(Сказка о ведьме Агаше и инспекторе ГАИ)
Глава первая
Неподвижно висит
Тёмная туча в полнеба.
Видно, молнию ждёт
Басё
Ночью Агаше снилась Нежность. Она была чем-то необыкновенно пушистым, очень тёплым, прильнувшим к груди, и от этого всё существо Агаши пело, наполненное блаженством.
И был Полёт. Агаша плавно парила над сонным ночным лесом. На невесомые сугробы облаков тускло ложился желтый свет луны. Поднимался туман. Пахло теплой землёй и ночной прохладой. А душа была наполнена миром и покоем. Вечностью.
Но вдруг сквозь разорванные кочки тумана зачернели мёртвые обрубки деревьев, от которых вспышкой понеслась неясная опасность. И зазвенела в воздухе тревога. И ожили пни, и потянулись к Агаше костлявыми ветвями. Многопалые, извивающиеся, хищные. Вот-вот достанут!
- А – а – а ! Агаша в ужасе рванулась вверх и… проснулась. Кот Мерзавец спокойно спал, тесно прижавшись к её груди. Глаз открылся – закрылся.
- Мерзавец, - сердито сказала Агаша, - страхи мне подсовываешь? - и сбросила кота на пол.
В избушке-развалюхе было темно. В проёме окна как всегда сидел Филин и лупился в темноту. Агаша вздохнула и встала. Ворона прокаркала двенадцать.
- Мерзавец ! - позвала Агаша. Кот таил обиду и молчал. – Мерзавец, я пошла!
Прихватив метлу, Агаша вышла из развалюшки и поплелась на болото. Моросил дождь. Комары зверствовали. Луна куда-то запропастилась. Среди облаков торчала только одна звезда.
- Все неприятности из-за этого котяры! – злобно пробормотала Агаша, вспомнив про нарушенный сон и села на кочку. Нужно было начинать занятия, а настроения как всегда не было. И очень не хотелось думать о старшей ведьме. Думать о ней было никак нельзя. Старуха все чужие мысли о себе не только слышала, но и видела. На редкость подлая старуха.
Когда-то Агаша залетела в её общеобразовательную школу колдовства. Случайно. Ветром занесло. А старуха в это время учила молодую нечистосильную поросль левитировать. Здорово так! Агаша и осталась. Правда, пришлось долбить всякие науки, но вот именно левитация, такая необходимая для всякой ведьмы и такая желанная, никак не получалась. Ну, просто, чёрт знает что такое! У всех улетать получалось: и куда угодно, и куда неугодно, а у Агаши никак!
- Бестолочь! Гниль болотная! Морда косоворотная! – орала старуха. Правда, это было еще ничего, старая ведьма знала слова похуже.
- Сколько можно с тобой, дурой возиться? Такую простую вещь не может одолеть! Как же ты работать будешь,сопля зеленая ? А? Ты хоть понимаешь, что тебе необходимо, метёлке драной, научиться наконец появляться, где нужно и где не нужно?!
Агаша это знала. Чего орать-то? Только вот не получалось и всё тут. У Агаши вся левитация была в одном векторе. Её худое тело переносилось только в одно место: на перекрёсток двух улиц в каком-то городе и застывало у будки ГАИ. А обнаружив это, ведьмочка быстро переносилась обратно. Жуть! Вот старуха, обессилев от злости и послала её. В болото. Прямо враз! Брызнув ядовитой слюной. И Мерзавца приставила. Так, на всякий случай.
Негодяй Мерзавец был её любимцем и таким же подлым, как старая ведьма. Шпионил, доносил. У него были какие-то особенные фосфоресцирующие глаза: один яркокрасный, другой – зелёный. Кот ими сигналил, подлец, на любое расстояние. А ночью устраивался спать или возле Агаши или прямо на её груди, чтобы греться и сны подслушивать. Ну, каков мерзавец!
Вот и сегодня, этот сон про пни – явно его работа.
- Навеял! – Агаша с ненавистью вспомнила кота и сплюнула себе под ноги. А какие в этом сне жуткие были ветки – пальцы! – Ведьмочка напряглась: - Пальцы?... Пальцы грязные и больные снятся к позору и неудаче. К ПОЗОРУ? НЕУДАЧЕ? Агаша стукнула кулаком по кочке. Болото ухнуло, качнулось, обдало лицо липкой ряской. Ух! Ах! Брр! Всё! Пора учиться!
Агаша сосредоточилась, закрыла глаза, настроилась и …..
Х Х Х
Инспектор ГАИ сержант Иванов Филипп Иванович стоял на перекрёстке и мечтал стать генералом. Мимо него часто проезжали разные генералы. И в черных «Волгах» и в белых. Некоторые даже в собственных. А у некоторых генералов «Волги» водили их жены.
Филипп Иванович представил, как его Райка сядет за руль, выставит коленки, а коленки у Райки круглые и…эх! Ладно. Об этом потом…
А вот если бы он был генералом, Райка покатила бы на «Волге» к мебельному магазину и купила бы ему наконец его мечту - импортное кресло на колёсах, чтоб можно было сидеть, нет, лежать в нём у телевизора и смотреть хоккей. Можно и многосерийный фильм, всё равно, про что. Главное, чтобы в кресле. И еще, чтобы пиво Жигулевское!. Нет, лучше чешское. А Райка на кухне в модном халате и в туфлях на высоких каблуках. И морда вся в импортном креме. Он ей такой однажды на восьмое марта купил. За десять рэ, между прочим! А она? Как заорёт:
- На какие шиши? Взятки берёшь? А домой не приносишь?
Обидела. Ну, это ладно. Потом помирились. Коленки-то у неё и всё остальное…и-эх!
А вот если бы он был генералом, разве трудно было бы заначить с зарплаты десятку ? Ха, десятку! Четвертной! Во!
Но тут Филиппу Ивановичу стало даже страшно. Он представил, как его, генерала, Райка лупит по морде за то, что он зажал в получку 25 рублей. Не-е, так не пойдёт. Он будет ей всё отдавать. Да пусть подавится! Что он, десятку в день не будет иметь что ли от этих индивидуалов ? Да запросто! Можно и больше. Но тут Иванов вдруг вспомнил, что генерал не стоит на перекрёстке со свистком. Не его это работа. Ха-ха! Стало смешно. Он стукнул себя по лбу. И в этот момент перед ним появилась девица.
