ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (Призыв)
Была ли у меня возможность, как сейчас говорят, "откосить" от армии? Возможно. Во все времена существовали связи, блат, кумовство. В конце концов, после окончания школы в шестнадцать лет я имел ещё два года для поступления в высшее учебное заведение, что освобождало от призыва до его окончания, а при наличии военной кафедры с присвоением звания лейтенанта вообще уводило в запас. И хотя ещё с четырнадцати лет, прочитав великолепный, увлекательный детектив замечательных воронежских писателей Ю.Гончарова и В.Кораблинова "Бардадым - король чёрной масти", я твёрдо решил поступать на юридический факультет ВГУ*, всё же я был убеждён в необходимости службы в армии, считая, что она многое даёт в плане приобретения жизненного опыта. Да и в моральном смысле служба в армии считалась не только почётной обязанностью, но и показателем определённого статуса в глазах общества. Если парня не взяли на службу, значит с ним что-то не так, или больной, или не в ладах с законом, или ещё что-нибудь. Мало ли. И товарищи будут относиться к тебе снисходительно, да и девушки на тебя будут смотреть с подозрением. Да, дорогие друзья, так было. И намеренное уклонение от службы, являющееся сегодня чуть ли не доблестью, считалось позором и пятном на всю жизнь. Хуже уклониста - только дезертир.
Повестка в армию пришла в середине ноября. Морозный денёк. Градусов шесть-семь. Перрон электрички. Группа призывников во главе с майором райвоенкомата. Рядом мои товарищи по работе, друзья и, конечно, мама с заплаканными глазами. На мне новая стёганая фуфайка, шапка-ушанка и улыбка через всё лицо от уха до уха. Настроение, слегка подогретое на дорожку, приподнятое, даже восторженное. Ведь еду служить в Московский военный округ и, возможно, скоро исполнится моя мечта – попасть в Кремлёвский полк, элиту Вооружённых сил СССР. Маршировать в почётном карауле! Стоять на часах на Посту номер один, у кремлёвской стены! Охранять покой Вождя мирового пролетариата! В мирное время демонстрировать соотечественникам и иностранным гостям выправку, стать и выдержку советского солдата! Мечта! Мама, не плачь, всё будет хорошо!
Воронежский призывной пункт. Где-то под сотню призывников. Состав на Москву – на следующий день. Тех, у кого в городе есть родственники, и есть где переночевать, отпустили до девяти часов утра. Что такое возможно сегодня - сомневаюсь. Но в моё время внутренняя дисциплина и ответственность были присущи не только военным, но и обычным советским людям. На следующее утро на призывной пункт не опоздал ни один. Я же последние сутки на гражданке провёл вообще без сна. Вечером сходили с любимой девушкой в кинотеатр "Спартак". Потом всю ночь бродили по городу. Целовались, обещали любить друг друга до конца жизни. Она плакала, а я обещал служить честно и каждый год приезжать в отпуск. Просил не плакать и ждать меня. Что такое каких-то три года, когда тебе девятнадцать, а впереди - целая жизнь.
Утром, в одиннадцать тридцать под командованием старшины нас погрузили в теплушку* и поезд застучал по стыкам на Москву. Перезнакомились, скинулись провиантом и спиртным. У одного оказалась гитара и разгорячённые и жизнерадостные мы хором пели: «У девушки с острова Пасхи украли любовника тигры. Украли любовника в форме чиновника, съели в саду под бананом...», «Расцвела сирень в моём садочке. Ты пришла в сиреневом платочке. Ты пришла и я пришёл. И тебе и мине хорошо...». Утихомирились далеко за полночь.
