Картина первая. Тишина.
Мартовский полдень. Сквозь облака периодически прорываются лучи, пытаясь разорвать парящую над землёй призрачную тунику. Полная ясность хочет видеть, что происходит за покровом. Но вода, как женщина, стыдливо закрывает от взоров таинство воскрешения нитевидного пульса жизни. Она будто говорит свету: не спеши, дай земле напитаться твоим теплом, разогреть эрогенные зоны, наполниться страстью, чтобы потом выплеснуть всю силу в ответном даре жизни - в сочной зелени, в ярких соцветиях, влюблённым сплетением бесчисленных пар, создающих ритмом нежнейшие рассветы для прохода новых тел.
Только один луч эякуляции способен породить 150 миллионов форм жизни. А солнце возбуждает землю множеством выбрасываний, ожидая осмотическую концентрацию возрождения.
Натан Чешский хорошо понимает всю эту биологию, репродуктивную функцию. Во всяком случае это его путь познания жизни, его профессия биолога, которой достигается уравновешенность знания в непрерывном потоке изменений. Но сегодня никакие познания не могут ему вернуть утраченную ценность собственного значения в биоцикле. Он сдвинут к обочине, где периферийная активность играет второстепенную роль поддержки для прохода сильного накала в другом теле, в его женщине. Сердце открыто стучит не в нём, а в ней, летящей на свидание с другим мужчиной. А в нём та же голубиная радость отдаётся поминальным звоном от невозможности что-то изменить, задержать этот весенний порыв в выходе эмоции.
Он нервно курит, пытаясь не думать, а просто смотреть вслед удаляющейся точёной фигуре с ярким шарфом торжествующей победы. Дым разъедает глаза, вызывая пелену тумана. В его концентрации начинает вибрировать лужа, ищущая выход ко дну колодца, в котором спит печаль без конца и края.
Ничего, ничего уже не будет. Она уходит, не оборачиваясь, тает за оградами деревьев и домов, уменьшаясь, как сахар во рту, вызывая горечь отравы и нектар сожалений.
Он помнил, как в сентябре Лика вернулась из Крыма в Москву, в их квартиру, приняв вид застенчивой и недоступной невесты. Интерес резонного вопроса вежливости: "Как отдохнула? Как море?" - вызвал еле уловимый ответ тайны вечера, такой глубокий, как вздох, которым свобода неба пытается задержать в себе последний луч отрады света. Натан видел перемену, но ничего не стал больше расспрашивать. Он испугался ночи. Ночи полного одиночества на фоне чужого без него счастья.
Он сам предложил жене отпуск, видя, как её утомили будни. За время её отсутствия, Натан оставался заботливым отцом и мужем, занимаясь работой и сыном, стряпая и стирая, напоминая об уроках и о посещении спортивных секций и устраивая выходные так, чтобы ребёнок не замечал отсутствие матери. Теперь перед ним стояла жена, как повзрослевшая дочь, вернувшаяся с любовного свидания и смущающаяся его присутствием, боящаяся вопросов интимного характера. Быть отцом прекрасно, но для своей жены? Кровь внутри Натана закипела ревностью, но, пофыркав, упёрлась в твёрдый камень отечества. Он - не юнец, чтобы играть чувствами так, будто за ними не скрывается ответственность. Но он - мужчина, который знает свободу воли, не чиня насилия женщине. Порыв негодования прошёлся по всем рецепторам и вернул ген привязанности на прежнее место негласным законом. Он решил пристегнуться собачьим поводком к тому же закатному лучику надежды и ждать исхода, не провоцируя развязки.
Сакральный и тщательно оберегаемый от слов смысл, соединяющих чету, стал проявляться порой в повышенном вниманием друг к другу, а иногда - безразличием покорности. Казалось, что какая-то посторонняя волна, обволакивает и заворачивает сердцевину тихой задумчивости, всё время смещая акцент и подталкивая к обрыву. Но она останавливалась перед бездной каждый раз, когда нужно было сделать шаг.
Его частые командировки также отдаляли день суда. Приезжая домой, Натан заставал всё тот же уют, которым встречала его жена, пытаясь загладить бесцветную вину, терзаемую её изнутри. Но только сделав всё, что нужно для семейного счастья, она уходила к ребёнку, пряча за этим весенним кустиком отчаяние уходящей всё глубже осени.
