Моему дяде посвящается
Теплый, почти летний ветер раздувал вихры и парусил широкие штанины. Во всю гомонили птицы, а солнце ослепляло и грело. Уроков, почитай, и не задали. И завтра воскресенье, и вообще скоро начнутся каникулы! Васька шел домой из школы, и настроение было просто замечательным.
Над огромными дверьми районного дворца культуры трое мужиков приколачивали транспарант «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!». Кумач никак не хотел вешаться ровно и Остап Осипович, директор дворца, как мог руководил процессом. Видимо, дело происходило давно, потому что паузы в речи Остапа Осиповича становились все длиннее.
- Витя! Твою… Я ж тебе говорю, ты держи свой конец, а он пусть… прибивает... Да не дергай ты его! Ровнее, хлопцы!
Васька остановился и начал наблюдать за процессом, чувствуя некую причастность – он задержался в школе – рисовал с Зинкой и Севкой стенгазету. Севка сказал, что внизу надо дописать слова Хрущева «За работу, товарищи!», потому что газету делали для смотра. Люда, старшая пионервожатая, одобрила и Севка, гад, распустился от собственной значимости, как индюк. А краски-то как раз и не хватило! Люда сказала сбегать во дворец культуры к художнику Николаю, взять. Вася стал быстро соображать: «Говорят, что кино новое привезли, еще никто не знает какое. Если я узнаю о фильме раньше всех, то Севкина спесь сразу хлопьями слетит! А Николай как раз афишу к фильму рисует…» И Вася вызвался принести краску. Тут и еще один плюс был – можно зайти во дворец легально. Васька с хлопцами лазил там втихаря. Они проникали в здание через окошко с заднего двора, потому что дед Ваня на вахте в дверь не пускал, говорил нечего тут шляться, тут учреждение. А интересно же! И сейчас Вася - важно, благородно войдет, дед Ваня на охране спросит его грозно:
- А ты ж куды, хлопче, собрався?
А Василий, гордо подняв подбородок, ответит:
- По делу. От школы. К художнику Николаю! – и чинно пройдет мимо… Пусть только попробует не пустить!
Васька примчался к дому культуры, поправил пионерский галстук, который от быстрого бега задрался куда-то за спину и чинно вошел в здание. Пахнуло знакомым пыльным и приятным запахом. Вахтера, как на грех, не было. Вася даже потоптался перед его столом, чтобы придуманный диалог произошел, да дед не появлялся. «Опять, небось, за чаем пошел, - досадливо подумал Васька, - и скока в него влезает? Ну, ладно. Так пойду. Может, когда возвращаться буду, увидимся». И Вася рванул в левый коридор в подсобку художника.
Николай как раз дорисовывал афишу к новому фильму. «Шумный день», - моментально прочел мальчик.
- Здрасьте! Меня до вас Люда прислала. Просит краску нам в школу дать.
- Здрасьте-здрасьте, друг прекрасный! – отозвался Николай, не глядя в сторону Васи и продолжая неспешно водить кистью по холсту.
Он года как два назад приехал в село. Ну, как дворец построили, так и приехал, по разнарядке. Девчата, что постарше, сразу вздыхать по нему стали, а он не торопился, ходил гоголем, на танцах танцует – то с одной, то с другой. С Наташкой с Красноармейской танцевал, со Светкой с Партизанской. С Людкой-вожатой, кстати, тоже танцевал, Вася сам видел неделю назад, собственными глазами, когда на заборе сидел возле танцплощадки.
Николай обернулся, поглядел на вошедшего и, щурясь от дыма, языком переложил с одного угла губ в другой тлеющую беломорину. Пыхнул.
- А что ж это она сама не пришла, а ординарцев таких присылает? – хитро и насмешливо спросил Коля.
Ординарец! Васе очень понравилось, он даже плечи расправил.
- Ну… Не знаю… Занята наверное!
Николай хмыкнул.
- Много краски-то надо?
- Да не, там только «за работу, товарищи» раскрасить.
- Где раскрасить? На ткани?
- Не, на стенгазете.
- Другое дело тогда, - Коля продолжал хитро щуриться, - тогда вот тебе, - и протянул баночку с красной краской.
- Вернуть, что останется? – спросил бережливый Вася.
- Нет, забирай. Шефский подарок школе, - заулыбался Николай.
- А шо, это новый фильм? – Васька указал подбородком на недорисованную афишу.
- Угу.
- А про что? Про войну?
- Неа, - Николая забавлял этот вихрастый паренек.
- А про что? – не унимался Васька.
- Ты ж все равно придешь смотреть, вот и увидишь.
- Неа, там сеанс для взрослых, - настаивал Вася, пытаясь выудить информацию.
- Придешь, - нараспев и смеясь, ответил Коля, - я ж видел, как ты через окно с ребятами пролазишь, а потом вы в темноте вдоль стены партизаните.
Вася сконфузился. Ну, было так пару раз, конечно, когда мамка денег не давала.
- Ну, Коль, ну скажи! – встрепенулся мальчишка, уж очень хотелось Севке «баки» забить!
- Про семью.
- Интересно? – воспарил духом Васька.
- А как же! – рассмеялся Коля.
- Ну, пошел я тогда. Спасибо!
И Вася рванул в двери, забыв о необходимости чинности своего поведения для вахтера.
- Люде привет передай! – крикнул ему в спину художник.
Проносясь мимо деда Вани с зажатой в ладони баночкой краски только и услышал:
- Ты куды? А ну стой!
- Я в школу, деду! У Николая краску взял! – и, не останавливаясь, вылетел в двери, за которыми резко повернул и нырнул в кусты – так можно было срезать крюк к школе.
Все это происходило здесь часа три назад, сейчас, вот, транспарант вешают. «Интересно, когда Николай афишу прибьет? Не досохла что ли?» Вася в школе уже рассказал о названии фильма и все уже «забились» пойти на сеанс – информация-то требовала доказательств, иначе Васька трепло и позор ему вечный за это. Поэтому он немного нервничал – вдруг этот фильм будут показывать не сегодня, а завтра? Он только после сообразил, что о дне показа не спросил, когда уже болтанул в школе о фильме. «Ну, ладно, где наша не пропадала… Десять копеек, вроде, мамка даст. Не даст – не беда…» - размышлял Вася, глядя на руководительские мучения Остапа Осиповича. У Васьки была заначка – в жестяной коробке в дупле старого каштана, что возвышался над их колодцем, лежало тридцать копеек. Весной в районную аптеку Вася сдал сначала березовых брунек, а потом березовый лист. Правда, потратил на мороженое и кино пару раз, но все равно тридцать копеек осталось. Если мамка не даст денег, решил раскошелиться – дело чести доказать, что ты не трепач, ну, или придется терпеть поражение с высоко поднятой головой. «Лучше уж там быть! Если фильм не тот покажут, лучше уж там терпеть насмешки, чем дома трусливо отсиживаться», - досадливо морщась, думал Вася.
Его мысли прервал вид груженой, неспешно въезжающей на двор дворца культуры, телеги с лошадьми. Остап Осипович прервал свое руководство и обратился к вознице:
- А где Петр Данилович?
- Он, Остап Осипович, в магазин заглянул, сейчас будет.
Бодрым шагом на двор влетел мужик, Вася узнал завхоза.
- Ты что ж кидаешь добро без присмотра? – налетел на него директор.
- Да–к, Остап Осипович, дома же уже ж. Неужто Иван не довезет триста метров? А я уже и здеся. Все в ценности довезли, царапины нигде нету! – торопливо объяснял завхоз и откинул дерюгу.
Из соломы засверкало и запереливалось. Солнечные блики от чего-то восхитительного заслепили Васе глаза. Завхоз достал из соломы огромную медную трубу и осторожно постучал по раструбу:
- Вот, Остап Осипович, сами посмотрите. Все привез! Три трубы, фагот, кларнет и валторна.
У Васи защемило все внутри. Не отдавая себе отчета, он вырос перед директором и звонко произнес:
- Доброго здоровья, Остап Осипович! Здрасьте!
Тот обернулся:
- А-а-а-а, Вася! Привет. Как дела твои?
- Хорошо, спасибо, Остап Осипович!
- А у нас, видишь, Васек? Что нам из района выделили! Теперь духовой оркестр будет, - директор любовно погладил медный бок, выглядывающий из соломы.
- А кто играть будет?
- Найдем! Теперь у нас, Вася, еще один кружок будет – так что своим друзьям передай, приходите учиться.
- А можно? – Васькиному восхищению не было предела.
- Можно, - рассмеялся Остап Осипович.
Рабочие, воспользовавшись заминкой директора, быстро привесили транспарант и, спустившись с лестниц, начали собирать инструменты.
- Так, мужики, помогите занести, - скомандовал директор.
- Куды? – мрачно отозвался один и троих.
- Вам, вон, Данилыч покажет.
Петр Данилович сорвался с места и начал суетливо разгребать солому, покрикивая на носильщиков «шоб аккуратнее несли, да не помяли».
- Ты батьке передай, чтобы зашел до меня, - сказал директор Васе.
- Хорошо, Остап Осипович, скажу. А когда кружок работать начнет?
- Это мы еще подумаем. Приходи через пару дней, скажу.
Распрощавшись с директором, Вася помчался домой – надо было срочно травы накосить, пока роса не появилась. Если не успеет, от отца достанется – мало не покажется. Папка был мужиком строгим, до ремня дело быстро доходило.
