюда я сначала получил комнату в двухкомнатной квартире, в которой жили старший лейтенант Зевахин с женой Нэлей и маленькой дочкой. И лишь в 1962 году мы с Ниной впервые получили здесь двухкомнатную квартиру на втором этаже с окнами на южную и западную стороны с балконом и вековыми соснами перед окнами.
В ней мы прожили до 1968 года. Хорошо было в военном городке, тихо, спокойно, магазины были продовольственные и промтоварный. Часто проводились концерты художественной самодеятельности с привлечением артистов из города, которые проходили в летнее время на стадионе, а зимой в клубе.
УПИ
Служба же была скучная, неинтересная и бесперспективная, с очень натянутыми отношениями у меня с командиром полка и по рекомендации полковника Ольшанского Павла Егоровича, который в 1957 году меня направлял на службу в Ижевск, я был переведён преподавателем военной топографии и общевойсковых дисциплин на военную кафедру Уральского политехнического института (УПИ) им. С.М.Кирова.
По прибытии в главный корпус УПИ я был поражён громадным количеством студентов, это был какой-то огромный муравейник. Конечно, по сравнению с Ижевским сельхозинститутом, где было всего три факультета и полторы-две тысячи студентов, УПИ — это настоящий гигант, в котором училось около 25 тысяч студентов на 10-ти факультетах: металлургический, механический, электромеханический, теплоэнергетический, инженерно-экономический, строительный, химический, технологии силикатов, радиотехнический и физико-технический.
УПИ был организован в 1921 году и назывался в то время Уральский индустриальный институт. В довоенное и военное время, до 1951 года ректором института был Качко Аркадий Семёнович, 1895 года рождения. Он не имел никаких учёных званий и степеней, но был настоящим руководителем, то есть из таких людей, о которых тогда говорили как о настоящих большевиках-коммунистах. В годы Гражданской войны он был командиром и комиссаром кавалерийского полка, дважды ранен, награждён серебряной шашкой и золотыми часами с надписью «За храбрость и мужество». В годы Отечественной войны награждён орденом Ленина.
С 1951 по 1955 г.г. институтом руководил Пруденский Герман Александрович — доктор экономических наук.
Когда я прибыл в УПИ в 1963 году, ректором был Сиунов Николай Сергеевич, доктор технических наук, профессор, руководивший институтом с 1955 по 1966 год. Награждён двумя орденами Ленина, Октябрьской революции, Трудового Красного Знамени. Присвоено почётное звание «Заслуженный деятель науки и техники».
С 1966 по 1986 год ректором был Заостровский Фёдор Петрович, профессор, участник Великой Отечественной войны, лауреат Ленинской премии, депутат Верховного Совета СССР. Награждён орденами Ленина, Красной Звезды, Отечественной войны I степени, Трудового Красного Знамени, Октябрьской революции, Дружбы народов.
Военная кафедра Уральского индустриального института была создана 10 октября 1936 года. Начальником кафедры был майор Пенко Н. Л. Затем в разное время начальниками кафедры института были генерал-майор Нецветайло, полковник Соколов, генерал-майор Кондратьев А. В.
Когда я прибыл на кафедру, начальником был полковник Солдатов Николай Григорьевич, 1917 года рождения, участник Великой Отечественной войны, награждён орденом Ленина, Отечественной войны I степени, тремя орденами Красной Звезды и многими медалями. Руководил кафедрой с 1960 по 1971 год. В первые годы работы в этой должности Николай Григорьевич очень добросовестно и ответственно относился к исполнению своих должностных обязанностей, за что дважды представлялся к присвоению очередного воинского звания генерал-майор, которое, к сожалению ему так и не было присвоено. После этого его старание и пыл в работе стали затухать.
Он очень увлекался игрой в шахматы и выпивкой, особенно с подхалимами и собутыльниками, в том числе в рабочее время. В конце 1980-го года кафедра была подвергнута инспекторской проверке комиссией Министерства обороны, которая выявила ряд крупных недостатков в руководстве кафедрой и в работе самого начальника.
Солдатов на собрании офицеров кафедры зачитывал акт комиссии, в котором в одном из пунктов о недостатках говорилось: «Начальник военной кафедры полковник Солдатов Н. Г., из запланированных ему по программе военной подготовки 504 часов занятий со студентами не провёл ни одного, за что в начале 1971 года был снят с должности и уволен в запас.
В начале 1971 года начальником военной кафедры УПИ был назначен активный участник Великой Отечественной войны полковник Локай Владимир Иосифович, рождения 1924 года. Награжден орденами «Отечественной войны I и II степени», двумя орденами «Красной Звезды», «За службу Родине в вооруженных силах СССР III степени», медалями «За боевые заслуги» и многими другими. До назначения на кафедру с 1959 по 1971г.г. был начальником штаба и командиром танкового полка. Это был умный, грамотный, ответственный, честный, эрудированный, трудолюбивый и заботливый начальник, уважаемый всеми офицерами, сотрудниками кафедры и студентами института.
Начальником учебной части кафедры был полковник Манаев Константин Иванович, фронтовик, до этого времени командовал танковым полком нашей 34-й мотострелковой дивизии, который дислоцировался в Верхней Пышме. Имел он высшее военное образование — закончил академию бронетанковых войск, но был человеком с очень ограниченными познаниями в военном деле и в других областях, с очень слабой эрудицией.
Всё планирование им учебного процесса по военной подготовке подвергалось начальником кафедры коренному перепланированию. Манаев К. И. был медлителен, мешковат и забывчив, но не обидчив. Припоминается один интересный случай, когда он 1 апреля зашёл во время перерыва в преподавательскую военной кафедры, где было не менее 20 офицеров, и говорит: " Ну сегодня, в день 1 апреля надо мной кто-то подшутил, положив мне на стол вот эту записку: «Константин Иванович, срочно позвоните по телефону 54—85—87». Я звонил в течение 30 минут и было всё время «занято» и «занято» и только после этого я понял, что это же мой телефон».
Сказав это, он засмеялся, но лично мне было не до смеха, мне было просто жалко этого человека. Пытался он найти по почерку автора этой записки, но не нашёл. Я попросил у него эту записку и по красивому почерку узнал её автора, это был полковник Макагонов Александр Павлович, начальник цикла огневой подготовки, но Манаеву К. И. я сказал, что не знаю кто это писал.
Второй случай: дежурный по военной кафедре майор Проценко Василий Яковлевич заходит к нам в преподавательскую и, обращаясь ко мне говорит: «Алексей Фёдорович, тебя вызывает к себе полковник Манаев». Я тут же захожу к нему в кабинет и докладываю: «Товарищ полковник, подполковник Баланчук по Вашему приказанию прибыл». Он, как положено по Уставу встал, но правой рукой чесал затылок, а левой — заднее место и говорит: «Я Вас, по-моему не вызывал, на что я ему подтвердил, что его приказание прибыть к нему срочно мне передал только что дежурный по кафедре майор Проценко. Несколько подумав, Манаев произнёс: «Ах да, нам надо утрясти тематические планы по военной топографии по всем четырём военно-учётным специальностям» (я отвечал за их составление). В это время зазвонил телефон, Манаев снял трубку и начал резкий разговор с деканом металлургического факультета Царевским Богданом Абрамовичем, который предъявил Манаеву какие-то претензии по поводу нестыковки планирования учебного процесса. После довольно продолжительной словесной перепалки Манаев резко бросает трубку и, обращаясь ко мне, спрашивает: «А Вы зачем ко мне пришли?"…
Вскоре он был уволен в запас по возрасту. Через некоторое время у него умерла жена и он упал духом так, что «крыша поехала»: стал заговариваться, нести разную чепуху и всё ему чудилось, что его хотят обокрасть и убить. Домой к себе никого не пускал даже с подарками в День Победы. Прожив лет 70 он умер.
После Манаева на должность начальника учебной части прибыл из отдела кадров Уральского военного округа подполковник Голубцов Юрий Семёнович, чтобы получить очередное воинское звание полковник. По своим деловым качествам он почти не отличался от Манаева. Видимо на эту должность «писарскую» назначались бестолковые полковники, непригодные для службы в войсковых частях и соединениях.
Студентов института готовили на офицеров запаса по четырём военно-учётным специальностям:
— командир взвода средних танков (по данному профилю готовили из студентов семи факультетов: металлургического, механического, строительного, инженерно-экономического, теплоэнергетического, химического и технологии силикатов;
— заместитель командира танковой роты-инженер по ремонту и эксплуатации танкового оборудования (из числа студентов электротехнического факультета;
— офицеров запаса зенитно-ракетный войск (из студентов радиотехнического факультета:
— офицер-инженер-физик (из студентов физико-технического факультета).
Обучение проводилось по 450-часовой программе, а студентов физико-технического факультета по 150-часовой программе (общевойсковой).
Занятия по военной подготовке проводились методом «военного дня»: студенты приходили на военную кафедру один раз в неделю на 8 часов в течение учёбы на 3 и 4 курсах обучения.
Студенты 5 курса направлялись на учебные сборы в воинские части (танковые полки), где в течение одного месяца проходили практическое обучение по вождению танков, в том числе днём и ночью с преодолением водной преграды, боевой стрельбе из танков и стрелкового оружия днём и ночью с применением приборов ночного видения, по метанию боевых гранат, движению по азимутам днём и ночью, практически обучались по оружию массового поражения и защите от него.
Проводились также занятия по методике обучения солдат и сержантов по различным военным дисциплинам и сами студенты в роли командиров отделений и взводов проводили занятия по тактической, строевой, физической, огневой подготовке, танко-стрелковой тренировке и т. д.
Ежегодно на учебные лагерные сборы мы выезжали в основном в учебную танковую дивизию, дислоцирующуюся в Еланских лагерях (посёлок Елань-Порошино Камышловского района Свердловской области). Одновременно со сборами студентов Уральского Политехнического Института в этой же дивизии проходили сборы студентов Свердловского горного и Медицинского институтов, поэтому дивизия не могла полностью обеспечить учебный процесс такого большого количества студентов и часть наших учебных групп (взводов) направлялась на учебные сборы в танковые части других военных округов.
Дважды (в 1964 и 1967 годах) мне приходилось проводить учебные сборы с одним взводом студентов в танковом полку Туркестанского военного округа в городе Казанджик и в Белорусском военном округе в г. Лепель.
Особенно запомнился мне на всю жизнь Казанджик. Расположен он на середине пути по ж/д между Ашхабадом и Красноводском, недалеко от границы с Ираном. Это место Каракумской пустыни. Казанджик в переводе на русский язык означает «Котёл ветров», а офицеры, служившие в этом танковом полку сделали к этому переводу добавление и получилось: «Котёл ветров — тюрьма народов».
Учебные сборы проходили в июне-июле 1964 года. Когда температура воздуха в тени достигала 40—45 градусов, а на солнцепёке — до 50, при которой броня танка накалялась так, что до неё нельзя было дотронуться.
Вода здесь ценилась на вес золота и расходовалась под строгим контролем и распределением только для приготовления пищи, питья и умывания. Рядом с расположением танкового полка находился небольшой водоём, вода в котором уже стала зелёной и, чтобы там никто не купался, командир полка полковник Переславцев поставил настоящий боевой пост, на котором часовые несли службу в соответствии с требованиями и положениями Устава гарнизонной и караульной службы.
Студентики мои бедные, изнывая от жары, уговорили меня обратиться к командиру полка за разрешением искупаться в этом водоёме. Командир полка разрешил искупаться в конце учебного дня и повёл я их к этому водоёму. Когда они начали нырять-плавать поднялась страшная вонь, т.к. водоём был неглубокий, наполовину пересохший от жары, поросший различной растительностью и насыщенный различными насекомыми, хламидомонадами и прочей нечистью. Я тут же дал команду прекратить плавание и всем выйти на берег. Больше мы этот водоём не посещали.
В отличие от Казанджика в лагере Порошино была настоящая благодать и красота. Лагерь студентов располагался в одном километре западнее посёлка Порошино в красивом сосновом бору и рядом, в 150—200 метрах протекала река Пышма, богатая различной рыбой: щука, лещ, окунь, чебак (плотва), язь, судак и король ухи — ёрш. Студенты располагались в палатках. Рядом с лагерем находился полигон со стрельбищем для стрельбы из стрелкового оружия и танков, в том числе с водоёмом для обучения вождению танков под водой.
Занятия со студентами по различным видам боевой подготовки проводили офицеры кафедры и офицеры танкового полка, которые руководили вождением танков, стрельбой из танков, гранатомётов и стрелкового оружия, а также проводили тактические занятия по тактической подготовке с непосредственным применением танков в составе танкового экипажа, танкового взвода и танковой роты в зависимости от темы занятий.
Я лично проводил на сборах занятия со студентами в основном по военной топографии по теме: «Подготовка данных для движения по азимутам и движение по азимутам днём и ночью».
После похождения учебных сборов студенты 5 курса сдавали госэкзамен по военной подготовке и им по представлению присваивалось офицерское звание «лейтенант». По существующему положению эти лейтенанты призывались на военную службу в армию командирами танковых взводов сроком на два года. Многие из них посвятили себя дальнейшей службе, дослужившись до высоких должностей и воинских званий, вплоть до полковника.
Для организации учебного процесса на военной кафедре было пять циклов:
— цикл тактической подготовки, который возглавлял активный участник Великой Отечественной войны Корнеев Павел Петрович;
— цикл огневой подготовки, который возглавлял полковник Макогонов Александр Павлович;
— цикл технической подготовки, возглавляемый полковником Кусовым Василием Ивановичем (на фронте не был, беспартийный, сынок священника);
— радиотехнический цикл возглавлял полковник Лебенгард Исаак Гдальевич, тоже не фронтовик, но член КПСС;
— цикл общевойсковой подготовки, который возглавлял участник Великой Отечественной войны полковник Кошкин Николай Данилович, 1920 года рождения, имел высшее военное образование — закончил общевойсковую академию имени М.В.Фрунзе.
Был он честный, добросовестный труженик, чётко и полно выполнял возложенные на него обязанности. Имел добрые, товарищеские отношения со своими подчинёнными — офицерами цикла, которых было на цикле всего семь человек вместе с ним. Ко мне он относился как-то особенно, я бы сказал, осторожно, с оглядкой, но по-хорошему, нормально. Часто ставил меня в пример другим офицерам цикла, особенно вновь назначенным на должности преподавателей и только начинающим преподавательскую деятельность. Всех преподавателей цикла, в том числе единственного на цикле старшего преподавателя подполковника Коржа Гавриила Антоновича называл только по имени и на «ты». Одного меня почему-то называл по имени и отчеству и на «вы». О чём это говорит и как это оценить — я затрудняюсь ответить.
Офицеры (преподаватели) цикла вели занятия по узким, специальным военным дисциплинам со студентами всех факультетов института:
— по партийно-политической работе вёл занятия подполковник Крупнов Пётр Кузьмич — фронтовик;
— по инженерной подготовке — подполковник Сухачёв Евгений Петрович — фронтовик;
— по оружию массового поражения и защите от него — майор Токмин Виктор Михайлович — фронтовик;
— по связи — майор Колесов Николай Степанович;
— по строевой подготовке — подполковник Ершов Михаил Алексеевич — фронтовик;
— по Уставам Советской Армии проводили занятия все офицеры цикла;
— по тактической подготовке только со студентами физико-технического факультета готовил лекции и методические разработки старший преподаватель цикла подполковник Корж Г. А.;
— по военной топографии проводил занятия я и с небольшим количеством учебных взводов — подполковник Сухачёв Е. П., а после его увольнения — майор Носков Юрий Константинович.
На меня также была возложена обязанность составлять тематические планы по военной топографии для всех четырёх профилей обучения (военно-учётных специальностей), готовить методические разработки, выписывать и получать топографические карты (секретные и учебные) и учебные плакаты, проверять, актировать, списывать и уничтожать (сжигать) использованные и непригодные к дальнейшему использованию секретные топокарты. Получать топокарты я ездил неоднократно в новоалексеевку Первоуральского района, где находился окружной склад топографических карт.
Циклу общевойсковой подготовки вменялось в обязанность обучать по военной подготовке по укороченной 150-часовой программе студентов физико-технического факультета. Офицеры цикла проводили с ними занятия по всем видам военной подготовки, кроме огневой, по которой проводили занятия офицеры огневого цикла. На этих занятиях изучалась материальная часть стрелкового оружия, основы и правила стрельбы из стрелкового оружия. В конце учебной программы на общевойсковом стрельбище 34-й мотострелковой дивизии проводились практические боевые стрельбы из пистолета, автомата, ручного ротного пулемётов, ручного гранатомёта и метание боевых наступательных и оборонительных гранат. На учебные сборы студенты физтеха не привлекались.
Занятия по тактической подготовке со студентами физтеха проводились по темам общевойскового боя, осуществляемого стрелковыми подразделениями, начиная с действий солдата в различных видах боя: в обороне, в наступлении, в разведке, походном и сторожевом охранении. Отрабатывались темы по действиям в различных видах боя в составе стрелкового отделения, мотострелкового взвода и роты. на все практические занятия по тактической, огневой подготовке и военной топографии выделялись автомашины ГАЗ-66.
За офицерами цикла закреплялась ответственность по учебно-воспитательной работе и дисциплине студентов физико-технического факультета.
Следует сказать, что студенты физтеха отличались от студентов других факультетов более прочными знаниями по предметам школьной программы десятилетнего обучения. Деканом факультета был Суетин Паригорий Евстафьевич., заместителем декана физтеха был Пехтышев Иван Самсонович, очень доброжелательный, общительный человек, с которым всегда положительно решались вопросы учебно-воспитательной работы и военного обучения студентов факультета.
За мной по учебно-воспитательной работе закреплялись несколько лет подряд учебные группы (учебные взводы) студентов 12-й кафедры — это кафедра теоретической (ядерной) физики, на которую ежегодно принимались две учебные группы (по 25 человек) из числа абитуриентов, закончивших школу с золотыми медалями.
Они и по военной подготовке занимались отлично и на выпускных государственных экзаменах по военной подготовке получали отличные оценки и вообще, закреплённые за мною учебные группы получали баллы не ниже 4,5 и занимали всегда первое место среди всех остальных учебных групп. С такими способными, «головастыми» студентами было хорошо, интересно и радостно работать и соответственно строить свои с ними отношения.
В этой связи хочется сказать лишь об одном случае, произошедшем на одном из моих занятий по военной топографии по теме «Определение координат точек (целей) и нанесение на топографическую карту точек (целей) по известным координатам в системе плоских прямоугольных (Х и Y) и географических координат».
После теоретического объяснения с одновременным решением ряда практических задач студенты приступили к самостоятельной отработке этих вопросов. Через некоторое время вижу, один из отличных студентов, симпатичный красавец-грузин Куразбедиани Саша спит.
Никакого замечания я ему не сделал, т.к. до перерыва осталось несколько минут и когда прозвенел звонок на перерыв, я всех отпустил отдыхать, а его оставил для беседы: «Саша, говорю ему, почему ты спишь?» Он отвечает: «Товарищ подполковник, извините, пожалуйста, я уснул потому, что всю прошлую ночь я не спал, т.к. я работаю сторожем в детском садике и подсобным рабочим (чищу картошку ночью).
Родители мои живут в Тбилиси и дают мне на месяц всего 30 рублей, на которые надо и питаться, и одеваться, и развлекаться. На эти деньги я не могу даже в кино сходить с подругой-девушкой». Что я ему мог сказать и возразить? Ничего, кроме сочувствия.
Сейчас, по прошествии многих лет, вспоминаются многие, многие, очень способные, талантливые студенты, некоторые из них уже стали докторами наук, заведующими кафедрами. Это: Балакин Вячеслав Михайлович, Лесников Владимир Петрович, Кащенко Юрий Михайлович и др.
В 1966 году и сыну моему, Юрию пришла пора стать студентом после окончания 10 классов 106-й школы г. Свердловска. В этом же году прибыл к нам племянник Вася — Борейко Василий Николаевич поступать в Уральский Политехнический институт.
Так как Юре и Васе надо было готовиться усиленно к вступительным экзаменам, я поехал в отпуск в Сибирь один, к родителям косить, сено заготавливать, а Нина осталась дома кормить абитуриентов. Но, к сожалению и Юра, и Вася экзамен по математике не сдали и Вася уехал домой в Ново-Успенку, а Юра подал заявление на вечернее отделение механического факультета по специальности ТМСИ — технология машиностроения, станки и инструменты.
После успешной сдачи экзаменов и зачисления в институт он поступил на работу лаборантом радиотехнического цикла нашей военной кафедры УПИ.
По прибытии из отпуска дома Нину не застал, т.к. она поступила на работу в ателье по пошиву дамского платья, хотя мы договаривались с ней, чтобы она не поступала на работу, пока Таня не закончит школу.
Но, видимо ей уже надоело сидеть дома с детьми и она решила пойти в люди, т.е. на работу.
С 1947 года по 1966 год Нина нигде не работала, т.к. было очень трудно устроиться в разрушенном городе Гусеве Калининградской области, где я служил в течение 6 лет, а затем в ГДР, где я служил около 5 лет (с 1952 по 1956 год). Это первая причина, а вторая — это рождение и воспитание детей. Ни Юра, ни Таня не знали ни детских ясель, ни детских садиков.
Не надо было их, маленьких, будить в 5—6 часов утра и вести их, без их желания в ясли или в садик. Дома они всегда были обихожены, накормлены, присмотрены и приласканы своей родной мамочкой, которая целиком и полностью отдавала себя и всё своё время воспитанию детей.
И то, что они учились хорошо, вели себя подобающе и достойно — заслуга матери Нины Ивановны, т.к. мне по службе и учёбе в вечерней школе не было времени заниматься детьми. ибо, когда я уходил на службу, они ещё спали, а когда возвращался, они уже спали.
Всё у нас с Ниной в жизни было прекрасно: и взаимное уважение, и любовь, и взаимное понимание интересов друг друга, и взаимная помощь, и любовь к детям и т. д. И так было всё в течение 28 лет, с 1947 по 1975 год, а в июне 1975 года, когда я находился на сборах студентов в Еланских лагерях в качестве начальника учебной части сборов нас с Ниной и всю нашу семью постигло большое горе: у Нины обнаружили рак правой молочной железы и 25-го июня ей сделали в первой клинической больнице скорой помощи операцию: полностью удалили правую молочную железу.