Девица была странная какая-то: волосы длинные и нечесанные. Худющая. Юбка, правда, модная: широкая, в складочку. Райка себе тоже такую шила. Но юбка у девицы была не стирана эдак полгода, и кофтёнка какая-то…Где она её купила? Может, в комиссионке? Райка говорила, что там иногда импортные бывают. Это когда продавщицы всё себе нахапают, а из оставшегося кое-что всё-таки в продажу выбрасывают. Не жалеют. Филипп Иванович хмыкнул. А у этой девицы?...Ну-ка, ну-ка! О! Вся в листьях, в ветках кофта-то! Из крапивы что ли? Иванов от любопытства весь аж потянулся лицом к девице. А она всё кружится на одном месте, всё ищет вокруг себя что-то.
- Чего ищешь-то? – спросил Иванов
- Да метлу, - сердито сказала девица. – Что я без неё делать буду? Старуха дала самую паршивую! Ну, самую паршивую! – Девица всё оглядывалась. А Филипп Иванович подумал: « Дворничиха. Новенькая. Ишь ведь какая старательная! Ночью подметает.» И только он решил спросить, а зачем это она вышла ночью работать, как загудела рация, и конечно третий вышел на связь. Тоже не спится!
- Филипп, -прошуршал третий жизнерадостно. Помехи были осатанелые, но понять немножко было можно. – Филипп, утром зайдешь в отделение, скидываемся по рублю. Матюшкин разводится. Надо поддержать человека.
- Ладно, - сказал Иванов – получка будет и скинемся.
- А ты что? За дежурство не набрал что ли? – Третий жуть как удивился, даже про осторожность запамятовал. «А не твоё собачье дело,» - подумал Иванов, но в микрофон сказал:
- Жить надо честно. На зарплату. Понял?
Мимо проехал КАМАЗ, жвакнув грязью во все стороны из близлежащей лужи.
- Ой, вот она ! – вдруг радостно завопила девица и бросилась к луже. Поперек её лежала метла, но очень расплющенная и рвано переломленная. Девица издала жуткий визг. Подпрыгнула, и на неё чуть не наехал «Запорожец». Инспектор свистнул водителю, а девице сказал строго:
- Гражданка, пройдемте. Вы создаёте опасную ситуацию на дороге !
- Я ничего не создаю, - сердито сказала девица и уставилась на Иванова. Глаза у неё были огромные и яркозелёные. Злость из них прямо выливалась. « Ух, ты! – восторгнулся про себя Иванов – вот это да-а!» А вслух всё-равно строго спросил:
- Тебе что, метлу жалко, а на жизнь наплевать? А если бы тебя раздавили?
Злость в глазах девицы поубавилась. Она молча, подобрав метлу, отошла в сторону, провела рукой по сломанной палке, потом, закинув голову, что-то прошептала и …исчезла.
Иванов тряхнул головой и раскрыл рот.
- Товарищ инспектор, я не виноват, девчонка сама мне под колёса прыгнула, - гундел подошедший водитель «Запорожца», на всякий случай зажимая в потной руке трёшку. Остолбенелый Иванов непонимающе уставился на водителя.
- Чего? А ну дыхни!
Водитель дыхнул. В нос Иванову влетел запах голодного желудка.
- А- а , - махнул рукой Иванов и пошел в будку. Ночь переходила в утро. Стрелки часов приблизились к цифре два.
Х Х Х
Агаша возникла на болоте и отшвырнув сломанную метлу в сторону, плюхнулась на кочку. Если бы ведьмы умели плакать, она бы сейчас дала волю слезам. Но ведьмы не плачут. А хотелось очень. В который раз Агаша загадывала перенестись на остров своей мечты, который ей часто снился, заветный Остров, где жили диковинные ночные птицы и было много пахучих растений, где, как поговаривали ведьмы, растёт дерево Жизни и течет река живой воды.
Сколько раз Агаша представляла, как было бы хорошо, если бы она достала кусочек этого дерева и хотя бы бутылку живой воды! Вот когда она бы начала колдовать в полную силу назло старухе. Вот когда бы она… перестала быть ведьмой, потому что совсем, ну совсем никому не желала зла. Ну может, иногда только…
Но как же туда перенестись? Страсти-мордасти!
- Вот бестолочь! – обругала себя вслух Агаша. Из кустов вышел Мерзавец и стал на неё смотреть зеленым глазом. Красный был зажмурен. Филин прошелестел крыльями и сел на ближайшую ветку засыхающей осины. Филин не любил Мерзавца. И не любил по двум причинам: первая – Мерзавец ловил его мышей, а вторая – плохо относился к Агаше, хотя спал подлец, нахально прижимаясь к ней и греясь от её тела. « Ничтожный альфонс» - с ненавистью думал про него Филин.
А Агаша, добрая душа, чем-то была расстроена, и это ему не нравилось. Кот уже отрапортовал старухе, что юная ведьма во сне незаконно блаженствовала, и старуха немного побесновалась. Но немного. Что-то там ей некогда было. Нужно было лететь в город и в очередной раз пакости творить. Только что намедни она возникла в магазине «Продукты», с большой радостью перессорила всю очередь, довела до слёз мать с грудным младенцем, кассира, трех ветеранов труда с обувной фабрики и до приступа стенокардии одного персонального пенсионера. Зато какой-то малец со значком на груди «Ну, погоди!» при этом веселился немыслимо и сквозь хохот восторженно вскрикивал:
- Ну, бабка! Ну, дает ! – Свой, чертёнок. Чуть-чуть бы подучить и ….Так что некогда старухе было. Не до Агаши – недотёпы этой.
- Филя, - грустно сказала Агаша, - я есть хочу.
Филин улетел и тут же вернулся обратно. В лапах был зажат бутерброд с колбасой. Агаша вздохнула, сказала «спасибо» и под мерцающий ненавистью зеленый глаз Мерзавца стала есть. В памяти почему-то возник перекрёсток и круглое строгое лицо инспектора ГАИ.
- А глаза у него синие, - прошептала Агаша и опять почему-то вздохнула. Ворона прокаркала три раза. Кот взвыл и исчез. На востоке появилась светлая полоса утренней зари.
Х Х Х
Иванова опять поставили дежурить в ночь. И по этому поводу он был несусветно зол. Он уже вспоминал не только коленки Раечки. И-эх! Зато три отгула есть. Если дадут. А так ведь и ему скоро по рублю на развод будут собирать. Будут ( весельчаки, чтоб их!) морально поддерживать. А на хрена ему! Лучше б сейчас домой!
Иванов озлобился окончательно и остановил «Жигули». За рулем сидела эдакая киска-мурыска с голыми коленками. Иванов может быть и отпустил бы её, но она смотрела ему в лицо очень развратно, а это Филиппу Ивановичу совсем не нравилось. «Взять трёшку или проколоть?» Вопрос завис, и Иванов решился: под громкое возмущение киски-мурыски проколол её талон.