А вечером для просмотра фильма опять пришлось лезть в кинозал через окно. Билетерша не пускала, потому как сеанс для взрослых. Хоть афиша и подтверждала, что Васька трепачом не является, но раз собрались уже, то решили и посмотреть. Но фильм, конечно, так себе: ни войны, ни разведчиков, ни индейцев.
- А знаете, что у нас кружок духовых инструментов Осипович открывает? – победно вбил последний «гвоздь» Вася - после доказанной информации о фильме, Севкина слава от стенгазеты померкла.
- Нет. Да ты гонишь! Откуда знаешь? – послышалось с разных сторон.
- Сам сегодня видел. Из района завхоз привез. Даже кларнет есть. Оркестр будут собирать. Осипович сказал и кружок будет.
- Вот здорово!
- А когда откроют?
- Узнаю, - деловито ответил Васька.
Все новое было интересно, но и не только. Каждое увлечение могло сыграть на руку. Вот, к примеру - сосед Васи умеет играть на кларнете, так все похороны, все свадьбы его. И поесть-выпить дадут и расплатятся. Музыка – дело прибыльное. Но и это не главное – Васе страстно хотелось научиться. Его завораживала сама конструкция инструмента, его блеск, красота, звук… ну, и почет будущий, если он выучится, конечно же.
«Удачный сегодня день! И авторитет свой восстановил, трепачом не оказался, и кино посмотрели, и новость про кружок моя была. Домой пора. Отец хоть сегодня и в рейсе, можно не опасаться, но лучше не попадаться», - подумалось Ваське.
- Хлопцы, я до хаты. Бывайте! – ему захотелось побыть одному и он, скоро попрощавшись, не дожидаясь попутчиков, быстро свернул за угол в темноту, сиганул через забор, чтобы укоротить дорогу к дому.
По соседству залаяла собака - это Кравчуков. Она всегда привязана, можно не опасаться, а вот дальше, там Белевичи живут, там поглядеть надо, бывает и отвязывают. Луна освещала Васин путь лучше всякого фонаря, он быстро добрался домой. На освещенной веранде сидел отец с дядей Корнеем, ужинали.
- Здрасьте вам! – крикнул Васька из темноты.
- Ты что ж, не загулялся ли? – мирно спросил отец и Вася понял, что «грозы» не будет.
- Так вот же ж я уже, пап!
- Лады, - кивнул отец и продолжил неторопливый разговор с другом.
Вася хоть и был мал тогда, да помнил, как отец появился в доме. Жили они с мамой и сестрой, и вдруг мужик пришел, велел называть его папой. Появился «с тюрьмы», как сказали соседи. «С тюрьмы» и со справкой о реабилитации. Васька недавно, пока дома никого не было, из любопытства копался в ящиках, нашел старое портмоне, там много всего было, в том числе и пожелтевшая бумажка с синей печатью. «Дело по обвинению… года рождения… уроженца… до ареста, то есть до 1950г, работавшего бригадиром лесозаготовительной бригады Леспромхоза… пересмотрено Военным трибуналом… 1955г. Постановление в отношении… отменено, дело производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления… по настоящему делу полностью реабилитирован. Председатель…» Печать. Синяя.
- Давай, Корней, выпьем, - услышал Вася приглушенный голос отца, - может, что хорошего и будет. Усатого, вишь, вынесли, налог отменили…
Ваське захотелось подольше остаться рядом и послушать, о чем говорит отец. Он медленно отломал от буханки увесистый кусок и, стараясь не шуметь, налил себе в кружку молоко. Тут из дома вышла мама, увидев оторванный ломоть в Васькиной руке, кипнула:
- Вась, ну сколько раз я тебя просила хлеб резать? Опять наломал?
- Ну, мам…
- Иди уже! – она легонько подтолкнула его в сторону входа в дом и торопливо пошла на веранду к мужу.
Папка теперь долго будет сидеть - можно и почитать. Поев, Вася вошел в спальню. Разделенная шкафом она служила ему и его младшей сестре детскими комнатами. Оксанка, не шевелясь, сидела в постели над раскрытой книгой.
- Что читаешь?
- Сказки, - ответила та, не поднимая головы.
«Сегодня мирная какая-то…» Ксанка хоть и была моложе на два года, да на полголовы выше, что третировало Васю до неимоверности. Бывало, они и дрались. Мама во времена их недолгих перемирий говорила как бы невзначай «вот уж погодите пару лет, посмотрим, кто выше будет…». В Васю это высказывание вселяло некую надежду, на сестру же, казалось, подобные предостережения вовсе не действовали. Бывало, она заходила на кухню, где Вася делал уроки, специально подпрыгивала и раскачивала лампочку, потом показывала ему язык и сбегала. А Васька оставался в бликах, долго раскачивающейся лампы, и чтобы остановить эту круговерть, ему с его ростом надо было или вилошником лампу ловить или залезать на табуретку. Это страшно раздражало! Но Васька терпел, не всегда, правда, выходило, но он очень старался. Скрипел зубами и ждал...
Он достал из портфеля книгу, что вчера взял в библиотеке, и тоже принялся читать.
Х
А на следующий день, переделав домашние дела и мимоходом уроки, Васька помчался на встречу с Михой, Павлом, Севкой и Югой. Югу звали на самом деле Юрой, но в детстве он не выговаривал «р» и на вопрос как его зовут, отвечал Юга. Это так нравилось его старшим братьям, что стало для Юры кличкой, а потом переросло и в собственное имя. Он давно уже выговаривал все буквы, но сам представлялся как Юга и даже его мама нет-нет, бывало, да и, смеясь, называла его Югой.
Севка, Миша и Юга уже ждали, а вот Пашки не было. Ребята, не дожидаясь, пошли к его дому и увидели, как он с родителями заходит в калитку - только что приехал от родственников. Пашкина мама крикнула сыну, чтобы тот пошел, переодел штаны и наносил воды в кадку, сама скрылась в доме. Ребята вчетвером, пока другу не дали новых указаний по работе, быстро наносили вместо него воды и готовы были уже идти, как поняли, что все это время пока они трудились, Паша зачаровано рассказывал, какой новый мопед у его дядьки и как он разрешил своему племяшу покататься самому и покатать соседскую девчонку.
Васе саднил этот рассказ - он все никак не мог взять в толк - и пока носил воду сопел от натуги и от врезающейся в руку железной ручки ведра, размышлял. Конечно, шутка ли дело – целый мопед! Скорость, запах бензина… Но и девчонку какую-то покатал...
- Да не влюбился ты ли? – начал подозрительно Васька и долил последнюю воду в кадку.
- Сам ты влюбился! – с полуоборота завелся Пашка.
- Паша! – донесся из дома голос Пашкиной мамы.
Это могло означать одно - сейчас зададут новую работу.
- Шухер! – молниеносно отреагировал Пашка и вся братия стремительно рванула к забору в кусты.
Когда зов послышался второй раз, ребята уже были через два двора от Пашкиного дома.
- Айда, хлопцы, на птицефабрику, - предложил Мишка еле переводя дыхание от быстрого бега.
- Че там делать-то? – заныл в ответ Севка, он как и обычно был вселенской занозой.
«Вот, казалось бы, тебе какая разница? Ты-то сам что предложил? Вечно все обхаивает!» - раздраженно возникло в голове у Васьки.
- А ты чего предлагаешь? – завелся он.
- Пошли скупнемся лучше, жарко же, – Сева отреагировал так мирно, что Вася перестал петушиться.
И правда, стояла весенняя жара. Вода точно была еще холодной, но купальный сезон можно было бы и открыть. В прошлом году купались 21 апреля, в этом можно и перебить прошлогодний «рекорд».
- О! А потом на фабрику сгоняем! – согласился Миха.
- Хлопцы, я в новых штанах, - робко начал Пашка.
- А чего ты их не переодел? Мопед-мопед! Иди по-тихому, скинь, мы подождем, - Мишка стоял в согнутом положении, уперев руки в колени – ему только в прошлом году в больнице сказали, что он уже больше не болеет, но на длинные дистанции бегал он пока плохо.
- Не. Загонит. Отец дома, мамка сечет, - напряженно ответил Павел.
- И что теперь? – Севке хотелось купаться.
- Да ничего. Пошли, хлопцы, вы скупнетесь, я на иве посижу.
Ребята пошли к своему любимому месту, где над одним из затонов огромного водохранилища свесилась столетняя ива. Берег был в основном глинистый, поэтому выпачкаться можно было сходу, особенно если начать надевать штаны пока не обсох. Но это ничего, надо было только дождаться пока глина высохнет полностью, и тогда ее можно было растереть в пыль и выбить из ткани. Ребята так и поступали всегда, но у Пашки штаны были новые, черные, первый раз надетые, да еще и с карманами! Из таких штанов глину без последствий не выбьешь. «Хорошие штаны, нечего сказать, и карманы глубокие, в такие карманы можно не одну батарейку засунуть и видно не будет! Для Пашкиной мамы эти штаны, как для Пашки новый мопед, ясное ж дело, отчего он даже купаться отказывается… Хотя, - размышлял по дороге Вася, - еще не известно, чего бы выбрал Паша, если б ему сказали вот тебе новый мопед, владей, только прожги свои новые штаны и скажи об этом мамке…»
Из-за нежной, но уже буйной зелени высоких кустов, блеснула гладь воды и от предвкушения радости, сердце в груди громко заухало и сбилось дыхание.
- Вода! – крикнул Севка и побежал к иве, за ним припустили и остальные.