Подмосковье. Пересыльный пункт в Алабино. Базар – так называемая «покупка» призывников. По «пересылке» ходят «купцы», представители воинских частей, в основном сержантский состав, присматриваются к новобранцам, выбирают покрепче, поспортивней, ведут с ними завлекательные беседы, с целью вербовки рекламируют все плюсы своей службы. По-сути, это выглядит как «Юрьев день» при крепостном праве. Только вместо нового барина новобранцам даётся право выбора своей судьбы в армии. Подходит коренастый сержант во влитой по фигуре гимнастёрке и, увидев на моей груди значок первого разряда по бегу, спрашивает, хочу ли я служить в здоровом и спортивном коллективе, постоянно совершенствуясь и физически, и духовно? А, собственно, почему бы и нет? Я даю согласие и сержант идёт дальше. Ещё через минуту подходит щупленький, тонкошеий младший сержант в круглых очках и, заметив значок радиста-телеграфиста третьего класса, спрашивает, откуда он у меня. Я говорю, что прошёл в военкомате перед призывом двухмесячные курсы радиотелеграфистов. Всё, - восклицает младший сержант, - поедешь со мной! – Не могу, меня уже купили. – Кто? Я показал. - Ты что?! Это же пожарник! Каждый день будешь бегать и прыгать по полосе препятствий со шлангом наперевес и со временем вконец отупеешь! А у нас повысишь свою квалификацию, уволишься - на гражданке будешь готовым специалистом и вообще… И говорит, говорит, говорит ещё минут пять. Не сказать, чтобы я боялся бегать и прыгать, но сержант-очкарик так убедителен. К тому же я никогда не мечтал стать пожарником. И когда первый покупатель возвращается за мной, я говорю ему, что передумал. Тот неподдельно огорчается, но что поделаешь, меня «перекупили»…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ (Салага)
В часть привезли как раз к обеду. Это был артиллерийский полк в составе Гвардейской Таманской дивизии Московского военного округа, расквартированный в безлюдном лесу в районе деревни Алабино. Нас было семеро и все мы были земляками. В столовой посадили за отдельно накрытый стол. Уставшие за двое суток дороги мы ели не спехом, без особого аппетита. А как в армии надо есть, чтобы не остаться голодным – это я узнал вечером. После обеда всех завели в бытовое помещение, постригли наголо и отправили в душ, на выходе из которого нас уже ждало готовое обмундирование. Мы оделись и ошарашено уставились друг на друга. Все зелёненькие, как кузнечики, все лысые. Мы-то за двое суток привыкли видеть себя в гражданской одежде кого лохматым, кого стильно подстриженным, а тут смотрим и ничего понять не можем. Все, как китайцы, на одно лицо. И мы хохочем, тыкая друг в друга пальцами. Постепенно зрительная память, адаптируясь к обстановке, восстанавливается, хотя некоторые для верности уточняют, кого как зовут. Форма оказывается всем по размеру, из полушерстяной ткани. Точно по ноге кирзовые сапоги, с красивыми кокардами новенькие шапки-ушанки. Ничего удивительного, ведь попали в Гвардейскую часть! Всю нашу гражданскую одежду разбирают «дембеля»*, которые со дня на день ждут увольнения в запас. Они обступают нас, расспрашивая, кто и откуда, ищут своих земляков. Здесь я узнаю, что такое «шух не глядя». Увидев на моей руке часы, один из них снимает с руки свои и предлагает, - а давай «шух не глядя». А как это, - спрашиваю. Ты зажимаешь в кулаке свои часы, а я свои, - говорит он, - и на счёт «три» мы одновременно меняемся… На счёт «четыре» я прикладываю выменянные часы к уху и понимаю, что меня «нагрели», часы стоят. В надежде на справедливость я уже сам предлагаю другому старослужащему «шухнуться» не глядя, на что он нехотя соглашается. В итоге в разжатом кулаке я обнаруживаю от часов пустой корпус. Так, ценой профуканных, подаренных мне трудовым коллективом часов, я вырабатываю для себя первое правило молодого солдата: «Никогда и ни на что не ведись!».