- Я буду жаловаться твоему начальству, болван! – кричали Коленки ( Эх, какие!)
- Тебя понизят в должности или вообще попрут! – Мурыска хлопнула дверцей машины и укатила.
Это она ЕМУ про « попрут»? Иванов по привычке, но как-то тоскливо запомнил номер «копейки». «Чёрт меня дёрнул – подумал он. – А вдруг она – жена какого-нибудь нашего начальника? Или дочка? Или, что еще хуже, любовница? Во хвост накрутит!» Иванов аж свистнул. Но при мысли о любовнице у него возникла неясная ассоциация с Раечкой. И он подумал… Он черте что подумал! И просто обессилел от этой мысли.
- Я здесь, а она там…- Филипп Иванович загрустил окончательно. Но в это время перед ним на расстоянии одного шага возникла уже знакомая зеленоглазая девица – дворничиха. Она стояла с метлой и не моргая, как-то сумрачно смотрела ему прямо в глаза.
- Ты откуда? - с испугом спросил Иванов и сделал шаг назад. Девица тоже шагнула, но к Иванову. Он сглотнул неожиданно возникший ком в горле и только собрался сказать ей… но в это время заскрипела рация.
- Иванов, - раздался веселый голос дежурного, - тебе звонила жена! Не верит, что ты на посту! Что сказать ей ?
- А пошел ты … - сам того не ожидая, негромко ответил Иванов и,отключив рацию, дотронулся до плеча девицы. Пальцам стало тепло, а тело наполнилось непонятной лёгкостью, и почему-то бешено забилось сердце.
- Я знаю, тебя зовут Филипп. А можно просто Филя? – спросила девица. Иванов открыл рот и вновь попятился.
- А меня зовут Агаша. Это значит Добрая. – Улыбнулась. В зеленых глазах полыхнули огни. С медной копны спутанных волос упал сухой лист. – Я ведьма. Правда, плохая.
Опять улыбнулась и сделала шаг вперед. «Всё, -обреченно подумал Иванов – у меня глюки!» и попятился активнее, но как-то сомнамбулически. А девица шла на него танцующим шагом. Метла тащилась за ней хвостом. А потом произошло вообще непонятно что. Девица вдруг остановилась и мягко подняла руку ладонью вверх прямо к лицу Филиппа Ивановича. И он услышал, как в воздухе нежно зазвенели мелкопереливчатые колокольчики. За спиной у Агаши исчезли дома, будка, машины. Из темного провала на него смотрело её лицо: огромные зеленые глаза, в которых светились Изумление и Песня. Иванов вздрогнул…
Глава вторая
Если истину сердцу постичь не дано,
Для чего же напрасно страдает оно?
Примирись и покорствуй
бесстрастному року,
Ибо то, что предписано, сбыться должно.
Омар Хайам
Ночью Агаше снились стихи. Они вылетали из её губ легко и свободно, наполненные музыкой рифмы и ритма. Всё существо Агаши было переполнено удивительными словами о красоте и нежности, о счастье и любви и еще о чем-то, что заставляло во сне ощущать сказочное блаженство.
Но закаркала ворона, и Агаша проснулась. Попыталась ухватить памятью последние придуманные строки. Ухватила и испугалась: звучал жутчайший набор бессмысленных звуков вперемежку с нецензурными выражениями.
Мерзавец, лежа на её коленях, открыл и закрыл зеленый глаз. Веко под красным предательски вздрагивало.
« Всё, уже настучал», - тоскливо подумала Агаша и сбросила кота на пол. Он мяукнул, выгнул спину и злобно зашипел. Филин радостно заухал и захлопал крыльями.
- Цыц! – заорала Агаша. Потом свирепо крутанулась на месте, взмыла к потолку, стукнула кулаком по стропилам, сбросив пуд пыли и грязи, приземлилась, отчаянно топнула ногой по полу и, раскидывая всё, что попадало на пути, вышвырнулась из развалюхи в ночь.
В черном небе горели две синих звезды, похожие на глаза инспектора ГАИ Иванова Филиппа Ивановича. Но гудело над болотом комариное племя. Чавкала под ногами вонючая топь. Злорадно ухали совы под свист и хихиканье кикимор. Сноп лунного света лёг к ногам Агаши, и она ступила на мерцающую дорогу.
Медленно поднимаясь над болотом, простирая руки к небу и не отрывая глаз от желтого круга Луны, Агаша страстно шептала:
Не прошусь к тебе я в жёны,
Ты и так завороженный
Мною, ведьмой прокаженной.
Я как жажда и напасть.
«Чур меня !» - кричи почаще,
Трижды сплюнь. Но эхо в чаще
Снов твоих, в надрыв кричащих,
Кинет в пропасть, чтоб пропасть.
Не прошусь к тебе в подруги.
Сердце в дрожь, душа в испуге.
Ты и рад бы на досуге
Вновь послать меня к чертям.
Только черти – мои братья,
Потому в мои объятья,
Несмотря на все проклятья,
Ты, милок, примчишься сам.
Из желтого иллюминатора луны вдруг четко проступило лицо Иванова. Оно смотрело на Агашу удивленно и печально.Но завыл ветер. Взметнулось из болота черное облако, заслонив лунный свет. И всё померкло.
Х Х Х
Иванов отсыпался. Сны неясными тенями возникали в мозгу и исчезали, не потревожив. Жена Раиса сидела в кресле и вязала свитер, прислушиваясь к негромкому похрапыванию мужа. На душе у неё было спокойно. Она думала о том, что не так уж плохо складывается её жизнь. Что казенная форма мужа – это экономия средств. «Джинсы просит! Чёрта с два! Сто рублей выкидывать!» Что мужик у неё редкопьющий. «Ну, в неделю поллитра. Это же нормально!» Политикой интересуется: «Райка, а что там у вас в магазине про милицию балакают?» Некурящий, опять же, зарплату всю отдаёт. «Пусть только попробует не отдать!» С шалопаев – водителей берёт вроде бы в меру. «Может, подлец, и заначивает. Как проверишь?» На праздники подарки дарит. Духи-кремы вон всякие. На баб вроде не смотрит.
Тут она представила, как её Филечка ухаживает за другой и слегка заволновалась. Не так, чтоб очень, но почему-то злость на мужа подкатила, и Раечка оторвала взгляд от свитера. И здесь произошло нечто необъяснимое: Филипп перестал храпеть. Потом вдруг открыл глаза, сел, слегка ошалело взглянул на жену и …пропал. Раиса охнула, закрыла глаза, потом открыла и окончательно уверовавшись, что муж исчез, шмякнулась в обморок.