Быстро раздевшись и побросав по кучкам одежду, кто в траву, кто, швырнув на ствол дерева, четверо друзей подбежали к воде. Вася кинулся с разбега в обжигающую воду, намерено обрызгав друзей. Те бросились догонять. Крича и барахтаясь, они напрыгивали друг на друга, притапливали, брызгались.
- Давай-давай, сильнее его! – не понятно кому кричал Пашка с дерева.
В запале он залез на самую макушку наклоненной ивы и чуть не срывался.
- Паш, давай к нам!
- Не могу! Мамка за штаны прибьет, - с досадой ответил Пашка.
- Так ты аккуратно ботинки скинь на землю, штаны сними на дереве, там обсохнешь, там и оденешься, - предложил Юга.
Это было убедительно.
- А! Была-не была! – Пашка стал торопливо раздеваться, но аккуратно снял и положил штаны на ветку и прямо оттуда прыгнул к друзьям.
Через некоторое время Вася почувствовал, как у него дрожит подбородок, причем дрожь не могла уняться даже от проверенного средства – надо было максимально расслабиться. Он повернул голову и увидел фиолетовые губы Мишки и синие Севкины с дрожащим подбородком. «Мишке с его болезнью надо бы уже и на берег вылезти погреться, но он же гордый, не пойдет...»
- Ладно, я на берег! – выкрикнул Васька.
- А что это ты такой канифольный? – подначил Пашка.
- Ты-то сам, когда влез? – незлобно огрызнулся в ответ Вася и поплыл к берегу.
Подтянулись Севка с Михой, сели рядом на траву. Сидели и сопели, сжав дрожащие руки в кулаки, старались согреться. Вылез и Пашка с Югой. Солнце согревало, тихо плескались о берег небольшие волны водохранилища, а сквозь прикрытые мокрые ресницы проникали солнечные блики.
- Хорошо скупнулись, - проговорил удовлетворенно Севка и лег на траву.
- Ну, что, на фабрику?
- Может, не пойдем? – донесся Пашкин голос с дерева.
- Ты что? Не понимаешь? Сегодня ж воскресенье - все уже по хатам разошлись. Самое время - сторож один. Наберем по пять яиц, да и уйдем, - Мишка был непреклонен.
В местном сельпо можно сдать десяток яиц за шестьдесят копеек. А уж на эти деньги можно шикануть – и мороженое купить по десяти копеек за порцию и в кино сходить за пять, можно было купить карамельных подушечек или даже халвы! А можно раскошелиться и на карамель «Премьера», которую все от мала до велика называли шоколадной, потому что она была обсыпана какао.
- Точно! - рассмеялся Юрка, - а ты на шухере постоишь в своих красивых штанах!
- А мне ничего и не остается. В лисий лаз я точно не полезу! – парировал Пашка.
Последние несколько раз ребята пробирались на фабрику сквозь лисий лаз, случайно найденный ими под забором. Лисы частенько атаковали птицеферму и сторожа их люто ненавидели. Ребята немного раскопали лаз и прикрыли ветками. Чтобы пролезть сквозь него, надо было лечь на землю и, подтягиваясь руками и отталкиваясь ногами, протиснуться в щель. Новые штаны этого никак не могли позволить, поэтому Паша грустил и уже не раз пожалел, что не переоделся.
- Ну, пошли тогда! – скомандовал Вася, и ребята начали одеваться.
Пашкины штаны на удивление выглядели хорошо, только внизу были чуть вымазаны, но это ничего – можно почистить.
Пока шли к фабрике ребята изображали летящие самолеты – расставив руки в стороны, «облетая» заданный квадрат, они совершали разведывательный полет и иногда стреляли. Камни-пули вгрызались в дорожную пыль, поднимая ее невысокими облачками. Вот уже и подошли к повороту, ведущему к проходной птицефабрики. Сердце у Васьки начало стучать учащенно: лазить на птицефабрику было даже интереснее, чем в дом культуры. Во-первых, нажива, а во-вторых, здесь уж если сторож поймает, то точно огребешь, да еще и родителям при твоей поимке сообщат. Тогда уж точно несдобровать… Все это щекотало нервы и от того становилось еще веселее!
Посоветовавшись, решили, как бы невзначай пройти мимо будки сторожа, чтобы разведать обстановку: посмотреть какой сегодня сторож работает старый или помоложе, чтобы, как говорится, «врага» знать в лицо.
Друзья напустили на себя деловитый вид, прибавили шагу и стали громче разговаривать - вроде как по своим срочным делам идут и обсуждают кино, и никакая птицефабрика их вовсе не интересует.
Прошли. Тишина. Странно - никто на них не посмотрел, не окликнул вопросом «чего они тут ошиваются», не направил до хаты… Пока Васька лихорадочно думал, что делать, Миха опустился на колено и, развязав шнурок на ботинке, начал его медленно завязывать. Ребята по инерции остановились, развернулись лицом в сторону проходной, «ожидая» Мишку.
- В будке-то, кажись никого… - пробормотал Сева, глядя на территорию фабрики.
- Точно! Никого!
- Айда, хлопцы, пока не появился! – сдавленно крикнул Юга и помчался к проходной.
Ребята быстро метнулись под шлагбаум и, бесшумно пробежав по фабричному двору, скрылись за стеной здания. На Васю напала жуткая веселость, сердце стучало где-то в ушах, в горле пересохло и дыхание, кажется, стало невыносимо громким. Он прижался спиной к стене и половиной глаза выглянул посмотреть, не появился ли сторож.
- Чего там? – услышал он над ухом шепот Пашки.
Вася не поверил своим ушам. Повернув голову, увидел заинтересованные Пашкины глаза.
- А ты что тут делаешь? Ты ж на шухере стоять должен был…
Паша помолчал, потом зашипел:
- Где я там стоять должен? Прямо перед сторожем? Мы про лаз договаривались!
- Ладно-ладно, тише только, - прошелестел Васька и начал продвигаться вдоль стены, простреливая глазами открытые пространства.
Солнце уже склонилось ближе к дальнему лесу, и весь двор за зданием был расчерчен удлиненными тенями. Ребята мелкими перебежками, по очереди прячась то за телегой, то за колодцем, добежали до птичника. Теперь можно было расслабиться, в этом месте сторожа появлялись редко, да и до заветного лаза отсюда было гораздо ближе. Остальное дело техники – надо было одного подсадить и пропихнуть в окно. Оттуда он и передавал яйца по пять штук на человека, потому что больше пяти, пролезая в лаз и отталкиваясь на локтях, в руках удержать было невозможно.
Запихнули в окно Югу, он уже начал передавать яйца, как Вася прошептал:
- Миш, погляди там, нет сторожа? Куда он делся? До ветру пошел что ли?
Мишка кивнул, переложил три яйца, что держал, Павлу и осторожно направился к левому углу здания.
Из окошка все показывалась и показывалась Югина рука с яйцами. Вася их принимал, передавал Севке, а тот Павлу.
- Хлопцы, у меня уже некуда! – донёсся Пашкин шепот.
Вася обернулся. Пашка держал на согнутых в локтях и прижатых к туловищу руках восемь яиц, Севка шесть. У Васи было пять. «Еще шесть… И Югу принимать…» - рассчитал Васька.
- Ну-ка, прими пока, - сказал Пашка Севе.
Тот послушно забрал несколько яиц, и Паша начал «лишние» класть в карманы брюк. Он запихнул по четыре яйца в каждый карман. Тут неслышно подошел Миха и сообщил, что все в порядке, никого не видно. Юрку благополучно вытащили из окошка, поставили на ноги и начали распределять добычу.
- Мих, сгоняй еще раз, посмотри, - попросил Севка.
- Угу, - согласился Мишка и, зажав в одной руке три, в другой два яйца, в полуприсяде посеменил к углу.
- Ах, вы ж сволочи! Вы шо тут делаете? – донесся крик от другого угла здания.
Мишка аж присел.
- Хлопцы, шухер! – заорал Юга и бросился по направлению к лазу.
Теперь было явно не до яиц! Добежав первым, он отшвырнул яйца, разгреб ветки и юркнул в лаз. За ним кинулся Севка, Пашка отсалютовав яйцами, нырнул в лаз рыбкой. Вася на бегу обернулся и увидел, как с разных сторон к нему приближаются Миха и хромой сторож. Мишке до лаза оставалось всего пару шагов, а сторожу… Может, десять? Тот ковылял из последних сил, потряхивая берданкой, что-то говоря на ходу.
- Быстрее! Кидай яйца! – заорал Вася.
Мишка, добежав до лаза, нырнул в него, разбросав по сторонам яйца, и за ним руками вперед полетел в щель Вася. Он почувствовал, как его вытянули, схватив за рубашку, и услышал за забором ругань подбежавшего сторожа.
Не сговариваясь, сверкая пятками, ребята помчались к лесу.
Х
Васька бежал и бежал, чувствуя, как парусит рубашка на спине, слышал гул в ушах и удары собственных ног о землю. Друзья, кто-где, маячили рядом.
- Стой! Стой! Хватит, хлопцы, - сдавленно прокричал Севка.
Все потихоньку начали останавливаться. Согнувшись, с трудом восстанавливая дыхание, мальчишки собрались вместе и повалились на траву.
- Нормально так сходили на фабрику, - протяжно выдохнул Миша.
- Да-а-а-а… - отозвался Юга, - я чуть в штаны не наделал, когда его голос услышал!
- А я-то! – рассмеялся Сева, - как побегу! Ты Юг, молодец, ветки раскидал, все правильно сделал!