Вечером - строем на ужин. Перед входом в столовую – команда «Разойдись!». Двинулись к двери. Внезапно откуда-то из-за спины взметнулась чья-то рука и моя новенькая шапка-ушанка слетела с лысой головы. Мгновенно обернулся - невозмутимые лица, непроницаемые взгляды. И что?! Не кричать же «отдайте шапку!» Может быть, это шутка? Рассадили по столам. Из девяти человек за столом нас, новобранцев, оказалось двое. Остальные «черпаки»* и «старики»*. Каждый сам себе налил первое. Нам с товарищем осталось едва по полмисочки. Пока мы дохлёбывали щи, остальные уже наложили себе второе. Я посмотрел в бачок и увидел ложки две оставшейся гречневой каши. Нет, с товарищем я, конечно, поделился, но для себя через урчащий от голода желудок усвоил второй полученный урок: «Будешь щёлкать клювом – останешься ни с чем». Тут откуда-то появился десятый едок и сел слева от меня. Заглянув в бачок, он обратился к сидевшему от меня справа, - а где моя каша?! А ты не опаздывай, - ответил тот. Опоздавший неожиданно схватил бачок и с размаху надел его на голову ответчику. Я еле успел пригнуться. На шум подошёл дежурный по столовой старшина и спросил, - что здесь происходит? Ничего, - сказал потерпевший, успевший поставить бачок на стол. А почему у солдата каша на голове, - спросил старшина, указывая на меня пальцем. Да салага* ещё, что с него взять, - сказал обделённый кашей. Покачав головой, старшина отошёл. Что интересно, я видел, как за каждым соседним столом и первое и второе раздавал один солдат. Остальные же сидели и ждали. И всем хватило. Оказывается, во всех нормальных строевых подразделениях за каждым столом есть раздающий еду, как правило, «черпак», уполномоченный «стариками». А нас с товарищем подсадили ужинать к солдатам из хозвзвода. А у них, как я потом узнал, были свои, особые порядки. А узнал потому, что волею судьбы мне пришлось до самого дембеля служить в этом хозвзводе, в так называемом «цвете полка».
Немного придя в себя от инцидента с бачком, я стал удручённо думать, как же я буду дальше без шапки, ведь мороз на улице не меньше десяти градусов. Выпили компот. По команде «Встать, на выход» двинулись на улицу. И на выходе снова рука-невидимка что-то шмякнула мне на лысину. Ну, слава Богу, - подумал я, - значит, это была всё-таки шутка! Но когда снял с головы нечто похожее на коровью лепёшку и попытался безуспешно угадать в ней свою шапку, я понял, что если это и была шутка, то очень неудачная, для меня - точно. На следующий день наше молодое пополнение отправили на месяц в «учебку»*. Чтобы я своим видом не портил строй, мне выдали другую шапку, но уже не такую новую и не такую красивую. А я ценой потери своей новой и красивой шапки-ушанки вывел третье для «салаги» армейское правило: «Находясь в толпе и при входе в помещение, снимай головной убор заранее» и при этом всегда помни два первых правила: «Никогда не ведись…» и «Не щёлкай клювом…».
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (Мечта)
После «учебки» я оказался во взводе боевого обеспечения, где служил мой «покупатель», младший сержант-радиотелеграфист, обещавший сделать из меня настоящего «виртуоза-пианиста» радиоэфира. Перспектива моей службы была привлекательной, но я был в крайне удручённом состоянии. Оказаться в дремучем лесу на целых три года всего в каких-то пятидесяти километрах от моей мечты – от Москвы! Не о такой службе я грезил. Ну, ладно, пусть не Кремлёвский полк, пусть не Пост номер один, но хотя бы в Москве! Я так хотел её увидеть, тем более проходить в ней службу. Я был, без преувеличения, на грани отчаяния. Весь первый день пребывания во взводе прошёл в безрадостных, тяжёлых мыслях. После отбоя я долго не мог уснуть, разболелась голова. Посмотрел на часы, полночь. И вдруг, внезапно, как по щелчку пальцами, наступило спокойствие. Хочешь служить в Москве, - как бы сказал мне внутренний голос, - будешь служить! И у меня реально возникло предчувствие, что так и будет. Я тут же успокоился и отключился.