Х Х Х
У Иванова резко свистнуло в ушах, потом что-то больно хлестнуло по лицу, и он шлёпнулся на нечто мягкое, но мокрое. Пригляделся к дышащей плесенью темноте и понял, что видит сон: освещенная лунным лучом сидела перед ним на болотной кочке Агаша и глядела куда-то вверх через его плечо. В огромных глазах её полыхала несусветная тоска.
- Эй! – окликнул её Филипп. Агаша вздрогнула, очнулась. На её лице сначала появилось что-то похожее на удивление. И вдруг в глазах запрыгали дьявольски радостные огни.
- Филя! Ой, не могу, Филя! – Агаша вскочила и, хлопая в ладоши, закружилась на месте. Кочка отчаянно закачалась и захлюпала. С треском обломилась сухая ветка и шурша упала на землю. Филин испуганно взлетел вверх и ухнув скрылся в темноте.
- Получилось! Получилось! Получилось! – издав победный свист, Агаша вдруг замерла на месте. Лицо стало серьезным. Вытянув руки, она стала медленно приближаться к Иванову. В лунном свете его лицо казалось моложе и бледнее. Взлохмаченные полётом волосы неровными пушистыми прядями спускались на лоб, а в синих глазах плескалось вечернее небо.
- Какой же ты красивый, - прошептала Агаша и дотронулась двумя пальцами до его щеки.
- Чево ты? – смущенно сказал Иванов и вдруг увидел, что он босиком и в одних трусах. И вообще, что-то прохладно. И непонятно, что баба хочет, а потому совсем не по себе.
- Ну ты что? Наколдовала что ли? – Агаша кивнула, и в глазах её колыхнулся мерцающий свет.
Иванов переступил замерзшими ногами. Поморщился. Кочка была отвратительно мокрой. Круто про себя ругнулся.
- Пошли, - полушепотом сказала Агаша и, взяв промёрзшего Иванова за руку, повела за собой через болото.
…..В избушке было тепло. Филин затопил печь и сидел под крышей, хмуро наблюдая за Агашей. Кот куда-то запропастился. Наверняка помчался с кляузой. Агаша устроилась на лавке в любимой позе, прижав колени к подбородку и не сводила глаз с Иванова. А тот оглядывался по сторонам и ворчал:
- Ну, как ты живёшь? Ну, как ты живёшь-то? Изба разваливается, печь того и гляди рухнет. Грязища! Тьфу!
- А мне как-то всё равно, - Агаша нежно улыбнулась. – Но если ты хочешь…
Она дунула на ладонь, что-то шепнула. Дверь со свистом распахнулась, и из избы черным вихрем стремительно вынесло весь мусор.
Филипп Иванович крякнул и вдруг увидел…
- Эй, да у тебя и окон нет ?
На этом замечании он вдруг сделал паузу и замер с открытым ртом. Что-то нереальное, но вполне осязаемое стало наполнять его сознание. Словно выходя из-под наркоза, Иванов ошарашенно спросил:
- Слушай, а ты что? Баба-яга что ли? Да? – Спросил и испугался. А вдруг она и впрямь эта самая…Ё-моё!...
Агаша молча и печально покачала головой.
- Нет, говоришь? – Иванов напрягся, весь уйдя в мыслительный процесс, аж в ушах захрустело. «Дурацкий сон какой-то. Во влип!» - и опять нехорошо про себя ругнулся. А что делать? Поддёрнул трусы, почесал грудь и вдруг спросил:
- Слышь, а у тебя выпить есть?
Агаша улыбнулась, крутанула в воздухе рукой, и на возникшем ниоткуда столе появился целый набор напитков: водка, пиво, квас, шампанское.
- Во даёт ! – восхитился Иванов и рванулся к водке. Глотнув из горла, спросил:
- А ты? - Агаша, не меняя позу, отрицательно покачала головой. Через избу, тяжело взмахивая крыльями, пролетел филин и недовольно ухнув, приземлился на ящик в углу. Иванов огляделся, куда бы сесть? Но сесть определенно было некуда: в избе стояла только лавка, на которой замерла Агаша в позе васнецовской Аленушки.
- Н-да, - крякнул Иванов и пристроился на полу.
Агаша улыбнулась. Что-то прошептав, поиграла в воздухе пальцами, плавно взмахнула кистью руки, и под Ивановым возникло то самое кресло на колёсиках, о котором он всю жизнь мечтал: широкое, теплое, мягкое.
- Вот это… ё… ну…ух! – издавал из кресла восторженные звуки Филипп Иванович, булькая водкой. И светился. И радовался, как маленький мальчик. И вызывал тем самым у Агаши нежное умиление. «Ну как дитя, как дитятко малое!»
И почувствовала она вдруг, что хочет еще и еще делать Иванову подарки. Много-много! Разных-разных! Чтоб сидел, голубь, и вот так же замечательно радовался такой чепухе. Охти мне - мнеченько !
Глаза Агаши озорно блеснули зеленым светом. Р-раз! И на Иванове появились теплые тапки. На лисьем меху. Р-Раз! И на Иванове появился чёрный смокинг. Правда, брюки при этом отсутствовали. А с трусами смокинг… Агаша закрыла глаза, сосредоточилась, зацепила самую главную мысль Иванова и р-раз! Не успел Филипп Иванович оценить смокинг, как тот исчез, и на его тело плотно сел генеральский мундир с тремя звездами. И даже брюки с лампасами. Иванов в очередной раз охнул и произнес проникновенно:
- Мать твою… Встал, выпрямился и отдал Агаше честь:
- Ну, благодарствую, красавица ! Хоть во сне генералом побуду! - И взяв бутылку пива, вскрыл её пинком о подошву тапочка на лисьем меху.
«Краса-а-авица! Краса-а-авица…» - зазвенело эхо. Сквозь звуки булькующего в горле пива он услышал вкрадчивый шепот Агаши:
- Скажи еще раз…
- Чего сказать-то? - не понял уже слегка осоловевший Иванов и оторвался от бутылки.
- Чего сказать-то? - Он повернулся к Агаше и ….. остолбенел. И перехватило дыхание. И гулко забилось сердце. И вновь неведомо откуда зазвучал чарующий звон мелкопереливчатых колокольчиков. А из тёмного провала ночи к нему стало медленно приближаться прекрасное и нежное лицо женщины, в глазах которой переливались живым светом Изумление и Песня…
Но тут три раза прокаркала ворона, дико мяукнул кот, и нечеловеческий стон, уходя эхом в толщу болот, заполнил пространство. Всё исчезло.