24 июня Таня прислала мне срочную телеграмму о том, что маме 25 июня будут делать операцию, о чём я доложил начальнику военной кафедры полковнику Локаю Владимиру Иосифовичу, который тут же освободил меня от исполнения обязанностей начальника учебной части сборов и сказал: «Отправляйся, Алексей Фёдорович домой, утрясай все свои нелёгкие дела и сюда, в лагерь не возвращайся, пока всё там у вас мало-мальски не уладится». Я поблагодарил его за чуткость, доброту и человечность и отправился в Свердловск, но, к сожалению меня ни на операцию, ни в реанимационное отделение не пустили и лишь через 3 дня дня после операции мы с Таней навестили нашу мамочку Нину. Выглядела она хорошо, чувствовала себя бодро, настрой у неё был оптимистичный, добрый. Я тут же поддержал её доброе настроение и сказал, что всё будет хорошо, передав при этом разговор с полковником Мишиным Николаем Ильичём, который мне перед отъездом сказал: «Алексей Фёдорович, всё будет нормально, не беспокойся, у меня старшей сестре сделали такую операцию уже 12 лет назад и живёт, и работает как и до этого».
После выписки из больницы Нине в онкологическом центре делали облучение через день. Всего было сделано на четыре поля 24 сеанса и всё было сделано так хорошо, что процедура химиотерапии не понадобилась и лечение продолжалось в течение месяца только приёмом лекарств. Уже в июле 1975 года мы с Ниной и её коллегами по работе в бухгалтерии военного специализированного управления во главе с главным бухгалтером подполковником Винером Александром Мироновичем ездили за грибами в район Мраморского и неплохо провели тихую охоту, изрядно набрав подосиновиков и подберёзовиков.
И в августе месяце после излечения Нина приступила к работе, где продолжала работать до 1984 года, т.е. до выхода на пенсию. До 1990 года Нина вместе со мной продолжала трудиться и дома по всем хозяйственным делам и в саду-огороде у Тани с Виктором.
В 1990 году её начали беспокоить сильные боли в позвоночнике и в сентябре 1990 года рентген-снимки показали патологические переломы двух грудных и трёх поясничных позвонков. Лечащие врачи прописали ей в обязательном и неотложном порядке приобрести и постоянно, в течение всего дня носить жёсткий корсет, что мы строго выполняли. По этой причине я был вынужден уволиться с работы и оказывать Нине всевозможную помощь в надевании и снимании корсета, одежды и обуви, т.к. обязательно необходимо было соблюдать особую осторожность и предусмотрительность при движениях и изгибаниях, чтобы не повредить позвоночник.
Несмотря на это Нина чувствовала себя бодро, настроение у неё было хорошее, жизнерадостное и жизнь наша продолжалась в обычном, привычном порядке, правда бОльшую часть домашних работ: стирку белья, пылесосить, мыть полы, а также работу в огороде пришлось мне взять на себя и это было мне не в тягость, а как должное и необходимое.
И всё мы старались делать с Ниной вместе, дружно, незаметно, кто, что должен и кто, что может. Нина, конечно делала и дома, и в огороде всё, что не требовало сгибания, наклона, т.е. делала все дела стоя.
Однако следует вернуться к времени службы. В 1976 году, когда по документам мне исполнилось 50 лет, начальник кафедры полковник Локай сказал мне, что на него нажимает отдел кадров округа, почему он не увольняет со службы подполковника Баланчука.
Оказалось, что там у них «засиделся» один майор, которому необходимо занять должность по категории подполковника. Локай мне говорит: «Если бы ты был не старший преподаватель, а преподаватель, я бы тебя держал и не увольнял, пока сам служу. А поскольку на меня «жмут» сверху, я тебе вручаю «бегунок» на военно-врачебную комиссию, на предмет обследования к увольнению в запас. Не торопись, обойди всех врачей, заяви обо всех своих «болячках», подлечись месяц-другой».
А я ему говорю: " Вот вы мне сегодня (в понедельник) вручили «бегунок» на медкомиссию, а завтра после обеда я вам принесу результаты обследования». Что мною и было сделано и Локай мне сказал: «Не уволю я тебя, Алексей Фёдорович, пока ты не получишь, как инвалид Великой Отечественной войны, трёхкомнатную квартиру». И несмотря на неоднократные звонки из отдела кадров округа о моём увольнении Локай продержал меня на службе ещё больше полугода даже после получения в январе 1977 года трёхкомнатной квартиры.
Кроме того он дал мне полный отпуск за весь 1977 год, хотя по положению необходимо было дать отпуск пропорционально прослуженному сроку в году увольнения. Вот так меня уважал, можно сказать больше — любил мой начальник военной кафедры Уральского политехнического института имени Сергея Мироновича Кирова полковник Локай Владимир Иосифович.
Он же, очень доброжелательно и настойчиво рекомендовал мне остаться после увольнения в запас работать на военной кафедре в качестве учебного мастера. В учебной части военной кафедры был очень дружный коллектив, состоявший в основном из офицеров запаса: подполковник запаса Фуфаев Николай Васильевич, 1921 года рождения, участник Великой Отечественной войны, служивший до увольнения в запас старшим офицером отдела боевой подготовки Уральского военного округа и отвечавшим за механизацию и автоматизацию учебных процессов танковых полигонов, стрельбищ и учебных полей воинских частей и соединений округа.
На кафедре исполнял должность учебного мастера-киномеханика, отвечал за оборудование и демонстрацию современными приборами (ЛЭТИ и др.) в небольшом актовом зале кафедры учебных кинофильмов в ходе учебного процесса. Был умный с золотыми руками человек, особенно усердно увлекающийся электро- и радиотехникой. Очень скромный и доброжелательный. На кафедре работал более 35 лет, в 2013 году ему исполнилось 92 года и состояние его здоровья ухудшилось и такое же настроение стало.
Майор запаса Быков Василий Алексеевич, 1920 г. рождения, участник Великой Отечественной войны, до прибытия на кафедру служил полковым инженером 324 мотострелкового полка в 32 военном городке. На кафедре исполнял обязанности лаборанта цикла тактической подготовки. У меня с ним сложились особенно дружеские отношения, как у однополчан, служивших в одной дивизии.
Старший лейтенант запаса Гудков Василий Михайлович, 1926 г. рождения, служивший ранее военным лётчиком и уволенным в запас по состоянию здоровья (туберкулёз лёгких). На кафедре исполнял обязанности как бы «начальника отдела кадров». Умер в возрасте 60 лет.
Майор запаса Бращенко Илья Семёнович, 1913 г. рождения, служивший на кафедре преподавателем огневой подготовки. После увольнения в запас остался работать на кафедре и занимался составлением расписаний занятий со студентами на каждую неделю. Умер скоропостижно в 1983 году в возрасте 70 лет от обширного инфаркта.
Макарова Эдда Борисовна, 1927 года рождения, работала в учебной части кафедры чертёжницей цикла технической подготовки. Исполняла очень красиво схемы устройства танков и самоходных артиллерийских установок. Работала на кафедре до 82-летнего возраста в течение более 55 лет!
В учебной части кафедры я проработал с июня 1977 г. по декабрь 1978 года, т.к. меня не устраивала работа и зарплата Увольнялся я в запас с заработка 420 рублей и выслуге лет 34 года и по расчётам мне должна быть начислена пенсия 320 рублей. Но в положении о военных пенсиях офицеров было ограничение — не более 200 рублей. Поступив на работу после увольнения в запас, я мог получать 220 рублей, т.е. сумма з/платы и пенсии не должна превышать моего заработка (420 руб.) при увольнении в запас.
Кроме этой причины была ещё и другая: сложность добираться до работы на разных видах транспорта с пересадками из Юго-Западного микрорайона до улицы Комсомольской в Восточном микрорайоне, где располагалась военная кафедра (студенты в шутку называли её Пентагоном). Ускорил мой уход с кафедры один такой случай: до «Площади 1905 года» я доехал на автобусе №46, а там пересел на 50-й, в котором было много пассажиров. Когда я зашёл, сзади меня здоровенный мужик, взявшись за поручни, резко даванул на меня и я, по инерции, толкнул впереди стоящую маленькую женщину, которая закричала: «Чиво талкашься, мужчина ишшо называшся, гавна такая!». Весь вагон взорвался хохотом и только мне было не до смеха и пришлось безвинно извиниться перед этой татарочкой…
19-Й ВОЕННЫЙ ГОРОДОК
Перейти на работу в 19-й военный городок в войсковую часть 47051 — Военный научно-технический институт №19 министерства Обороны СССР помог мне начальник отдела кадров этого института подполковник Труфанов Иван Дмитриевич, с которым я был хорошо знаком, когда он был ещё капитаном, преподавателем военной подготовки на военной кафедре Уральского лесотехнического института и состоял членом коллектива военных охотников №172 (КВО №172), который был организован при военной кафедре Уральского политехнического института по моей инициативе. Ранее я и другие охотники входили в КВО №41 в 32-м военном городке.
Когда я перевёлся по службе на военную кафедру УПИ, решил организовать при кафедре свой коллектив военных охотников, для чего создал инициативную группу из 5 человек — охотников КВО №41: подполковника запаса Мироненко Александра Романовича, его сына Саши, майора Лукаса Леонарда Яковлевича, майора Халуги Петра Ефимовича. От имени этой группы я написал заявление в Окружной Совет военно-охотничьего общества Уральского военного округа и с этим заявлением обратился к председателю этого общества подполковнику Игнатьеву Георгию Леонтьевичу с просьбой о создании КВО при военной кафедре УПИ.
Игнатьев вызвал к себе своего заместителя полковника запаса Филиппова Петра Петровича и распорядился выдать нам печать №172, по номеру которой и был организован в 1965 году КВО №172. В течение первой недели в коллектив вступили из числа офицеров кафедры около 10 человек и на первом собрании меня избрали председателем коллектива, а майора Лукаса Л. Я. — секретарём-казначеем. В этом же году, будучи на охоте ко мне обратился начальник вновь образованной военной кафедры Лесотехнического института полковник Тимохин Пётр Александрович с предложением влиться офицерам-охотникам его кафедры в наш КВО №172. Полковника Тимохина П. А. я знал хорошо с 1961 года как заядлого, страстного охотника и рыбака по совместному пребыванию с ним в коллективе военных охотников №41 32-го военного городка, где в то время служил подполковник Тимохин начальником химической службы дивизии.
Естественно, я с радостью принял это предложение и наш коллектив вырос более чем в 2 раза, т.к. на кафедре Тимохина было охотников-офицеров и лаборантов больше, чем на нашей кафедре УПИ.
Работа и жизнь нашего коллектива значительно оживилась, «закипела», т. к. Тимохин всячески поддерживал и даже возглавлял проводимы е мероприятия в коллективе, беспрепятственно выделял автомашины для выездов на коллективную охоту, рыбалку, на охрану охотничьих угодий, на производство различных биотехнических мероприятий (подкормка животных, заготовка веников, кормов, посев овса, гороха, картофеля и т.д.) в наших приписных военных охотничьих хозяйствах.. А также основных хозяйств, приписанных к Окружному Совету военно-охотничьего общества Уральского военного округа.
Их было 5: Сысертское, Кокланское, Огнёвское, Шугунякское и Камыкульское. В Сысертском было всего три озера Карасье, Щучье и Островистое. На каждом озере было по десятку лодок для охоты на водоплавающую дичь.
На оз. Карасьем охотилось в основном начальство: генералы и полковники штаба округа и областное начальство. На оз. Щучьем мы охотились за сезон 2—3 раза: во время открытия охоты и осенью по улетающей на юг северной утке. Щучье было богато и рыбой: карась, окунь, щука, карп. Одновременно с охотой на уток я ставил на ночь 2—3 сетёшки и ловил рыбку.
Сысертское хозяйство было очень богато боровой дичью (глухарь, тетерев-косач, рябчик, вальдшнеп, заяц) и копытными: лось кабан, косуля. На охоту по боровой дичи мы ездили на машине ГАЗ-66, но чаще ездили на автобусе с Халугой Петром Ефимовичем, Лукасом Леонардом Яковлевичем и Мироненко Александром Романовичем до села Кашино Сысертского р-на (40 км от Свердловска), а от Кашино топали пешком 5 км в восточном направлении до речушки Раскуиха. на берегу стоял наш охотничий деревянный домик, рассчитанный на ночлег и отдых 10—11 охотников, оборудованный внутри нарами и печью с плитой, на которой можно было сварить суп, вскипятить чай и согреться.
Это был 7-й обход Сысертского охотхозяйства, егерем которого был Сайфуллин Василий Николаевич, который проживал в селе Кашино и выписывал нам путёвки (разрешения) на право охоты по боровой дичи. Обход был очень богат, изобиловал большим количеством глухаря, тетерева-косача, рябчика, вальдшнепа и зайца.
В нём был очень живописный сосновый бор и смешанные леса, а также много больших и малых полей, засеянных пшеницей, рожью, овсом, ячменём, горохом, гречкой, по краям которых мы охотились ранним утром и поздним вечером по субботам и воскресеньям. В дневные часы собирали грибы и рвали ягоды (землянику, чернику, клубнику и малину).
Несколько раз я приезжал сюда с ночёвкой с Ниной и Таней. Один или два раза охотился здесь со мной и Юра, он был членом КВО №172 и имел ружьё «Тулку» 16-го калибра. Один раз Юра охотился со мной и по водоплавающей дичи в Огнёвском охотхозяйстве.
На коллективную облавную охоту по лосю, кабану и косуле мы выезжали, как правило, в район озера Щучье. Руководителем охоты всегда был охотовед Сысертского охотхозяйства Неуймин Юрий Михайлович, который родился и вырос здесь в маленькой лесной деревушке, состоящей из 6 дворов, имеющей интересное символическое название «Газета».
Расположена эта деревушка на берегу красивого, живописного озера Островистое. Наличие на нём нескольких островков, оправдывало его название. на этих островах растёт много клюквы, а вокруг озера много черники, земляники, малины и обилие грибов (подосиновики, подберёзовики, маслята, сыроежки, опята и белые-боровики красавцы.
Неуймин Ю. М. знал это хозяйство, как свои пять пальцев и, приезжая на охоту по лицензии на лося мы брали под его руководством обычно с первого заезда не какого-нибудь попавшего, а нужного нам по выбору лося.
Юрий Михайлович принимал нас всегда доброжелательно, радушно и был всегда добрым собеседником и приятным человеком. Проработал он в должности охотоведа 50 лет и умер в возрасте 80 лет.
Кокланское охотхозяйство самое большое и богатое хозяйство наличием водоплавающей дичи. Кроме уток здесь гнездились и дикие гуси. В это хозяйство входили 4 озера: Большой Коклан, Малый Коклан, Белое и оз. Лавровое. Начальником хозяйства был Иванов Алексей Николаевич, который жил на Большом Коклане в отдельном доме с женой Марией Ефимовной.
Здесь же был большой дом-гостиница для охотников на 20 коек с постелями. у Алексея Николаевича и Марии Ефимовны было большое личное хозяйство: котова, бычки, тёлочки, овца, свиньи, куры, утки и гуси. Мария Ефимовна была очень добрая и щедрая и часто нас угощала молочком, простоквашей, яичками.
Мы, конечно не были в долгу и привозили ей конфеты, хорошее вино, духи и пр.
Озеро Большой Коклан, кроме водоплавающей дичи изобиловало наличием большого количества пушного зверька — ондатры. Алексей Николаевич добывал их в течение сезона сотнями штук и за два сезона за стоимость добытых шкурок купил мотоцикл «Урал» с коляской и две автомашины: «Ниву» и «Жигули».
На оз. Большой Коклан по его периметру было 30 номеров для охоты, которые были обеспечены соответствующим количеством лодок (30 шт.) и деревянными утиными чучелами. В изобилии было в озере и карася. Я обычно за две зорьки, вечернюю в субботу и утреннюю в воскресенье брал по норме отстрела 20 уток и ставил на ночь пару сетёшек, в которые попадало до 20 кг отменного карася, большей частью жёлтого, золотистого, очень вкусного.
В осенне-зимний сезон мы охотились в Кокланском хозяйстве на зайца и косулю.
Любили это озеро и постоянно охотились здесь бывшие командующие войсками Уральского военного округа маршал Советского Союза, четырежды Герой Советского Союза Жуков Георгий Константинович и позднее — генерал-полковник Егоровский Александр Александрович.
Охотились они на специально оборудованном для них охотничьем номере 24, на котором было много камышовых куреней, богатых уткой, и который был самый удобный по пролёту утки со всех сторон и направлений. С Маршалом Жуковым я не охотился, а с Егоровским приходилось бывать на охоте не один раз. Стрелял он без промаха, был мастером стрельбы по тарелочкам и по уткам.
Здесь, будучи на охоте, он трагически погиб в возрасте 65 лет, находясь уже в запасе. Приехал сюда на охоту с молодой собачкой спаниелью и охотился с ним по расположенным вокруг Большого Коклана небольшим плёсам-озеркам. Молодая собачка, забегая далеко вперёд, выгоняла уток вне дальности выстрела и Егоровский решил закрыть её в машине, подойдя к которой, открыл дверь, сел и ружьё с непоставленным на предохранитель спусковым крючком, поставил прикладом на землю, а стволом себе на колено.
Когда позвал к себе собаку, она прыгнула к нему и лапой — на спусковой крючок, произошёл смертельный выстрел. Хоронили мы его со всеми воинскими почестями на Широкореченском кладбище г. Свердловска.
Приходилось мне не один раз охотиться на озере Малый Коклан, где было 25 охотничьих лодок, и на озере Белом, где было 15 лодок. Озеро Лавровое заросло густым камышом и там было всего 5 лодок. Таким образом, всего в Кокланском хозяйстве было 75 охотничьих лодок, а после развала Советского Союза и приходом к власти предателей, преступников и перевёртышей горбачёвых, ельциных и прочих сволочей, не осталось ничего.
Практически хозяйство развалено, разрушено и функционирует только для хапуг и браконьеров. Сейчас Кокланское охотхозяйство возглавляет какой-то предприимчивый хапуга, который, пользуясь отличными кормовыми угодьями, разводит, содержит и продаёт около 50 лошадей.
Огнёвское охотхозяйство образцово-показательное, расположено в 150 км от Свердловска. На базе хозяйства имеется 4 дома и прекрасная баня. В одном доме располагаются (живут) начальник охотхозяйства с семьёй, в трёх других — гостинные для охотников и отдыхающих.
В хозяйстве 5 водоёмов (озёр): Большой Куяш (2х4 км), на котором по его периметру располагалось 30 охотничьих номеров с 30-ю лодками, оз. Малый Куяш (1х1 км) на 15 номеров и столько же лодок, оз. Байнауш на 15 номеров, оз. Кабанье на 15 номеров, оз. Пойма на 12 номеров. Всего в хозяйстве было около 90 охотничьих лодок.
В разное время охотничье хозяйство возглавляли замечательные, заботливые, хорошо знающие своё дело начальники хозяйства Феломофицкий Павел Николаевич, Гусев Владимир Иванович, Кузнецов Николай Степанович, Харитонова Людмила Александровна (немка), возглавлявшая хозяйство в течение 16 лет (1996—2012 г.г.)
Кроме водоплавающей дичи, хозяйство было богато копытным зверем (лось, кабан, косуля), боровой пернатой дичью и зайцем. В озёрах много было рыбы, особенно карася, которого я ловил сетями по 20—30 кг., а в Большом Коклане, кроме карася изобилуют карп, окунь, щука и сырок. После развала Советского Союза и это хозяйство захирело, особенно разорился лодочный парк, в котором сейчас имеются только единицы старых, изношенных, дырявых и непригодных к охоте лодок.
Шугунякское охотхозяйство расположено в Челябинской области, в 180 км от Свердловска. В нём было одно озеро Шугуняк на 25 охотничьих номеров. Озеро богато большим количеством уток, особенно добычливой была охота на северную утку, пролетающую на юг. В озере также много карася и карпа.
Каинкульское хозяйство расположено в Челябинской области в 165 км от Свердловска. В нём одно озеро Каинкуль на 20 охотничьих номеров.
В конце 80-х годов было организовано Уфимское охотхозяйство, расположенное в 200 км от Свердловска и 25 км от Красноуфимска. Начальником хозяйства был прапорщик запаса Абдуллин Амир Дельмухаметович, очень толковый и властный человек. В хозяйстве был один небольшой домик с восемью койками.
Хозяйство расположено в живописной, резко-выраженной рельефной местности, с очень крутыми склонами холмов, долин, котловин, покрытых в основном хвойным лесом. Хозяйство богато боровой пернатой дичью (глухарь, тетерев-косач, рябчик) и копытными, особенно лосем, на которого мы в основном и ездили охотиться в это хозяйство.
С вхождением офицеров-охотников военной кафедры Уральского лесотехнического института в наш коллектив охотников №172 он значительно увеличился и укрепился, а учитывая то, что полковник Тимохин П. А. выделял для охоты и рыбалки автомашину ГАЗ-66 примерно 25—30 раз в год, а кафедра УПИ только 5—6 раз в год, постепенно руководство нашим КВО №172 переходило на военную кафедру лесотехнического института и в 1966 году председателем КВО был избран подполковник Попов Николай Яковлевич (я остался замом), секретарём-казначеем капитан Труфанов Иван Дмитриевич, прибывший преподавателем военной кафедры с должности помощника начальника политотдела по комсомольской работе из 19-го военного городка.
Работа и жизнь в нашем коллективе забурлила, закипела. Почти каждую субботу, воскресенье и в праздничные дни мы выезжали на охоту, рыбалку или за грибами и ягодами. Это были незабываемые дни активного отдыха, общения с природой и любви к ней.
Для меня охота, добыча трофеев на втором месте, а главное — это общение с природой. Видеть на обширных просторах полей, как растёт и колосится пшеница, рожь, овёс, ячмень — большая радость. Очень люблю лес, особенно сосновый бор — это мир, полный тайн, красоты, мир, где тебя покидают болячки телесные и душевные, где понятие «радость жизни» становится поистине ощутимым, осязаемым.
Бывая в лесу, я часто прислоняюсь к вековой сосне или берёзе, с любовью обнимаю их и беру от них могучую энергию жизни! За день охоты или рыбалки и общения при этом с природой-матушкой набираешься столько сил и энергии, коих в достатке хватает для активной и плодотворной работы, службы на предстоящую трудовую неделю.
