– Вечер добрый, Тремор!
– Привет, Костоправ. Какими судьбами?
– Свихнулся, что ли, совсем со своими кроссвордами? Сам же меня вызвал!
– Ах, да, да, точно… вот память девичья… спасибо, что откликнулся!
– Да ты мёртвого достанешь… в смысле – чего хотел-то? Пот тебе с лобика промокать, пока ты аппендицит оперировать кому будешь?
– Нет, что ты, какой аппендицит… тебе, Костя, лишь бы шутки шутить. Я Краба хочу из комы вытащить.
– Э-э-э… вот этого?
– А тут другой есть?
– Э-э-э… а как?
– Я тут препарат намешал один… короче, он стимулирует гипофиз и…
– … и провоцирует атаку эндорфинов, ты хвастался, я помню.
– Да, хвастался… и вот… сделал, наконец.
– Тремор, а ты осознаёшь возможный побочный эффект? Гипофиз – это всё-таки мозг!
– Я клятву Гиппократа давал.
– А если…
– Если будет «а если» – Краб погибнет. Точнее – умрёт окончательно. Он сейчас и так в состоянии овоща. А так – есть шанс.
– Какой?
– Процентов… десять.
– У него родные хоть есть? Может, стоило бы им…
– Нет у него никого.
– Охо-хо… а от меня-то что требуется?
– Для начала…
* * *
Он вывел из гаража блестящий новенький «Вояджер» и осторожно втопил педаль – красный кабриолет, почувствовав свободу, обрадованно рявкнул и рванул вперёд. Трасса была прямая как струна бас-гитары.
В голову вдруг пришло, что автомобиль чем-то напоминает ему… его самого. Посудите сами: вот ты рождаешься (то есть тебе дают – пока что бесплатно! – новенькую машинку), растёшь (авто тюнингуется и апгрейдится), мужаешь (лошадиные силы под капотом прибавляются и прибавляются), ешь-пьёшь-спишь (заруливаешь на заправки и стоянки) – и при этом безостановочно мчишься по асфальту жизни к финальной ленточке. По пути встречаются ямы и колдобины, иногда дорога пропадает совсем, но потом, будто одумавшись, выравнивается и снова сверкает после кратковременного летнего дождя как зеркало. Иногда ты пересекаешь перекрёстки, а иногда – если повезёт – твоя дорога переплетается с чьей-то другой. Порой ты сруливаешь на обочину… и, случается, прокалываешь колесо – или того хуже… а порой трасса идёт настолько близко к обрыву, что дух захватывает от близости… чего-то запредельного.
Он всегда любил горы, даже совершал пару дилетантских восхождений с инструктором. Особенно ему запомнился Эльбрус. День тогда был ненастный, и грозный пик производил впечатление нахмурившегося косматого старца.
«Вояджер» миновал поворот – и перед глазами открылся гигантский, просто нечеловеческих размеров каньон, через который был возведён длиннющий мост, смотревшийся над этой колоссальной пропастью какой-то ниточкой. Он втопил газ до отказа, и машина понеслась к наплывающему силуэту железных опор акведука. Вот автомобиль почти поравнялся с краем обрыва… вот-вот его колёса коснутся металлического полотна моста…
Его руки сами собой – он даже успел удивиться – рвут рулевое колесо влево, кабриолет сносит ограждение и… внезапно вокруг становится очень-преочень много воздуха… его отрывает от сиденья, недоумённо ревущее авто тут же пропадает в летящем навстречу тумане, струящемся с еле виднеющейся далеко внизу горной реки… он разбрасывает руки в стороны… он летит… на мокром от речного тумана лице возникает… улыбка…
* * *
– Ну, что, коллега, вы готовы? Начинаем?
– Да, Тремор, мы гото… оп-па… Трем… у него пульс пропал!
– Чёрт! Мы же ещё ничего не…
– Давай дефибриллятором!
– Каким, в задницу, дефибриллятором, это старый ржавый сухогруз, а не клиника!
– Коли ему адреналин! В сердце!
– ДА НЕТУ У МЕНЯ АДРЕНАЛИНА!
– Чо орёте, эскулапы?
– Гармата… не до тебя… тут… Краб…
– ЧТО. КРАБ?
– Гармата… о, Гонта, и ты тут… в общем… Краб… это самое…
– Умер он, ребят. Фиксирую время смерти – 5:45. Имя скончавшегося – Краб.
– Тремор, Костоправ, его Краблинский… звали… Влад… Владислав Краблинский.