Некоторое время Дэн, покорно подчиняясь наставлениям Данны, находился в своей импровизированной постели, не вставая. Его спаситель то и дело уходил куда-то - дверей в доме не наблюдалось, но они были совсем не нужны: он каким-то образом просачивался сквозь стену. Подобные фокусы совершенно перестали удивлять Дэна: в конце концов, в этом мире то была самая малость из всего поразительного, что в нем можно было повстречать. Данны подолгу не было, и Дэн коротал часы в одиночестве, ожидая возвращения. Странная компания за неимением альтернативы казалась манной небесной и вскоре полюбилась парню. Вдвоем все-таки веселее. Данна был молчалив, но порой и с ним удавалось разбавить тишину беседой. Во время же вынужденного одиночества Дэн погружался в беспокойные, угрюмые размышления и в этих терзаниях не мог обрести покой.
Он много думал о Земле: о жизни, внезапно ставшей недостижимым, навеки ушедшим прошлым, отчего та поначалу обрела невыразимую ценность во всех своих мелочах, а потом, с течением времени, стала неумолимо ее терять. Все меньше Дэн скучал по дому, не ощущая его: в душе больше не рождался болезненный отклик, прежде вызываемый любым случайным воспоминанием. Не удавалось найти внутри ту самую заветную нить, связывающую его с родиной. Прежде Дэн был стойко уверен в том, что у него были друзья, призвание, мечта. Было, иначе говоря, что терять. Сейчас, в угрюмых безрадостных мыслях, все оборачивалось другой стороной: выползали скрытые детали, которые прежде он старался не замечать. Друзья были не так уж близки и мало интересовались его жизнью, работа...тут и говорить нечего, а мечта… Ну что то была за мечта? Никак не обрисовать ее и не описать: что-то пространное, недостижимое и удивительно пустое, возникшее из представлений об идеальной жизни, которые он впитал едва ли не с материнским молоком. Общением с людьми парень во многом тяготился: все эти тайны на пустом месте, обманы, все эти далекие и обособленные, не связанные с реальностью мирки, и каждый - в своем, отгородившийся. Всеобщее молчание.
Дэн был отчетливо понимал: здесь ему места нет. Изнанка не была его домом, с ней его повязал какой-то невнятный долг. Но там, на Земле… Было ли ему место там? Есть ли в том мире место хоть для кого-нибудь из там родившихся и живущих? Надо было из кожи вон вылезти, чтобы вернуться: в любом случае, это бы стоило того. Чужбина навсегда останется чужбиной, пусть даже здесь найдется временный приют. А дом, неприветливый, неуютный, навсегда останется домом: такова уж магия корней.
Дэн почувствовал, что на улице наступает “рассвет”. Этот цикл был здешней редкостью и ощущался, как дыхание долгожданной весны, от которого душа просыпается, томимая порывом последней надежды. Едва почуяв первые весточки приближающегося рассвета, парень не мог усидеть на месте. Встал, впервые нарушив запрет Данны, и бродил по комнате, касался ладонями стен, прислонялся лицом и прислушивался, закрывая глаза, к тому, что неразличимо для уха, но громогласно для души.
Данна вернулся в очередной порцией горьких трав и, встретив Дэна не в постели, коротко сказал:
- Хорошо. Уже можешь вставать. Значит, выздоравливаешь.
Парень повернулся к своему спасителю и сдержанно улыбнулся.
- Сейчас я сделаю отвар. Выпьешь, а потом мы выйдем на улицу. Хочу, чтобы ты был снаружи в такую славную пору. Тебе это пойдет на пользу.
Дэн, невольно продолжая улыбаться, кивнул. Присел на пол и наблюдал за тем, как Данна создает из черного тумана чашу и ступку, перетирает травы, а потом, удабривая их своей кровью, помешивает, держа чашу над пламенем свечи.
Исправно выпив драгоценный отвар и почувствовав прилив сил, Дэн снова поднялся и в нетерпении схватил Данну за руку:
- Пойдем, пойдем!
Спаситель подобному оживлению нисколько не удивился. Дэн никогда не видел его лица, но чувствовал эмоции: сейчас, например, одобрение. Парень представил, каким могло бы быть лицо Данны, представил, как он улыбнулся.
Существо взяло его за обе руки и спиной впиталось в стену, потянув Дэна за собой. Тот зажмурился, опасаясь болезненных ощущений, и сделал шаг вперед. Никакой боли не было, зато через мгновение по коже разлилось благодатное тепло света.
Парень открыл глаза и огляделся. Вокруг колосилось поле рыжей травы. Маленький домик, снаружи напоминавший черную избу без крыши, прятался в густых зарослях колючего черного кустарника. Вдалеке виднелось еще несколько таких же. Других живых вокруг однако не было.
- Садись. Вскружит голову. Садись, говорю! - Данна слегка прикрикнул на зазевавшегося Дэна и потянул его к земле.
Парень сел в мягкую траву и продолжил осматриваться: мерцающее перламутром небо приветливо поглядывало с высоты, травы тихо шелестели. Ветер мягко касался кожи.
- Я пойду, насобираю еще на один сбор. А ты сиди тут и наслаждайся. Если из травы позовут, не ходи. Знаем мы этих бездарей: им лишь бы кого за собой увести без причины и умысла.
Данна пристально и строго оглядел Дэна. Тот, заметив на себе взгляд, мельком кивнул, не желая отвлекаться от красот, раскинувшихся вокруг.
- Обещаю, обещаю.
Его спутник вскоре удалился.