В своё время великий Лев Николаевич Толстой говорил: «Счастье — это быть с природой, видеть её, говорить с ней.» И далее он сказал: «Одно из первых и всеми признанных условий счастья, есть жизнь такая, при которой не нарушена связь человека с природой».
Быть счастливым — значит любить и быть любимым.
Я полюбил людей, как братий,
Природу — как родную мать,
И в жаркий круг моих объятий
Хотел живое всё созвать…
П. П. Ершов. Послание к другу.
Недаром говорят, что время, проведённое на охоте и рыбалке в общении с природой в срок жизни не засчитывается
.
Итак, на одной из охот с Труфановым Иваном Дмитриевичем, который вернулся на службу в 19-й военный городок и стал уже подполковником, начальником отдела кадров военного института микробиологии, мы договорились о моём переходе на работу в этот институт.
В начале января 1979 года я был принят на работу по приказу командира части в один из цехов в качестве слесаря, но фактически должен был заниматься политико-просветительской и воспитательной работой среди рабочих этого цеха (слесарей, плотников, токарей, электриков и т.д.)
С готовым приказом о назначении меня на эту должность мы с Труфановым И. Д. прибыли к начальнику политотдела института генерал-майору Савватееву Владимиру Дмитриевичу для ознакомления и наложения визы о согласии с приказом.
Генерал долго со мной беседовал, подробно интересовался моей службой, жизнью и начальнику отдела кадров сказал: «Товарищ Труфанов, как ты мог додуматься до того, чтобы подполковника Баланчука, старшего преподавателя военной кафедры политехнического института, назначить на должность какого-то слесаря? ты ведь прекрасно знаешь, что у нас уже полгода нет инструктора политотдела по профсоюзной работе.
А товарищ Баланчук на эту должность самая подходящая кандидатура.» И, обращаясь ко мне говорит: «Как вы смотрите, Алексей Фёдорович на моё предложение?» Я сказал, что я и членом профсоюза не был, служа в армии, а тут сразу быть инструктором по профсоюзной работе, всё это мне мало знакомо и мало понятно.
Генерал Савватеев на это сказал: «Мы Вам поможем всё быстро понять, освоить и, надеюсь Вы будете очень плодотворно и успешно трудиться и руководить профсоюзной работой нашего института.» Когда я дал согласие на эту должность, он у меня спросил какая у меня пенсия и сколько по существующему в то время положению я могу зарабатывать.
Я ответил ему, что пенсия у меня 200 рублей, а потолок денежного содержания при увольнении в запас был 420 рублей, следовательно я могу заработать только 220 рублей для того, чтобы пенсия и заработок в сумме не превышали потолок в 420 рублей.
Генерал Савватеев приказал Труфанову И. Д. написать новый приказ о назначении меня на должность инструктора политотдела института по профсоюзной работе с заработной платой 220 рублей, а мне — сегодня же явиться к председателю профсоюзного комитета института Кравцову Михаилу Львовичу и приступить к работе, к исполнению обязанностей инструктора.
Михаил Львович Кравцов, 1923 года рождения, участник Великой Отечественной войны мне очень понравился своей скромностью, простотой, открытостью, добротой и знанием дела. Восемнадцать лет, с 1968 по 1986 год он руководил профкомом института. Он подробно, детально ввёл меня в курс дела, проинформировал о структуре профсоюзных организаций, их работе и о кадрах профсоюзных работников.
Профсоюзный комитет в это время объединял 40 профсоюзных бюро и 10 профсоюзных групп в отделах. Кроме того, 10 профгрупп состояли на учёте в профсоюзном бюро ТЭЦ и профгруппы объединяло профсоюзное бюро отдела главного энергетика (ОГЭ).
В составе профкома и в руководстве профсоюзных бюро и профсоюзных групп были деловые, умные, толковые, ответственные, знающие своё дело люди. Активное участие в профсоюзной работе принимали такие сотрудники, как Верхотуров Алексей Николаевич, Лёгкий Иван Григорьевич, Подгайный Пётр Васильевич, Созинова Мария Леонтьевна, Дмитриев Владимир Фёдорович, Пятница Анатолий Семёнович, Понеделков Владимир Иванович и многие другие
Легко и согласованно мне работалось с Кравцовым М. Л., с членами профсоюзного комитета и председателями профсоюзных бюро.
Очень хорошо меня приняли офицеры политического отдела, особенно заместитель начальника политотдела полковник Соловьёв Константин Иванович, который постоянно интересовался работой профсоюзных организаций и оказывал мне необходимую помощь и поддержку в работе.
Первоначальное название института было Научно-исследовательский институт гигиены Министерства Обороны СССР (НИИГ), который был создан 19 июля 1949 года по приказу Министра обороны СССР Маршала Советского Союза Василевского Александра Михайловича. За прошедшие более 60 лет институт менял несколько раз своё наименование: когда я прибыл сюда на работу он назывался Научно-исследовательский институт бактерийных вакцинных препаратов Министерства обороны СССР, а с 2006 года — «Центр военно-технических проблем биологической защиты».
Необходимость образования института была обусловлена целым рядом обстоятельств. Так, в 40-х годах в зарубежной печати появилось много сообщений о ботулинических токсинах
(Ботулотоксин, ботокс (ботулинический токсин, токсин ботулизма) — нейротоксин белковой природы, вырабатываемый бактериями Clostridium botulinum. Сильнейший органический яд из известных науке органических токсинов и одно из самых ядовитых веществ. Попадание ботулотоксина в организм вызывает тяжёлое токсическое поражение — ботулизм, который в естественных условиях встречается у людей, лошадей, птиц, реже — крупного рогатого скота, пушных зверей. Википедия), как о наиболее вероятных агентах биологического (бактериологического) оружия, которому огромное внимание уделялось в США в период второй моровой войны. И в 1944 году в Терре Хот был введён в строй завод Виго по промышленному приготовлению ботулотоксина производительностью в 75 тонн агента в месяц. В 1954 году планировалось ввести в строй завод производительностью в 300 тонн.
Подобный огромный масштаб наработки ботулинического токсина требовал принятия с нашей стороны адекватных мер по разработке специальных защитных мероприятий. Перед созданным институтом были поставлены задачи по изучению микробиологии, биохимии, иммунологии ботулинических токсинов, вопросов массовой иммунизации людей и производства анатоксинов.
Для их решения необходимо было получить анатоксины различных типов и разработать лабораторную и опытно-промышленную технологию производства антитоксинов для иммунизации людей.
Для размещения вновь созданного института были выбраны база бывшего Черкасско-Свердловского пехотного училища, располагавшегося в голоде Свердловске. Первопроходцами, прибывшими в сентябре 1949 года в г. Свердловск для создания нового учреждения и организации работ по переоборудованию имевшейся базы, были сотрудники (молодые офицеры), возглавляемые начальником института генерал-майором Копыловым Николаем Филипповичем.
Из них я знал хорошо бывшего старшего лейтенанта, а ныне, уже полковника, Афоничева Дмитрия Борисовича и подполковника Суходольского Леонида Григорьевича. Основная группа сотрудников (биологи, химики, медики) прибыла в первой половине 1951 года. С этого времени были начаты исследования по разработке средств и методов защиты от ботулинического токсина. В последующем лабораторная база института оснащалась новейшими отечественными и зарубежными приборами и оборудованием.
Огромную роль в создании института сыграл руководитель программы разработки системы защиты армии и населения от биологических средств поражения Герой Социалистического Труда, академик Академии медицинских наук, генерал-полковник медицинской службы Смирнов Ефим Иванович — личность легендарная, достойная уважения и почитания.
Во время Великой Отечественной войны Ефим Иванович был руководителем Главного военно-санитарного управления Красно Армии, которое он возглавлял и в послевоенное время.
Единственный среди военных медиков, Смирнов Е. И. награждён полководческим орденом Кутузова первой степени. Кроме того, он награждён семью орденами Ленина, орденом Октябрьской революции, тремя орденами Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды, Орденом Отечественной войны первой степени и многими медалями.
Когда я прибыл в институт начальником института был генерал-майор Михайлов Валерий Васильевич, очень спокойный, доброжелательный, но со слабым здоровьем. Институтом руководил с 1873 по 1980 год. Заместителями начальника института были генерал-майор Загнойко Николай Филиппович и полковник Тарунов Владимир Семёнович — по науке.
В институте по различным направлениям работы было образовано более 20 отделов, которые возглавляли офицеры в воинском звании полковника, имевшие учёные степени кандидата или доктора наук.
Со многими из них у меня были налажены хорошие деловые отношения, а с некоторыми, особенно охотниками и рыбаками — тесные, доверительные и дружеские, которые сохранились до сих пор.
Это полковники Аверин Дмитрий Михайлович — главный инженер института, страстный охотник и заядлый рыбак; Дербин Михаил Иванович — доктор медицинских наук, участник Великой Отечественной войны, только рыбак-подлёдник; Мустафин Мансур Хасанович — участник Великой Отечественной войны, милейший и добрейший человек, рыбак-подлёдник; Лапиньш Николай Карлович (латыш) — охотник и рыбак; Забокрицкий Александр Николаевич — доктор медицинских наук, в последние 10 лет службы был заместителем начальника института по науке, охотник и рыбак; Парамонов Николай Петрович, 1947 года рождения, доктор технических наук, заядлый охотник и рыбак, длительное время был председателем коллектива военных охотников №79, всегда возглавлял выезды охотников и рыбаков на охоту, рыбалку и работу.
Вместе с ним я выезжал в Сысертское охотхозяйство на оз. Щучье, на строительство дома и в Огнёвское хозяйство на строительство гаража, где он не руководил («руками водил»), а в буквальном смысле вкалывал с лопатой, пилой, топором, киркой-мотыгой, показывая пример присутствующим как надо работать, не любил и гонял лодырей. Это был честный, добросовестный, не жалеющий себя трудоголик. Докторскую диссертацию писал и защитил уже после того, как ему была сделана тяжелейшая операция по шунтированию сосудов.
В зиму 2012—2013 г. ездил очень много раз на Белоярское водохранилище на ночную рыбалку леща и всякий раз звонил мне: «Алексей Фёдорович, я поймал 17 (10,8) килограммов крупного леща». Я ему всегда говорил: «Николай Петрович, не увлекайся, береги себя!», а он не берёг здоровье и в мае-месяце 2014 года уехал на рыбалку на Верх-Исетский пруд и утонул — сердечко остановилось.
Хороший, заядлый и летний, и зимний рыбак полковник Канищев Владимир Васильевич, доктор медицинских наук и полковник Столяров Виталий Михайлович — кандидат технических наук, это два неразлучных друга, ездящих на рыбалку каждую субботу или воскресенье.. Мы постоянно информируем друг друга о клёве рыбы на том или ином водохранилище.
В 1980 году начальником института назначен генерал-майор Терещатов Виктор Яковлевич, участник Великой Отечественной войны, лауреат Государственной премии СССР, награждён орденами Октябрьской Революции, Отечественной войны I и II степени, Красной Звезды, Трудового Красного Знамени и многими медалями. Руководил институтом до 1987 года. С 1987 по 2000 год возглавлял институт генерал-майор Харечко Анатолий Трофимович, доктор технических наук, профессор, действительный член Академии технологических наук Российской Федерации. Он внёс большой вклад в патриотическое, нравственное и духовное воспитание сотрудников института и жителей городка.
С 2000 по 2007 год начальником центра военно-технических проблем биологической защиты был полковник Стяжкин Константин Кириллович.
С 2007 по настоящее время возглавляет Центр полковник Щербаков Михаил Геннадьевич, кандидат технических наук.
Со всеми начальниками института мне приходилось работать в тесном контакте и по работе, и по партийной линии, так как мы состояли в одной партийной организации штаба части и меня неоднократно избирали членом партийного бюро.
Особенно добрые, тёплые отношения были у меня с генералом Харечко Анатолием Трофимовичем, которого я знал ещё подполковником, заместителем начальника, а затем начальником 15 отдела, в котором трудился в должности старшего техника мой друг Халуга Пётр Ефимович.
Часто мы под руководством Харечко А. Т. в этом отделе торжественно отмечали не одну годовщину Победы в Великой Отечественной войне. Будучи уже начальником института, генералом, Анатолий Трофимович в дни празднования Победы, поздравлял участников Великой Отечественной войны, находящихся в строю, обыкновенно просто, пожимая руку, меня же всякий раз обнимал и целовал, приводя меня в неловкость перед своими товарищами-фронтовиками. А когда в ноябре 1990 года я написал заявление об увольнении с работы, он вызвал меня к себе в кабинет и, в присутствии начальника отдела кадров, сказал: «Алексей Фёдорович, заберите своё заявление и оставайтесь у нас, продолжайте работать, ведь все наши сотрудники Вас не только уважают, но и любят!»
Когда я убедил его в том, что вынужден обязательно увольняться из-за тяжёлой болезни жены, которой с моей стороны требуется необходимая ежедневная помощь он сказал начальнику отдела кадров Тулыкину Е. И.: «Пишите приказ об увольнении, в котором укажите о награждении Алексея Фёдоровича за доблестный труд ценным подарком — командирскими часами».
С работой в качестве инструктора политотдела по профсоюзной работе я освоился быстро и работа шла интересно и успешно. Но генерал Савватеев В. Д. начал меня нагружать дополнительными поручениями. Как-то, по окончании совещания показал мне в газете «Правда» небольшую статью «Ястребы над островом» — о войне Ирака с Кувейтом, в которой США помогали Кувейту и мне сказал: «Надо написать на эту тему политинформацию». Я ему ответил, что эту статью можно прочитать за 5 минут, а на политинформацию требуется 30 минут, на что он мне сказал, что поможет подобрать необходимый материал и дал мне срок 2 недели, а текст информации я должен отпечатать на машинке в 5 экземплярах: для него, для генерала Терещатова В. Я., генерала Загнойко В. Ф. и полковника Тарумова В. С.
Готовый текст политинформации был вручён адресатам, которые дали положительную оценку и похвалили. Генерал Савватеев даёт мне написать ещё одну политинформацию на другую тему.
Я ему сказал, что мне повысили пенсию на 25 рублей, в связи с чем эти 25 рублей не будут платить мне в зарплате, которую я получал у вас, поэтому я перехожу работать в отдел кадров старшим инспектором с окладом 195 рублей в месяц. Он ответил, что Вы уйдёте тогда, когда найдёте достойную себе смену. Я ему сказал, что уже нашёл смену: это полковник в запасе Корж Гавриил Антонович, 1922 года рождения, бывший начальник цикла общевойсковой подготовки военной кафедры УПИ, имеющий высшее военное образование, член КПСС, очень добросовестный, трудолюбивый, принципиальный, эрудированный военный педагог.
После беседы с Коржом Г. А. генерал Савватеев дал добро на приём его на работу и в конце 1980 года, после двухлетней работы я передал ему дела, а сам перешёл в отдел кадров. Гавриил Антонович успешно работал инструктором политотдела по профсоюзной работе в течение 10 лет и в декабре 1990 года умер от рака.
В отделе кадров меня приняли очень приветливо и тепло. Начальника отдела кадров Труфанова Ивана Дмитриевича я знал уже очень давно по совместной охоте и рыбалке в КВО №172э Заместителем начальника ОК был майор Козлов Юрий Васильевич, инспекторами ОК были подполковник в отставке Касаткин Борис Иванович, участник Великой Отечественной войны, майор запаса Анфалов Леонид Харлампиевич, Питиримова Серафима Ивановна, Муранова Лидия Фёдоровна — инженер по труду и заработной плате, Некрасова Любовь Михайловна — заведующая несекретным делопроизводством — все три женщины имели высшее образование и успешно справлялись с работой на своих участках.
Я отвечал за учёт работы сотрудников института в различных условиях: трудных, вредных, опасных и нормальных, т.е. учитывал работу по льготным спискам №1 и №2, дающим право выхода на пенсию на 10 и 5 лет раньше пенсионного возраста. Я также оформлял пенсии сотрудников и представлял их на утверждение в райсобесы города в зависимости от места жительства сотрудников, но в основном в Чкаловский райсобес, т.к. большинство сотрудников проживали в 19 военном городке, расположенном в Чкаловском районе города Свердловска.
За своевременное, точное и полное оформление пенсий я неоднократно поощрялся командованием части и заведующей Чкаловским райсобесом.
Иван Дмитриевич Труфанов был хороший начальник отдела кадров и добрый товарищ, но был большой карьерист и накопитель, всегда и всего ему было мало. С этой должности ушёл, чтобы получить звание полковника, на должность заместителя начальника института по тылу, т.е. начальником материально-технического обеспечения. А так как он никогда не был интендантом и толком не знал специфики этой работы, дело у него не клеилось, за что от генерала Харечко А. Г. он получил в течение работы два очень серьёзных, строгих взыскания: предупреждение о неполном служебном соответствии.
Но звание полковника получил и вскоре был уволен в запас.
Как страстный охотник и рыбак и долгое время возглавлявший большой и передовой коллектив военных охотников (КВО №79), на окружной отчётно-выборной конференции военно-охотничьего общества Уральского военного округа, Иван Дмитриевич был избран председателем окружного совета военно-охотничьего общества.
Тут он начал обрастать богатством: купил сначала мотоцикл с коляской, потом машину «Жигули», построил дачу с садовым участком в 10 соток, очень часто ездил на охоту и рыбалку. На одной из таких рыбалок в октябре 1994 года в Огнёвском охотхозяйстве поставил рыбацкие сети на карася, которые ветром унесло и накрыло камышовыми плавунами.
Растаскивая эти плавуны шестом он сильно вспотел и, возвращаясь на лодке на базу против северного холодного ветра, простыл, заболел воспалением лёгких — пневмонией, которая в результате пренебрежительного отношения к лечению переросла в рак лёгких, от которого Иван Дмитриевич умер в июне 1995 года в возрасте 55 лет.
Начальником отдела кадров после Ивана Дмитриевича стал майор Козлов Юрий Васильевич, с которым мне работалось легко и интересно. Получив звание подполковника Юрий Васильевич был вскоре уволен в запас по возрасту. Он страдал гипертонией и умер от инфаркта на неделю раньше Ивана Дмитриевича в возрасте 60 лет.
Козлова Ю. В. сменил на посту начальника отдела кадров майор Тулыкин Евгений Иванович, который во многом отличался от Труфанова и Козлова тем, что был слишком себялюбив, высокомерен и эгоистичен. И начал он работать по принципу: «Новая метла по-новому метёт». В частности ввёл такое новшество: каждую пятницу, каждый сотрудник ОК в 14.00 должен отчитаться перед ним, что он сделал за прошлую трудовую неделю и что предстоит сделать в следующую неделю. Я выступил против этого новшества и сказал ему, что это ненужное, бесполезное дело, не которое мы будем бессмысленно тратить своё рабочее время.
Естественно, ему это не понравилось и отразилось на наших с ним отношениях. За исполнение своих обязанностей и свою работу он ко мне не имел никаких претензий, а по всем другим вопросам относился ко мне сухо и холодновато.
В то время трудно было со всеми дефицитными дорогими товарами и вещами (коврами, телевизорами, холодильниками) и простыми, повседневными (обувь, одежда, посуда) и для их распределения между сотрудниками института была создана специальная комиссия во главе с председателем, коим был назначен начальник отдела кадров Тулыкин, который знал всех сотрудников больше и лучше, чем кто-либо другой.
В то же время было положение — участникам и инвалидам Великой Отечественной войны — всё на льготных условиях, вне очереди. И вот при поступлении таких дефицитных товаров, Тулыкин ни разу не поставил меня в известность, как человека, работающего в его отделе и как инвалида Великой Отечественной войны.
Когда мы с Ниной собрались ехать к Юре с Любой в Казахстан на озеро Балхаш, на берегу которого располагалась воинская часть, где служил Юра и на льду которого в 1986 году он сломал шейку бедра, я обратился к Тулыкину с просьбой через магазин военторга закупить банок 10 говяжьей тушонки. Он сказал мне, что вчера был в этом магазине и тушонки там нет. Я ему не поверил и обратился по этому вопросу к Труфанову Ивану Дмитриевичу, который тут же позвонил заведующей магазином Голубцовой Ялине Александровне и, спросив у меня сколько мне надо (ящик или два), сказал: «Идите, Алексей Фёдорович сейчас к Ялине Александровне и она вам продаст столько сколько вам надо».
Когда я прибыл в институт, в КВО №79 было 240 человек, из коих охотников-рыбаков было человек 50, остальные были только рыбаки. В основном офицеры и прапорщики, а также гражданские сотрудники института.
Почти каждую субботу или воскресенье мы выезжали на охоту по боровой дичи, а также на копытных: лося, кабана, косулю. В зимнее время с ноября по апрель выезжали на подлёдный лов рыбы. В основном на Белоярское водохранилище.
Частым выездам способствовали и командиры, особенно генерал Харечко Анатолий Трофимович, который был также членом КВО №79. Часто желающих порыбачить было так много, что приходилось выделять два автобуса ПАЗ, вместимость которых 24 места для сидения и около 10 мест в проходе, где рыбаки располагались на своих рыбацких ящиках.
Всякий раз, по прибытии на лёд, сверлили лунки, подкармливали их и слышали голос доктора медицинских наук, профессора Дербина Михаила Ивановича: «Иван Дмитриевич, Алексей Фёдорович, Борис Иванович (Касаткин), приглашаю всех на завтрак!«На этот завтрак приходил доктор технических наук полковник Мустафин Мансур Хасанович и из отдела кадров майор запаса Леонид Харлампиевич Анфалов, прапорщик Иванов Сергей Иванович и наш постоянный товарищ и друг — начальник отдела главного механика подполковник Груздев Виктор Васильевич.
И вот эта компания из 7—8 человек рассаживалась вокруг накрытой на снегу скатерти-самобранки и продолжалась короткая трапеза-завтрак с шутками-прибаутками и советами как рыбачить, что насаживать в качестве наживки на крючок, а что на мормышку.
К обеду каждому рыбаку следовало по три рыбки выделить повару Анфалову Л. Х. для приготовления ухи, которая готовилась на кухне дома отдыха базы военных охотников Уральского военного округа. Она располагалась на берегу Черемшанского залива Белоярского водохранилища.