Наутро, сразу после завтрака в казарме появился посыльный из штаба.
- Рядовой Дубовской есть?
- Так точно, есть.
- Немедленно в штаб, к начальнику связи полка майору Горлину!
Задержавшись на минуту перед дверью кабинета майора, чтобы отдышаться, постучался и вошёл.
- Товарищ гвардии майор, гвардии рядовой Дубовской по вашему приказанию прибыл.
- Так ты до армии работал телерадиомастером, - сказал майор, не отрывая взгляда от документов, которые держал в руках.
- Так точно.
- И как долго?
- Полтора года, товарищ майор.
- Через двое суток ты с рядовым Абрамовым, будешь командирован в Москву, в отдельный гвардейский батальон связи на десять месяцев с целью обучения и последующей службы в части в качестве радиомастера полка. Кто лучше себя проявит, тот и займёт эту должность. Готовься.
Душа моя ликовала!!! Вот как не верить после этого предчувствиям! Я был готов расцеловать майора за это известие. Но хорошо, что я этого не сделал. Во-первых, это исключено Уставом внутренней службы вооружённых сил, а, во-вторых, моя последующая служба под началом майора Горлина оказалась, скажем так, не совсем безоблачной. Но об этом в другой раз. А сейчас я окрылённый летел в казарму готовиться к отъезду. И не важно, что весь мой багаж составляли мыльница, зубная щётка, электробритва и командировочное предписание. Важно было то, что я еду служить в Москву! В Москву!!!
Итак, Москва. Второй Хорошёвский проезд. Отдельный Гвардейский батальон связи. Прибыли с Абрамовым в воскресенье. Попали во взвод связистов-ремонтников. Понедельник. Первое рабочее утро. Шесть часов. Слышу, как за перегородкой, в соседней роте связи звучит громкая команда, - рота, подъём! Я было тоже дёрнулся по инерции, но смотрю – у нас все лежат, тишина... Рота сбегала на зарядку, умылась, построилась, ушла на завтрак. Мы лежим! Я, молодой солдат, только что из учебки, где по команде «подъём» ласточкой вылетал из кровати, одевался за сорок секунд, пока горит спичка в руке у старшины, а через полторы минуты был уже в строю - в полном шоке… Рота вернулась с завтрака – мы лежим! Кто-нибудь скажет мне, что происходит?! Я уже не знаю, что мне думать… В это время в проёме помещения появляется офицер в погонах капитана (как я потом узнал – командир батальона) и громко командует, - взвод, подъём! Все лежат. Я сказал, подъём, - снова скомандовал капитан. Вдруг над моей кроватью с шумом в сторону капитана пролетел сапог. Я съёжился под одеялом, с ужасом наблюдая за происходящим. На лице капитана не дрогнул ни один мускул. Он подошёл к кровати, где лежал сержант – заместитель командира взвода, откинул одеяло и бросив, - сержант, поднимай взвод, - покинул помещение. Сержант, сев на кровати, вяло скомандовал, - подъём! Уф, ну, слава Богу, зашевелились. Кое-как встали, оделись, пошли кто в туалет, кто умываться, кто на улицу. Скоро в казарме почти никого не осталось. А вы чего ждёте, - спросил нас с Валеркой Абрамовым проходящий мимо ефрейтор, - чего на завтрак не идёте? Так построения ждём! Какое вам на хрен построение? Идите в столовую, а то без завтрака останетесь. Мы пулей понеслись в столовую. На удивление и супа, и картошки с мясом нам вполне хватило, а когда мы уже допивали чай, к столу подошли ещё несколько солдат. Только в восемь часов сержант наконец-то нас построил, и мы не в ногу пошли в технопарк на работу. Да, грустно думал я, вот и сбылась твоя мечта – служить в Москве. Вот тебе и Кремлёвский полк, и Пост номер один, и восхищённые взгляды москвичей и иностранных гостей, и прочие моменты неуёмного тщеславия…