Впервые за все время, проведенное здесь, Дэн чувствовал умиротворение. Просто не мог не наслаждаться им: как будто вдыхал огромными глотками, купался в нем. Хотелось как-то выразить, рассказать самому себе о том, что испытывает. Неловкие строчки стали складываться в голове в незарифмованные стихи:
“Вокруг цветущие долины
И заповедные леса,
А я ищу дорогу в гетто,
Где мне и места толком нет”.
Дэн поежился от воспрянувшей из глубины разума печали. Он обратил свой взгляд туда, где едва виднелся черный силуэт Данны, бродившего в зарослях.
“Ты, друг, скрывающий обличье,
Добрее всех, кого я знал.
Тебе бы поменяться с теми,
Кто на Земле убог лицом”.
Дэн ласково провел ладонями по траве и возникший порыв сплести венок улетучился: не хотелось причинять земле боль, ни единой травинки не хотелось срывать. Так он и сидел, смотря по сторонам да прыгая от мысли к мысли и иногда составляя слова в четверостишия.
“Ну не дурак ли? Сочиняю
Я от бессилия стихи.
Пожалуй, правда, вдохновенье
Является, когда не ждешь”.
Стихи он прежде никогда не писал. Да и в целом, к творчеству никогда не имел никакой склонности. Но сейчас хотелось все выплеснуть, вот так, с разбегу. И жалко было, что прежде никогда не пробовал: оказывается, многое терял. Теперь не хватало слов, чтобы высказать все, что накопилось на душе - ну и пусть! Он вообще многого на Земле не замечал. Даже в себе. А сколько таких еще, как он, не замечающих ничего вокруг?
Данна прошел мимо него с пучком фиолетовых цветов и скрылся в доме. Какое-то время он отсутствовал, а потом вернулся с новой порцией зелья.
- Выпей. Знаю, много в этот раз. Но травы нынче хорошие. Быстрее поставим тебя на ноги. Там за холмом белый огонь горит. Я пойду проверю, а потом вернусь и расскажу тебе, что там делается.
Дэн кивнул Данне, одобрительно улыбнувшись.
- Иди, я в порядке. Мне хорошо.
- Славно.
Данна коснулся его плеча в знак одобрения и направился прочь.
“У нас обличья человеков,
Есть руки, ноги, голова.
Но, правда, очень у немногих
Найдется человечья суть.
..Какие-то грустные стишки у меня получаются”, - подумал Дэн с легкой досадой. Усмехнулся и залпом выпил горький напиток.
Небо ускорило бег и теперь неслось над головой стремительно, бликуя световыми разводами. Дэн смотрел на него, как завороженный, и наблюдал за сменой своих эмоций, которые скакали, как обезумевшие. Только он был опечален иллюзорностью прежней жизни, а сейчас - полон вдохновенных мыслей о будущем. Думал о том, что может сделать еще на Земле: от сколького отворачивался, сколько всего не замечал, да и не заметил бы, пожалуй, не оказавшись здесь. Теперь хотелось вдыхать воздух полной грудью, идти по миру с широко открытыми глазами, жить. Может, таково было действие отвара Данны. Но в груди снова затеплилась надежда о возвращении домой. Возможно, он даже не переставал быть человеком, просто что-то в нем изменилось до неузнаваемости.
Лечение Данны магическим образом восстановило силы: от усталости не осталось и следа, и много энергии еще было в запасе.
Дэн завидел своего спасителя издалека и, поднявшись, направился к нему навстречу, слегка вверх по склону. Они встретились на холме, откуда открывался вид на всю долину, раскинувшуюся до горизонта. Вдалеке, и правда, белели всполохи чьего-то костра.
- Прости, я не удержался: так хотелось пройтись.
Данна оглядел Дэна и снова коснулся хрупкими пальцами его плеча.
- Ничего страшного: ты уже полон сил.
- Знаешь, - в восторге заговорил парень, - Я удивлен, что одни твои зелья поставили меня на ноги. Думал, нужно будет еще совершать какие-нибудь ритуалы.
- Нет, мне нельзя совершать ритуалы, - размыто и отстраненно ответил Данна, - Больше не по чину. Сделал все, что мог.
- Спасибо тебе огромное.
- Сочтемся еще… - бархатный голос спасителя звучал слабее, чем обычно: будто более тускло.
Парень обеспокоенно оглядел его.
- Это ты в ущерб себе сделал что ли?
- Нет, не беспокойся. Я восстановлюсь. Пусть это не будет твоей заботой.
- ..Ну, как скажешь. А что там за огонь все-таки?
- Ничего. Детишки резвятся.
- Детишки? Что за детишки?
- Да, - ответило существо, не желая уточнять.
Данна взял Дэна за руку и повел в сторону дома.
- Скоро будет ночь. В доме переждем, а потом отправимся в путь, пожалуй. Твой долг не будет долго ждать.
- Хорошо. Я готов идти уже сейчас, - заявил Дэн с уверенностью.
- Знаю. Но не с руки путешествовать по ночам. Впереди долгая дорога, пусть она начнется в длинный день. Он всегда наступает после весны.
Данна шел медленно и слегка пошатываясь. Оказавшись дома, он уселся на подстилку, прежде служившую Дэну кроватью.
- Может, тебе чем-нибудь помочь? Собрать какие-нибудь травы? Ты скажи, я сделаю, - участливо предложил Дэн, но Данна отрицательно качнул головой.
- Все в порядке, просто немного устал. Весна всегда так действует на меня. Ей радуются лишь те, в ком много жизни. Я посплю.
Спаситель прилег на кровать, и его тело окаменело.
Дэн присел в углу возле свечи и какое-то время смотрел на него в смутном беспокойстве. Но вскоре размышления о грядущем вновь захлестнули его. Пора меланхоличных рассуждений заканчивалась. Силы Дэна трудами Данны были полностью восстановлены, а значит, наступала пора долгожданного действия.