Душевные струны натягивались, как на голове грифа гитары, подкручиваемой осторожными витками колков до возможного предела, чтобы выпустить единственную ноту. Он ждал её к Новому году. Он готовился принять весь удар на себя, скользя безрассудно по гладкому льду безразличия. Он хотел, чтобы это прошло красиво и не стало травмой для неё и ребёнка, буднично-спокойно переводя рельсы в другой уклад. В освобождающееся место жены Натан в мыслях уже вставлял диссертацию по исследованию поведения антидиуретического гормона, готовясь переправить в работу все силы. Но, возможно, что именно эта внутренняя готовность своим покоем протащила неизбежность за край развода. Лика не была его единственной женщиной. Но в жене, что была постоянно рядом, он хотел видеть равную себе партнёршу, делающую выбор самостоятельно, а не под давлением прихоти. Её внутреннее пространство было для него священным.
Лика оставалась рядом ещё целых два месяца. Она сама предложила провести Рождественские каникулы в Ярославле, сняв домик на десять дней. Эти дни вернули семье счастье, полного всплесков от любых пустяков. Сани, лыжи, горки, мороз и солнце, горячее чаепитие, новые знакомства. Даже если всё это было ради их сына, он принял этот дар всем сердцем, потому забыл. Он всё забыл, то напряжение, которое должно было провести 360 за один миг.
В феврале он не стал больше оттягивать с диссертацией и всё свободное время посвятил своей новой музе. Лика тоже высказывала интерес к его новой работе, но поскольку Натан ещё сам только внедрял ум в механизмы биологии, пытаясь понять, что чему служит, то много рассказать не смог. От соблазнов других предложений он закрывал лицо плакатом, им же сделанным, на котором вывел красными шрифтом слова: "Осторожно! Идёт диссертация. Просьба пристегнуть ремни безопасности на часто открывающиеся рты!" Все выходные февраля прошли под этим логотипом грифа секретности. Он хорошо знал, что от его дополнительной работы зависит материальное благополучие семьи. Потому был готов посвятить этому труду время столько, сколько оно того заслуживает. Но Лика, как женщина, не собиралась забывать о себе. Ей нужно было подтверждение, что она ему нужна, каждую свободную минуту. Натан перестал относится к этому серьёзно, и отшучивался каждый раз, изобретая манёвры, чтобы остаться в полном погружении в невидимый мир, куда могла проникнуть только мысль.
Короткий месяц зимы Лике показался годами забвения. Её работа ей казалась скучной, не интересной, требующей то, что ей самой не особо хотелось отдавать, сберегая ценность жизни для чего-то более важного, значительного. Потому непринуждённым оборотом речи: "Ты и на 8 марта тоже собираешься сидеть в четырёх стенах?" - и утвердительным ответом мужа, она пошла по тропе выяснений чего-то лично для себя. "Это нужно всем нам" - брошенное, как непререкаемое и больше не обсуждаемое, Лика встретила азартным и негласным: "Посмотрим!"
День перед празднованием 8 марта, Лика крепилась, чтобы не расплакаться. Тонкая атмосфера квартиросъёмщика - души начала в ней падать вместе с кухонными предметами - крышками, тарелками. Будто от огромной усталости те валились на пол, засыпая в руках хозяйки и забывая, куда им нужно встать. К вечеру дух стал взвинчиваться и зависать искрами. Лика увели их в косметический салон и парикмахерскую. К ночи вернулась красавица, готовая к приёму гостей в будуаре. Но у Натана в её отсутствие пошла работа, наметившая интуитивные проблески гениальности. Он даже не заметил никаких сильных изменений во внешности жены. Это была всё та же хорошенькая и заботливая Лика, своим присутствием поддерживающая уверенность в завтрашний день и стимулирующая прогресс идеи. Во что была одета эта живая энергия и как накрашена, Натану было всё равно. Но он безоговорочно принял её шикарный образ, поцеловав в губы и обещав завтра купить цветы, которые послужат великолепной женщины, как пажи при королеве. Извинившись, что не может сейчас полностью ей принадлежать, Натан снова сел перед компьютером.
В постель он пришёл тогда, когда Лика уснула. До утра оставалась пара часов. Полюбовавшись женой при свете ночника и радуясь своим новым открытиям, ладно пристроившимся логическими ступеням будущего небоскрёба, Натан пару раз глубоко вдохнул в себя полное счастье и уснул спокойно, как младенец.
Утро встало не с той ноги. Часов в восемь из кухни донеслись торопливо-подгоняющие сына Ликины указания, что нужно делать. Натан вылез из кровати и направился прямо туда, как сыщик, поднятый срочным вызовом. Лика и сын были полностью одеты, как будто собирались уходить из дома. Стол был накрыт на двоих. Казалось, что присутствие мужа было лишним. Но Лика быстро уладила этот "третий не в счёт".
- Я думала, ты встанешь поздно. Всю ночь работа тебя не отпускала и наверное изрядно вымотала. Мне с ней не сравнится. Мы собираемся к бабушке поздравить её с 8 марта. Тебя оставляем дома. Отдыхай пока без нас.