Х Х Х
Едва начало заново темнеть, прикатила старая ведьма. Злость хлопьями слетала с неё, заполняя избушку. Старуха металась, прыгала, изрыгала проклятья, стучала помелом. Развалюшка ходила ходуном, жалобно поскрипывая. Филин улетел на болото. А предатель Мерзавец как ни в чём не бывало терся о лавку и мурлыкал. Очень, между прочим, подхалимски мурлыкал.
На болоте гремел гром, трещали молнии, лил дождь. Агаша, поджав ноги, сидела на лавке и ждала иной грозы.
- Влюбилась? Ах, она влюбилась! – Ненависть слетала пеной с ведьминских губ. Развернувшись к коту, старуха заорала:
- Сумку мою дай ! И воду вскипяти !
Кот взвыл, метнулся за дверь, потом к печи, плюнул в огонь, взмахнул хвостом. В котле закипела вода. Ведьма порылась в сумке, вытащила пучок сухой травы и бросила в котёл, злобно пришептывая :
- Влюбилась она ! Тьфу ! Влюбилась! Чертовка болотная! Я те страсти-то бабские-человечьи повышибаю, ведьма недозревшая, перегнившая !
За окном с грохотом раскатился гром. Агаша вздрогнула.
- Ага ! – завопила ведьма и пританцовывая, мотая головой, повизгивая и взмахивая над котлом руками, начала колдовать:
Варись, мокни, злак-пырей,
Расколдуй её скорей!
Позови ко мне на помощь
Всех чертей и упырей!
Варись, сонная трава,
Что любовь? Одни слова.
Днём и ночью злобой черной
Пусть кружится голова !
Поднимайся, смрад и пар!
Захмелейте , млад и стар!
Запущу в сердца и души
Зелья ведьминский угар!
Нет Любви – расчеты есть.
Нет Добра. Лишь зло и лесть.
Над котлом колдую в полночь,
Бойтесь выпить мою смесь!
Ну, варись, варись, пырей,
На погибель матерей,
На погибель всех влюбленных
Дур-красавиц дочерей!
Ну, варись, варись…
Над котлом взвился черный пар.
- Пей! – взвизгнула ведьма и поднесла ко рту Агаши половник со снадобьем. – Пей, кретинка вонючая!
Агаша, словно завороженная, не спуская с дымящейся жидкости остановившегося взгляда, потянулась к ней лицом. Ближе – ближе…
Но хлопнула дверь. Влетевший Филин ухнул и спикировал на руку ведьмы. Старуха издала вопль, и половник полетел на пол. Снадобье расплескалось по всей избушке и там, куда попали брызги, зачернели гнилые вмятины.
Ведьма заголосила, с бешеной скоростью закрутилась на месте, втягивая в черный столб вихря всё, что лежало и стояло. Затряслась избушка, заскрипела. Под потолком беспомощно вертелись тараканы, пауки и мыши, ударяясь о стропила. Визг, свист, стоны. Еще мгновенье, и Агаша готова была испугаться. Но вылетела в ночь старая ведьма, и рухнул ураганный вихрь. Всё исчезло. В избушке воцарилась мёртвая тишина.
….Филин кружил над болотом, где неподвижно сидела Агаша. В огромных глазах её застыло отчаяние. Филин опустился на соседнюю кочку и хмуро поглядывая на опечаленную ведьмочку, стал думать.
А когда лунный шар переместился за спину Агаши, и глаза её потухли, и лицо потемнело, Филин принял решение. Взлетев над болотом, он сделал круг над избушкой и растворился в ночном небе.
Х Х Х
За Лысой горой в штольнях заброшенного каменного карьера сидели четыре разновозрастных черта. Двое маленьких овладевали игрой в напёрсток, при этом ссорились, визжали и бодались, вцепляясь друг другу в грязные вихры. Еще один – постарше с рыжими проплешинами на голове и плечах неторопливо грыз застарелую кость, роняя слюни на камни. А в стороне сидел пожилой чёрт и, что-то бормоча, читал старинную книгу. В свете луны страницы казались огненно-медными и было видно, что читающему чёрту уже немало лет: шерсть была серой от седины, а из-под нависших бровей глаза глядели дымно и глубоко…
Перелистнув очередную страницу, чёрт увидел, как на неё упала тень, загородив лунный луч. А на острие соседнего камня опустился огромный Филин.
- Здравствуй, Софрон, - сказал Филин и переступил с ноги на ногу.
Чёрт аккуратно закрыл книгу и, не здороваясь, мрачно спросил:
- Какого чёрта?
Филин еще раз переступил с ноги на ногу, взмахнул крыльями, сердито ухнул и затих. А помолчав, начал учтиво:
- Ты, Софрон, мудрый. Я к тебе за советом. Насчёт Агаши.
Услышав имя сестры, маленькие чертенята перестали бузить, а средний оторвался от огрызка кости. Наступила тишина.
- Что Агафия? – мрачно спросил Софрон и отложил книгу в сторону.
- Влюбилась – вздохнул Филин. – В человечка никудышного, вороватого и умом небогатого. – Филин вздохнул, помолчал и продолжил : - Но стать при нём молодецкая и лицом вышел. Любитель лошадей. На перекрёстке стоит, жезлом машет, власть показывает. Ею и пользуется.
Чёрт поднял брови. Усмехнулся:
- А человечишко, похоже, очень даже наш, а ? Мелкая душонка, нечистые ручонки. Свистну, продаст душу недорого и торговаться не будет. Я б его быстро…
Софрон довольный хрустнул костяшками пальцев, громко поцокал языком и вдруг опять помрачнел:
- А он что, обидел Агафию? И что хочешь ты, преданная птица? Отважить от сестрёнки этого прохвоста? Сделаю. Вздохнуть не успеет. Я для Агафии, этой дуры доброй, всё, что угодно…Ну? – И уставился на Филина тяжёлым взглядом. Тот снова вздохнул, хлопнув крыльями:
- Отвадить красавца надобно. Но не от Агаши, а от жены его.
- От жены ? - изумился Софрон и крякнул – А что Агафья-то сама не наколдует ? Дело для неё плёвое.
Филин недовольно ухнул:
- Говорю же, влюбилась! Да и не умеет она зло творить…
Помолчал. Сложил крылья, переступив с ноги на ногу.И продолжил, слова растягивая:
- Но кривда с правдой не уживаются. Ночь днём не приходит. Короток век человеческий, а ведьма ждать не может.