По окончании рыбалки подводились её итоги, при необходимости проводилось взвешивание пойманной рыбы, выявлялась самая крупная и самая мелкая рыба и следовало поощрение и награждение победителей. После оприходования ухи мы следовали до «хаты» (домой). И сколько же было таких приятных встреч-рыбалок с такими добрыми, умными, бескорыстными и щедрыми товарищами-друзьями. К великому сожалению и огорчению многих уже нет.
Умерли Иван Дмитриевич Труфанов, Михаил Иванович Дербин, Мансур Хасанович Мустафин, Борис Иванович Касаткин, Виктор Васильевич Груздев, Леонид Харлампиевич Анфалов, т.е. 6 человек из восьми. Остались мы вдвоём с прапорщиком Ивановым С. И. и примкнувший к нашей дружной компании позже, в 1988 году, Валерий Витальевич Степанов.
В жизни моей мне всегда везло на добрых людей, на надёжных товарищей и друзей. В детстве у меня была крепкая дружба с моими двумя двоюродными братьями Баланчуками Мишей и Гришей — сыновьями моего старшего дяди Касьяна. Миша был на два года старше меня, с 1923 года, а Гриша был мой ровесник. В свободное время мы всегда были вместе: летом ходили купаться и ловить рыбу на речку Усолка, играли в лапту, чижик и другие детские игры. Зимой катались на самодельных санках, лыжах и коньках.
Во время сеноуборочной кампании верхом на лошадках подвозили сено в копнах или на волокушах к стогам сена, которые вершили (делали) взрослые мужчины и женщины. После окончания пятого класса мы вместе с Мишей пахали пашню на двух хороших лошадках. Приходилось очень рано вставать и идти на конюшню за лошадьми, а иногда ходили даже на место выпаса лошадей, которые обычно находились недалеко от деревни (1—2 км). В один из таких выходов мы с Мишей шли вслед только что прошедшему стаду скота на пастбище и вдруг, неожиданно нашему взору открылась такая жуткая картина: здоровенный волк, можно даже сказать — волчище, завалил чёрного телёнка и зубами рвёт ему живот и когда мы стали кричать и бить уздечками по деревьям, он схватил этого телёнка за шею и начал, приседая на задние ноги, вскидывать его на себя.
Мы с Мишей схватили попавшиеся под руку палки, начали ими стучать и потихоньку продвигаться к волку. Он видимо испугался и, бросив телёнка, побежал на рядом расположенное поле, засеянное овсом. Но пробежав всего метров сто, остановился и смотрит в нашу сторону. Мы опять начали кричать и наступать в его сторону и он потихоньку потопал в лес. Мы подошли к телёнку, который был жив, но с изрядно разорванным животом и вылезающими из него кишками. Мы узнали его, это был бычок 5—6 месяцев нашего дяди Пимена. Миша сказал мне, чтобы я бежал в деревню (около километра) и сообщил об этом дяде Пимену, который после моего прибытия и сообщения о случившемся, быстро запряг лошадку и мы поехали за бычком.
Это была моя уже вторая встреча с этим хищным зверем — волком. Первая встреча состоялась в этом же 1939 году, в самом конце мая, когда я шёл в Устьянск в школу сдавать последний экзамен (испытание тогда называлось) по географии за 5-й класс.
Шёл я, согнув голову и думал, какие же мне попадут вопросы и как я буду отвечать. Когда я подошёл к Краснояровой заимке, на бывшем подворье увидел мышкующего в прошлогодней сухой траве здоровенного старого, линяющего, с отвисающими клочьями шерсти, волка. Конечно, я сильно испугался и, глядя на него начал пятиться назад. Дойдя таким образом до вблизи расположенной рощи берёзовой, я повернулся и дал дёру обратно домой, а это было расстояние в пять километров. Прибежав домой первым я увидел во дворе батю, который, заметив во мне что-то неладное, спросил почему я вернулся. Когда я ему всё объяснил, он мне говорит, что надо было крикнуть и волк убежал бы. Я бате говорю: «Это Вы бы крикнули, а я бы только пискнул».
Через день я отправился в Устьянск на классное собрание за свидетельством об окончании 5-го класса, которое вручила мне классный руководитель Лидия Сергеевна Мичурина. Она поблагодарила меня за отличную учёбу и ничего не сказала о том, что я не сдавал экзамен по географии. А в свидетельстве стояли все оценки «отлично» — по четвертям, по экзамену и итоговая. Когда я выходил из школы, на крыльце встретил преподавателя географии Байрамкулова Умара Шагаевича, дело он своё знал твёрдо и географию нам преподавал умело и доходчиво, часто сопровождая материал шутками, поговорками, сравнениями и т. д. Например, говоря о полуостровах, делал к названию какие-то подходящие по его конфигурации добавки: полуостров Кольский — это язык, полуостров Ямал — «птычья» голова, полуостров Апеннинский — сапог и т. д.
Так вот, этот наш прекрасный и любимый Умар Шагаевич схватил меня за руку и говорит: «Алёша, ты почему мне не сдавал экзамен по географии?» Я ему всё объяснил, а он потребовал свидетельство и спросил о том, кто мне поставил по географии все отличные оценки. Я ему ответил, что ставил их не я же.
Он зачёркивает оценку по экзамену за географию «отл.» и говорит мне: «Экзамен сдашь осенью!», а я ему говорю, что я готов сдать сейчас. «Хорошо, -говорит он, — пойдём в преподавательскую!» В преподавательской находился учитель Прохоров, которому он сказал: «Прошу Вас присутствовать при сдаче экзамена Алёшей Баланчуком».
Достал из шкафа билеты, разложил их на столе, предложил мне взять любой билет и готовиться отвечать. Я взял самый ближайший к себе билет, назвал его номер и сказал, что готов отвечать сейчас же. На первые два вопроса ответил быстро и полно, а на третьем вопросе он начал задавать мне дополнительные вопросы и путать мои ответы.
В результате за ответ по третьему вопросу он дал оценку только «тройку» и весь билет оценил на «четвёрку», но тут же сказал: «Поскольку ты любишь географию и по всем четвертям у тебя оценки отличные, я тебе ставлю за экзамен оценку «отлично» и итоговую за год «отлично». И тут же в свидетельство снова, вместо вычеркнутой им «отл.» поставил «отлично», расписался и вручил мне свидетельство.
После начала войны Мишу призвали в армию и вскоре отправили на фронт, в самое пекло Сталинградской битвы, где он получил очень тяжёлое ранение правой кисти разрывной пулей. Длительное время находился на излечении в госпитале, из которого был выписан с заключением военно-врачебной комиссии о его непригодности к дальнейшему прохождению службы, т. к. сустав кисти вместе с предплечьем был раздроблен и кисть правой руки не действовала, пальцы не двигались.
Брат Гриша в 1942 году, имея только начальное образование 4 класса, закончил при Абанской машинно-тракторной станции (МТС) курсы трактористов и работал в колхозе на тракторе ХТЗ (Харьковского тракторного завода) до призыва в армию в ноябре 1943 года. Призывались мы с ним вместе 9 ноября 1943 года. и после шестимесячной подготовки в 120-м запасном полку Сибирского военного округа в городе Канске, нас, в начале мая 1944 года направили на 3-й Белорусский фронт.
Выше я уже сообщал, что Гриша, следуя в железнодорожном эшелоне променял на самогонку и пропил новую шинель и новые ботинки, за что я его крепко ругал, а он, по-видимому предчувствовал свою скорую смерть в предстоящих боях и это его предчувствие очень скоро сбылось: 20 мая мы прибыли на фронт, а 17 июня Гриша был убит, не дожив до начала наступления в громадной стратегической операции «Багратион», которое началось 23 июня 1944 года.
Я думаю, что смерть настигла Гришу при проведении их полком разведки боем, в котором и он принимал участие. Очень жалко, грустно и обидно, что он так рано ушёл из жизни, не успев полюбить и поцеловать молодую девушку.
В конце весны 1944 года на советско-германском фронте воцарилось относительное затишье. Немцы, потерпев крупные поражения в ходе зимне-весенних сражений, укрепляли оборону, а Красная армия отдыхала и собиралась с силами для нанесения следующего удара.
Взглянув на карту боевых действий того времени, можно увидеть на ней два обширных выступа линии фронта. Первый — на территории Украины, южнее реки Припять. Второй, далеко выдающийся на восток, — в Белоруссии, с границей по городам Витебск, Орша, Могилёв, Жлобин. Этот выступ называли «белорусским балконом», и после обсуждения, состоявшегося в конце апреля 1944 года в Ставке Верховного Главнокомандования, именно на него было решено обрушиться всей мощью войск РККА. Операция по освобождению Белоруссии получила кодовое название «Багратион».
Немецкое командование не предвидело такого поворота. Местность в Белоруссии была лесисто-болотистой, с большим количеством озёр и рек и довольно слабо развитой дорожной сетью. Использование здесь крупных танковых и механизированных соединений, с точки зрения гитлеровского генералитета, было затруднительным. Поэтому вермахт готовился отражать советское наступление на территорию Украины, сконцентрировав там куда более внушительные силы, чем в Белоруссии. Так, в подчинении группы армий «Северная Украина» находилось семь танковых дивизий и четыре батальона танков «Тигр».
А в подчинении группы армий «Центр» — всего лишь одна танковая, две панцер-гренадёрские дивизии и один батальон «Тигров». Всего же у Эрнста Буша, командовавшего Центральной группой армий, имелось в наличии 1,2 миллиона человек, 900 танков и САУ, 9500 орудий и миномётов и 1350 самолётов 6-го воздушного флота.
Немцы создали в Белоруссии достаточно мощную и эшелонированную оборону. Ещё с 1943 года велось строительство укреплённых позиций, часто опиравшихся на естественные препятствия: реки, озёра, болота, возвышенности. Некоторые города на важнейших узлах коммуникаций были объявлены крепостями. К таковым относились, в частности, Орша, Витебск, Могилёв и др. Оборонительные линии оснащались дзотами, блиндажами, сменными артиллерийскими и пулемётными позициями.
По оперативному замыслу советского главнокомандования, разгромить вражеские силы в Белоруссии должны были войска 1-го, 2-го и 3-го Белорусского фронтов, а также 1-го Прибалтийского фронта. Общая численность советских войск в операции составляла приблизительно 2,4 миллиона человек, более 5000 танков, около 36 000 орудий и миномётов. Поддержка с воздуха осуществлялась 1-й, 3-й, 4-й и 16-й воздушными армиями (более 5000 самолётов). Таким образом, Красная армия добилась существенного, а по многим аспектам и подавляющего превосходства над вражескими войсками.
Чтобы сохранить подготовку наступления в тайне, командование РККА подготовило и провело огромную работу по обеспечению скрытности перемещения сил и по введению противника в заблуждение. Части перемещались на исходные позиции по ночам, соблюдая радиомолчание. В светлое время суток войска останавливались, располагаясь в лесах и тщательно маскируясь. Параллельно велось ложное сосредоточение войск на Кишинёвском направлении, проводилась разведка боем в зонах ответственности фронтов, не принимавших участия в операции «Багратион», из Белоруссии в тыл увозились целые эшелоны с макетами боевой техники.
В целом мероприятия достигли своей цели, хотя полностью скрыть приготовления к наступлению Красной армии не удалось. Так, пленные, захваченные в зоне действия 3-го Белорусского фронта, рассказывали, что командование немецких войск отметило усиление советских частей и ожидало от РККА активных действий. Но время начала операции, численность советских войск и точное направление удара так и остались неразгаданными.
Перед началом операции активизировались белорусские партизаны, совершившие большое количество диверсий на коммуникациях гитлеровцев. Было взорвано свыше 40 000 рельсов только в период с 20 по 23 июля. В целом действия партизан создали для немцев ряд затруднений, однако критического вреда железнодорожной сети всё-таки не нанесли, о чём прямо заявлял даже такой авторитет в разведывательно-диверсионном деле, как И. Г. Старинов.
Операция «Багратион» началась 23 июня 1944 года и проводилась в два этапа. Первый этап включал в себя Витебско-Оршанскую, Могилёвскую, Бобруйскую, Полоцкую и Минскую операции.
Витебско-Оршанская операция проводилась войсками 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов. 1-й Прибалтийский фронт генерала армии И. Баграмяна силами 6-й гвардейской и 43-й армий ударил в стык групп армий «Север» и «Центр» в общем направлении на Бешенковичи. 4-я ударная армия должна была наступать на Полоцк.
3-й Белорусский фронт генерал-полковника И. Черняховского наносил удары на Богушевск и Сенно силами 39-й и 5-й армий, и на Борисов частями 11-й гвардейской и 31-й армий. Для развития оперативного успеха фронта предназначались конно-механизированная группа Н. Осликовского (3-й гвардейский механизированный и 3-й гвардейский кавалерийский корпуса) и 5-я гвардейская танковая армия П. Ротмистрова.
После артиллерийской подготовки 23 июня войска фронтов перешли в наступление. В течение первого дня силам 1-го Прибалтийского фронта удалось продвинуться в глубину вражеской обороны на 16 километров, за исключением Полоцкого направления, где 4-я ударная армия встретила ожесточённое сопротивление и особых успехов не имела. Ширина прорыва советских войск на направлении главного удара составила около 50 километров.
3-й Белорусский фронт достиг значительных успехов на Богушевском направлении, прорвав линию немецкой обороны на ширине более 50 километров и захватив три исправных моста через реку Лучёсу. Для витебской группировки гитлеровцев создалась угроза образования «котла». Командующий немецкими войсками запросил разрешения на отход, но командование вермахта считало Витебск крепостью, и отступление разрешено не было.
В течение 24–26 июня советские войска окружили вражеские войска под Витебском и полностью уничтожили немецкую дивизию, которая прикрывала город. Ещё четыре дивизии пытались прорваться на запад, однако, за исключением небольшого количества дезорганизованных частей, им этого сделать не удалось. 27 июня окружённые немцы капитулировали. В плену оказалось около 10 тысяч гитлеровских солдат и офицеров.
27 июня была также освобождена Орша. Силы Красной армии вышли на шоссе Орша — Минск. 28 июня был освобождён Лепель. Всего же на первом этапе части двух фронтов продвинулись на расстояние от 80 до 150 км.
Могилёвская операция началась 23 июня. Её проводил 2-й Белорусский фронт генерал-полковника Захарова. В течение первых двух дней советские войска продвинулись примерно на 30 километров. Затем немцы стали отступать на западный берег Днепра. Их преследование вели 33-я и 50-я армии. 27 июня советские силы форсировали Днепр, а 28 июня освободили Могилёв.
Немецкая 12-я пехотная дивизия, оборонявшаяся в городе, была уничтожена. Было захвачено большое количество пленных и трофеев. Немецкие части отступали к Минску под ударами штурмовой авиации фронта. Советские войска двигались к реке Березине.
Бобруйская операция проводилась войсками 1-го Белорусского фронта, командовал которым генерал армии К. Рокоссовский. По замыслу командующего фронтом, удар наносился по сходящимся направлениям от Рогачёва и Паричей общим направлением на Бобруйск с целью окружить и уничтожить немецкую группировку в этом городе. После взятия Бобруйска предусматривалось развитие наступления на Пуховичи и Слуцк. С воздуха наступающие войска поддерживало около 2000 самолётов.
Наступление велось в труднопроходимой лесисто-болотистой местности, пересечённой многочисленными реками. Войскам пришлось пройти тренировки, чтобы научиться ходить на болотоступах, преодолевать водные преграды на подручных средствах, а также возводить гати.
24 июня после мощной артиллерийской подготовки советские войска пошли в атаку и уже к середине дня проломили вражескую оборону на глубину 5–6 километров. Своевременное введение в бой механизированных частей позволило на отдельных участках достичь глубины прорыва до 20 км.
27 июня бобруйская группировка немцев была полностью окружена. В кольце оказалось около 40 тысяч вражеских солдат и офицеров. Оставив часть сил для уничтожения врага, фронт стал развивать наступление на Осиповичи и Слуцк. Окружённые части предприняли попытку прорваться в северном направлении.
В районе деревни Титовка состоялось яростное сражение, в ходе которого гитлеровцы под прикрытием артиллерии, не считаясь с потерями, пытались пробить советский фронт. Чтобы сдержать натиск, было решено применить бомбардировщики. Более 500 самолётов полтора часа непрерывно бомбили скопление немецких войск. Бросив технику, немцы пытались прорваться к Бобруйску, но успеха не имели. 28 июня остатки немецких сил сдались в плен.
Город Бобруйск был взят 29 июня.
К этому времени было понятно, что группа армий «Центр» находится на грани разгрома. Немецкие войска понесли огромные потери убитыми и пленными, было уничтожено и захвачено советскими силами большое количество техники. Глубина продвижения советских войск составила от 80 до 150 километров. Были созданы условия для окружения главных сил группы армий «Центр». 28 июня командующий Эрнст Буш был смещён со своего поста, и его место занял фельдмаршал Вальтер Модель.
Минская операция началась 28 июня.
Войска 3-го Белорусского фронта вышли к реке Березине. В соответствии с директивой Ставки Верховного Главнокомандования им предписывалось форсировать реку и, обходя опорные пункты гитлеровцев, развивать стремительное наступление на столицу БССР.
29 июня передовые отряды РККА захватили плацдармы на западном берегу Березины и на отдельных участках углубились в оборону противника на 5–10 километров. 30 июня реку пересекли основные силы фронта. В ночь на 1 июля 11-я гвардейская армия с юга и юго-запада ворвалась в город Борисов, освободив его к 15:00. В этот же день были освобождены Бегомль и Плещеницы.
2-го июля советские войска отрезали минской группировке противника большинство путей для отступления. Были взяты города Вилейка, Жодино, Логойск, Смолевичи, Красное. Тем самым немцы оказались отрезанными от всех основных коммуникаций.
В ночь на 3 июля 1944 года командующий 3-м Белорусским фронтом генерал армии И. Черняховский отдал приказ командующему 5-й гвардейской танковой армией П. Ротмистрову во взаимодействии с 31-й армией и 2-м гвардейским Тацинским танковым корпусом атаковать Минск с северного и северо-западного направления и до конца дня 3-го июля полностью овладеть городом.
3 июля в 9 часов утра советские войска ворвались в Минск. Бои за город вели 71-й и 36-й стрелковые корпуса 31-й армии, 5-я гвардейская танковая армия и танкисты гвардейского Тацинского корпуса. С южной и юго-восточной окраины наступление на белорусскую столицу поддерживали части 1-го Донского танкового корпуса 1-го Белорусского фронта. К 13:00 город был освобождён.
Как говорилось выше, большим препятствием для советских войск стал Полоцк. Немцы превратили его в мощный узел обороны и сосредоточили возле города шесть пехотных дивизий. 1-й Прибалтийский фронт силами 6-й гвардейской и 4-й ударной армий по сходящимся направлениям с юга и северо-востока должен был окружить и уничтожить немецкие войска.
Полоцкая операция началась 29 июня. К вечеру 1 июля советским частям удалось охватить фланги немецкой группировки и выйти к окраинам Полоцка. Завязались яростные уличные бои, продолжавшиеся до 4 июля. В этот день город был освобождён. Силы левого крыла фронта, преследуя отходящие немецкие подразделения, прошли на запад ещё 110 километров, выйдя на границу Литвы.
Первый этап операции «Багратион» поставил группу армий «Центр» на грань катастрофы. Общее продвижение Красной армии за 12 дней составило 225–280 километров. В немецкой обороне образовалась брешь шириной около 400 километров, прикрыть которую полноценно было уже весьма затруднительно. Тем не менее немцы пытались стабилизировать положение, сделав ставку на отдельные контрудары на ключевых направлениях. Параллельно Модель строил новую линию обороны, в том числе за счёт подразделений, перебрасываемых с других участков советско-германского фронта.
Но даже те 46 дивизий, которые были направлены в «зону катастрофы», на положение дел существенно не повлияли.
5 июля началась Вильнюсская операция 3-го Белорусского фронта. 7-го июля части 5-й гвардейской танковой армии и 3-го гвардейского механизированного корпуса находились на подступах к городу и начали его охват. 8 июля немцы подтянули к Вильнюсу подкрепления. Для прорыва окружения было сосредоточено около 150 танков и самоходных орудий. Немалый вклад в то, что все эти попытки провалились, внесла авиация 1-й воздушной армии, активно бомбившая основные узлы сопротивления немцев. 13 июля Вильнюс был взят, а окружённая группировка уничтожена.
2-й Белорусский фронт развивал наступление на Белосток. В качестве усиления фронту была передана 3-я армия генерала Горбатова. В течение пяти дней наступления советские войска, не испытывая сильного сопротивления, продвинулись на 150 километров, 8 июля освободив город Новогрудок. Под Гродно немцы уже собрались с силами, соединениям Красной армии пришлось отразить ряд контратак, однако 16 июля и этот белорусский город был очищен от вражеских войск. К 27 июля Красная армия освободила Белосток и вышла к довоенной границе СССР.
1-й Белорусский фронт должен был ударами в обход Брестского укреплённого района разгромить врага под Брестом и Люблином и выйти к реке Висле. 6 июля Красная армия взяла Ковель и прорвала оборонительную линию немцев возле Седльце. Пройдя до 20 июля более 70 километров, советские войска пересекли Западный Буг и вступили в Польшу. 25 июля образовался котёл под Брестом, но полностью уничтожить противника советским бойцам не удалось: часть гитлеровских сил смогла прорваться. К началу августа силами РККА был взят Люблин и захвачены плацдармы на западном берегу Вислы.
Операция «Багратион» стала грандиозной победой советских войск. За два месяца наступления была освобождена Белоруссия, часть Прибалтики и Польши. В ходе операции немецкие войска потеряли около 400 тысяч человек убитыми, ранеными и пленными. Были захвачены живыми 22 немецких генерала, ещё 10 погибли. Группа армий «Центр» была разгромлена. (Информация с сайта worldoftanks.ru).
Кроме Гриши у дяди Касьяна погиб в боях под Москвой старший сын Василий, 1912 года рождения, а средний сын Виктор, 1919 года рождения был призван в армию в ноябре 1939 года и прослужил всю войну на Дальнем Востоке на станции Борзя и станции Отпор. В боях с японцами по уничтожению Квантунской армии он участвовал вместе с двоюродным братом Николаем, сыном дяди Пимена. Николай призывался вместе с Виктором и служил с ним в одной воинской части. У дяди Пимена в 1942 году погиб на фронте сын Иван, 1922 года рождения.
Однако я несколько отвлёкся от темы повествования о товарищах и друзьях.