- Ага! Яйца летали в разные стороны! – захохотал Вася.
- Мать! Хлопцы… Чего делать-то? – отчаянный крик Пашки заставил всех замолчать и посмотреть в его сторону.
Пашка, стоял на коленях, оттягивая штаны в области карманов. Мало того, что они потеряли свой черный цвет и были протерты глиной, они еще имели и темные мокрые разводы от раздавленных яиц, которые Паша, в запале, забыл выбросить из своих глубоких карманов.
Пытаясь осознать масштаб катастрофы все замолчали, Паша же, брезгливо засунув руку в карман, достал из него пригоршню яичной скорлупы, которая была вымазана желтой слизью. Он с омерзением выкинул ее подальше.
Это выглядело так смешно, что даже понимание, как Пашке теперь сильно влетит дома и как нехорошо смеяться над своим товарищем, у которого случилась беда, не смогло остановить хохота ребят. Они валялись в траве и слезы застилали им глаза. Слезы застилали глаза и Пашки, но не от хохота. Он еле сдерживался, чтобы не плакать. Васька увидел это и одернул.
- Все, хлопцы, хватит!
- Смешно вам? – закричал Паша, - как я теперь домой приду?
- Паш, да ты не переживай! Пошли на речку стирать.
- Какую речку? – кричал Пашка.
- Пошли, пошли, штаны скинешь, мы постираем.
- Да? – вопил Пашка, - а когда они высохнут? Ночь скоро!
И действительно, солнце уже садилось.
- Так это и хорошо! – вступил Мишка.
- Как я до дома дойду? Меня мамка убьет теперь! – не сдержался Паша и по его щекам покатились крупные слезы.
- Не плачь ты! На речку пошли быстрее, - Юга подошел к Паше, - смотри, идем на речку, стираем, отжимаем. Пока светло еще.
- Да! – подтвердил Севка, - они подсохнут, по темноте до дома дойдешь и никто и не увидит!
- Да? – вскричал Пашка, - а потом что? Мамка прибьет за штаны.
- Так они уже чистые будут! Придешь, повесишь, до утра высохнут! – вторил Вася.
- Пошли уже быстрей на речку! Побежали! – Миша положил Пашке на плечо руку, - а по селу, мы тебя прикроем!
Паша судорожно сглотнул и перевел дыхание:
- Пошли!
До речки было идти недалеко, ребята окружили Пашку и всячески подбадривали. Начали вспоминать, как за ними гнался сторож, смеялись и когда дошли к реке улыбался уже и Паша.
Солнце вот-вот должно было закатиться. Страдалец снял штаны, вывернул карманы, отчистил последнюю скорлупу. Вася и Юга сняли ботинки, закатали штанины, и начали полоскать и тереть такие черные еще утром брюки. Паша пытался отмыть яичную корку с ног.
- Трусы тоже в яйцах! – в отчаянье пробормотал он.
- Ну, скидывай и стирай! – огрызнулся Севка.
- Да, ладно, итак нормально.
- Хлопцы, может костер зажечь? – предложил Миха.
- Не, не надо, а то штаны еще и дымом пропахнут!
Стемнело. Вася и Юга старались – терли ткань и били об воду, даже взмокли оба. Наконец ребята решили, что штаны уже должны быть чистыми и передали их Севке с Мишкой. Те, взяв за разные концы, стали их скручивать и штаны быстро превратились в канат, из которого струями стекала вода. Чтобы выжать еще больше Мишка, у которого уже не хватало сил, крутнулся вокруг собственной оси и штаны закрутились в узел. Тогда ребята деловито потянули их каждый на себя, выжимая последние капли и с чувством выполненного долга передали Пашке.
- Спасибо, хлопцы! – Пашка растряхнул штаны.
По виду они походили на жеванный коровой лист.
- Ты их потрепи посильнее. Моя мамка так делает, они разгладятся, - сообщил Вася, всматриваясь в недоверчивое выражение Павла.
Начали по очереди трясти, растягивать и разглаживать штаны то с одной, то с другой стороны. Ткань вроде стала ровнее. Правда, в темноте не так уж и хорошо было видно. Вася хоть уже и обулся, но никак не мог согреться - вместе с темнотой пришел и вечерний холод.
- Одевай и пошли! – скомандовал Севка Паше, у которого после помывки зуб на зуб не попадал.
- Холодно… а штаны мокрые - заскулил Пашка.
- А ты пока не одевай, до села дойдем, оденешь, и быстро до хаты добежим.
Так и порешили. Быстрым шагом, чтобы согреться, дошли до околицы и Пашка, отсвечивая в темноте худыми белыми ногами надел мокрые штаны.
- Ну шо, хлопцы, по хатам? – нетерпеливо уточнил Севка, ему сегодня надо было быть дома пораньше, и он нервничал.
Все молчали, ждали, что Пашка ответит. Тот тоже молчал.
- Да не бойся ты! Чего ты трухАешь? – обратился Юга в темноте к Паше.
- Ага! Знаешь, что со мной мамка сделает? – начал поднывать тот.
- Ну, давай я с тобой пойду! – не выдержал Юга.
Ребята расстались - всем уже надо было быть дома «до зарезу» и Вася тоже разрешил себе оставить друзей.
Х
На следующее утро Вася с Севой и Михой в полном неведении и с большим нетерпением ожидали Югу и Пашку около школы. Но те опоздали и вбежали в класс одновременно со звонком на урок. Юга был бодр, а вот Пашка с заплаканными глазами…
К середине урока любопытство Васьки достигло апогея, и он, прячась от учителя, швырнул Юге на соседний ряд записку: «Чего опоздал? Как вчера?»
Друг итак весь урок ерзал на стуле, Паша же сидел, через ряд, уткнувшись носом в раскрытую тетрадь, и ни на кого не глядел.
«Батька наказал. Я вчера забыл лучины нарубить. Про вчерашнее на перемене», - прочитал ответ Вася и посмотрел в сторону Юги.
- Вася, иди-ка, дружок, к доске! – услышал он голос учителя, - что-то ты отсутствующий какой-то…
Резкий дребезжащий звонок об окончании урока прозвучал для Васи, как музыка. На перемене друзья собрались. Пашка был насуплен и молчал. Юрка не выдержал и отбарабанил, что вчера вечером все гладко прошло – к радости Пашки окно в его комнату было открыто, тот влез в него, в темноте переодел штаны, вылез назад, мокрые они вместе повесили на забор, чтобы те высохли к утру. Юрка даже посидел в кустах и проследил, как Пашка вошел в дом. Поглядывая на припухлости вокруг Пашкиных глаз, Юга подытожил:
- И нормально все было. Ну, получил подзатыльник, что «долго шлялся где-то»… И все!
- А чего ж ты грустный-то такой? – тряхнул за плечо Пашку Миха.
- Да утром сегодня, - сдавленно начал Паша, - мамка как закричит, штаны мои увидела… Они в глине все и колом стоят, как с мороза…
- И что?
- И отходила меня рушником! Сказала, батьке скажет и штанов мне новых не станет больше покупать. Сказала, что я буду в этих до Армии ходить.
- Да как же они в глине-то? – вскричал Вася, - мы с Югой их так полоскали!
- Вот-вот… - враждебно пробурчал Пашка, - видно всю муть со дна и собрали…
- А колом-то чего? – удивился Севка.
Из Пашки вырвался душераздирающий стон.
- Из-за яиц как раз! Вот и мамка орала на меня. Сказал я ей, что яйца побил… Ну… Она дозналась, что я на птицефабрике был, короче… Хлопцы, но я вас не сдал! Не думайте! Эх, батя мне сегодня точно ременяки всыплет…
Пашку спасло то, что отец, к его радости, уехал на дальние делянки и появился только через три дня. Мамка к этому времени уже остыла, и ремня Пашке всыпано было «по формальному» признаку, то есть без усердия - чтобы он относился бережнее к одежде. Пашку даже в следующий субботний вечер отпустили гулять.
А в субботы - танцы! Интересно сидеть поодаль и наблюдать за парнями и девчатами повзрослее. Тем более, что Мишкин брат неделю назад из Армии вернулся – ходит по селу в форме, щеголяет. Значит на танцы точно придет!
Ребята подошли к танцплощадке. Забор уже был занят – хлопцы с Заречной оказались сегодня проворнее. Ну, поздоровались за руку, соблюдая нейтралитет и залезли на березу. На хорошо освещенной площадке кружились редкие пары под аккордеон. Раньше здесь только аккордеонист играл и патефон, а недавно, вот, еще и проигрыватель поставили. Правда всего несколько пластинок к нему прилагалось, но среди них была песня «Ландыши». Крутили ее раз по десять за вечер и даже из других сел приезжали танцевать под нее.
С ветвей дерева было видно, как пришли дружинники и согнали ребят с забора. Васька с друзьями не зло, да порадовались – с ярко освещенной танцплощадки в темени ветвей их не было видно, хоть сидеть на ветках было и неудобно, и тесно. Ну, или просто дружинники не захотели идти к березе – Степка, один из них, сам тут сидел не раз, когда был моложе. Он стрельнул глазами по березе, но и не пошел.
- Мих, гляди, брательник твой! – прокомментировал Юга.
Из темноты начал вырисовываться силуэт солдата и идущей рядом с ним девушкой.
- Ты глянь! Мотю с собой привел!