Посмотрел Софрон на филина исподлобья:
- Что ж ты хочешь? Чтоб этот мент убогий в Агашку влюбился? Да где ж такое видано? Это же чёрт знает что!
Софрон стукнул огромным мохнатым кулаком по камню и вдруг громким басом надрывно захохотал. С горы скатился булыжник и разлетелся в мелкую пыль, ударившись о валун. Чертенята с веселым визгом запрыгали по камням. Средний чёрт, глядя на эту свалку, нерешительно улыбнулся, рыкнув «Гы-ы!» . Филин же сердито хлопнул крыльями и громко ухнул. Отголосок эха ударил о камни. Смех оборвался.
- Дай мне заклинанье, - попросил Филин - Я сам сделаю. И пусть с ней ЭТО случится. Она не простая ведьма. Она – Агафья. Добрая.
Софрон зыркнул на птицу из-под нахмуренных бровей и задумался. Потом раскрыл книгу и погрузился в чтение. Луна тихо плыла по небу, а когда очутилась за спиной Софрона, он поднял голову и сказал:
- Первая жена от Бога, вторая – от человека, третья – от чёрта. Сейчас ты запомнишь слова заклинания. Говорить его нужно или на воду, или на пищу. И пусть будет по-твоему.
Помолчав, с усмешкой добавил:
- Отчего же не развести почтенных супругов? Разведем, рассорим, порчу нашлём, силой нечистой поиграем. Дело плёвое.
А когда Филин, тяжело хлопая крыльями улетел, Софрон чуть слышно промормотал: «Лети, мешок с перьями. Куда чёрт не поспеет, туда бабу пошлет, ну, а уж я сам решу, случится ЭТО или не случится.» И громко позвал:
- Черти! Работа есть.
Глава третья
Да пребудет со мною любовь и вино.
Будь что будет: безумье, позор – всё равно!
Чему быть суждено, неминуемо будет.
Но не больше того, чему быть суждено
Омар Хайям
Филипп Иванович и Раиса сидели за вечерней трапезой. Иванову нужно было заступать на дежурство в ночь. И он злился, прислушиваясь к дождю за окном и думая о встречах с нервными водителями. Но больше всего его беспокоило воспоминание о ночном видении, после которого почему-то поутру томно и сладко теснило грудь, а главное, проснувшись, он абсолютно ясно и неопровержимо испытал все признаки душного похмелья. Такое с ним было впервые и подходило под любимую газетную рубрику «Необъяснимо, но факт». Нет, сколько об этом ни думай, ну никак не получалось у Иванова свести концы с концами! То ли сон, то ли явь.
А потому очень хотелось надраться.
Раиса же, радуясь, что муж дома, зажарила в духовке утку и, похваливая самоё себя за отменно приготовленное блюдо, отрезала лучшую часть хмурому Филиппу Ивановичу. Иванов уже выпил и хрустел огурцом, подбадривая жену:
- Побольше, побольше режь! Не потолстею! Режь – не жадничай!
А когда половина утки легла на тарелку Иванова, что-то стукнуло в окно, и в открытую форточку неожиданно влетел настоящий филин. Раиса взвизгнула и почему-то села под стол. А Иванов, слегка отшатнувшись, замер с вилкой в руке и непрожеванным огурцом во рту. Что-то в птице было знакомое…
Филин взмахнул крыльями, и в кухне погас свет. В затаившейся тишине жутковато шелестели его крылья. Раиса подползла к коленям мужа и, прижавшись к ним, тихо дрожала, выстукивая дробь зубами. В потёмках ухнуло, и по кухне пополз громкий скрипучий шёпот:
- Пойду из избы не дверьми, из ворот не воротами. Выйду подвальным бревном и дымным окном в чистое поле. В чистом поле бежит речка. По той речке черной чёрт с чертовкой и водяной с водяночкой на одном челне сидят и в одно весло не гребут. Одной думы не думают и совет не советуют…
На кухне загудел ветер, закачалась люстра, упал на пол черпак, и покатилось помойное ведро, раскидывая мусор. Скрипучий шёпот перешел в подвыванье:
- Так бы Филипп с Раисою на одной лавке не сидели, в одно окно бы не глядели, одной бы думы не думали, одного совета не советовали. Собака бела, кошка сера – один зеленый дух! Ключ и замок словам моим!
Ухнул Филин, зазвенело окно. Вспыхнул свет и холодно стало. Посмотрел Иванов на Раису: сидит на полу толстая баба, глаза как у хрюшки после опороса, волосы, как сосульки ржавые. Фартук грязный, кофта – тьфу! И где такую купила?
А перед глазами неожиданно возникло зеленоглазое лицо Агаши – нежное, манящее, желанное…
Двинул от себя тарелку Иванов, встал и сказал, почему-то окая и на старинный лад:
- Прощевай, бабонька, пошел я на службу ратную. Благодарствую за хлеб, за соль. По усам текло, да в рот не попало.
- Ой! – простонала Раиса – Да что ж это такое? – И заплакала.
Х Х Х
- Филя! - позвала Агаша – Филя, ну где же ты?
Филин вылетел из-за сосны и сел, как ни в чём не бывало на соседнюю кочку. Агаша провела пальцами по его перьям и сердито спросила:
- В город летал? Зачем ?
Филин переступил с ноги на ногу и прикрыл глаза. Отстань, мол. Агаша вздохнула и, обхватив коленки руками, печально сказала:
- А у него глаза синие-синие…И улыбается он так просто, так радостно…
Рыжая копна волос окутывала её тонкую фигурку. Агаша закрыла лицо руками. И начала вдруг раскачиваться, и заголосила – запричитала:
- Ох, в омуте я, в омуте! Сохнет сердце по окаянному! И нет мне от него спасения – вызволения, избавления – освобождения! Ох, не предохраниться мне, не оградиться ! Не защититься, не уберечься! Ох, не избежать беды! Несчастья не избежать! Охти мне -мнеченько тошнёхонько!
Замолкли лягушки на болоте, затаились кикиморы. Где-то хрустнула ломаясь сухая ветка. Недокуковав, нервно вскрикнула вдалеке кукушка. И воцарилась глухая тишина.
- Филечка, где ты? – позвала Агаша. Филин молчал. Может, не его она зовёт? Может, этого… со свистком ? Он ведь тоже, к несчастью, Филя…
Агаша вздохнула и грустно заговорила :
- И на Остров мой заветный не попасть мне никогда. Ни-ког-да! Глупая я ведьма, бесталанная!