ДРУЗЬЯ — ТОВАРИЩИ
ВАСЮНЬКИНЫ
После окончания Вильнюсского пехотного училища и присвоения мне офицерского звания младший лейтенант в сентябре 1946 года я был направлен в Прибалтийский военный округ в город Гусев (Гумбинен) Калининградской области, в 26 стрелковую дивизию и назначен командиром учебного взвода в 26-й отдельный учебный батальон, готовивший младших командиров (сержантов) для всей дивизии. Поселили меня в общежитии вместе с младшим лейтенантом Васюнькиным Виктором Петровичем, 1925 года рождения, фронтовиком, оказавшимся моим близким земляком, уроженцем посёлка Заозёрный, что в 70 км западнее города Канска. У нас с ним и с нашими семьями сложилась очень крепкая и долгая дружба, о чём хочется рассказать подробнее.
Виктор с женой Аней в молодости
31 декабря 1946 года Виктор отправился в гости на встречу нового, 1947 года к своим друзьям-землякам, Сергею и Ане в город Черняховск (Инстенбург), это всего в 30-ти км от Гусева.
1 января вернулся от гостей, схватил меня и начал кружить так, что я ногами свалил все стулья и кричу ему: «Ты что, сдурел что ли, что случилось?» Он отвечает радостно и громогласно: «Я женюсь, Алёша!» «На ком ты женишься?», — спрашиваю его. «На Ане», — отвечает он. «Так Аня же замужем», — говорю ему. И он начал подробно рассказывать о том, что случилось.
Виктор, Аня и Сергей учились в одной школе пос. Заозёрный в одном школе с 1 по 8-й классы. В 1943 году все трое были призваны в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии (РККА), участвовали в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Аня на фронте была радисткой в штабах частей и соединений и по окончании войны была уволена в запас Виктор и Сергей в ходе службы к концу войны стали: Виктор — старшим лейтенантом, а Сергей — старшим лейтенантом — лётчиком. Первым в отпуск в 1946 году прибыл Сергей и вскоре они с Аней поженились, хотя Аня любила Виктора.
Когда Виктор прибыл к Ане и Сергею на празднование Нового, 1947 года, у них в гостях уже была их общая учительница Мария Ивановна. Только успели сесть за стол и выпить по рюмочке, за старый, 1946 год, прибежал посыльный и объявил: «Товарищ старший лейтенант, тревога!» Сергей быстро вскочил, оделся, схватил тревожный чемодан и убежал в свою воинскую часть.
Мария Ивановна начала спрашивать Аню, как она живёт в Сергеем. Аня ответила, что живут они с Сергеем очень плохо: ко всему он придирается, всё ему не нравится, то не так села, не так сказала, плохо приготовила покушать и т. д. и т. п.
Мария Ивановна напомнила, что в школе, в 7 и 8 классах, вы, Аня и Виктор любили друг друга. Аня на это ответила, что и сейчас она по-прежнему любит Виктора, а Виктор тут же сказал, что по-прежнему любит Аню.
Тогда Мария Ивановна сказала им, что пока у вас с Сергеем нет детей, вас ничто не связывает, лучше разойтись и сойтись с Виктором. Аня и Виктор согласились. Вскоре прибыл Сергей с тревоги и Мария Ивановна дипломатично ему объяснила о состоявшемся разговоре и предварительном решении Ани и Виктора. Сергей сказал, что согласен с их решением и было провозглашено поздравление с Новым, 1947 годом, и с новым браком Ани и Виктора. 2 января 1947 года Виктор отправился на грузовой машине за Аней в Черняховск и стали они жить-поживать в любви и согласии.
Когда в сентябре 1947 года, я прибыл с Ниной в Гусев и познакомил её с Аней и Виктором, у Нины с Аней завязалась такая же дружба, как у нас с Виктором. Все праздники и дни рождения мы встречали вместе. Мы с Ниной были частыми гостями у них, а они — у нас. У Ани с Виктором сначала родился сын Валерий, потом сын Володя. Валера сначала закончил военно-морское училище, затем Ленинградскую Военно-Морскую Академию, в которой остался служить преподавателем и там защитил диссертацию кандидата военных наук.
После увольнения в запас проживает в Ленинграде по настоящее время. Володя тоже способный парень, художник, архитектор, долгое время работал в Праге.
В 1952 году Виктор тоже был направлен на службу в Группу Советских Войск в Германии (ГДР) в город Ратенов, откуда они с Аней приезжали к нам в гости в город Стендаль.
Виктор был умным, эрудированным офицером и когда ввели должности заместителей командиров рот и батарей по политической части, он был назначен заместителем командира роты по политчасти. А, кажется в 1954 году, когда его назначили на должность замполита погранзаставы, он отказался и уволился в запас в воинском звании капитан, без назначения пенсии, о чём позднее очень долго сожалел и переживал. После увольнения в запас они с Аней обосновались в городе Ангарске, где Виктор работал на химическом предприятии по производству высокооктанового топлива для баллистических ракет. Заочно окончил Иркутский политехнический институт.
Бывая в отпуске на южных курортах или у сына Валерия в Ленинграде, они всякий раз заезжали к нам в Свердловск и гостили у нас. Мы с Ниной и Таней дважды бывали у них в гостях в Ангарске. Виктор умер 14 марта 2004 года, Аня скончалась в июне 2015 года.
Хочется рассказать ещё об одной, крепкой, длительной, тридцатичетырёхлетней дружбе с одним добрым, простым и щедрым человеком Халугой Петром Ефимовичем.
Пётр Ефимович родился 10 апреля 1921 года в большой крестьянской семье, в большом селе Кислянка Целинного района Курганской области. Его родители: отец Ефим Кузьмич, мать Александра Платоновна, были ровесниками моих родителей и поженились в одном и том же, 1928 году. У них было 4 дочери: Вера, Рая, Зоя и Шура и 2 сына: Пётр и Алексей, 1939 года рождения. Ефим Кузьмич был заядлым, страстным охотником и рыбаком и научил этому своих сыновей.
С Петром Ефимовичем я познакомился в марте 1961 года, когда прибыл на службу в 276 мотострелковый полк, 34 мотострелковой дивизии на должность заместителя начальника штаба полка. Пётр Ефимович был тоже в воинском звании майора и исполнял должность начальника артвооружения 324 мотострелкового полка этой же дивизии. Штабы наших полков располагались в закрытом 32 военном городке, в старом, дряхлом, деревянном одноэтажном домишке с одним общим входом в него; в правую сторону от которого располагался штаб 324 полка, а в левую сторону — штаб 276 полка.
По прибытии в эту дивизию я встал на учёт в коллективе военных охотников дивизии, который имел учётный номер 41, в нём на учёте состоял и Пётр Ефимович. В этом коллективе, на одной из охот по боровой дичи в Сысертском охотхозяйстве осенью 1961 года у нас с П.Е. и состоялось более полное, тесное знакомство, которое переросло в крепкую дружбу, продолжавшуюся до сентября 1995 года — до дня смерти Петра Ефимовича — 7 сентября.
На этой охоте и благодаря ей, я обнаружил у Петра такие положительные, добрые качества, как простота, открытость, бескорыстие и щедрость. Это было где-то в конце октября или начале ноября, когда земля была уже покрыта снегом и в одном из обходов я обнаружил следы зайца, идущие в направлении одной рощи со смешанным лесом.
Я предложил Петру встать в засаду в качестве стрелка, а сам пошёл в «загон». Обойдя эту рощу, я не обнаружил следов выхода зайца из неё, начал гнать зайца в сторону Петра и вскоре услышал выстрел. Подойдя, я увидел Петра радостным, улыбающимся с красавцем, большим, матёрым зайцем-беляком в руках. Дальше мы продолжили путь вдоль бывшего пшеничного поля, по окраине которого шёл Пётр, а я в 15—20 метрах от него по опушке леса и выгнал на Петра стайку тетеревов, из которой он, дуплетом сразу взял двух (Пётр стрелял отлично), у него была отличная реакция, меткий глаз и мастерство, умение брать упреждение по движущейся цели.
Больше к исходу нашей охоты нам ничего не попадало на выстрел и в общем результате я не сделал ни одного выстрела, а у Петра 3 трофея. И что же делает мой друг? Он отдаёт мне одного тетерева, тут же снимает шкуру с зайца, режет его на две половины, вдоль хребта, одну из которых отдаёт мне.
Я отказывался, не хотел брать, но Пётр был настойчив и вынудил меня согласиться с ним. С этих пор, на каждой охоте и рыбалке, мы, при неудаче одного всегда делились друг с другом добычей. Выезжая на охоту по водоплавающей дичи во все наши охотничьи хозяйства: Кокланское, Огнёвское, Шугунякское, Сысертское, я всегда брал с собой рыболовные сети и ставил их в озёрах, которые были богаты карасём, обычно во время охоты на вечерней зорьке, а утром, после охоты на утренней зорьке, снимал сети, набитые карасём, которого мы выбирали из сетей и всегда делили между собой. У Петра рыболовных сетей не было и он не старался их иметь, т.к. нам хватало тех, что были у меня.
Во все наши охотхозяйства мы ездили чаще всего в составе коллектива на выделяемых для этого грузовых автомобилях ГАЗ-63, затем ГАЗ-66. В Сысертское хозяйство мы с Петром больше всего ездили только вдвоём на автобусе до села Кашино (40 км от Свердловска), откуда топали пешком 3—5 км до охотничьих угодий и, как правило, охотились всегда успешно по глухарю, тетереву-косачу, рябчику, вальдшнепу и зайцу, которых в хозяйстве в 60-70-е годы было достаточно много. Охотились в утренние и вечерние зори, и днём по субботам и воскресеньям путём обхода по кромкам полей пшеницы, овса, проса, гречихи, гороха, которыми кормились глухарь, тетерев и рябчик.
В летнее время мы ездили сюда же за ягодами: земляникой, черникой, малиной и за грибами: подосиновиками, подберёзовиками, маслятами и белыми боровиками-красавцами, которых всегда здесь было в изобилии.
В день моего рождения, 5 октября 1961 года, Пётр решил сделать меня рыбаком по подлёдному лову, для чего преподнёс мне в подарок удочку в полном снаряжении леской, мормышками и крючками, шебалку для очистки лунки от льда и рыбацкий ящик. Нина была не очень довольна таким подарком и Петру сказала, что ей с избытком хватает моей охоты, а Вы его ещё пытаетесь сделать рыбаком-подлёдником. На что Пётр вежливо ответил: " Мы с Алексеем везде вместе: на работе, на охоте, за грибами, ягодами, в бане, а на рыбалке я один и мне скучно без Алексея.
Когда водоёмы покрылись льдом и начался подлёдный лов рыбы, мы с Петром отправились на Белоярское водохранилище и успешно результативно порыбачили, наловив изрядно различной рыбы: леща, окуня, чебака, судака и короля ухи — ерша. Первый мой выезд и улов оказался весомым и на второй день мною была приготовлена отменная вкуснейшая уха и жарёха. Нине всё это понравилось, она была довольна и дала мне добро на такую рыбалку, которой я занимаюсь и по сей день. Чаще и больше мы рыбачили на Белоярском водохранилище, выезжая иногда на два дня с ночёвкой в нашем военном доме рыболовов, расположенном в Черемшанском заливе водохранилища. Проживание и ночёвка в нём для нас, фронтовиков были бесплатны.
Самой интересной, красивой, захватывающей и увлекательной была охота на гусей в Курганской области, на Родине Петра, в Целинном районе, который граничит на западе с Челябинской областью, а на юге с Кустанайской областью Казахстана. Село Кислянка довольно большое, состоящее из нескольких улиц. В нём была школа-десятилетка, почтовое отделение, очень хороший дом культуры, в котором была хорошая библиотека, зал для собраний, танцев и проведения различных мероприятий. Три магазина: продовольственный, промтоварный и хозяйственный, хорошая столовая, в которой всегда можно было хорошо поесть. Жители села Кислянка были объединены в колхоз, носивший имя Куйбышева.
Такое же наименование имело охотничье хозяйство. В колхозе были обширные поля общей площадью более 16 тыс. гектаров, расположенные на степных т лесостепных просторах, большая часть которых засевалась пшеницей, а меньшая — другими различными культурами: озимой рожью, ячменём, овсом, гречкой, просом, кукурузой, картофелем. В колхозе была большая животноводческая ферма крупного рогатого скота, состоящая почти из тысячи дойных коров, десяти тысяч молодняка и многочисленной свиноводческой фермы.
В Целинном районе колхоз имени Куйбышева был передовым колхозом-миллионером, имевший в то время (70-80-е годы) чисты доход более 6 миллионов рублей. По тем расчётам и оценкам это были очень большие и дорогие деньги. Колхоз был в течение 5 лет участником Всесоюзной выставки достижений народного хозяйства (ВДНХ) в Москве и владел переходящим Красным Знаменем. Своими силами колхоз построил дом культуры, библиотеку, магазины, столовую и много жилых домов с центральным отоплением, горячей водой и ванными комнатами.
Долгое время руководил колхозом умелый организатор и заботливый хозяйственник Семёнов Геннадий Николаевич, который потом стал председателем Целинного райисполкома. Большая заслуга в делах и успехах колхоза принадлежит и брату Петра — Алексею Ефимовичу Халуге, который бессменно, в течение 30 лет, умело и профессионально руководил профсоюзной организацией колхоза.
Вернёмся к делам охоты. На восточной границе Челябинской области с Целинным районом Курганской области располагался заказник, в котором гнездились, размножались и жили дикие гуси. Заказник располагался в труднодоступной болотистой местности, куда на лодке не подплывёшь и в болотных сапогах не пройдёшь. он усиленно охранялся егерями, по предварительным подсчётам и рассказам которых в заказнике в разные годы (80-е) насчитывалось от 200 до 250 тысяч гусей.
Из заказника гуси вылетали на кормёжку вечером в 18—19 часов и кормились до темна, а утром вылетали с началом рассвета и кормились до 10—11 часов. Чаще и больше всего кормились на пшеничных полях, скошенных при раздельной уборке в валки до дозревания.
Для того, чтобы охота была успешной и результативной, мы предварительно, обычно вечером, выезжали на поля и проводили разведку, узнавая где кормится гусь и сколько его там. После улёта гуся с кормёжки в этом месте мы делали засидки (скрадки), либо вырывая лопатами окопы, либо делая скрадки из скошенной пшеницы.
Затем расставляли профили гусей, сделанные из фанеры, и, рано утром, задолго до рассвета выезжали к месту охоты и занимали подготовленные для стрельбы места. Очень редко гуси подсаживались к профилям и, как правило, приходилось стрелять только подлетающих на дистанцию выстрела гусей влёт. Первым на место кормёжки, ещё затемно прилетал на место кормёжки старый, опытный гусь-разведчик, с громким гоготом пару раз облетал поле и улетал в заказник, сообщая свим сородичам, что там всё в порядке и можно вылетать на кормёжку. С началом рассвета, гуси в разных количествах, семьями, по 5—10 штук и более, а позже и одиночками с гоготом летели на поле кормиться.
Первый раз мы с Петром поехали на такую охоту в конце августа, начале сентября 1978 года на автобусе до Челябинска, а от него на пригородном автобусе до самого восточного районного центра Октябрьский Челябинской области, от которого ходил автобус до Кислянки — это 60 км, а всего от нашего дома №127 до родного дома Петра в Кислянке расстояние ровно 400 км. В родном доме жила одна мама Петра Александра Платоновна, старушка в возрасте около 80 лет, очень грузная и малоподвижная, общим весом более 100 килограммов, но помаленьку себя обслуживала, держала десяток курочек-несушек, собачку и кошечку.
Огород был небольшой, соток около 20-ти, на котором росли картофель, капуста, морковь, свекла, лук, чеснок, укроп, огурцы, помидоры и даже арбузы, небольшие, но зрелые и очень сочные, сладкие и вкусные.
Недалеко от Кислянки, в различных от неё направлениях, было три больших озера: Кремнёвское, Барышево и Никольское, в которых водилось очень много рыбы (карася, окуня) и уток. В эти озёра после кормёжки с полей прилетали гуси попить водички, поплавать и отдохнуть до следующего полёта на поля.
Первая наша охота состоялась в день приезда в Кислянку, в вечернюю зорьку на озере Барышево. Это озеро неглубокое, не более 1,5 метра и мы, в военных защитных, водонепроницаемых резиновых костюмах Л-1 выходили по озеру к его середине, где был небольшой островок с поросшими на нём кустами вербы. Это было очень хорошее место для маскировки, наблюдения, обзора всего зеркала озера и обстрела со всех сторон и направлений.
После захода солнца гусь стал лететь на озеро одиночками и небольшими стаями (семьями). К моему месту было три удачных подлёта гусей на расстояние верного, убойного выстрела, которые я все реализовал, т.е. сбил трёх гусей. Правда один упал на берегу, где были другие охотники, которые подобрали его и забрали себе (хапуги). Пётр Ефимович взял тоже двух гусей. Таким образом мы с первой зорьки привезли к бабушке Александре Платоновне четыре гуся, которых мы быстро разделали и их тушки определили в холодильник, а из голов, ножек, печёнки и желудочков на второй день бабушка сварила такую шурпу и борщ — язык проглотишь! На утреннюю зорьку мы отправились снова на то же самое место.
В результате у меня было два гуся, у Петра — три. Так как мы не были в отпуске и работали, в этот же день (воскресенье) отправились домой в Свердловск с чудесными трофеями по четыре гуся у каждого, одного гуся оставили матушке Александре Платоновне.
Второй раз, в 1979 году мы поехали на машине «Волге» Бердникова Фёдора Ивановича, которого мы звали Федей, так как по возрасту он был наш сын. Родился он 1 мая 1948 года, по призыву в армию служил в 32 военном городке водителем машины начальника артиллерии дивизии полковника Губина Николая Тихоновича. Водители больших начальников служили и жили по свободному распорядку дня, установленному их начальником. Они могли не присутствовать на подъёме и утренней физической зарядке, т.к. надо было утром очень рано ехать в город за начальником, а вечером не присутствовать на вечерней поверке, т.к. начальник мог только в это время следовать домой. Такой свободный распорядок позволял даже спать не в казарме со своим подразделением, а у какой-нибудь понравившейся или полюбившейся женщины.
Вот и наш Федя познакомился с Надеждой Петровной (Надей), которая работала в военном городке продавцом. Она была старше его лет га шесть и имела уже сына Славку, приютила, приласкала Федю, хорошо его поила, не только, конечно, чаем, кормила и в конце концов забеременела и родила дочку Ирину, как две капли воды похожую на Федю. Он женился на Наде и живут они поживают по сей день. После увольнения в запас он возил на УАЗе большого чина — начальника «Водоканала», который позаботился о том, что Федя получил шикарную трёхкомнатную квартиру, которую они с Надей обставили прекрасной мебелью, коврами, что в то время не было возможным даже не всем генералам.
Надя повысилась в должности, стала директором магазина, Федя перешёл работать на Свердловский жиркомбинат шофёром автобуса, на котором имел возможность хорошо «халтурить» и зарабатывать хорошие деньги, а точнее сказать — большие деньги. В выходные дни, т.е. в субботу и воскресенье рано утром увозил рыбаков-подлёдников на Белоярское водохранилище, брал с каждого недорого: всего один рубль, а в автобус вмещалось до 40 человек. На обратном пути увозил до 10 человек рыбаков, рыбачивших ночью.
Таким образом у него получался заработок в 50 рублей, да такой же в воскресенье — всего 100 рублей. А это среднемесячный заработок хорошего рабочего. Вот он и купил «Волгу», а потом вездеход УАЗ. Итак мы с ним прибыли в Кислянку к Александре Платоновне, которая была ещё в состоянии себя обслуживать и нам готовить отменную вкусную шурпу и жаркое из гусятины. В последующие годы, вплоть до 1993-го, мы ездили с Федей ежегодно и квартировались уже у сестры Петра Раисы Ефимовны, куда перебралась и матушка Александра Платоновна.
Раиса Ефимовна и её муж Алексей Иванович Красуля (он действительно соответствовал названии своей фамилии: был красив и внешне, и душой) принимали нас всегда тепло и радушно. Мы, конечно не были в долгу, приезжали не с пустыми руками и, кроме того, им доставалась всякий раз часть добытых нами гусей. А добывали мы за 4—5 дней охоты немало. Один раз мы четверо (Алексей Ефимович часто с нами охотился) настреляли 24 гуся, т.е. загрузили своими трофеями полный УАЗик.
Охотились мы обычно утром и вечером, а днём отдыхали, помогали Рисе и Алексею копать картошку, перевозить и укладывать в стога сено и другие работы выполняли. Обычно вечером, накануне вечерней зорьки и после неё мы проводили разведку, определяя где, на каких полях и в каком количестве кормятся гуси. Однажды на такую разведку мы поехали с Алексеем Ефимовичем на его Жигулях на самое дальнее пшеничное поле, которое мы именовали Сахалином. Поле было очень большое, гектаров 300 и уже скошенное в валки. На этом поле кормилось несколько сотен гусей, которых сгоняет с кормёжки некто, едущий на УАЗике.
Алексей Ефимович прибавляет скорость, обгоняет этот УАЗик, преграждает ему путь, выскакивает из машины, достаёт из кармана куртки удостоверение внештатного охотинспектора и, показывая его сидящему за рулём кричит: " Вы что спугиваете гусей и не даёте им кормиться?» А сидящий за рулём, так ехидно и радостно улыбаясь, говорит: " Я директор совхоза, гоняю их потому, что они съедают треть урожая. На малых полях, где гусь не пасётся, мы собираем по 24 ц с гектара, а на больших поля, где пасётся гусь, только по 16 ц.»
Алексей смягчился, тоже извинился, и мы с директором расстались по-доброму. После вечерней зорьки мы ставили в озёрах сети и ловили карася. Утром его разделывали и Раиса Ефимовна готовила уху и жарёху. У Алексея Ефимовича с Галиной Иннокентьевной за 4—5 дней охоты мы были в гостях и трапезничали только один раз. У Раи и Алексея Ивановича кроме избы, в которой они жили была во дворе вторая изба, в которой была баня и кухня для приготовления еды животным, а их в хозяйстве было много: корова, нетель, бык и сеголеток-телёнок, около 10 овец, 3—4 свиньи, десятка два кур-несушек, столько же уток. Рая работала до пенсии учительницей, а Алексей Иванович начальником автогаража.
