"Комната 3 – Белоснежные берега багровых рек" из произведения "Свидание с Евой или договор о тех, кто вспомнил своё имя"
– Зачем античный ум искал гармонии число?
Кому писал труды свои средневековый гений?
Все в мире стало кверху дном.
Наверное, был усыплен…
Но пробил час! Очнись, Хранитель Времени!
Смотри, чем обернулась власть!
Сняла ль она оковы?
Была любовь, а стала страсть,
Порок вошел в законы,
Над знанием незнание.
И пусть друг другу не рабы
Рабы своим желаниям.
– Свободу людям даровал
И вновь вернулся в сад
Старик с ребяческим лицом,
Решив: «Да, будет так!»
Иначе же не распознать,
Где древо, где полынь:
Кого к себе в тот сад забрать,
Кого в земную жизнь?...
Широко распахнув дверь, в комнату вошел человек в белом халате, и ее наполнил запах формалина.
Его позвали те, кто увидел, как одна из пожилых пациенток начинает судорожно трястись.
– Всем выйти из помещения, – громко сказал он.
Пациенты стали быстро подниматься с кроватей, позабыв про свои боли.
Один из них остановился у прохода и произнес:
– Там еще есть женщина, она не может идти сама.
– Не может идти, значит, пусть остается, – ответил человек в белом халате и, захлопнув дверь, запер ее на ключ, а потом посмотрел на часы – Можете сейчас погулять полчасика, а потом, чтобы все были на своих койках.
Когда дверь захлопнулась, то, оставленная в одной комнате наедине с подергивающейся и издающей хрипы пациенткой, женщина не смогла сдержать своих слез. Горячими ручьями потекли они по ее щекам.
– Не плачь, – услышала она и повернула голову в сторону голоса. Ее удивлению не было предела, когда она увидела ту самую пациентку, чье тело теперь уже только слегка и беззвучно поддергивалось, постепенно покрываясь пятнами. С сияющими глазами она стояла напротив него в сопровождении двух мужчин в белоснежных одеждах, лица которых выражали некую глубинную, вселенскую мудрость, словно они все знали о том, о чем каждый на земле задает вопросы на протяжении всей своей жизни.
– Вот и прошло мое время, словно один день, словно я вчера родилась. Это время, по продолжительности равное всей моей жизни, как оказалось, также равно и нескольким шагам от просторных палат родильного отделения до узких полок морга. Все, кто видели нас в роддоме, знают, что мы вернемся, потому что гениальное творение изначально обречено на гибель, ибо носит в себе страшный недуг, который однажды просыпается, чтобы хладнокровно и жестоко раскромсать изнутри хозяина дома, впустившего его к себе, как страждущего путника с обмельчавшим духом и загубленной душой, точно так же, как тому соучаствовали праотец и мать, точно также, как это происходит с Блуждающей Империей, в которой родились ленные отроки. Но ты не плачь, – говорила она. – Люди, оставившие тебя в этой комнате, духовно слепы и не стоят твоих слез. Радуйся от того, что видишь их истинное лицо. Истинная суть каждого проявляется тогда, когда человек понимает, что ему от вас ничего не надо, а потому ведет себя так, какой он есть на самом деле. Сейчас главное, что о тебе уже знают там, где светло и волны скатываются с песчаного берега под сенью зеленой листвы.
– Ты сейчас тоже туда? – вытирая ладонями слезы, спросила женщина.
– Нет, меня они еще не готовы принять, поэтому меня ждет очередной глоток воздуха, – отвечала она, улыбаясь. – Как начну, хочу постараться все вспомнить, чтобы поступать верно, ведь воспоминания будут уже очень размытыми: каждому человеку позволено вернуться через 55 лет, чтобы он попробовал плоды семян, которые стали лесом.
– Но мне страшно.
– Тебе не стоит бояться, ведь ты присоединишься к настоящим людям, а не к их приближенному образу. Там все лучшее, что рука Творца нашего породила через человечество. То человечество, которого здесь практически никогда и не было. – После этого она развернулась и вместе с двумя мужчинами вышла через дверь, словно та и вовсе не была заперта.
