И то плохо получается. Вся, объективно, длинная жизнь, вся жизнь как- то пропала. Нет, я что-то помню, но, больше в картинах, пейзажах, сценах,
но, не в датах, именах, и, даже в географии.
Ну, скажем, я вижу, как сейчас, себя в послевоенном Сталинграде.
Точнее, не себя, а вид города с реки, по которой мы к нему приплываем.
Стоят дома с пустыми окнами, пустыми, как есть - без ставень, стёкол, с обнажёнными квартирами, без стен.
И лестница от причала, что наверх идёт,
она не есть лестница, она полоса препятствий, как говорят нынче.
Или, универмаг на площади, как мне говорили, здесь мы победили.
А он выглядел, как дырявое осиное гнездо, только ос не хватало.
А мне что, мальчишке десятилетнему, меня оставили рыбу ловить с пристани.
На палку, с леской из нити с катушки для ниток, и крючком из проволки.
А я пошёл по берегу песчаному искать червей – понимал тогда в рыбалке.
И нашёл, только протянул руку, сразу нащупал, что-то твёрдое.
Поднял, посмотрел, стало интересно.
В ладони лежало нечто, без формы, но тяжёленькое.
Сдул песок и увидел кусок ржавой железки, с краями, как у рака клешни, острыми, но - увесисто.
Я, конечно, - дитя Войны - понял, что это есть, а есть это осколок.
И я на него смотрел, понимая, что он летел быстро, но никого не задел.
А если бы задел, такой кусок металла, что станет с телом моим или другим?
А я уже тогда видел, что бывало после бомбёжек.
Но, не принимал, а вот подержал этот кусок, и принял.
Мама – мама! Я осколок нашёл!
- Давай сюда!
И он долго лежал у нас в семье, пока всё не кончилось.
А я до сих пор чувствую его тяжесть.