Пыльные улицы старинного города-крепости видели много крови. Когда-то небольшой поселок притулился между рекой и горой, повсюду звучали песни и смех. Рождались дети, дома строились все выше и выше по склону. Пока не пришли чужеземцы.
Они разрушили прежний мир и построили свой: каменный, алчный, продажный. На старых фундаментах новые стены. На старой памяти новые устои и законы. Они были умны и хитры. Капля по капле выдавливали из сознания жителей прошлое. Дети росли жестокими захватчиками чужого, а не хранителями своего.
Решение большинства объявили законом, но считали не всех, а достойных. Звенит у тебя кошель, летит по ветру грива коня, клади свою метку. Еле концы сводишь, детям только сказки рассказать можешь, чтобы голодные животы притихли, какой с тебя спрос?
Город мрачнел, гора перестала давать светло-кремовый камень, пошла жила серо-черного. Везти издалека дорого, строили так. Яркие пятна стягов над черными башнями. И светлые камни фундамента. Ни гниль их не брала, ни водяные потоки, вековые знания не давали исчезнуть. Городу неуютно под небом, он тянется к реке отмыться, да злая воля его в гору ведет.
Присел город, покосился, накренились башни, колокольня звон утратила. Ушла орда пришлая другие места искать. Уставший город от недуга злого совсем к земле клонится. Появился тут непонятно откуда гусляр прохожий. Сел на главной площади и запел. Про жизнь забытую, про добрых людей, про реку-волшебницу, которая из последних капель город поит.
Один встал послушать, другой... Старик из окна выглянул: «А я ведь помню...»
Женещина тетрадь принесла, от прабабки хранила, думала, сказки там, оказалось, быль. Оперся старик о стену, да сползать стал, подхватили его, а за спиной чернота смазана. Словно под сажей свет прячется. Бросились люди отмывать. Заблестел город, встряхнулся. Башенки в небо устремил, в реку собой залюбовался. А та от радости побежала быстрее, плотину рогатую прорвала и на простор воды свои выпустила.
Тут рать вернулась, не узнала места. «Кто правит?» — спрашивают. Люди было попрятались, а потом один с топором, второй с колом, встают плечо к плечу, а их и краев не видно. Горстка вояк попятилась за гору и дальше. Испугались!
Зажил город по-новому или по-старому... Просыпается утром, солнышку флюгерами машет, речке поклон отпускает. Она за это рыбки шлет. Гора тыл стережет, покрылась густым лесом, чтобы чужаков отвадить. А друзья путь по воде знают. Не бобылем город живет, свет и добро вокруг шлет. А гусляра того никто больше не видел. Пришлый, видно. И не поймут, что так сам город встал за правду.