Спустя некоторое время послышались повороты ключа, и в дверь вошел человек в белом затёртом халате, за которым, как за своим вождем, вошли люди с носилками в руках. Предварительно завернув в простыню, на которой тут же проступило багровое пятно, они вынесли из палаты бездыханное тело на сохранение перед тем, как, заправив его формалином, вытерев с лица запекшуюся кровь и скрыв проступающие трупные пятна, показать близким и отдать держателям похоронных традиций – ремесла, которое, появилось в тот самый день, когда испорченный людской род был изгнан на восстановление. Теперь тело не представляло ценности больше ни для кого, кроме самых близких этому человеку людей, которые будут продолжать думать о нем и любить, оставляя для этого в сердце особое место.
Затем в комнату змеей вползли остальные пациенты.
– Можно, открыть окна, а то здесь не свежо и как-то попахивает? – спросил один из них.
– Да, но ненадолго, – ответил человек в белом халате и подошел к лежащей на кровати женщине. – Мы думали, что вы спите.
– Вы все прекрасно знали, и мне в принципе не о чем с вами разговаривать. Хотя нет, ответьте мне только на один вопрос, – сказала женщина.
– Я слушаю, – ответил он с лицом, словно делает огромное одолжение ввиду интенсивности графика своей работы.
– Буквально несколько минут назад здесь в родильном отделении появился ребенок и это девочка, верно?
– Да, – искренне опешив, ответил он. – Но откуда вы знаете?
– Сложно не видеть правды, когда вокруг так много света. Лучше уж вы скажите, от кого нас здесь пытаетесь скрыть? От истинной природы, частью которой мы являемся? От дальних звезд? Что вы поставили перед нами эти телевизоры? Покажите нам зелёных листьев трепыхание в дождливый день! Где пенье птиц и то, как ягоды они пытаются сорвать? Сей мир так полон жизни, а мы лежим в стенах… Так кто захочет жить?! На самом деле нет стен у больниц, ведь болен люда род и весь наш здешний мир – больница: все ж возвращаются, смотрите, все придут за помощью. Лечите нас в саду… Дайте нам в нём пройтись, поесть и потрудиться. Для выздоровления нас должны окружать цветущие ветви сада с журчащей водой, пение птиц и ваша забота и знание, а не глухие стены и молчаливый приговор с руки на желтеющей бумаге! – воскликнула женщина, посмотрев на растерявшегося мужчину. – Мы так хотели свободы, люди, что теперь мы все действительно свободны до безрассудства.
– Простите, но я не понимаю.
– Не понимаете или не хотите вспоминать? Я не собираюсь бросать слова, словно камни в бездну. Только одно скажу, первые люди даже не понимали, что рядом с ними Бог, пока преждевременно не вкусили один плод, полностью изменивший их природу. Они не понимали, что рядом с ними Бог, пока не оказались во тьме своих заблуждений, которые называют убеждениями, и оттуда они увидели яркий свет, который отдалялся от них с невероятной скоростью, чтобы не сделать им больно, чтобы не сжечь их новый образ, – взглянув на свои истощенные руки, слегка улыбнувшись, произнесла женщина. – Без тьмы не увидеть свет и не различить его. Но действительно ли оно того стоит, так далеко отклониться от своего предназначения, лишь бы однажды, обратив свой взор назад, убедиться в истинном существовании света… в истинном существовании Творца?
После этого она повернула голову в сторону окна и посмотрела на небо, откуда уже не первый год смотрели на нее.
Одежду снимут те, кто нас совсем не знает,
Потом оденут в чистое опрятное белье.
Закрыв рубашкой вскрытое бездушными ножами,
Уложат в яму с именем, но нас там нет давно.
Мы видим тех, кто написал картину,
С билетами стоим у поездов.
Не страшно оставлять мешок в могиле,
Ведь рос он, поглощая мертвецов.
Нет слов, сказать, остановитесь, люди!
Что просите вы у Его ворот?
Он сам возьмет того, кто будет нужен,
А остальных Он просто подождет.