У них был только один сын Сергей, который имел специальность механизатор широкого профиля, но в основном был водителем грузового автомобиля. А в жаркие напряжённые периоды полевых работ (весенний сев, уборка урожая) работал на тракторе и на комбайне. Жена у него была красивая, моя землячка из Красноярска, Лена, работала фармацевтом. У них было два сына Алёша и Коля, которые служили в армии, сейчас проживают с родителями в Красноярске, служат офицерами Гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций. Алексей Иванович на праздновании 55-й годовщины Победы (2000 год) со своим соседом поспорил, потом поссорился и дело дошло до рукоприкладства, от которого у него случился обширный инфаркт и он скончался в возрасте 70 лет.
Мы с Бердниковым Фёдором Ивановичем ездили в Кислянку на похороны Алексея Ивановича. Одновременно на кислянском кладбище возложили цветы и венки к памятнику Петру Ефимовичу Халуге.
Отношения Петра с матушкой Александрой Платоновной были какими-то холодными, о чём я ему однажды сказал и спросил почему так. И Пётр мне рассказал такую грустную, если не трагическую историю. В 1940 году он учился в Челябинском сельскохозяйственном техникуме и, однажды, приехав домой за деньгами и продуктами увидел как мать жестоко избивает десятилетнюю дочь Шуру.
Чтобы прекратить это, Пётр схватил руки матери и отстранил её от Шуры. Мать в разъяренном, злом состоянии кинулась на Петра, но он её оттолкнул от себя, ему ведь было уже 19 лет и он был парень крепкий. Обозлённая до предела мать в истерике закричала: «Ты, во бачишь порог, сейчас же, каб тваей наги тут не було!» и выгнала Петра из дома. В этом же году его призвали в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии (РККА), а там, в 1941 году началась Великая отечественная война.
Пётр закончил ускоренный курс артучилища, стал офицером и служил-воевал в тяжёлой артиллерии 152 мм пушек-гаубиц всю эту тяжёлую, кровопролитную войну-бойню, сначала отступая от Риги до Москвы, а потом наступая от Москвы до самого берлина — логова фашизма. Войну закончил в воинском звании капитана в должности начальника артвооружения артиллерийского полка 152 мм пушек-гаубиц.
Награждён тремя боевыми орденами Красной звезды, медалями «За боевые заслуги», «За взятие Берлина», «За победу над Германией» и многими другими. К его счастью за всё время участия в боях его ни разу не ранило, не царапнуло, один только раз контузило от разрыва немецкого снаряда. Этим счастьем было то, что тяжёлая артиллерия находилась, как правило, на определённом удалении от передовых частей и подразделений или же находилась в резерве Верховного Главного командования (РВГК).
В 1946 году Пётр женился на медицинской сестре из г. Архангельска Марии Михайловне. В 1947 году у них родился сын Анатолий. Пётр с Марией ездили всё время в отпуск в Архангельск к матери Марии, которая очень полюбила зятя Петра, а зять полюбил тёщу. Первый раз после ссоры с матерью Пётр приехал с Марией и сыном Анатолием в 1953 году на родину. В течение 13 лет (с 1940 по 1953 годы) он ни разу не появлялся в своей родной Кислянке и не виделся со своими родными и близкими.
Я ему об этом говорил с осуждением и удивлением и спрашивал что у него за сердце. Как можно, пройдя такую страшную, тяжёлую войну, не появляться домой столько лет!? Ну, ты обиделся на мать, но у тебя же есть отец, есть сёстры и брат!
В жизни и службе Петра всё складывалось нормально. Будучи в должности начальника артвооружения полка, ему было присвоено звание майора, но дальше продвижения по службе не было, т.к. у него не было общего даже среднего образования и в 1966 году он был уволен в запас в возрасте 45 лет.
После увольнения работал в 19-м городке на должности техника до 1986 года. Сын Анатолий закончил Свердловский электротехникум и стал работать на атомной электростанции в пос. Заречном. Женился на симпатичной и деловой дивчине Ольге, родился у них сын Миша, которого мы часто брали на рыбалку. Анатолий сначала был электротехником, потом продвинулся на должность инженера, имел хорошую зарплату, но стал увлекаться пивом, водочкой и докатился до алкоголика. Ольга подала на развод и брак был расторгнут.
Вдобавок к этому внук Миша занаркоманил. Всё это очень близко к сердцу воспринимал и переживал Пётр и в мае 1994 года у него случился инсульт, в результате которого левая сторона (рука и нога) была обездвижена и он не мог говорить. В течение почти полутора лет он лежал и без помощи не поднимался. Жили мы в одном доме и я всё время ходил к нему, брил его, мыл в ванне, постригал. Он всё понимал, но говорить не мог и всё время плакал. Очень тяжело и жалко всё это было видеть и переживать.
7 сентября 1995 года мой верный друг умер и мы с Фёдором ивановичем Бердниковым и Марией Михайловной хоронили его на кладбище в родной ему Кислянке. А на другой год, 20 января 1996 года умер Анатолий, его через крематорий подхоронили к могиле отца. Мария Михайловна Халуга осталась одна и вскоре, от тяжёлых скорбных переживаний и стрессов потеряла память. Сноха Ольга (жена Анатолия) положила её в психиатрическую больницу, в которой она пролежала более пяти лет и там же умерла. Хоронили её тоже через крематорий и урну с прахом заложили в могилу Петра Ефимовича и сына Анатолия.
СЕРГЕЙ СМЕТАНИН
Длительной и крепкой была у меня дружба с Сергеем Сергеевичем Сметаниным. Звал я его Серёжей, так как по возрасту он был ровесник моему сыну Юре, даже чуть моложе: Юра родился 25 ноября 1948 года, а Серёжа 5 декабря (в день сталинской конституции) того же года.
Познакомился я с ним на охоте в 1968 году, когда он был студентом Лесотехнического института и состоял членом нашего коллектива военных охотников (КВО №172). Серёжа был заядлым, страстным охотником и рыбаком и почти не пропускал ни одного выезда на охоту, рыбалку или работу и охрану военных охотничьих хозяйств.
Закончил он институт с отличием и поступил в аспирантуру, которую также закончил успешно и остался работать в институте преподавателем, затем старшим преподавателем и учёным доцентом. Серёжа был всестронне развитым, обаятельным, эрудированным, способным, привлекательным и добрым человеком. Он хорошо играл на баяне и гитаре и прекрасно пел.
Женился он в 1971 году на красивой цыганке Тане (Татьяне Владимировне), отец которой был начальником строительного управления знаменитого «завода заводов» Уралмаша.
Серёжа мне с горестью и сожалением рассказывал, как родители тани и его показали «как надо жить»: сначала развелись родители Тани, а через год — родители Серёжи. Но они с Таней не пошли по пути родителей и прожили вместе 35 лет с 1971 по 2006 год — год смерти Сергея. В 1972 году у них родилась красавица дочь Лена, а в 1977 настоящий красавец сын Андрей. У Лены сын Егорка и дочь Маша, у Андрея два сына — Иван и Данько. Таким образом у отца Серёжи Сергея Петровича три правнука и правнучка.
Сергей Петрович Сметанин 1923 года рождения (в прошлом 2013 году 20 октября ему «стукнуло» 90 лет) фронтовик-танкист, механик-водитель тяжёлого танка ИС (Иосиф Сталин), в чине старшего лейтенанта водил этот танк, участвовал в тяжёлых, ожесточённых боях в Сталинградской и Курской битвах и в боевой операции «Багратион» 3-го Белорусского фронта по освобождению Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков. Награждён тремя орденами Красной Звезды и многими медалями. После окончания войны Сергей Петрович закончил строительный факультет Уральского политехнического института и работал на различных строительных должностях вплоть до начальника крупного строительного управления.
Сергей петрович был заядлым. страстным охотником и рыбаком. К сожалению мне с ним пришлось поохотиться вместе в Огнёвском охотхозяйстве всего два сезона, после чего он из-за возраста перестал охотиться и ружьё своё отдал внуку Андрею. Мы до сих пор с ним держим связь уважения, дружбы и бываем в гостях друг у друга, часто созваниваемся, вспоминаем былое, говорим о настоящем, о внутренней и внешней политике и обстановке, ободряем друг друга, поддерживаем настроение и моральный дух.
С Серёжей более тесные и тёплые, дружеские отношения сложились в начале 90-х годов, когда я уволился с работы в 19 военном городке, в результате чего стали ослабевать связи с коллективом охотников городка (КВО №79). Более 10 лет мы с ним на его «Волге» ездили на охоту в Огнёвское охотхозяйство, а на подлёдный лов рыбы на Белоярское водохранилище. На охоту мы обычно ездили вчетвером: кроме Серёжи и меня были сын Серёжи Андрей и полковник Шедко Геннадий Сергеевич, бывший военный комендант Свердловского гарнизона.
Осенняя охота на водоплавающую дичь в Огнёвском охотхозяйстве открывалась в последнюю субботу августа или в первую субботу сентября с 18 часов. Обычно в 13—14 часов Серёжа подъезжал к моему подъезду и встречал меня всегда приветственным возгласом: «Родной мой, здравствуй!», крепко обнимал и целовал. Такая же процедура происходила и по возвращении с охоты или рыбалки.
Я обычно охотился вместе с Андреем на самом дальнем охотничьем номере (№11), где гнездилось и выводилось много разнообразной утки: кряквы, серой, чирков, буроголовиков и особенно — лысухи. Охотничьих номеров на озере Малый Куяш было 12 и охотники получали право охоты на номере, который они брали по жребию. Мне же егерь всегда давал первому №11 вне жребия как почётному члену военно-охотничьего общества и я всегда брал на свой номер Андрея.
Располагались мы с ним на номере где-то в 100—150 метрах друг от друга, ориентировали в направлениях полёта утки друг друга и всякий раз охота у нас была удачной и результативной.
На перелётную северную утку мы охотились почти всегда на номерах, расположенных на восточном берегу озера Малый Куяш, вдоль которого утка пролетала с озера Большой Куяш. Это была в основном нырковая утка: чернеть морская и голубая, гоголь, но пролетала здесь и широконосая, и серая, и кряква, и чирок.
Кроме охоты на уток мы хорошо ловили в сети карася. Сети были у меня и у Серёжи, которые мы ставили вместе с одной лодки перед началом вечерней зорьки, а снимали после окончания утренней зорьки..Главной, плохой, отрицательной чертой Серёжи было желание много пить горилки (водки), не было у него в этом ограничителя. Таким же был и полковник Шедко Геннадий Сергеевич, с которым Серёжа, после вечерней зорьки кутили до поздней ночи. После такой трапезы бывало они уже были не в состоянии охотиться в утреннюю зорьку. Их нельзя, конечно отнести к категории пьяниц, алкашей, но когда была возможность и обстоятельства выпить, эта выпивка продолжалась без ограничения, до «соплей» и потери способности соображать и двигаться.
Так было не только на охоте. Дважды приходилось с Серёжей участвовать в похоронах наших общих друзей-охотников и после каждой речи выступавших и тостов все рюмки он осушивал до дна, а их было около 10-ти.
Результатом такой неограниченной выпивки был у Сергея в марте 2006 года инсульт. правда его быстро на скорой помощи доставили в больницу и оказали необходимую помощь. Он быстро выздоровел и продолжал работать в институте учёным доцентом.
Но врачи ему сказали не пить больше 50 граммов изредка, по праздникам. но Сергей, будучи в сентябре-октябре этого же, 2006 года на охоте пил по 200—250 граммов. Однажды Андрей на вечерней трапезе наливает ему полную, уже третью по счёту рюмку ёмкостью около 70 граммов. Я ему говорю: «Андрюша, зачем ты налил отцу уже третью подряд полную рюмку, ты же знаешь, что ему нельзя пить более 50 граммов!?» На что он ничего не ответил, промолчал, а Сергей говорит: «Алексей Фёдорович, я решил проверить смогу ли я выпить больше 50 граммов». На что я ему сказал: «Не пей Серёжа, не пей, береги своё здоровье!»
26 ноября в 10 часов вечера Сергей позвонил мне и сообщил, что с подполковником Харитоновым Александром они ездили в Курганскую область на озеро, которое находится в 260-ти километрах от Свердловска ловить окуня с ночёвкой с субботы (25 ноября) на воскресенье (26 ноября). Саша Харитонов поймал более сотни окуней, а Серёжа только 30. Был в эти дни морозец под -20 и Саша бегал по лункам, а он сидел в палатке, наверняка согревался там изрядно водочкой. «Больше, — говорит, — не поеду туда, далеко очень и я сильно устал».
На следующий день утром 27 ноября 2006 года Сергей Петрович сообщил, что сынок Серёжа умер. Урну с прахом подхоронили к могиле его родного дяди на Михайловском кладбище.
НАУМЕНКО И. Д.
Довольно продолжительными были у меня добрые, доверительные, дружеские отношения с полковником в отставке Науменко Ильёй Дмитриевичем. По возрасту мой ровесник, по военной профессии — лётчик-истребитель, но на своей «Волге» первого выпуска (М-20), на которой мы ездили с ним на охоту, он держал скорость 60—80 км/час. Познакомились мы с ним на отчётно-выборной конференции Окружного Совета военно-охотничьего общества Уральского военного округа, на которой мы были избраны членами Окружного Совета, затем членами президиума этого совета.
А на заседании президиума Илью Дмитриевича назначили председателем охотничьей секции, а меня секретарём этой секции. Выполняя круг обязанностей своих, мы с ним планировали работу с председателями коллективов военных охотников Свердловского гарнизона, нацеливая их на проведение таких важных мероприятий, как организация выездов на охрану охотничьих угодий наших приписных военных охотничьих хозяйств, проведение работ в хозяйствах по их благоустройству, по биотехническим мероприятиям: постройка кормушек, заготовка кормов (веников), посевы, выращивание и уборка овса, гороха, картофеля для диких животных. Разумеется важным в нашей работе была организация выездов на охоту и рыбалку, распределение путёвок на охоту по водоплавающей дичи, особенно ко времени открытия сезона охоты, распределение путёвок (лицензий) на охоту на копытных (лося, кабана, косулю).
В окружном совете была образована комиссия по приёму зачётов по охотминимуму от вновь вступающих в члены коллективов военных охотников. Председателем этой комиссии был назначен Илья Дмитриевич, а я секретарём. Заседания мы проводили один раз в неделю.
Но самым важным в наших отношениях были выезды по водоплавающей дичи в Огнёвское охотхозяйство и по зайцу в Сысертское охотхозяйство. Ездили мы с ним, как правило вдвоём, правда изредка он брал на охоту своего сына, он почти не мог говорить, иногда только выкрикивал: «Па. а..!» Несколько позже Илья Дмитриевич определил его в Щелкунский дом инвалидов, куда несколько раз заезжали мы, чтобы навестить его. Находясь в доме инвалидов, Игорь через некоторое время начал там буянить, вести себя агрессивно.
Для усмирения ему начали давать успокоительные таблетки и, видимо, в одно время передозировали отчего он умер и администрация дома инвалидов похоронила его на кладбище села Щелкун — это по Челябинскому тракту 70 километров от Свердловска. Следуя на охоту в Огнёвское хозяйство, мы с Ильёй Дмитриевичем всегда заезжали на кладбище к могиле Игоря. Илья Дмитриевич очень тяжело переживал смерть сына и у могилы всегда долго плакал.
Поэтому же стал постоянно и очень много пить, в основном коньячный напиток «Брэнди», отчего у него случился обширный инфаркт, от которого он скончался.
САФОНОВ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ
После смерти Петра Ефимовича Халуги я долгое время, в течение 11 лет дружил с прапорщиком в отставке Сафоновым Николаем Ивановичем, 1926 года рождения, участником Великой Отечественной войны. Правда он на фронте не был, а проходя службу во внутренних войсках, в 1946 году, в течение 31-го дня участвовал в боях с бандеровцами во Львовской области Украины, за что считался участником Великой Отечественной войны и пользовался правами и льготами как фронтовик. Николай Иванович был заядлый рыбак-подлёдник, любитель природы, ягодник и грибник, а также любитель париться в баньке с берёзовым веничком. Очень часто мы с ним ездили на автобусе на Белоярское водохранилище, а вместе с нашим коллективом военных охотников — и на другие водоёмы Челябинской области на подлёдный лов рыбы.
В отличие от Петра Ефимовича, которого было трудно оторвать от лунки, особенно когда был хороший клёв, Николай Иванович был не такой усердный и выносливый и часто рыбалку заканчивал досрочно, то есть раньше срока, когда нам надо было уезжать домой. Часто бывало, что и при хорошем клёве Николай Иванович в 13—14 часов уже стоит возле меня с рюкзаком за плечами, с зачехлённым ледобуром и говорит: " Алексей Фёдорович, извини меня, я поймал двух судаков и еду домой. а моя жена сказала вези и лови только судаков!» Жена у него была мордвинка, Зинаида Дмитриевна, не знаю как он мог жить с ней в течение 53-х лет. Детей у них не было.
Однажды поехал с нами на рыбалку Василий Андреевич Шерстобитов (зять Евдокии Сергеевны) и после того как мы просверлили и подкормили необходимое количество лунок, он сказал пока рыба подойдёт, давайте позавтракаем, я в отпуске и взял с собой бутылочку водки, и на закуску Евдокия Сергеевна напекла пирожков и вложила мне в рюкзак, и сказала, что это гостинец Алексею Фёдоровичу.
Пирожков этих оказалось 8 штук и они были ещё тёплые. Николай Иванович после выпивки «оприходовал» их половину, так они ему понравились и сказал:" А моя первый раз испекла пирожки, когда мы прожили с ней 28 лет!»
За ягодой, земляникой, черникой и малиной мы с ним ездили в Кашино (42 км от Свердловска), от которого топали пешочком на восток 4—5 км, где были ягодники и грибные места. Кроме ягод мы брали грибы подосиновики, подберёзовики, маслята и белые (боровички), а также заготовляли (вязали) берёзовые веники для бани.
Ежегодно весной мы 2—3 раза ездили на электричке на 1599 километр (западнее Ревды две остановки за черемшой (ковбой или лесным чесноком). Каждый раз я набирал её по полному большому рюкзаку, по приезду домой обзванивал всех родных и близких друзей-соседей и раздавал эту полезную для здоровья, богатую витаминами первую раннюю весеннюю зелень. Очень вкусный и полезный делала из неё Нина салат, добавляя в нарезанную мелко черемшу яйцо и сметанку.
5 мая 2005 года Николай Иванович пришёл в баню и сказал мне, что он не совсем здоров, что у него болит голова.
Он часто страдал от гипертонии. Я ему сказал, чтобы он немедленно отправлялся домой, но он не послушался и пошёл в парилку, из которой вышел и упал, потеряв сознание. Я с банщицей Лидией Моисеевной вызвал «скорую», которая обнаружила у него обширный инсульт. Его увезли в 24-ю больницу.
Я со своими товарищами извлёк из пиджака его документы, ключи и 3000 рублей и мы с Романом Девятьяровым всё это отнесли на квартиру Николая Ивановича и отдали его жене Зинаиде Дмитриевне, сообщив ей что случилось.
Николай иванович пролежал в больнице 20 дней и его жена ни разу не съездила к нему. У Николая был левосторонний паралич и говорил он и понимал всё хорошо. По выписке из больницы я его привёз домой, подстриг, побрил, вымыл в ванне и начал ходатайствовать, чтобы положить его на стационарное лечение в госпиталь инвалидов Великой Отечественной войны. Моё ходатайство увенчалось успехом и мы с Романом Девятьяровым (сосед и друг Николая) увезли его в госпиталь, где он находился на лечении 40 дней. За эти 40 дней Зинаида также ни разу его не навестила!
Лечение в госпитале дало свои положительные результаты, Николай окреп, начал ходить в сберкассу, изредка в магазин. Я каждую неделю ездил к нему, чтобы помыть его в ванне, побрить, подстричь и видел, что отношения у них с Зинаидой были очень натянутые, недружелюбные, если не сказать, враждебные. Так прошёл год и Николая стукнуло второй раз, на скорой его увезли в 6-ю больницу, где он пролежал около 20 дней и снова она ни разу к нему не приезжала.
25 июня 2006 года Николай Иванович умер. На похороны приехали из Оренбургской области его родной брат Иван Иванович с женой (инвалид 1 группы) и с сыном. Хоронили Николая через крематорий и урну с прахом Иван Иванович увёз на родину, в Оренбургскую область, где похоронены родители и братья Николая. Зинаида и на похороны не ездила.
РОМАН ДЕВЯТЬЯРОВ
После того, как у Николая Ивановича случился инсульт, т.е. с весны 2005 года у меня завязалась дружба с Романом Девятьяровым, сыном башкирского народа. Роман был почти мой ровесник, 1928 года рождения. Очень порядочный, добрый, отзывчивый, хороший, надёжный товарищ. Мы с ним и до того времени имели хорошие отношения, еженедельно, по четвергам парились и мылись в бане; он жил всего в сотне метров то бани, на улице Фрунзе, 51. Вместе с ним и Николаем Ивановичем ездили за черемшой на электричке и оттуда пешочком топали 10 км и всё в гору до плантаций этой черемши.
Всё это происходило очень ранней весной, когда всё пробуждалось к жизни, начинала бурно расти травка, распускались деревья, окутываясь красивыми зелёными листочками, появлялись цветочки одуванчики и медуницы. В лужах от весенней талой воды слышалась бурная жизнь лягушек с их дружным громким кваканьем! Всюду в лесу, по пути следования слышалось громкоголосое пение различных пташек и кукование кукушки.
Общение с прекрасной природой наполняло душу большой радостью, поднимало бодрость и хорошее настроение. Мы с Николаем Ивановичем и ещё раньше с Петром Ефимовичем Халугой ездили за черемшой обычно два раза, а Роман, наверное не менее 5—6 раз. Он по пути следования домой в электричке вязал пучки из черемши, которые его жена Зинуля продавала на базарчике.
Кроме этого мы с Романом ездили на рыбалку на озеро Шарташ и ловили хорошего чебака и небольшого подлещика и окуня.
В летнее время ездили на автобусе в Сысертский район, до села Кашино, а оттуда пешочком километров 5—6 за ягодами: земляникой, клубникой, черникой и малиной, а также за грибами. Попутно рвали целебные травы — зверобой и душицу (материнку).