Мишкин брат подвел девушку ко входу и горделиво огляделся. Мотя же, качнув бедром, перенесла свою гитарную фигуру на сколоченные доски танцплощадки, стрельнула хитрыми раскосыми глазами. Что-то сказала кавалеру и засмеялась, обнажив белые жемчужные зубы.
- Хороша зараза! – послышалось откуда-то снизу и сбоку.
Заиграла музыка и пары закружились - Мишкин брат с Мотей, Николай-художник с Людкой. «Ты смотри! В школе в пионерском галстуке бегает, и, на тебе, на танцы уже ходит». Вася удивлялся этому, и удивлялся еще и своему чувству удовольствия от присутствия здесь. Раньше на танцах было задерживаться гужево – показывал ребятам, что уже как взрослый, что может себе позволить домой не торопиться, а сейчас… прямо хотелось сюда! И это было странно и ново для Васи. Особенно было странно смотреть на Мотю. Она, кажется, на четыре года старше. А пару лет назад поймала Ваську за ухо, когда тот на шухере стоял, а ребята в их саду яблоки рвали. Крепко его так схватила, Вася даже вырваться не смог и отхлестала крапивой! Вот унижение, так унижение - девчонка поймала, да еще когда он в дозоре был!
- У-у-у, змеюка! – прошелестел про себя Васька, глядя как грациозно движется Мотя.
Она уже работала на МТС, говорят, к ней и взрослые мужики подкатывали, не то, что парни. Она ж своим хитрым глазом быстро секла, да и на язык была острословна, будто ей и не семнадцать вовсе…
«И вообще на селе говорят, что ее бабка ведьма. Тьфу!» - в груди Васьки все вздыбилось, как вспомнил он за ту крапиву, но глаз от Моти не отвел.
А та что-то сказала Михиному брату, он, довольный, одернув гимнастерку, повел ее с танцплощадки в темноту. «Гуляют. Небось, мимо дворца культуры к реке пойдут», - подумалось Васе. Сразу стало как-то скучно, да и делать было больше нечего, и они с Михой пошли домой.
Х
Вот с кружком духовых инструментов было все непонятно. Во дворец культуры Васька захаживал ежедневно, даже дед Ваня на вахте привык и к концу второй недели сообщил ему, что кружок «струментов» откроют после первого числа.
- От на демонстрацию все сходют и откроют. А вести его будет сам Остап Осипович, пока не найдет кого другого, - сообщил дед.
- Остап Осипович? – удивился Васька, - а он умеет?
- Умеет, - усмехнулся дед, - еще с гражданской.
На занятия стали ходить вшестером. Остап Осипович на кружок одну трубу выделил и все по очереди упражнялись. Труба сначала сипела, хрипела и хрюкала, но затем стал получаться некий звук, который Васе страшно нравился.
На второе занятие Миха влетел в класс с опозданием.
- Ты чего припозднился так? Гирьки в ходиках забыл подтянуть? – насыпался на него Вася, - хорошо Остапа Осиповича еще нету.
Опаздывать - дело не мужское и зазорное.
- Да мамке помочь надо было! А Остап Осипович с твоим батькой сейчас в коридоре разговаривает. Я, когда мимо пробегал, слышал, как он твоего батьку уговаривает оркестр собрать. Твой папка, что играть умеет?
- Не знаю… - растеряно ответил Вася, - дома на гитаре, бывает, играет. С переборами.
Друзья хотели и дальше обсуждать эту тему, да появился директор.
- Ну, хлопцы, еще два занятия и каникулы до осени. Так шо, давайте, трудитесь.
Ваську вдруг озарило:
- Остап Осипович! А можно нам с Мишкой трубу на лето с собой взять? Мы на одной улице живем, вместе репетировать будем.
Остап Осипович поразмышлял и степенно ответил:
- Ну, что ж, хорошо. Берите, хлопчики. Учитесь.
И строго прикрикнул:
- С инструментом аккуратнее!
Через неделю Васька с Мишкой, сияя от важности, как медные бока новенькой трубы, которую они по очереди несли по улице, здоровались с каждым прохожим и объясняли, что директор дворца им двоим на лето доверил инструмент, чтобы они тренировались, то есть репетировали.
Мишка жил ближе, поэтому перед его калиткой возник спор:
- Понесли до меня, - вперился он глазами в Васю, прижимая трубу к груди.
- А чего до тебя? Я ж трубу на лето просил, значит, у меня пусть будет.
- Остап Осипович аккуратно просил к инструменту относиться. Вот и не будем таскать ее лишний раз!
Это был аргумент… Да еще к тому же у Василия тяжелел «груз» - он никому из домашних не сказал, что казенная труба в доме появится, и разрешения на это ни у кого не спрашивал, а поэтому не знал, как родители отреагируют. Могли и развернуть, и приказать отнести назад. Поэтому Ваське пришлось согласиться с Мишиными доводами. Они долго искали место хранения для трубы и оставили у Мишки на сеновале. Сняли полотенце, что сохло на веревке во дворе, закрутили в него трубу и засунули сверток на сеновал в дальний угол, чтобы никто не повредил ее и не сломал.
Ребята решили начать занятия со следующего же дня и заниматься ежедневно никак не менее двух часов. Поэтому назавтра, быстро переделав все заданные на день родителями дела, стащив из тумбочки отцовские карманные часы, Васька примчался к Михе. Они залезли на сеновал, и Вася торжественно показал часы.
- Ты зачем? – воскликнул Мишка, - тебе ж от бати влетит!
- Он не узнает, приду, назад положу, нам же надо как-то точное время для тренировок узнавать, - резонно ответил Вася.
Ребята решили упражняться во дворе Мишкиного дома. Опять же – и дома видят, что они не «груши околачивают», а серьезно к делу относятся, и соседи видят, точнее, слышат их сознательность. На селе как – в одном конце чихнешь, из другого «будь здоров» скажут.
Первыми их слушателями стали свиньи в хлеву, особенно стал волноваться огромный боров, он взвизгивал и бил толстым боком в дверь сарая во время звучания и умиротворенно хрюкал между затишьями трубы. Ребят это конечно поначалу немного смутило, но нельзя же при занятиях музыкой обращать внимание на каждую свинью! Только друзья привыкли к «аккомпанементу» из-за дверей хлева, как появилась Михина бабка. Платок на ее голове сидел криво, сама она была бледна и вся в поту. Увидев ребят, всплеснула руками и запричитала:
- Святый боже! А мне соседка и говорит, иди быстрее до хаты, там у вас во дворе звуки непонятные и свиньи кричат! Я ж чуть не обомлела! Меня ж чуть родимчик не хватил! Где ж это видано, шоб леший среди дня приходил? А это вы! Ах вы тьманники, дармоеды! От, я батьке-то все расскажу! Будешь знать, как свиней пугать!
Она схватила, висевшую на стене сарая веревку и попыталась стегануть музыкантов, те, конечно же, были проворнее и, похватав вещи, сбежали.
- Ну, и что делать будем? – пробубнил Миха.
Ребята от смущения не смотрели друг другу в глаза.
- Бабка твоя, заноза-то… Ничего в музыке не понимает, - проворчал Васька, и его озарило, - а давай на курган пойдем?
За селом была высокая гора, люди называли ее курганом. Даже из районной газеты приезжали ее фотографировать и обещали, что скоро сюда археологи приедут. Ну, археологи приедут или нет - не известно, а скатываться с кургана на санках зимой было весело, да и летом тоже - ложишься на вершине на бок и вниз. Прикатишься к подножью - в голове крутит, встать не можешь, даже подташнивает. И вид с кургана козырный! Огромное их село практически полностью видно и дамбу, и речку и птицефабрику с лесом, и колхозные коровники, и табун лошадей возле реки. Да и того, кто на кургане тоже неплохо так видно. И слышно, скорее всего, тоже будет хорошо... Решили идти на курган.
Сначала шли в тени редких высоких деревьев, а вот на курган взбираться пришлось уже под жаркими лучами, по одурманивающему разнотравью, среди ярких полевых цветов и стрекота кузнечиков. Но друзьям было не до красот - солнце стояло в зените, палило нещадно и страшно хотелось пить. На одном из боков кургана росли три огромных дуба, в их тени будущие музыканты и расположились.
Васька раздраженно посмотрел на часы: и времени много потеряли и не понятно было, сколько они занимались до прихода Мишкиной суеверной бабки. Трубили они по очереди уже минут сорок, как внизу на тропинке, ведущей к кургану, увидели велосипедиста. Вскоре стало понятно, что это Костя. Он жил в крайнем доме и был моложе ребят года на два. Подъехав к подножию кургана, Костя вылез из-под рамы огромного велосипеда и закричал:
- Хлопцы! Закругляйсь! Дед сказал, что если вы не прекратите, он вас дрыном встретит, а если у нашей коровы молоко скиснет, то он вашим батькАм расскажет, шоб они вас высекли!
Уши у Кости от натужного крика покраснели и алели как кумач на дворце культуры.
- Иди отсюдова! – не сдержался Мишка.
- Давай-давай! А то щас спустимся! – поддержал друга Васька и в сердцах плюнул.
Костя глянул вверх и на всякий случай оттащил велик на пару метров дальше.
- Хлопцы, я вам передал, а будете драться, я брату скажу! – выкрикнул он уже потише и начал разворачивать свое транспортное средство.
- Ах, ты ж! – закричал Васька и сделал вид, что поднимает камень.
Костя, оглядываясь и нажимая на педали, всем своим кузнечиковым весом, покатился к селу. Конечно же никто из ребят и не собирался обижать красноухого, но досада была так велика, что хотелось сорваться на ком-нибудь.