Если считать, что все описанные в рассказе события являются исчерпывающей характеристикой отношений с солдатской среде и они были повсеместным явлением, то это далеко не так. Нашу армию в годы моей службы отличала высочайшая боеготовность и чёткая воинская дисциплина. За три года солдаты в совершенстве осваивали свою военную специальность, успевая до демобилизации передать свой богатый опыт молодому пополнению, что постоянно поддерживало должный уровень боеготовности войск. Не знаю, успевают ли сейчас солдаты срочной службы осваивать свою специальность с учётом того, что служат всего один год, а сложность боевой техники неизмеримо выросла. Возможно, и скорее всего, это компенсируется значительно возросшим уровнем образования рядового состава, хорошей подготовкой офицеров и командиров среднего звена, а также постепенным переводом службы в армии на контрактную основу. Что же касается дисциплины и порядка в технических подразделениях, то технари - они везде технари. На то они и «цвет» любого воинского формирования. И сейчас и раньше от них многое зависит и зависело в плане готовности и состояния боевой техники. Иногда перед учениями круглыми сутками работали. Могли в любое время поднять среди ночи. Кому-то объявили тревогу, а тут техника сломалась, опять технари нужны. И опять без отдыха и до упора.О каком распорядке дня может идти речь. Поэтому и прощалось им многое из того, что не допускалось в строевых подразделениях.
Нас с Валерой прикрепили к радиомастеру Лёве Уманскому, тихому, молчаливому ефрейтору. На все расспросы по специальности он отвечал неохотно, стараясь не отвлекаться от работы. По всему, мы ему были ненужной обузой, поэтому перестали к нему приставать. Десять месяцев мы приглядывались, занимались самообразованием, вернее больше занимался я. Абрамову это как-то быстро надоело, и он просто стал бить баклуши, осознав, что это дело не его. По возвращении в полк он стал телефонистом, а я радиомастером, хотя эта должность была внештатной, и, числясь заряжающим стодвадцатидвухмиллиметровой гаубицы, я за всё время службы, к сожалению, так и не увидел, как она стреляет. Валерка вернулся во взвод боевого обеспечения, а меня приписали в тот самый хозвзвод, первое знакомство с которым у меня состоялось за приснопамятным ужином в день моего прибытия в часть. Через месяц после возвращения в родной полк я из «салаги» стал «черпаком», а на зимних дивизионных, а потом и окружных учениях полковая связь впервые за последние семь лет получила отличную оценку. Я был доволен. Служба мне нравилась. И я мог заявить с полной уверенностью, что моя мечта, превратившись из юношеских грёз в реальную жизнь, по-любому исполнилась. Как тогда, так и сейчас я ни разу не пожалел об отданных службе годах, как о потерянном времени. Считаю, что армия - лучшая школа жизни, формирующая характер, самостоятельность, дисциплину и ответственность. Армия воспитывает лидерские качества, уверенность в себе, делает юношей мужчинами, и не только воинами, защитниками, но и достойными членами гражданского общества.
P.S. После демобилизации осуществилась и моя вторая мечта - успешно сдав все вступительные экзамены и пользуясь льготой военнослужащего Советской армии, уволенного в запас, я стал студентом юридического факультета ВГУ.
05.03.2020
* ВГУ - Воронежский государственный университет.
* ТЕПЛУШКА – товарный вагон, переоборудованный под перевозку личного состава формирований вооружённых сил.
* ДЕМБЕЛЬ – солдат, увольняемый в запас.
* ЧЕРПАК – солдат второго года службы.
* СТАРИК – солдат третьего года службы.
* САЛАГА – солдат первого года службы.
* УЧЕБКА – курсы молодого бойца, после прохождения которых солдаты распределяются по подразделениям части.