К сожалению дружба наша длилась недолго — 4 года и в 2008 году, осенью у Романа случился инсульт, на излечении которого он находился в 6-й городской больнице, куда я приезжал к нему дважды. Чувствовал он себя неплохо, хорошо разговаривал, уверенно шёл на поправку и по выздоровлении его выписали из больницы. Дома за ним ухаживал сын (жена умерла 3 года назад). Всё вроде бы было нормально, но в марте 2009 года случился второй инсульт и Роман умер.
СТЕПАНОВ ВАЛЕРИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ
В 1988 году к нам в отдел кадров прибыл из города Усолье-Сибирское Иркутской области капитан Степанов Валерий Витальевич на должность помощника начальника отдела кадров, который был заядлым, страстным охотником и рыбаком. В этом же году на отчётно-выборном собрании коллектива охотников №79 он был избран в бюро коллектива секретарём-казначеем, затем, через год заместителем председателя, ещё через год — председателем КВО №79.
Валерий Витальевич — добрейший человек, честный, отзывчивый, принципиальный, добросовестный, доброжелательный, добропорядочный, трудолюбивый и бескорыстный, отзывчивый на любую просьбу и помощь. По служебной лесенке он шёл нормально, став майором, заместителем начальника, затем — начальником отдела кадров, подполковником. И сейчас, после увольнения в запас, он работает начальником отдела кадров института. У меня с Валерием Витальевичем и по работе, и по охоте и рыбалке установились очень добрые, тёплые, доверительные, дружеские отношения, которые сохранились и по сей день
Он заботится обо мне, как о своём отце, никогда не забывает пригласить меня для выезда на охоту или рыбалку на своей машине или своих товарищей-друзей.
К великому сожалению, 19 января 2013 года случилась большая беда: Валерий Витальевич со своим другом-рыбаком Осьмининым Геннадием Васильевичем отправились на рыбалку в Челябинскую область и при подъезде к озеру Касли, шедшая навстречу им большая машина на скорости врезалась в их машину (водитель уснул) и в результате столкновения у Валерия Витальевича получилось три открытых перелова левой ноги — один выше колена и два ниже колена. Кроме этого оказалось раздробленным само колено.
Сначала его положили в самом посёлке Касли в больницу, где была оказана первая помощь, затем доставили в Екатеринбург, в окружной клинический госпиталь, где ему была сделана очень сложная операция, которая в первый день длилась в течение пяти часов, в результате которой он потерял сознание и у него остановилось сердце. После того, как его привели в чувство, операцию продолжили только на второй день. В общей сложности в госпитале он пролечился в течение 40 дней. За это время мы с другом Мукосяном Михаилом Петровичем приезжали в госпиталь несколько раз, чтобы навестить его, побыть вместе с ним, поговорить, поддержать морально.
И вот уже восьмой месяц он находится на больничном и передвигается только на костылях. Но, несмотря на это, 29—30 августа 2013 года мы с Мукосяном М. П. на его «Сузуки» свозили Валерия В. на охоту в Огнёвское охотхозяйство. они с Михаилом Петровичем на резиновой лодке поплыли по озеру Малый Куяш, сделали по четыре выстрела и не взяли ни одной утки. но Валерий В. был очень рад и доволен, что побывал и поплавал на озере, видел уток и даже стрелял по ним. Я в это время поставил 5 сетей на карася, в которые в течение ночи попало 90 штук карасей. карась очень приличный, особенно в сети с ячейкой 50 мм — граммов по 200—250. Всех 90 карасей я разделил на з кучки по 30 штук. по приезду домой взвесил их ради спортивного интереса, получилось 4 кг 700 граммов.
О ЖИЗНИ БРАТЬЕВ И СЕСТЁР
СЕСТРА НЮРА
Пошла учиться в школу на Романовку в первый класс вместе со мной, когда ей было уже 11 лет. После окончания второго класса в школу больше не ходила, так как надо было помогать маме по всем домашним делам и главное — по уходу за младшими подрастающими сёстрами и братьями.
В 1940 году вышла замуж за хорошего, красивого и трудолюбивого нашего деревенского парня Подгорного Филиппа Андреевича, который работал в колхозе трактористом. вскоре у них родилась дочь, которую назвали Марией. Но она, к сожалению умерла не прожив и года.
В 1941 году, в самом начале Великой отечественной войны Филиппа мобилизовали в армию и направили на фронт. и в этом же году Нюра получила похоронку о том, что Филипп пропал без вести. Нюра до самого конца войны и далее до 1946 года ждала Филиппа, надеясь на то, что он вернётся, но к сожалению этого не произошло.
В 1946 году она вышла замуж за Комарова Геннадия Фёдоровича, 1921 года рождения. Он проживал в деревне Степное озеро Абанского района, откуда в 1940 году был призван в армию и служил до 1946 года. На фронте не был, находился всю войну в запасном полку, готовил кадры для фронта. Он был физически крепким, здоровым парнем, отлично владел спортивными снарядами — турником, брусьями, конём, канатом, легко выполнял все физические упражнения, был отличным строевиком и, видимо по этой причине держало командование полка сержанта Комарова на должности командира стрелкового отделения, заместителя командира взвода для подготовки, обучения молодых солдат для фронта.
Отец Геннадия, Фёдор Михайлович — фронтовик, принимал активное участие в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Геннадий был заядлый, страстный охотник и рыбак. Их деревня находилась на берегу небольшого (800х200 м), но глубокого озера, в котором было много рыбы: окуня, чебака, карася и линя.
Деревня Степное Озеро находилась в одном километре от речки Усолка, богатой разнообразной рыбой и водоплавающей дичью (уткой).
Местность вокруг была холмистая, покрытая смешанным лесом и богатая различной дичью: лоси (сохатые), косули, зайцы, барсуки, лисы, волки, белки, горностаи, хорьки, куницы и др.
Круглый год у них всегда было много различной рыбы и мяса диких животных. Кроме того у них был свой домашний скот: корова, бычки или тёлочки, овцы, свиньи, гуси, куры, утки. Нюра была хорошая хозяйка, всё умела делать добротно, красиво. Была хорошей стряпухой. пекла вкусные пироги, пирожки, булочки, хлеб, шаньги. Плохо, что у них не было детей. Зато из-за доброты, щедрости Нюры их дом всегда был полон гостей.
Нюра была очень добрая, гостеприимная и и для всех младших сестёр и братьев была второй матерью.
Будучи в отпуске, мы с Ниной и детьми проводили время часто у Нюры и Геннадия на Степном озере, затем в Устьянске. В Степном озере плавали, купались, ловили с Геннадием рыбу бреднем и иногда ходили на р. Усолку на охоту по уткам, а на холмы — за косулями. Нюра работала в колхозе на различных полевых работах, была дояркой и длительное время возглавляла бригаду тружениц-колхозниц по выращиванию овощей: помидор, огурцов, капусты, перца.
И получалось это у неё прекрасно, были очень высокие урожаи, от реализации которых на рынках села Абан (райцентр), города Канска колхоз получал большие денежные доходы. Геннадий тоже работал на различных работах в полеводстве, животноводстве, а в последние годы, будучи уже в селе Устьянске, в совхозе работал старшим пчеловодом, возглавлял совхозную пасеку, состоящую из 160 ульев. Кроме того он развёл своих 10 ульев пчёл.
В 1968 году все небольшие деревни: Баланчук, Романовка, Ивановка, Захаровка, Степное озеро разорились, прекратили своё существование и их жители переехали, в большинстве своём в село Устьянск, где было правление совхоза, в состав которого вошли земли этих деревень. Сюда переехали мама с батей, Нюра с Геннадием, Катя с Сашей и Люба с Мишей. И все жили рядом на одной улице Луговой, рядышком с речкой Усолка.
Нюре досталось больше всех по уходу за старыми, слабыми, больными родителями Геннадия и своими мамой и батей.. За всеми поочерёдно она ухаживала: лечила, кормила, поила, брила, стригла и, в конце-концов организовывала похороны и проводила в последний путь свёкра Фёдора Михайловича Комарова, затем свекровь Анну, в 1973 году батю Фёдора Дмитриевича и в 1980 году маму, Пелагею Мироновну. Нелёгкую жизнь она прожила и с Геннадием.
Жили они в достатке, всё у них для жизни необходимое было, но Геннадий очень любил выпить и когда пил, пил без ограничения, до соплей. А будучи пьяным буянил, дрался, хватался за нож, топор и даже за ружьё. В таких случаях Нюре приходилось прятаться и ночевать у соседей. В результате таких частых, обильных выпивок у него образовался рак желудка, от которого он умер в 1983 году, т.е.в возрасте 62 лет.
Нюра была физически крепкой и сильной и прожила без Геннадия ещё 14 лет, она имела очень хороший аппетит и любила покушать мног всего хорошего, вкусного и сытного: мяса, сала, масла, сметаны, молока, рыбы, чем сильно нагружала желудок и печень. Возник цирроз печени, от которого она умерла 9 декабря 1997 года, прожив 74 года.
СЕСТРА ЛЕНА
Родилась 21 сентября 1927 года. В нашей Баланчукской начальной школе закончила четыре класса и больше не училась, как и все деревенские девочки. Работала в колхозе на различных, в основном полеводческих работах. В августе 1947 года вышла замуж за Борейко Николая Кирилловича. С Николаем я учился в Романовской начальной школе с первого по четвёртый класс.
В 5-м классе Николай учился в селе Абан, а в 6 и 7 классах, в селе Устьянске. вместе со мной в одном классе и жили мы с ним (квартировали) у бабушки Москалихи, точнее — у Чепогузовой Екатерины Семёновны. Николай учился прилежно и имел хорошую успеваемость.
Родился он в 1924 году, в большой крестьянской семье, в которой было 7 детей: 4 сына — Алексей — 1920 года рождения, Николай, Иван и Володя и 3 дочери: Мария, Ольга и Катя.
Отец, Кирилл Степанович, белорус, уроженец Витебской губернии, прибывший в Сибирь в годы Столыпинских реформ в начале 20-го столетия, будучи ещё мальчиком. Их семья поселилась на хуторе южнее деревни Богомолово (Покровка №3) в холмистой, красивой местности. И хутор этот назывался по их фамилии: Борейкин хутор.
Мать Николая была украинка — Коваленко Анна Ефимовна. В 1928 году Кирилл Степанович с хутора перебрался в деревню Баланчук. Николая в январе 1943 года призвали в ряды РККА (Рабоче-крестьянской Красной Армии) и после пятимесячной подготовки направили на фронт в качестве автоматчика, где он в ходе боёв был трижды ранен.
После окончания войны был демобилизован в 1946 году и работал счетоводом колхоза имени Куйбышева в деревне Баланчук, затем в колхозе «Красный Восход» в деревне Покровка №3.
После окончания курсов бухгалтеров в городе Боготоле Красноярского края работал бухгалтером большого объединённого колхоза в селе Ново-Успенка Абанского района. Лена работала на различных работах в полеводстве, затем дояркой и в последние годы, перед пенсией, телятницей, выращивала телят до возраста тёлочек и бычков. В январе 1948 года у них родился сын Василий. Вася успешно закончил 10 классов средней школы.
В 1971 году поступил в Рижский институт инженеров гражданской авиации, по окончании которого был направлен на работу в аэропорт Кольцово, где и проработал до самой пенсии.
Вася женился на Ошурковой Тамаре Павловне, очень скромной, спокойной, доброй и умной дивчине, Но, к сожалению у них не было своих детей. Они решили усыновить маленьких детей-сирот. Сначала полуторагодовалого Сашу, а через четыре года — Ваню. Саша учился в школе прилежно и успешно закончил 10 классов, поступил на архитектурный факультет университета, который успешно закончил и сейчас работает по специальности. Женился на Ирине, тоже архитекторе. Им уже за тридцать, но детей пока нет.
Иван учился без особого желания, любил поиграть, погулять и с трудом закончил 8 классов. Поступил на работу и когда появились свои деньги начал заглядывать в бутылку, Любил компании из таких же, как сам.
В одной из ссор и стычек, вместе с одним своим товарищем побили и покалечили одного парня, за что Иван получил 6 лет заключения. Отбывал срок в Каменске-Уральском. Тамара очень длительное время страдала и лечилась от онкологии и 26 апреля 2013 года умерла.
Вася сейчас живёт один.
В ноябре 1949 года у Лены с Николаем родилась дочь, которую назвали Анной. После окончания 8 классов она уехала в Норильск, где работал мой брат Иван, её дядя. Там закончила курсы маляров-штукатуров и работала по этой специальности, там же вышла замуж за Манелюка Алексея, который работал трактористом. У них родились дочери Лена и Оксана.
Алексей любил выпить и обильно покушать, из-за чего быстро разжирел, разбух и не дожив до 50 лет умер. Через определённое время Аня жила в гражданском браке с Панковым Владимиром около 25 лет. Владимир был трудолюбивый и имел золотые руки, умел, также как и Аня всё делать, мастерить быстро, умело и красиво. Но он также, как и Манелюк, очень увлекался пивом и водочкой, отчего тоже очень рано умер.
Лена вышла замуж в селе Ново-Успенка за Александра Печень, который работал механизатором широкого профиля: трактористом, комбайнёром, шофёром. У них родился сын Алексей. И отец Александр, и сын Алексей пристрастились к самогонке, водке и пиву. Лена подала на развод, развелась и сейчас живёт одна в Красноярске, работает в аптеке фармацевтом.
Вторая дочь Ани Оксана родилась в Норильске и по достижении совершеннолетия вышла замуж за Белоусова Владимира. У них родился сын Евгений. Жизнь у Оксаны и Владимира не сложилась из-за разногласий, частых скандалов, переходящих в рукоприкладство и драки, в одной из которых Оксана погибла.
Маленького внука Женю Аня воспитала одна. Он вырос, отслужил в армии, женился и работает поваром в ресторане. Живёт в Красноярске, в квартире бабушки Ани, а Аня живёт в Устьянске, в доме тёти Нюры.
5 марта 1952 года у Лены с Николаем родилась дочь Люба. После окончания 8 классов она училась на курсах бухгалтеров в городе Боготоле, по окончании которых некоторое время работала бухгалтером, затем училась в педагогическом училище, после окончания которого работает воспитателем в детском саду.
Вышла замуж за деревенского парня Громова Владимира Фёдоровича, который после службы в армии работал в городе Красноярске на алюминиевом заводе. У них два сына Роман и Дима. Роман закончил юридический институт и работал на различных должностях юристом-следователем, адвокатом.
Дослужился до подполковника и уволился в запас. У него хорошая семья: жена Юля и дочь Люба. Дима закончил Красноярский политехнический институт, затем заочно закончил юридический институт и сейчас работает в системе соцзащиты и обслуживания. Женат, у них дочь Вика.
Жизнь у Любы с Владимиром была хорошей, нормальной, пока Володя работал. А работал он во вредных условиях, по так называемому первому списку, дающему право на досрочный, раньше на 10 лет выход на пенсию. Зарплата у него была приличная, если не сказать — высокая, позволяющая жить в полном достатке. Квартира у них четырёхкомнатная, обставленная добротной мебелью.
Всё бы хорошо, но после выхода на пенсию стал он часто пить водку и самогон. У него случился инсульт, от которого нарушилось нормальное суждение и понятие обстановки. Он стал грубить, буянить, никого не слушать и не понимать. Любу и сына Диму выгнал из квартиры. Любе приходилось жить у Романа или у Ани в Устьянске. Когда не пьёт просит прощения, но ненадолго, до следующей попойки.
Николай Кириллович любил есть и пить всё очень горячее, в результате чего у него образовался рак пищевода, от которого он умер 12 октября 1992 года в возрасте 67 лет.
Лена в 2005 году серьёзно заболела и жила у Любы, лечилась в больницах Красноярска и 3 марта 2005 года скончалась в возрасте 78 лет.
СЕСТРА КАТЯ
Сестра Катя родилась 1 апреля 1930 года. Обычно, как все девочки в деревне заокнчила 4 класса и больше не училась. С раннего детства начала трудиться в домашнем хозяйстве, а также в колхозе, выполняя различные посильные по возрасту работы: прополка, окучивание, сгребание сена и т. д.
В 1961 году вышла замуж за Гусева Феофана, который после службы в армии работал стрелком-охранником в Абанской сельскохозяйственной исправительной трудовой колонии.
Из-за очень низкой зарплаты уволился и перешёл в дер. Баланчук в колхоз, где работал трактористом и комбайнёром. В 1952 году у них родился сын Владимир. Феофан был хороший лентяй, к труду не приучен. Любил выпить не в меру, поспать и погулять.
Однажды мы с Ниной и детьми прибыли в отпуск летом, в августе, когда уже началась жатва зерновых. Стояла очень хорошая, тёплая, сухая погода, а комбайнёр Феофан в это время, вместо работы на комбайне где-то пьяный спал в бурьяне. Когда вечером вернулся домой, Катя начала его ругать, а он её ударил кулаком.
Она тут же со слезами на глазах прибежала к маме и сообщила об этом мне. Я вместе с Катей и Ниной побежал в дом Кати, схватил этого пьянчугу за горло и чуть его не удушил, не дали это сделать Катя и Нина.
Катя собрала его манатки и выгнала его из дома. Он уехал к матери, которая проживала в деревне Степное озеро и больше к Кате не возвращался. Как потом стало известно, он женился, уехал на работу в город Канск и вскоре от неумеренного употребления алкоголя умер.
Катя, по прошествии некоторого времени вышла замуж за Ходоса Александра Дмитриевича, работавшего уполномоченным по сбору налогов в Покровском №3 сельском совете, включавшем в себя шесть деревень, в одной из которых — Захаровке он и проживал со своими родителями.
Он мой ровесник и мы с ним вместе учились в 5—7 классах: я — в «А», а он — в «Б». После женитьбы он переехал на житье к Кате в деревню Баланчук и работал в колхозе на различных работах в полеводстве, животноводстве и других.
Он был хороший, трудолюбивый хозяин. У них был большой огород (50 соток) и содержали они с Катей солидное подсобное хозяйство: корову, пару бычков или нетелей, больше десятка овец, полдюжины свиней, кур и гусей. Для содержания скота на зиму заготавливали много сена, а для свиней — картофеля.
В 1957 году у них родился сын Анатолий, который по достижении зрелого возраста женился на Филимоновой Галине Андреевне, проживавшей и работавшей вместе с родителями в городе Канске, куда перебрался и Анатолий, где работал в различных производственных организациях. У них родились две дочери: Юлия и Анжела.
В 1961 году у Кати с Сашей родилась дочь Валентина, которая после окончания десяти классов уехала в Красноярск поступать в институт. Там познакомилась с одним музыкантом-студентом Красноярской консерватории Ловчиковым Владимиром и вышла за него замуж и стали жить они в Воронеже, на родине Владимира.
У них родилась дочь Светлана, которая после окончания института вышла замуж, родила сына, но вскоре разошлась с мужем.
Володя Гусев женился, уехал на жительство и работу в Канск и там, по случаю рождения дочери Юли, в компании с одной женщиной, изрядно выпивши, после какого-то скандала и ссоры с ней ударил её бутылкой по голове и она скончалась.
За это деяние он получил 9 лет заключения, отсидев которые и освободившись, через некоторое время в одном из магазинов Канска что-то украл и получил 8 лет заключения. После отбытия срока жил и работал в одном из пригородов Красноярска.
Катя работала в колхозе на различных работах, а в 1968 году, после переезда в Устьянск стала работать в совхозе свинаркой, выращивала поросят очень успешно, за что получала приличный заработок и большие премиальные. Неоднократно поощрялась руководством совхоза, избиралась депутатом Абанского райсовета. Имея хорошие финансовые возможности, сначала купила мотоцикл с коляской, затем автомашину «Нива», которую подарила сыну Анатолию.
От постоянного напряжения, изнурительного труда она сильно подорвала здоровье, сгорбилась и в последнее время жила у сына Владимира, который совершил уже третье преступление: в пьяном виде жестко избил железным прутом одного парня и сейчас находится под следствием.
Катя жила у Анатолия в Канске. Здоровье у неё очень ухудшилось: стала плохо слышать, потеряла память, перестала узнавать родных и скончалась 14 сентября 2015 года в возрасте 85 лет.
Саша Ходос умер 26 октября 2005 года от рака простаты.
БРАТ ИВАН
Брат Ваня родился 5 сентября 1932 года по счёту седьмым. После окончания четвёртого класса поступил учиться в пятый в Устьянскую неполную среднюю школу, в которой и я в своё время учился. Ваня учился без особенного желания, если не сказать больше и точнее: не хотел учиться.
Учитывая то, что я учился с желанием и старанием и имел по всем предметам отличные оценки, мама очень переживала о таком его отношении к учёбе. И так, под её нажимом, он с горем пополам закончил пять классов и дальше учиться не стал. Физически он был крепким, сильным и работал в 1944—1945 годах заправщиком тракторов и на других прочих работах.
В 1950 году поехал к речке Усолке помочь бате забрать домой самогон и брагу и в это время туда прибыл милиционер с двумя свидетелями. Составил протокол и направил дело в Абанский народный суд, который присудил бате и Ване по одному году заключения с пребыванием в колониях исправительных работ. Батя отрабатывал наказание в посёлке Бодайбо Красноярского края, а Ваня в Канске.
В 1952 году Ваню призвали в армию, по состоянию здоровья во внутренние войска. Службу он проходил в Норильске, охранял заключённых до 1955 года, т.е. 3 года.
После увольнения со службы вернулся в свою родную деревню Баланчук и работал в колхозе бригадиром полеводческой бригады. Вскоре женился на красивой девушке Любе Колиниченко из деревни Романовка. Но жизнь у них не сложилась из-за того, что Люба не могда иметь детей.
После развода Ваня уехал в Норильск, закончил курсы и стал работать машинистом крупно-ковшового экскаватора на Кайерканском руднике.
В 1957 году женился на девушке Зине.
В 1958 году у них родилась дочь Ирина, а в 1960 — дочь Оля. Ирина училась с большим желанием и с хорошими способностями, десять классов закончила успешно и поступила в Лесосибирский педагогический институт, по окончании которого была направлена в село Заозёрка Красноярского края преподавателем литературы и русского языка.
Тут же вышла замуж за Чеснокова Виталия Владимировича. У них первой родилась в 1982 году дочь Олеся, потом сын Ваня в 1986 году. Олеся закончила Свердловский пединститут по специальности психолог и сейчас работает по этой специальности.