- Ладно, Мих, хватит на сегодня, - пробормотал Васька.
- Да ну их к лешему! – Мишка в сердцах махнул рукой, он был крайне раздосадован.
Еще бы! Все гоняли, хотя хотелось признания…
- Вообще! Чуть ли не вредительство приклеивают - то одной свиней пугаешь, то другому молоко кислым делаешь. А тут - музыка! Да и занятие само скомканное какое-то. Неудовлетворительное, как говорит математичка.
- Может завтра на реку пойдем или на дамбу? В лесу эхо… - предложил Мишка.
- Да, можно и туда. В балку пойдем, там редко и ходит кто, и звук не долетит. Может быть.
На том и сговорились.
Х
Васька приплелся домой и, кажется, выпил полведра колодезной воды. Настроение было паршивое. Одно радовало - можно было почитать, потому что всю заданную родителями работу по дому он уже сделал - так торопился на «встречу» с трубой. Оксанка же была за работой, сидела под грушей и вяло колошматила в тазу замоченное с утра мамкой белье. Ее настроение было таким же, как и у Васи.
- Мучаешься? – сочувственно произнес брат.
- Угу… - печально ответила Ксанка и начала тереть ворот отцовой рубашки.
Ваське почему-то стало жаль сестренку. Хоть она, конечно, и конкретная заноза, но мед свой ему отдавала и от отца защищала. Однажды наврала, и Ваське не влетело, хоть он и был виноват. Сидит сейчас такая грустная, с грустными веснушками на носу. У него что-то защемило внутри, даже захотелось обнять сестренку, как в детстве, когда она была маленькой. Но уж это он никак не может себе позволить – он же мужик - но сходу придумал:
- А хочешь, я тебе почитаю? Я такую книгу в библиотеке взял! Жуль Верн! Хочешь?
- Хочу! – загорелась Оксанка.
Васька сгонял в дом, приволок книжку, и взахлеб начал пересказывать начало, он уже прочел две главы и страстно хотел знать, что дальше. Книга называлась «Дети капитана Гранта». Оксанка с азартом слушала и с любопытством и жадно рассматривала редкие картинки, знакомясь с персонажами, а Васька так увлекся рассказом, что даже сбегал за географическим атласом, чтобы объяснить сестре, что такое широта и долгота.
Васька торжественно читал третью главу. Очень богатый, благородный, щедрый, добрый и храбрый лорд Гленарван был владельцем яхты «Дункан», которая должна была отправиться на поиски капитана Гранта…
- Если он такой честный, почему же не освободит своих матросов и не сделает их свободными? Он, что, не понимает, что он эксплуататор? Раздал бы свое богатство бедным и сделал бы как у нас в стране, – с сомнением в глазах проговорила Оксанка.
Ваську такой вопрос тоже мучил, но уж очень хотелось узнать побыстрее, что будет дальше, поэтому ему некогда было думать на эту тему. Однако, сейчас придется отвечать, ведь он же пионер и должен ответить октябренку.
- Понимаешь, все должны захотеть такого. А потом, это ж сто лет назад было – они тогда еще несознательные все были. Но если бы и случилась у них тогда революция, я уверен, лорд Гленарван первым бы в ней участвовал!
Оксанка согласно кивнула, и Васька удовлетворенно продолжил. Они и не заметили, как во дворе появился отец, он стоял и улыбался, облокотясь на угол дома.
- Папка! – воскликнула Оксанка, бросив давно забытую ею стирку, подбежала к отцу и обняла за пояс.
Он приобнял в ответ и вытащил из кармана, обсыпанные резанным табаком, две конфеты.
- На! И брату дай, - сказал он улыбаясь и пошел в дом.
Дети сидели и пережевывали конфеты. Было сладко и умиротворенно.
- Ой, мамка скоро придет, а я не достирала, - спохватилась Оксанка.
- Вась! – позвал из дому отец, - собирайся, пошли травы накосим. Ты косы отклепал?
- Да, пап!
- Неси, - отец вышел в другой рубашке, придирчиво осмотрел косы, засунул за голенище сапога оселок.
Приятно было идти по селу с отцом, тот высокий, складный, красивый, шел широким уверенным шагом и все с ним уважительно здоровались. Он отвечал, с немногими переговаривался, смеялся. «Как лорд Гленарван…» - подумалось Ваське и сразу взгрустнулось, - «правда, лорд так не напивается». Отец любил выпить, ну как выпить – как все в их селе. Только опьянение у него было тяжелым, черным, страшным для всех и для него самого. В пьяном угаре мог драться страшно, остервенело, не помня себя, не глядя на чины, саны, родство и дружбу. В своем пьяном полубреду он слушал только Ксанку, только ее тоненький голосок имел власть над его пьяным дымным упрямством. Васька его любил и страшился одновременно, уважал. В школе говорили, что уважение надо заслужить, что уважают человека за конкретные дела и заслуги. За что Вася уважал отца, он не знал, но то, что уважал его, чувствовал четко.
- Пап? – Васька дождался, кода они выйдут из села и никто не перебьет их беседу, - говорят, тебя Осипович просит духовой оркестр собрать. Ты что играть умеешь?
Отец усмехнулся.
- Ну, просит. Играю я на духовых посредственно, а народ собрать смогу. Наверное. Посмотрим.
- А тебя кто на гитаре играть учил?
- Дед. Твой прадед и мой отец. Хорошо они играли!
- А на трубе? – Ваське очень хотелось рассказать отцу о своей трубе, схороненной на Мишкином сеновале, но он побаивался. Отец мог сходу разозлиться и без объяснений приказать ее отнести во дворец культуры.
- На трубе научился, когда в войну партизанил. Ребята с вылазки принесли трубу, а у меня колено как раз было прострелено, вот от нечего делать, я и дудел, - отец рассмеялся – меня чуть не побили.
- А оркестр? – вскричал Васька.
- Оркестр. Скажешь тоже! – рассмеялся отец, - поезжу по деревням, скажу мужикам, человек пять-семь найдется.
Васька решил отцу ничего не говорить о своих тренировках – раз папка сам выучился, значит, Васька тоже сам поучится! Потом придет домой с трубой и поразит всех. И отец его похвалит!
Х
Ребята пару дней ходили в балку, репетировали. Было даже хорошо – никто не мешал, правда, никто и не восхищался их упорством и трудолюбием… «Ладно-ладно, мы еще посмотрим у кого на какой улице будет праздник…» - ворчал про себя Васька.
В один из дней с самого утра прошла сильная гроза. Потоки воды пропитали землю, казалось, насквозь. К обеду уже светило яркое солнце, поднимало испаряющуюся воду, и было тяжело дышать. Подойдя к мосткам на речке, ребята их не обнаружили, доски снесло потоком, одна и них была прибита к противоположному берегу.
- Надо бы починить, - раздумчиво проговорил Вася.
- Надо! Да доски где-бы еще взять! – отозвался Миха.
Ширина речушки даже в состоянии разлива была ширины, которую Васька смог бы с разбега перепрыгнуть. Он примерился и решил испытать.
- Спробую сейчас!
Мишка молчал, не отговаривал, наблюдал.
Вася покачался на ногах, согнулся и метнулся к берегу. Толчок и полет. Как только Васькины ноги коснулись земли, руки уже схватили прибрежную траву, чтобы не скатится в воду.
- Молодец! Козырно прыгнул! – крикнул Мишка.
Вася довольный собой пошел вниз по реке вылавливать доску. С трудом вытащил и принес. Ребята измучились, пытаясь ее установить - она была явно короткой для такого разлива.
- Давай так, - предложил Васька, - перекидывай трубу, я ее здесь словлю. Потом я тебе эту доску толкну, ты ее притопишь, оттолкнешься и перепрыгнешь. А я тебя тут поймаю если что.
- Давай, - согласился Миха.
Он уже уверился, что такое расстояние сам не перепрыгнет. Миха поднялся на берег, укутал получше трубу, прицелился и кинул ее через речушку. Дух захватило, ведь, если труба упадет, тонкий медный бок точно помнется. Но Васька поймал, победно потряс свертком над головой и отложил его повыше. Изловчась, толкнул другу доску и она, не спеша, как огромный сом, подплыла к Мишкиному берегу.
- Мих, прыгнешь, руку мне дай, я тебя дерну.
- Ага! – Мишка стал азартно считать, - три, два, один!
Он оттолкнулся и в прыжке вытянул руку. Васька поймал ее и, что есть силы дернул на себя. К его удивлению друг оказался легче, чем он рассчитывал, и Мишка пролетел мимо и буквально врезался в берег.
- Труба! – вдруг заорал он и оголтело замолк.
Мишино колено было погружено в сверток, он стеклянными глазами смотрел на Ваську и что-то говорил.
- Васек! Что делать-то будем? – пробрался в сознание почему-то тягучий Мишин голос.
- Катастрофа, - пробормотал Вася, сел возле уже не такого объемного свертка и начал осторожно развертывать ткань, приготавливаясь к худшему.
Раструб был смят...
Ура! Был смят только раструб!
- Отрехтовать можно! – вдвоем завопили друзья обрадовано, вскочив.
Для пути назад следовало найти доску, которая нашлась очень быстро, в соседних кустах. Друзья бросили ее на «сомообразную» и не дожидаясь пока их разнесет течением, по очереди попрыгали на другой берег и помчались к Мишкиному дому.
- Давай сейчас хату обежим, посмотрим дома ли кто, - еле переводя дух, хрипел Миха на бегу.