Это не казалось попрёком, скорее, смирением в покорности. Когда Натан вышел из ванной, оба - жена и сын - уже стояли в прихожей на выход. Ему пришлось передать через них поздравления тёще и флакон духов, которые он заранее приготовил. Лика с с благодарностью приняла подарок и поцеловала мужа в щёку, обнадёжив, что они скоро вернутся.
Вернулась Лика одна. Сын остался с бабушкой. Та решила сходить с внуком в кинотеатр. Немного походив по квартире и понаблюдав, как муж думает и что-то ищет в интернете, заканчивая этап перед освобождением, она села на стул Как гостья в выжительной паузе. Пауза стала растягиваться, а воздух наполнятся озоном, собирающимся из долгой протяжённости незавершённого действия.
Натан вспомнил, как в детстве никак не мог оторвать глаз от картины Н. Дубовского "Притихло". Он бы не заметил этой картины в музее, где полно самых разных полотен, описывающих жизнь в застывших мгновениях. Но он помнил, как родители замерли перед ней, обнявшись, и как мать тихо прошептала отцу: "Надо же, как точно описано". Это благоговение он потом часто видел в фильмах, когда кто-то становился перед иконой. А тогда он просто начал всматриваться в пейзаж. Долго, пока вдруг вспомнил тот день над Волгой, когда они все вместе загорали на пляже. Туча пришла из неоткуда и встала над рекой, наполовину закрыв небо. Подул лёгкий ветерок. Остро обострились все запахи, будто травы, деревья и кусты вытянулись на цыпочках перед местом казни или какого-то ещё захватывающего зрелища. Двое людей в лодке, оказавшиеся на середине реки, начали усиленно работать вёслами, чтобы поскорее уйти от трагедии стихий, которая готовилась к страшному акту. Натан отчётливо вспомнил противостоящий взгляд устремлённых друг в друга реки и тучи, вертикали и горизонтали. И тут же по туче прошёл след от невидимого кинжала, распарывающего светом-крестом брюхо туче, из которой хлынула лавина.
Сейчас взгляд Лики, направлялся в его сторону тем же таинством природы. И из нарастающе-звенящей тишины он услышал или, скорее, понял ту самую ноту, которую полгода не решаясь родиться в невыразимых отношениях. Он замер от неожиданности, не разобрав, сказала ли что-то Лика или сама тишина оглушила его уши. Ему захотелось грести к берегу, поскорее обернуть всё в шутку, прижать Лику к груди, зарыдать и,смеясь, и подбросить её высоко, как пушинку. Как ребёнка, который не умеет думать, потому полностью отдаётся свободе чувства. Но он молчал и не двигался, как туча, приговорённая к смерти через освобождение от содержимого. Его чуть качнуло в сторону, когда Лика встала. Она всё ещё была рядом. Если бы она была позади - он смог бы подать ей руку, если бы впереди - протянуть, чтобы приблизиться. Но она была рядом, чтобы исчезнуть, исчезнуть навсегда в следующий миг.
Вспыхнул свет в прихожей и тотчас погас. В замке прогремел гром ключа, закрывающего дверь. Лифт, которого он никогда не замечал, упал на дно так, будто случился взрыв, от которого зашатались стены. Натан выскочил на балкон и уставился на машину. Но к ней так никто не подошёл. И только спохватившись на другой мысли, он увидел её, идущую по направлению к шоссе. В шкафу на балконе лежали сигареты и зажигалка с тех пор, как он бросил курить. И то и другое казались мёртвыми, не падающими никаких признаков жизни для соития. Но потом пламя загорелось, а сигарета выпустила едкий дым, а он как будто застыл и, покинув тело, полетел за Ликой.
Картина вторая. Выбор.
Когда шок прошёл, Натан вернулся к столу. Ноутбук заснул. Ткнув рассеянно пальцем и, дождавшись света, он, очевидно, нажал клавишу, которая закрыла все страницы.
- Нужно взять себя в руки, - громко и уверенно произнёс Натан. - Ты же был готов к этому. Ты уже решил, что ничего страшного не произошло, нужно просто перешагнуть по мосту в другую жизнь, которая начинается прямо здесь. У тебя есть тема. У тебя есть, чем занять мысли, чтобы не думать о неизбежности, которая рано или поздно совершится. Неважно, каким образом. В этот раз это так. Лика не была твоей никогда. Она пришла в твою жизнь и может уйти, когда ей захочется. Она свободна распоряжаться тем, что ей дано, по своему усмотрению, и, принимая решение, сама за него должна отвечать, не спрашивая совета и не ожидая поддержки. И если она не хотела об этом со мной говорить, то это значит, что я тоже не хотел об этом слушать. К чему лишние слова между взрослыми людьми, которыми мы только оправдываемся, заглушая зов сердца? Пора заняться делом.