У неё родилась дочь Ксюша, правнучка Вани и Зины. Олеся растит и воспитывает её одна, т.к. с мужем развелась.
Ваня после окончания школы учился в городе Асбесте в техникуме и со своим товарищем, в одной из ссор учинили драку и избили парня до смерти, за что по суду получил семь лет заключения в ИТК.
По отбытии срока женился на девушке Светлане, работал в Свердловске на строительстве. У них родился сын Захар. Очень славный, сообразительный крепыш. Всё в жизни сложилось и шло, казалось, хорошо, но 26 ноября 2014 года неожиданно для всех Ваня повесился.
Похоронили его на Рефтинском кладбище, рядом с дедом Иваном Фёдоровичем.
Оля жила несколько лет в гражданском браке в городе Норильске, где и работала до 2006 года. Затем переехала на постоянное жительство в Свердловск. Ваня с Зиной помогли ей купить однокомнатную квартиру, в которой она сейчас проживает. Детей у неё нет.
Зина в Норильске работала на различных работах и вместе с Ваней они по северным тарифам получали отличные зарплаты. Жили в достатке и через год-два ездили в отпуск на юг: в Сочи, Ялту, Кисловодск, там отдыхали, купались в море, загорали и лечились. На обратном пути заезжали в гости к нам в Свердловск, затем к родителям, в деревню Баланчук и к сёстрам: в Степное озеро, Ивановку, Ново-Успенку.
В 1984 году Ваня вышел на пенсию по инвалидности. Инвалидность получил по потере слуха и потере трудоспособности на 40%. Пенсия была назначена из очень высокой в то время зарплаты — около 700 рублей (для сравнения завкафедрой, доктор наук получал 500 рублей.
Кроме пенсии Ване выплачивал Норильский горный комбинат хорошую доплату за потерю трудоспособности. В этом же 1984 году они, из Норильска переехали в Бийск, где служил брат Филипп. Но жизнь там на сложилась, вернее не сложились взаимоотношения у Вани и Зины с Филиппом и Светой, дело дошло до очень большой ссоры и в 1985 году Ваня с Зиной переехали в пос. Рефтинский Асбестовского района Свердловской области.
Ваня устроился работать на Рефтинской птицефабрике. Вскоре они получили в пяти километрах от посёлка участок более 20 соток в очень живописном, красивом месте на берегу Рефтинского водохранилища для строительства дачи. Ваня был большой любитель и умелец строительства.
И любил всё делать масштабно, капитально, объёмно и основательно. Сначала построил, а, вернее отгрохал, капитальный гараж с глубоким подпольем (до 3-х метров) для хранения овощей, фруктов и различных заготовок: помидоров, огурцов, перцев, соков, варенья и солений. Затем взялся за строительство дома-дачи. В Рефтинский же переехали жить и работать Виталий с Ириной. Виталий устроился работать на Рефтинскую ГРЭС.
В строительстве дома-дачи принимал участие и Виталий. Но через некоторое время дом сгорел до тла, только зола осталась. Построили второй добротный дом и баню на самом берегу водохранилища. От берега в сторону водохранилища построили помост около 60 метров в длину.
Весной и летом часто ставили вдоль помоста сети на ночь неплохо ловили чебака, окуня, подлещиков и налима.
Зина очень любит и умеет вести хозяйство и огородничество, садоводство и цветоводство. Всё умеет и выращивает в большом количестве: помидоры, огурцы, кабачки, перцы, лук, чеснок, морковь, укроп, петрушку, капусту и ягодные культуры: клубника, смородина, крыжовник, малина, яблони, слива. И очень много цветов: пионы, розы, гладиолусы…
В летнее время у них цветущий сад и настоящий рай, радующий глаз и сердце, поднимающий настроение, глубокую радость, восхищение и ликующее наслаждение! На зиму они заготавливают более сотни трёхлитровых банок помидор, огурцов, перцев, капусты, различных ягодных варений и соков. Очень много собирают картофеля.
Всё в их жизни шло хорошо, но с декабря 2013 года у Вани стало плохо с памятью, психикой и сознанием. Мы с Зиной и дочери Ира и Оля старались, как могли помочь ему, лечили в больнице, в госпитале инвалидов войны и тружеников тыла, в пансионате, но улучшения не наступило, болезнь прогрессировала и 25 июня 2014 года Ваня умер. Похоронен на Рефтинском кладбище.
СЕСТРА ЛЮБА
Сестра Люба родилась 10 мая 1935 года. Училась в школе только в начальных классах. В 1956 году вышла замуж за Семашкевича Михаила, 1928 года рождения, проживавшего в деревне Ивановке Абанского района Красноярского края. Работал он в колхозе трактористом. Люба работала в полеводстве и животноводстве. У них в разное время родилось трое детей: Валерий, Наталья и Анатолий. Все они закончили только начальную школу.
Жили они в деревне Ивановка неплохо, имели хорошее подсобное хозяйство: корову, овец, свиней, индеек, кур. У Михаила была мать, она помогала по хозяйству и ухаживала за детьми. В 1968 году деревня Ивановка, как и многие деревни, прекратила существование и они переехали в Устьянск, там уже к этому времени жили батя с мамой, Нюра с Геннадием и Катя с Сашей.
Миша продолжил работать в совхозе трактористом, а Люба стала работать дояркой. В 1976 году Миша заболел раком лёгких и умер в возрасте 48 лет, оставил Любу одну с тремя детьми. Жизнь у Любы была нелёгкой и в 1995 году у неё произошёл обширный инсульт, после которого она не могла говорить и ходить, только лежала.
И так в течение 6 лет, и в 2001 году умерла. Похоронена на Устьянском кладбище. Валера и Наташа живут в Устьянске, а Анатолий умер в 2000 году.
БРАТ ФИЛИПП
Родился 13 июля 1937 года по счёту уже девятым. Рос он и развивался нормально, всесторонне развитым крепышом, но с довольно буйным и неуравновешенным характером. Маме и сёстрам часто приходилось усмирять его с применением силы.
Учился в школе он с желанием, четыре класса начальной школы закончил в своей деревне Баланчук.
В 5-7-х классах учился в селе Покровка №3, а в 8—10 классах — в селе Устьянск, где в своё время учился и я в 5-7-х классах. Учёбу в средней школе Филипп закончил в 1956 году и вскоре был призван в армию, службу проходил в Новосибирске.
В 1958 году поступил В Челябинское военное автотранспортное училище, которое закончил в 1961 году с присвоением ему воинского звания «лейтенант» и был направлен в Киевский военный округ для прохождения дальнейшей военной службы в городе Кировограде в должностях командира автовзвода и командира автомобильной роты.
В 1962 году женился на учительнице Баланчукской школы Светлане Ильиничне Касперович, которая проживала в доме нашей семьи. В 1963 году у них родилась дочь Надя. В Киевском военном округе Филипп прослужил 4 года, откуда был направлен в ГСВГ. Здесь у них родился сын Саша, которому, не сделав предварительного обследования и, не взяв анализа крови, сделали прививку от оспы и он умер. Это была первая трагедия в семье.
Службу в ГДР Филипп проходил в должности командира роты обслуживания в течение 4 лет и в звании капитана поступил на инженерный факультет военной академии тыла в Ленинграде.
В 1971 году мы с Ниной и Таней побывали в гостях у Филиппа и Светы на Васильевском острове. Ознакомились с достопримечательностями Ленинграда, его величием и изумительной, чудесной красотой.
Кто не бывал в этом прекрасном городе, тот не может реально, объективно, объёмно оценить величие и красоту своей Родины — матушки России.
После окончания академии Филипп был назначен начальником продовольственной службы дивизии в город Куйбышев, затем продвинулся на должность замначальника тыла дивизии.
На последнем этапе службы был назначен старшим военпредом одного из военных оборонных заводов в город Бийск Алтайского края, где был уволен в запас в воинском звании подполковника.
В 1987 году мы с Ниной прибыли в Бийск на юбилей Филиппа — 50-летие со дня рождения. Жили они в трёхкомнатной квартире. И к этому времени Филипп в Бийске, на очень красивом, возвышенном месте, построил своими руками двухэтажный дачный домик-теремок с гаражом внизу.
Участок под дачу уже был хорошо обустроен: много было посажено фруктовых деревьев: яблони, вишни, груши и ягодники — малина, смородина, крыжовник, клубника и др. Также были посажены и выращивались картофель, капуста, помидоры, огурцы, петрушка, укроп, хрен, лук, чеснок, морковь и свёкла.
Но этого Филиппу мало, это всё его не удовлетворяло и не устраивало.
И он покупает в одной из деревень, в 70 км от Бийска бросовый домик с огородом в 35 соток, где ведёт натуральное крестьянское хозяйство и житьё-бытьё.
Домика этого ему мало и он строит новый дом.. Строит также коровник, свинарник, овчарник, курятник. Покупает корову, свиней, овец, кур, бройлеров, затем заводит пчёл до 8 ульев. С течением времени выращивает телят, бычков, поросят, доведя количество свиней до десяти голов, овец также около десятка, кур-несушек около двадцати, цыплят-бройлеров более тридцати.
Огород засаживал картофелем настолько, что собирали по 700—800 вёдер и кормили свиней и другую скотину. Также в огороде выращивал необходимое количество овощей, фруктов, ягод и различной зелени.
Работал он не покладая рук и ног, день и ночь.
Некогда было ему почитать газеты, журналы, книги, посмотреть телевизор и т. д. Светлана мало ему помогала, т.к. редко приезжала к нему на дачу, нянчила внуков и растила младшую дочь Люду, на 8 лет младше Нади, т.е. 1971 года рождения.
В декабре 1992 года Филиппа и Свету постигло второе большое горе — трагически погибла Надя и двое её детей: Аннушка (5 лет) и Павлик (1 годик). Произошло замыкание электропроводки, от которого возник пожар. Надя, видимо начала тушить пожар водой и погибла от удара электротоком, а дети угорели и задохнулись от дыма и угарного газа.
Всё это и тяжёлый физический труд без надлежащего отдыха подорвало здоровье Филиппа и он понемногу начал сбывать своё хозяйство и продал этот дом с усадьбой.
Долго лечился от сердечного недуга в окружном военном госпитале в Новосибирске и после выздоровления опять начал нагружать себя другим занятием: рыбалкой (в основном сетями ловил по 50—100 кг рыбы, а Света её продавала). Также занимался шишкованием кедровых орехов, сбором грибов и целебных трав.
29 апреля 2004 года Филипп уехал на своей машине рыбачить на одно из озёр, недалеко от бывшей своей дачи, заехал к одному знакомому и сказал ему, что поедет на это озеро, поставит сети и вернётся к нему ночевать.
Но знакомый допоздна ждал, но так и не дождался. Рано утром поехал к этому озеру и на берегу увидел машину Филиппа, возле которой лежал топор и срубленные тычки (палки) для постановки сетей, а Филиппа нет и не видно нигде на озере.
Позвонил он в Бийск Светлане, в милицию и искали Филиппа два дня. Сначала нашли его резиновую лодку, которая была зажата между двумя плавучими плавунами-островками, заросшими камышом.
Затем с помощью багра обнаружили на дне тело Филиппа. Экспертиза установила, что у Филиппа остановилось сердце, он выпал из лодки и утонул. С тех пор Светлана живёт одна.
Дочь Людмила, после окончания Барнаульского университета вышла замуж за Мартынова Андрея, с которым живут хорошо, дружно и народили трёх дочерей. Старшая Катя уже закончила Барнаульский университет и работает в Барнауле. Вторая дочь Лиза поступила в 2015 году в этот же университет, а самая младшая Настя закончила школу и тоже учится в ВУЗе.
Жизнь идёт, но очень хочется, чтобы она у всех была как можно более продолжительной, активной, радостной, полноценной и счастливой.
СЕСТРА ГАЛЯ
Родилась 22 февраля 1940 года — по счёту десятая, самая меньшая и последняя. Но по росту она у нас выросла высокая, выше всех своих старших сестёр. Росла она любознательной, пытливой и трудолюбивой. Любила книги и много читала. Училась в школе прилежно, хорошо и после окончания начальной Баланчукской школы, поступив в 5-й класс, училась в деревне Покровка №3, а в седьмом классе училась в Устьянске.
После окончания 7-го класса подала заявление для поступления в Канское педагогическое училище, но серьёзно заболела и по состоянию здоровья не смогла сдавать вступительные экзамены и учиться.
В 1957 году по приглашению брата Вани приехала к нему в Норильск, где закончила ускоренный курс торгово-кулинарного училища и стала работать поваром, затем бригадиром поваров и заведующей производством.
В 1960 году вышла замуж за Подглазова Леонида Егоровича, 1930 года рождения, забайкальца, уроженца Читинской области (станция Ерофей Палыч), работавшего на Норильском комбинате машинистом башенного крана.
В 1961 году у них родилась дочь Полина, а в 1965 году родилась дочь Лена. К великому сожалению и большому горю она родилась с болезнью Дауна, довольно тяжёлой и неизлечимой. Она почти ничего не понимала, не соображала, ничего не говорила.
Галя по советам и предложениям врачей летала с Леной в Ленинград к профессору туру, затем в Москву к профессору Русских, которые сказали, что эта болезнь неизлечима.
Но Галя с Алексеем надеялись на лучший исход и решили из Норильска уехать. Купили в городе Берёзовском, под Свердловском частный дом с огородом площадью 10 соток.
Алексей понаделал тут разных качелей, вертушек-игрушек, которыми и на которых задумали развлекать, тренировать и развивать Лену. Но все эти заботы и хлопоты не дали положительных результатов и они решили определить Лену в пансионат, где жили дети с болезнью Дауна.
Пансионат находился на улице Ляпустина в Свердловске. Галя с Алексеем приезжали сюда каждую субботу. Мы с Ниной тоже много раз приходили в пансионат проведать Лену и поддержать морально Галю и Лёшу. Из пансионата они всегда приходили к нам в гости.
При достижении взрослого возраста Лену отправили в город Тавду, где она скончалась в возрасте 25 лет. Полинка росла и развивалась очень умной девочкой, очень хорошо училась и после окончания 10-го класса поступила в Свердловский педагогический институт на факультет иностранных языков, по окончании которого стала работать в средней школе преподавателем английского языка.
В 1982 году Поля вышла замуж за Клементьева Олега Геннадьевича, очень скромного, вежливого, трудолюбивого с умелыми золотыми руками. Кроме основной работы он занимался ещё т.н. «халтурой» -ремонтом квартир и делал это на очень высоком уровне.
Заочно закончил строительный факультет Свердловского политехнического института. Поля родила двух сыновей: Алёшу и Васю. Оба они очень способные, хорошие ребята, не курят и не пьют, с детских лет увлекаются экстремальными видами спорта — катанием на роликовых коньках, горных лыжах и сноуборде.
Вася закончил Свердловский институт связи, по окончании которого отслужил один год в армии и сейчас работает по своей специальности в одной компании. Женился на девушке-красавице Евгении, у них родился сынок Максим.
Алёша хороший художник-модернист, работает дизайнером в одной из коммерческих фирм. Тоже женился на красивой, привлекательной девушке Ульяне.
Всё в жизни Поли и Олега сложилось хорошо. Олег много зарабатывал, купили они себе и сыновьям автомобили.
Однако со временем Олег стал злоупотреблять алкоголем и семейная жизнь дала трещину — сейчас они с Полиной живут врозь, хотя и в одной квартире.
Но вернёмся к Подглазовым. Галя, после определения Лены в пансионат, стала работать в ресторане «Кристалл» завпроизводством, но трудилась она там не покладая рук, выполняя почти весь цикл работ и мероприятий ресторана.
Леонид Егорович работал на шахте «Южная» художником-оформителем. Он очень красиво писал, чертил, рисовал и добротно оформлял различные стенды и наглядную, трудовую агитацию шахты.
Но с течением времени зрение стало падать, он уволился с шахты, устроился на работу в леспромхоз лесорубом на свежем воздухе. Работа ему нравилась, он любил и понимал красоту природы, особенно зимой, когда крепчали зимние морозы. Он их не боялся и переносил легко.
Любил красоту, чистоту и порядок в доме и во дворе, всё умел делать мастеровито и добротно. Построил баню, автогараж, теплицу.
Содержали они с Галей в порядке дом, двор и огород, в котором выращивали картофель, капусту, морковь, свеклу, зелень, лук, чеснок и ягодные культуры: викторию-клубнику, землянику, малину, смородину.
В теплице выращивали помидоры, огурцы. На дворе вокруг дома, было очень много различных цветов, радующих глаз, душу и сердце. Всё у них было хорошо и прекрасно, за исключением того, что Алексей очень любил выпивать. Пил, уже будучи на пенсии часто водочку, а в последнее время вино портвейн.
По его природному здоровью надо бы жить 100 лет, а он прожил только 76. И когда мы отмечали его день рождения, он на большом куске фанеры своим красивым почерком написал: "Деду 80 нету, а есть только 76". У него случился инсульт, после которого надо было совсем бросить пить, а он продолжал выпивать и 26 ноября 2006 года умер в свои 76 с небольшим лет.
Галя осталось жить одна в этом доме, который в скором времени снесли, ей дали 2 однокомнатных добротных квартиры в новом доме на первом и втором этажах. Галя сейчас живет на первом этаже, Вася с Женей на втором этаже.
Галя по привычке у себя перед окном содержит сад-огород, в котором выращивает помидоры, огурцы, зелень и цветы.
О РОДСТВЕННИКАХ НИНЫ
Отец Нины, Матюшев Иван Иванович Родился в 1889 году в Невельском районе Витебской области Белоруссии. В 1907 году вместе со своими родителями выехали на постоянное место жительства на свободные земли в Сибирь, Красноярский край Нижне-Ингашский район и поселились в деревне Поскотино.
В 1911 году Иван Иванович женился на своей землячке белоруске Марии Ильиничне, 1890 года рождения, с которой они прожили 50 лет, то есть до 1961 года. Родили и вырастили пятеро детей: дочь Агашу в 1912 году, сына Николая в 1914 году, сына Ефима в 1918 году, дочь Анну в 1920 году, дочь Нину в 1924 году 20 декабря.
Иван Иванович и Мария Ильинична были большие труженики, заботливые, трудолюбивые, рачительные хозяева- крестьяне.
Земли было много и распашной, и сенокосной, и свободной для пастьбы скота и лошадей. Всё это способствовало содержать возможное и желаемое количество скота и лошадей.
Через определенное время Иван Иванович построил большой пятистенный дом с круглой крышей, покрытой лесом. Круглой называлась крыша, покрытая не с двух, а с 4-х сторон.
Кроме дома, он построил необходимые хозяйственные помещения для скота, лошадей, курей, гусей. Содержать имевшееся большое количество скота и обрабатывать пашню, пахать, боронить, сеять, убирать урожай, косить сено, заготавливать корм для скота на долгую, суровую, холодную сибирскую зиму было нелегко и непосильно, поэтому у Ивана Ивановича был наемный работник некий Трофимов.
Когда в начале тридцатых годов 20-го столетия, стали создаваться колхозы, Иван Иванович вступать в колхоз категорически отказался, за что его, как зажиточного крестьянина, имевшего наемного работника признали кулаком и раскулачили, то есть всего лишили, конфисковали дом и, образно выражаясь, выгнали вон на все четыре стороны. Это было в 1931 или 1932 году.
Я тут хочу прервать описание их жизни по хронологии и вернуться назад лет эдак на 15, то есть до 1914 года, к началу Первой мировой войны, когда Ивана Ивановича призвали в царскую армию и направили на фронт, для участия в боях с немцами.
Служил он в велосипедной команде, как он выражался, холуем (ординарцем) у господина ротного командира. Довольно длительное время служил и когда свершилась Великая Октябрьская революция и большевики во главе с Владимиром Ильичом Лениным взяли власть в свои руки, в царской армии началось брожение.
Произошло разделение на белых (за царя) и красных (за советскую власть). Господин ротный, как говорил Иван Иванович, куда-то сбежал и я тоже разными трудными путями добрался до Сибири, до самой деревни Поскотино, до своей семьи, в которой уже было двое детей: Агаша и Николай.
По-видимому поэтому Ивана Ивановича не призвали в Красную армию и он в гражданской войне не участвовал. Итак, в 1932 году Иван Иванович и Мария Ильинична вынуждены были, в связи с такими тяжелыми трагическими обстоятельствами, покинуть деревню Поскотино и уехать с одной самой маленькой дочушкой Ниной на Дальний Восток, в Бодайбо, на золотые прииски, оставив в деревне Агашу (она уже была замужем), Николая и Ефима.
Дальний Восток оказался Марии Ильиничне не по климату, появились кожные заболевания, особенно ног и они вынуждены были вернуться и приехали в город Красноярск, где Иван Иванович устроился на работу на судоверфь. Ему выдали ссуду на постройку дома, для благоустройства.
Со временем был построен на правом берегу могучего Енисея дом, купили корову, поросят, и помаленьку- потихонечку зажили. Ефим окончил ФЗУ (фабрично-заводское училище) и стал работать на заводе.
На работе Ефима всё ладилось, выполнял и перевыполнил нормы выработки, за что получал благодарности и премиальные, родители получали с завода похвальные отзывы о работе сына.
Но в 1937 году по клеветническому доносу Ефима арестовали за, якобы антисоветскую агитацию и осудили по статье 58 на 10 лет лишения свободы и отправили на Лесоповал в Тавдинский район Свердловской области, где он вкалывал до февраля 1946 года, то есть почти 9 лет.
А отцу Ивану Ивановичу было предписано в течение месяца покинуть пределы города Красноярска и поселиться не ближе 100 км от него. Иван Иванович с Марией Ильиничной решили вернуться в деревню своей молодости Поскотино и начать снова единоличную сельскую жизнь.
Со временем построили небольшой домик, необходимые надворные постройки, сараи, сеновал, баньку, купили коровку, поросят, курочек, овец, позже несколько ульев пчел, количество которых было доведено до 13 и стали жить-поживать.
Иван Иванович в колхоз не вступил и стал работать заготовителем шкур коров, шкур овец, свиней, шерсти. После знакомства с Ниной в сентябре 1943 года, с родителями Нины и братом Ефимов впервые я встретился в феврале 1946 года, когда, будучи курсантом Военного вильнюсского пехотного училища, прибыл в свой послевоенный отпуск.