- Давай, - согласно сопел Васька.
- Сначала, давай, колочек вытешем ровный и начнем потихоньку в раструб его забивать.
- Угу, - Васька ревниво кутал на бегу раненую трубу.
- А потом, затрем ее. Брат из Армии привез мазь какую-то. Ремень натирает. Труба и заблестит. Никто и не заметит!
- Угу! – Васька решительно сопел.
Влетели на двор к Мишке. Перевели дыхание и облазили все закоулки – в доме, бане, сарае, сеновале, погребе, летней кухне, на огороде – никого. Славно - никто мешать не будет и не запалят!
Взяли инструменты. Во дворе лежала какая-то жердина из свежего дерева, отпилили часть. Васька топором стесал ее до нужного диаметра. Миша сгонял в дом за ножом и стал аккуратно шлифовать дерево. Вот уже даже и придирчивому Васькиному глазу не за что зацепиться. Миша поднял увечную трубу, а Васька легкими ударами начал потихоньку вгонять колок.
- Входит! Входит! Распрямляется! – радостно громким шепотом запричитал Мишка.
Он ощутил, как под руками легкие удары молотка по выточенной жердине потихоньку раздвигают помятую, измученную медь. Но не тут то было… Не понятно почему колок перестал входить! Васька выхватил трубу из рук Мишки, пытаясь понять причину. Вид трубы был ужасающ: казалось она горлом наткнулась на кол. Васька быстро отдал инструмент, схватил молоточек и стал бить с немного большей силой. По Мишкиным ощущениям кол стал входить глубже, но не так радостно и резво, как в начале. Оба взмокли.
- Давай передохнем, - взмолился Мишка, - пить хочется.
Они зашли в прохладные сени дома, где стояло ведро с водой. Напились, аж животы раздулись.
Вернулись к «увечной», чтобы вытащить кол. Покрутили его - не поддается! Сначала Мишка тянул, потом Васька, потом пытались расшатать руками и тянули вдвоем в разные стороны на себя, потом постукивали по колу молоточком, пытаясь его сдвинуть. Васька изначально отпилил от жерди коротковатый отрез и держаться за него, а тем более и тянуть, было неудобно – рука все время соскальзывала.
- Давай кол к стене прибьем и потянем, может, соскочит? – с надеждой выговорил Мишка, указав подбородком на угол дома.
- Неси гвоздь, - кивнул Васька.
Опасаясь ударить молотком по меди, с большой осторожностью приколотили кол к стене, а чтобы он держался накрепко, Васька засадил гвоздь так глубоко, что даже шляпка его утонула в сырой мякоти дерева.
Начали тянуть. Не получается. Вдруг Миху подбросило, он вскочил, помчался в дом и тут же вылетел обратно, перескочив ступени.
- Мамка сейчас должна прийти! Трубу снимай!
- Как? – подорвался Васька.
Друзья-страдальцы вдвоем схватили несчастный раструб и в четыре руки начали дергать, расшатывать и скручивать. Мишка приволок стамеску, попытался подцепить шляпку гвоздя, чтобы уже потом гвоздодером выдрать неоспоримую улику, но нет, видимо, и гвоздь решил, что будет солидарен с колом в его упорстве.
- Да чего ж ты его так замуровал-то? – процедил свозь сжатые зубы красный от натуги Мишка.
- Думал, так лучше будет, - пыхтел Вася, его вихор надо лбом взлетал и падал от надсадного дыхания.
- Здравствуй, Зина! Уже с работы? – услышали они из-за густой листвы голос соседки.
- Да, теть Маш, отработала уже, - ответил на вопрос голос Мишинкиной мамы.
Зарябило в глазах…
- Пили кол на хрен! – зашипел Миха, он схватил пилу и сунул ее в руки Васьки, - я отвлеку!
Мишка помчался к калитке на встречу мамы. Когда они медленно вошли во двор, громко разговаривая, там никого и ничего уже не было – ни Васьки, ни трубы, ни инструментов… Ничего кроме куска отпиленного кола, варварски прибитого к углу дома. Миша метнулся к «месту преступления» и закрыл его спиной. Как только мама вошла в дом, из кустов смородины материализовался Васька с гвоздодёром в руках.
- Ты чего не отодрал? - возмущенно зашептал Мишка.
- Да не успел я!
Они быстро избавились от «улики» и забросили ее дебри сада.
- Где труба и инструменты? – продолжил шептать Мишка.
- В кустах лежат, - также тихо отозвался Васька.
- Ой, Вася! Когда это ты пришел, я и не видела, - на крыльце стояла Мишина мама.
- Здрасьте, теть Зина! – рявкнул Васька.
- Мам, мы пойдем! – заторопился куда-то Миша.
- Ну, хорошо, - удивленно пробормотала она и пожала плечами, ее младший сегодня себя вел крайне странно.
Мальчишки разложили инструменты по местам – если этого не сделать, сильно влетит и от отца и от брата. Потом полезли на сеновал, только там можно было без свидетелей рассмотреть трубу. Выглядела она удручающе. Ее прекрасные формы, так завораживающие Васю, были нарушены, медь поцарапана, а горло вообще было забито колом!
- Ван-да-лизм, - с трудом вспомнил Васька слово со школы, - что теперь делать, как вытащить?
- Не знаю, - также растерянно протянул Миха, - может поджечь как-то?
- Кого?!
- Кол.
- Сдурел? Трубу сожжем!
- Ну, не знаю… Выбить-то уже никак…
- Вот если бы как шилом его вытащить… Да где ж такое взять? – задумчиво произнес Васька.
Мучились думами они несколько дней, даже в кино не пошли, побоялись с Остапом Осиповичем встретиться. Они даже хлопцам насочиняли, что они не идут в кино, так как родители наказали.
Севка, как обычно был подозрителен.
- Что-то не помню я, чтобы вы проштрафились. Ты помнишь, Юг? Вы вообще, как эту трубу у Осиповича взяли, чудные оба стали. Да, Паш?
Пашка не ответил, а Юрка же, смущенно улыбаясь, пожал плечами.
К концу недели друзья опять залезли на сеновал, достали трубу, попытались кол выдернуть - все в пустую!
- Что ж делать-то? – в сердцах воскликнул Миха, - может ее вовсе выбросить? Осиповичу скажем – украли.
- Ты что? Он с района милицию вызовет. Ему по должности положено.
Мишка горестно сопел.
- Давай отнесем ее в подсобку во дворец культуры. Туда сейчас никто не ходит. Осипович инструмент мужикам раздал. Они три раза в неделю собираются для репетиций.
- Откуда знаешь? – удивился Васька.
- Так видел. Батька твой за дирижера у них. А ты что, не знал, что ли? Они на самодеятельность в район готовятся.
Васька и в самом деле не знал, но признаваться в этом было неловко – мыслимое ли дело, не знает, что его батька за дирижера!
- Не, ну, знал конечно, - соврал он, - а откуда ты знаешь, что в подсобку никто не ходит?
- Так, а что там делать? Инструмента-то нет, - Мишка был убедителен в своем удивлении.
- Подбросить значит. Не по-пионерски как-то… - Васька набычился, но не уверено.
Мишка воскликнул:
- Трубу убирать надо! Батя сказал, на днях машину сена привезет. Перекладывать все тут будем. Не дай бог увидят!
Васька молчал, думал.
- Мы, Вась, сейчас ее просто положим в подсобку, а потом ближе к концу лета к Осиповичу пойдем и скажем. Чтоб по-честному было.
- По-честному – это сейчас к Осиповичу идти.
- Ну и получим по полной! Меня до зимы из хаты не выпустят. А так хоть лето пройдет. А, Вась?
Васька крепко задумался. «Прав Мишка… Да еще и папка за дирижера! Осипович на него надеется: и собрать мужиков попросил и казенный инструмент по хатам раздал… И нам трубу выделил!.. Уж не из-за отца ли Осипович такой добрый, что нам с Мишкой трубу выдал?» - пришла в голову догадка.
В утробе все похолодело. Васька крепко задумался. Теперь получается, что? То, что его отец за трубу взгреет - Васька уже смирился – заслужил потому что. «А вот, то, что отец бросит духовой оркестр после этого - это как пить дать, потому что ему будет неудобно перед Осиповичем… А Осипович что? И трубы нет и дирижера? Выходит, опять же Миха прав – потом надо сознаваться. Вот смотр пройдет, папка все сделает, а если еще и первое место по району займут, Осипович рад будет до неузнаваемости, может, и трубу простит». Васька морщил лоб. «Сам к нему пойду, без Михи – какой смысл двоим битым быть?» От такого вывода Васька даже плечи расправил. Не пионер-геройский поступок, конечно, но, что-то благородное есть, Васька это почувствовал.
- Да, Мих, - теперь увереннее произнес Васька, - по всем раскладам, надо трубу вернуть. Первое: из этого сеновала ее надо уносить, второе: ко мне ее нельзя, третье: опять же лето – признаемся раньше, тебя не выпустят… Да и меня тоже… Четвертое: если наши мужики на смотре выиграют - вот Осипович будет рад, да? Тогда может и нам скостит поломку трубы… Ну, родителям там не скажет или еще что… А?
- Согласен! – как на пионерском сборе отрапортовал Мишка, - давай вечером сегодня, как стемнеет, и отнесем ее.
- Лады! - согласился Васька, хоть некий червяк и шевелился у него внутри, и было неспокойно.