"Вазопрессин" - вот что стало его исследованием. Последние годы работы всё плотнее подводили к какой-то разгадке, которая тут же подвергнется сомнению самой жизнью, чтобы идти дальше. Но пока манящая тайна не желала снимать с себя плаценту.
Всё в природе устроено так, что уму вечно приходится догонять её безграничную причину непрерывного движения. В исследованиях, к которым он примкнул, стало ясно, что однополые существа, сохраняющие устойчивость продолжения рода и способность к самовосстановлению от физической травмы, попав в определённые условия могут не выжить, подвергаясь всей своей молекулярной массой на полное исчезновение. Они не способны выработать те гормоны, которые не входят во вложенную программу. Двуполые существа менее устойчивы в психике, но от каждого из родителей ребёнок получается свой общий код, который способен перестраиваться под двойные условия. И у всех млекопитающих, в том числе и в человеке, есть антидиуретический гормон, вазопрессин, который изменяет заднюю долю гипофиза, увеличивая его или уменьшая от полученного опыт самоприспособления. Вазопрессин называют ещё геном привязанности.
Как странно, что Натан, разбирающийся в связях партнёрства млекопитающих, от которых зависит поведение в выборе полигамии или моногамии, ни разу не подумал о том, что, возможно, те травницы, колдуньи, которые изготавливают отвары для привороженния партнёра, использовали заговор молекулярной структуры как раз под этот геном. Он не вызывает прилива чувств, но задаёт тон подчинения чужой воли, более сильной, которой втягивается тихое русло временной покорности.
- Ах, если бы я загорелся этой идеей - вернуть Лику с помощью вазопрессина, то, наверное, меня бы ожидало открытие для применения его на практике, - снова вслух, рассуждая с самим собой, проговорил Натан. - Но я этого не хочу. А значит, этот путь для меня закрыт. Нельзя делать что-то лично для себя, это приводит сознание снова к однополости, к повторению цикла, обречённого на самоуничтожение малейшими сдвигами в общей биосфере. Каждая половинка целого организма должна развиваться своей жизнью, ставя свои опыты в приспособлении и выживаемости в новых для себя условиях. Тогда общий опыт, соединяясь, становится намного богаче и тело-ум сильнее.
Он опять машинально стал набирать на клавиатуре сочетание слов с вазопрессином, на что Гугол выдал совсем непредсказуемые и никак не связанные с его работой подсказки-предложения, среди которых промелькнула даже какая-то картина. Натан удивился, но вспомнив, что он совсем недавно вспоминал пейзаж, решил пойти этим путём и открыл картинку.
Генрих Семирадский. Женщина или ваза? (Сложный выбор). Музей Фаберже в Санкт-Петербурге
Старый сенатор затрудняется в выборе между красивой невольницей и старинной вазой, которые ему предлагают фригийские торговцы. Рядом с ним стоит его сын и, не отрываясь, смотрит на обнаженную невольницу. Его выбор ясен. Он предпочитает молодую красавицу. Этот выбор делает ген, притягивая ум к безупречному телу.
Само тело - тот же самый сосуд, в котором непрерывно варится жизнь, поддерживая всегда тепло. Его хочется трогать, ощущать, а не только смотреть, видеть реакцию на прикосновение. В теле миллионы рецепторов-проводников, в том числе и от вазопрессина. Без них и этот один гормон, как без рук, как пустая ваза, очень изящная, но неподвижно бездейственна и предсказуема. Ваза может наполняться или освобождаться от чего-то только с помощью рук. Разумеется, что старый сенатор может выбирать, как между покоем и беспокойством. Но зачем ваза юнцу, которому внешнее богатство служит только для привлечения живой натуры, своей второй половинки? И может ли Натан забыть свою женщину, ради которой он продирается сквозь дебри кодов и шифры природы, раскрывающие тайну продолжения рода, человеческих тел? Есть ли смыл в работе, как в пустой вазе без содержимого живой души?
Крышка ноутбука сдвинула створки, предоставив этот сосуд самому себе. Натан быстро собрался и пошёл к тёще за сыном, по дороге купив два букета. На обратном пути он так и не решился что-то сказать сыну, всё ещё не веря в случившееся. Открыв дверь, он тотчас увидел любимое пальто и яркий шарф капитуляции. Лика была дома. Она вышла навстречу и впервые взглянула мужу прямо в лицо. Её глаза излучали тепло, говорящее о том, что всё ненужное ушло, сгорело, остановив огонь, вырывающийся за пределы семьи. Призрак счастья исчез.
А может быть Натан заговорил любимую женщину вазопрессином? Кто знает. )