Повернулась к Филину, посмотрела умоляюще:
- Филечка, ты мудрый. Помоги ! Ну, что я делаю не так ? Что ? Ведь я все правила наизусть знаю, а ни-че-го не получается. Такая срамота! Такая стыдоба! – Схватила с кочки потрёпанный учебник по левитации :
- Почитай-ка сам эту книжищу заклятую! На! – швырнула её Филину и замерла в прежней позе. Филин на лету подхватил разлетающиеся страницы. Пробормотал сердито: « не красна книга письмом, красна умом » и, усевшись на корягу, погрузился в чтение. Агаша ждала.
- Уф, - сказал Филин, перевернув последнюю страницу. Агаша подняла голову и вся обратилась во внимание.
– Слушай меня и запомни. - Филин прикрыл глаза и заговорил:
- Не жди. Не поможет тебе это учение. Колдуй – не колдуй. Ибо переносишься ты туда, куда хочешь попасть больше, чем на остров своей мечты. Туда, куда рвётся твоё глупое сердце – сердце не ведьмы, но человека. И ведет тобой сила неведомая, могучая, сокрушающая, неземная. Сила заговоренная. Люди зовут её…
- Кем заговорённая ? – прервав Филина, вскрикнула Агаша – Скажи, кем?
Филин потупился и как-то стесняясь, сказал:
- Чертям везёт, дуракам еще больше везёт. Не ведает дурак, что творит…
Повернул Филин голову назад, ухнул:
- Вижу, стоит синеглазый, улыбается. Не ждёт – дожидается. Не спешит – торопится…
Взмахнул крыльями и улетел. И закачалась тоска на болотных кочках. И подхватила тоска Агашу. И полетел в небо темное плач девичий, плач – тоскун, стон – колдун, сердца крик:
- Ах, что же вы, братья – лиходеи, меня бросили на тоску – змею ядовитую! Ах, да одну меня оставили, вы - силы буйные, силы нечистые! Заклинаю вас, братья, ночью лунною, колдовской звездой чудотворною: где бы вы ни были, за морями синими, за горами снежными, в лесах мёртвых, в болотах зыбучих, ой, да найдите моего друга милого хоть бы среди ночи тёмной, найдите сонного, наступите на грудь белую, вложите в сердце ретивое, в печень горячую из своих уст окаянных, чтоб он без меня не мог ни жить, ни быть, ни пить, ни есть!
« Ни жить, ни быть, ни пить, ни есть… Ни жить, ни быть…» Разносило эхо плач по болотам. Вставала над лесом утренняя звезда.
Х Х Х
Иванов стоял на перекрёстке темнее тучи. Бумажник, подарок Раисы, раздуло от рублей и трёшек. Свисток Иванов не вынимал изо рта, без конца останавливая водителей и вымещая на них своё гнусное настроение. Мысли у него были чёрные и липкие. О жене вспоминал почему-то с отвращением, о доме – с тоской. И это его злило еще больше.
И что уж совсем было необъяснимо – светофор светил ему только зелёными огнями. Исчезли и жёлтый, и красный. А зеленый мерцал и подмигивал, вспыхивал и перебегал из одного окошечка в другое. А то вдруг раздваивался, и тогда Иванов с трепетом угадывал глаза ведьмы. «Чур меня» - шептал Филипп Иванович, испытывая в груди сладость и истому. А чтоб отвлечься, штрафовал очередного водителя.
- За что ? – шумел водитель
- А на зелёный ехал, – загадочно объяснял Иванов и вкладывал очередную трёшку в бумажник.
А когда часы на перекрёстке показали полночь, с Филиппом Ивановичем стали происходить совсем уж удивительные вещи. Почему-то захотелось говорить стихами. И какое-то странное, неожиданно возникшее четверостишье плутало в его голове и не давало покоя.
Закрутила Судьба,
Головы мне не снесть.
Без неё мне не жить,
И не пить, и не есть .
«Чепуха-то какая», - думал Филипп Иванович, хотя что-то ему подсказывало, что в этой загадочной чепухе много правды. И всё повторялись, всё вертелись в его бессонной голове строки: « без неё мне не жить, и не пить, и не есть…» Что ж это? Что?
И взметнулась душа Иванова, и заплакало сердце, и зашептал он слова странные, ниоткуда возникшие:
- Где же ты, душа-девица? Где, тростинка моя зеленоглазая? Прилетай скорей! Иль не чуешь ты, как иссох я весь, ожидаючи!
Сказал и чуть не заплакал, так жалко себя стало. И захотелось почему-то оказаться на необитаемом острове. И чтоб никого вокруг не было, только колдунья эта нежная! «Во до чего докатился! Вот хрень-то какая!» Иванов крепко ругнулся про себя.
А чертовщина дьявольская, бесовская всё сатанела вокруг инспектора. За спиной то и дело стали раздаваться неясные смешки и пришептывания.
«Что это? Что?!» Крутанулся Филипп Иванович на месте, ан нет никого.
А смешки из-за спины опять. И кто-то за полу шинели – дёрг! Опять крутанулся Иванов. Ну, нет же никого!
Вот когда испугался Филипп Иванович, даже про колдунью забыл, зашептал ошарашенно: «Чур меня! Чур!», сплюнул через левое плечо и даже перекрестился, хотя в Бога, как положено, не верил. И услышал вдруг голос скрипучий :
- Всё годится. Только не годится с чёртом водиться!
И опять смешочек гнусный последовал.
Вытаращил глаза Иванов, чертыхнулся. А тут рация ожила. А из неё голос Раисы, да такой нежный, такой воркующий:
- Филиппушка, родимый, сокол ясный, свет неземной! Истосковалася я по тебе! Скажи, лапушка, любишь ли ты меня попрежнему?
Взвыл Иванов, шарахнул рацией об асфальт и опять чёрта помянул. И в тот же миг перед ним чёрная «Волга» остановилась, вышел из неё не торопясь генерал и прямо к нему.
Вытянулся Иванов по стойке «смирно», лицом напрягся. А из-под капота машины вдруг раздалось чьё-то «апчхи !» и на тротуар шлёпнулась здоровая обгрызенная кость. Генерал, не поворачиваясь, поморщился. А Филиппа Ивановича в пот бросило.
- Здравия желаю, товарищ генерал, - отрапортовал Иванов, но как-то неуверенно. А генерал стоит и смотрит молча. И глаза у него глубокие и дымные.Тревожно стало Филиппу Ивановичу от этого взгляда, а отвести не может, не имеет право. Усмехнулся генерал и спросил неожиданно:
- В картишки балуешься?
- Да какие картишки, товарищ генерал? Я ж на работе!
- Работа не чёрт, в воду не уйдет, - сказал генерал и тихонько захихикал.
«Чевой-то с ним?» - подумал Иванов.
- Да ничего, - радостно ответил генерал. – Сыграть хочу с тобой. На интерес. Мой интерес.
- Это Вы о чём, товарищ генерал? – озадачился Иванов и мысль вихрем промчалась сумасшедшая: «Так он же телепат! Ой!» А генерал уже и колоду достал. Оглянулся Филипп Иванович на дорогу, а там ни одной машины, и светофор нормально светит: тремя цветами, как положено. « Всё, - обреченно подумал Иванов, - со мной полный копец!» А вслух спросил:
- А где ж мы играть-то будем?
- А вот тут и сыграем, - оживился генерал и хихикнул: - Да не дрожи ты!
Наверное опять мысли прочитал. Достал колоду и стал раскидывать карты. Они ложились веером и застывали прямо на воздухе, как на столешнице.
- Ничего себе ! – восхитился Иванов и почувствовал, что испуг ушёл совсем. - А в чём Ваш интерес, товарищ генерал?
- А нравишься ты мне, сержант. Чёрт знает как нравишься! – Губы генерала двигались как змеи, то ли улыбается, то ли издевается:
- Вот договориться с тобой хочу: если выиграю, то в свою ста… команду забираю. А проиграю, ну вот хоть эту «Волгу» отдам. Возьмёшь?
«На кой леший мне эта генеральская машина?» - почему-то возмутился про себя слегка струхнувший Иванов.
- Что, не подходят условия мои? – растянул опять в улыбке свой рот генерал.
И на Филиппа Ивановича глянули оскаленные длинные клыки желтых зубов. Ледяной озноб пробежал у Иванова по костям. Голова как-то странно опустела, ни одной мысли не осталось. Задрожали в руках карты, но только он собрался сделать ход, как откуда ни возьмись обрушился на его руку огромный филин, выхватил карты, растрепал всю колоду и ухая унёсся в тёмное небо.
- Ну ты телепень! Ну хожалый! Хочешь с пахвей меня сбить? – злобно зашептал генерал, глядя вслед филину. И вскинулись от нежданно налетевшего холодного ветра ветки деревьев. И погасли огни светофоров. И заскрежетали тормозами замирающие под ними машины.
Насупился генерал, взглянул из-под кучных бровей на Иванова.
- На смерть, что на солнце, во все глаза не глянешь - пробормотал, задумался:
- Что ж…Так тому и быть…
и вдруг загоготал, да не по-человечески как-то. Вторя ему, радостно завизжали по-поросячьи чьи-то голоса, и вмиг пропала «Волга» вместе с генералом.
Оглянулся Филипп Иванович – никого. Дома стоят сонные. Фонари светят тусклые. Всё как обычно.
А откуда-то из ночи зазвучали вдруг переливчато колокольчики и полетел к нему из ночи нежный голос зеленоглазой Агаши:
Закрутила Судьба.
Головы мне не снесть
Без тебя мне не жить,
И не пить, и не есть .
- Агаша! – радостно закричал Иванов. – Агаша! Я здесь! Я жду!
А в голове вдруг завыл мерзкий голосочек : «Деньги отдай! Отдай деньги, подлец!»
Закрутился Филипп Иванович на одном месте. Кто? Кто говорит? Нет никого.
- Да бери, чёрт тебя возьми! – заорал Иванов незнамо кому и швырнул куда-то в темень кошелёк с трёшками. И опять закричал:
- Агаша!
И в этот самый миг она появилась.
- Здравствуй, Филя! – сказала Агаша. Помело тащилось за ней хвостом. А она шла к Иванову, и глаза её светились радостью.
- Здравствуй - повторила она. – Время пришло. Летим!
Застыл Иванов, как завороженный. И чувствует, как ну просто до слёз хочется обнять эту девчонку и улететь с ней. И какая разница, куда? Только чтобы в глаза её изумрудные смотреть. И чтобы руками гибкими обвивала. И чтоб… «Ох, - вдруг вспомнил Иванов, - А как же работа? Ведь я на посту! Народ охраняю. Присягу давал, между прочим. И жена-стерва моя законная. Как с ней?»
Не успел подумать, как потемнели глаза Агаши.
- Не неволю, - сказала сурово. – Только без меня ты не сможешь и ни жить, и ни быть, и ни пить, и ни есть.
А в голове Иванова вдруг вновь зазвучал чей-то скрипучий голос: «А чёрт с тобой! Пусть всё будет, как она сказала!»
Засмеялась Агаша, словно подслушала голос в голове Иванова и стукнула метлой об асфальт:
- От Судьбы не уйти. Время пришло…
И взмахнула рукой. И зазвенел воздух. И погасли огни. Только звёзды стали ярче и светлее. Только Луна качнулась в небе, соскользнула вниз и приблизила к ним своё печальное лицо. Исчезли машины. Куда-то в неизведанную темень в миг провалился город. А перед Филиппом Ивановичем стояла совсем другая Агаша: переливалось на ней изумрудной зеленью шелковое длинное платье. Плавными завитками спускались на грудь медные волосы. А в огромных, светящихся колдовским светом глазах блуждали лунные блики.
- Время пришло, – эхом повторил Филипп Иванович слова Агаши и протянул к ней руки. Заиграла музыка.Тихая, нежная. На плечи Филиппа легли тонкие женские руки Пахнуло от волос Агаши ароматом ночных фиалок, и закружилась голова, а ноги сами двинулись по кругу в плавном ритме вальса: Раз-два-три, раз-два-три. Всё быстрее - быстрее звучала музыка, и всё быстрее кружилась грациозная пара в кольце лунного света. Были безмолвны губы. Но слышалась Песня:
Унесёт ураган
Злобу, ненависть,
месть.
Без Любви нам не жить
И не пить , и не есть !
И заскользила вверх по небосклону луна, а вместе с ней стала подниматься всё выше и выше, отрываясь от Земли, лунная площадка, на которой продолжали свой танец Любви двое: Мужчина и Женщина.
- Лети-и-им! Лети-и-им ! – донёсся с высоты счастливый женский голос.
И запел, заиграл в весёлом водовороте вальса летний ветер. Рассыпались светлячками звёзды по небосклону.
И не увидели люди, как пролетели по звёздной дороге, крепко прижавшись друг к другу, две фигуры. Мелькнули на небе и исчезли из глаз. В Вечность…
А на посту сержанта ГАИ остались лежать сапоги, фуражка и свисток. Такие вот дела…