Х
Вечером, в темноте, короткими перебежками, прячась от гуляющих парочек за деревьями, заборами и густой листвой кустов, друзья достигли заветного разбитого окна кинозала. Их ожидал неприятный сюрприз – окно было застеклено. Ребята обошли все здание, проверили все окна – все закрыто!
- Елки-зеленые! Небось, завхоз все починил. Как не вовремя! – сдавленно воскликнул Мишка.
- Есть один ход, только потом-то что? – задумчиво зашептал Васька, - можно, Мих, через котельную. Пролезем через скат для угля. Только вымажемся сильно.
- Это ничего! – ободрил Мишка, которого страшило больше обнаружение забитой колком трубы, - айда!
Мальчишки, пригибаясь, быстро добежали к ходу в котельную, через который подавали привозной уголь. С трудом, стараясь не грохотать, откинули ставень. Перед ними зиял чернотой лаз. Слегка угадывались очертания досок, по которым скатывался уголь вниз в помещение котельной. Жутковато было лезть в такую кромешную темноту.
- Эх, жаль, фонаря не захватили. Сколько туда лезть? Метра три? – с опаской спросил Миха, вглядываясь в черноту.
- Взял я фонарь, не бойся, - пробурчал Васька, роясь в карманах.
- А я и не боюсь!
- Тише ты! Я и не говорю, что ты боишься… - Васька вытащил лампочку и квадратную батарейку.
«Батарея галетная сухая» мелькнули синие и красные буквы надписи в лунном свете. Поозиравшись кругом, Васька наклонился над зловеще-темным проемом и соединил проводки с лампочкой. Рассеянное свечение слегка озарило с одного бока очертания деревянного, черного от угольной пыли, борта. Доски уходили в темноту и казались бесконечными. Васька сглотнул подступивший к горлу тошнотворный ком. Он хоть и был пионером, а рассказов о ведьмах и ведьмаках, черных руках и красных плащах наслушался немало. Да вот хоть Мотину бабку взять – даже мужики говорили, что она голая в ночь на Купала по огороду ходит… Васька почувствовал, как грудь начинает что-то сжимать. «Тьфу!» - он рассердился на себя и резко встал, погасив лампочку.
- Ну, так… Давай я первый спущусь с фонарем, а ты с трубой по видному месту уже ко мне, - предложил он Михе.
Мишка стоял ссутулившись и было видно, что ему не по себе.
- Давай, - согласился он, - только дай я так скручу полотенце, чтоб в зубы сверток взять. А то еще на крошке поеду, упаду и вовсе ее доломаю.
Укутали трубу получше. Васька начал спуск - присел на корточки и потихоньку, лицом вперед, придерживаясь одной рукой за борт, начал маленькими шажками продвигаться вниз. Другую руку с самодельным фонариком, он вытянул перед собой, пытаясь осветить пространство вокруг. Тусклый огонек хорошо освещал лишь бортик и колени, расстояние же вокруг пробивал плохо. Васька пытался определить, где находятся стены помещения, но не мог и от этого начиналась небольшая паника. Ведь должны же они где-то быть! И чем ниже он спускался, тем сумрак вокруг становился гуще. Васька стиснул зубы и опустил голову, заставил себя смотреть только на движущиеся колени. Казалось, спуск не закончится никогда. Он вспотел, но ему почему-то стало очень холодно. Страшно хотелось развернуться и побежать назад. Но тут Васькин ботинок уперся в угольную крошку.
- Мих! Я внизу! – обрадовано и сдавленно, шепотом закричал Васька, - давай, спускайся! Видишь меня?
- Да. Сейчас, - сверху зашуршало.
Так жутко Ваське не было еще никогда. Он затылком ощущал, что за спиной кто-то стоит. Казалось все волоски какие у него были на теле приподнялись. С каким бы облегчением он сейчас обернулся бы, заорал, бросил бы батарейку в темноту и помчался наверх, сватаясь за борты спуска, не щадя рук, ногтей, штанов, обдирая ботинки – лишь бы туда - наверх! Но Васька крепился, зубы аж свело, так он сжал челюсти… «Стыдно закричать. Нельзя поддаваться панике! Не смотреть назад!» - приказывал он себе. Он всем сердцем жаждал появления Михи, только это и придавало смелости. Вот, шуршание Мишкиных ботинок, кажется, приближается. Вот, наконец, и показались очертания его острых двигающихся коленок.
- Ну, Васят, ты даешь! – послышался горячий Мишкин шепот, - я б сам уже здесь в штаны наделал!
Ничего прекраснее в жизни Васька не слышал, казалось, даже тьма отступила. Год назад Ваське доверили нести флаг на пионерской линейке. Вот тогда было восхитительно – волнующе, торжественно и почетно, казалось это самые хорошие чувства в его жизни. А сейчас ощущения были как тогда, но в десять раз сильнее, в сто! Торжество и гордость за себя заполнили его полностью. И еще горячая благодарность Мишке. Он готов был схватить его и обнять. Даже дыхание сбилось.
- Нормально, - только и ответил Васькин сдавленно-хриплый голос в темноту.
Мишка дошуршал.
- Ну, теперь-то что?
- Теперь, Мишань, будем надеяться, что дверь в кочегарку открыта.
Мишкино присутствие ободряло, мальчишки двинулись в темноту. Загораживая от себя свет лампочки ладонью, Вася пытался осветить путь к двери. Под подошвами ботинок скрипели и трескались кусочки не убранного угля. Васька чувствовал, что Мишка следует за ним, как приклеенный и представил, как темнота за спиной друга сгущается. Стало опять не по себе, но вот, блеснула металлическая ручка двери. Васька вцепился за нее и потянул, дверь с противным скрипом открылась.
- Хох! – выдохнул Мишка в ухо Васе, - слава богу! Пошли отсюда быстрее!
Поспешно прикрыв за собой дверь, ребята поднялись по лестнице и оказались в коридоре. Свет от луны бил в окно и освещал практически все вокруг, это монотонное освещение казалось после кочегарки даже уютным. В коридоре стоял приятный пыльный запах, а звук шагов заглушала ковровая дорожка. Стало почему-то спокойно и очень весело.
- Надо потише, вдруг, дед Ваня еще не ушел, - прошептал Васька в сторону Михи и с удивлением понял, что смеется.
Уже в приподнятом настроении в ожидании завершения своего беспокойного приключения, ребята подошли к подсобке, где раньше хранились музыкальные инструменты. Дверь оказалась запертой! Такого провала Васька не ожидал. «Крушение надежд!» - всплыло в голове. Вася когда-то читал это выражение в какой-то книге, а потом долго размышлял, как это. Теперь же он прочувствовал это выражение на своей шкуре, так сказать, даже маленького вопроса не осталось…
- Елки-зеленые! Что ж делать-то? – обескураженно произнес он.
Миша молчал, а потом, прислонившись к стене, сполз на пол. Васька присел рядом.
- С чего ты решил, что дверь тут открыта? Ну и что, что инструментов нет! Да и я тоже хорош… - бурно прошептал Васька.
Мишка не отвечал, а потом предложил:
- Давай ее положим в актовом зале за шторой на подоконник.
- В актовом есть другое место! – осенило Ваську.
За кулисами и сценой было небольшое помещение - Васька знал о нем, потому что недавно побывал там. На 9 мая проводили праздничный концерт, и Оксанка выступала на сцене со своим танцевальным кружком. Она, как на грех забыла пояс дома и умолила брата сбегать за ним домой. Васька влетел с пояском в зал весь мокрый прямо перед выступлением. Дарья Петровна, учительница, что вела кружок у Ксанки, махнула Ваське рукой, приглашая за кулисы, а чтобы он не выбегал в зал во время выступления, оставила его за кулисой и приказала стоять «тихо и не шевелиться». Ясное дело, Васька все исследовал, пока девчонки танцевали... Все это он моментально и вспомнил.
- Но это если дед Ваня дверь забыл закрыть.
- Пошли проверим, а то что ж мы тут? - резонно ответил Миха.
Таясь и опасаясь, ребята двинулись в другое крыло здания. Выйдя из освещенного луной коридора, ребята повернули в другой, темный, слегка освещенный светом, почему-то струящимся из холла. Может дед Ваня забыл свет выключить? На стенах коридора висели большие портреты - и Ленина и Хрущева и еще кого-то… Кому принадлежали другие портреты, Васька уже не вглядывался, потому что было жуткое ощущение, будто они все следят за ним глазами!
- Вась, они смотрят… - Мишка крепко схватил друга чуть выше локтя.
Они инстинктивно ускорили шаг, как вдруг с ужасом услышали скрипучий голос деда Вани.
- Прощевайте, Петро Данилович, доброго вечорка вам! Я тоже - пойду зал запру актовый и до хаты.
Пробурчал какой-то невнятный ответ, застонала входная дверь, и послышался лязг ключей.
- Завхоз. Ушел вроде, - прошептал Мишка, стал на четвереньки и прополз к углу. Васька тоже двинулся за ним.
Дед Ваня со стаканом спитого чая прошаркал через коридор и скрылся за дверью. Это был шанс – чтобы попасть в актовый зал, надо было пройти мимо вахты. Мальчишки бесшумно рванули. Промчались мимо и, скрывшись за поворотом, рухнули на дорожку, пытаясь отдышаться.
- Кто здесь? – услышали они голос деда Вани.
Мальчишки не шевелились.
- Может, пуганем? – шепотом предложил Миха.
- Как?
- Ну, повоем…
Васька было задумался, как ребята услышали стариковские причитания:
- Свят-свят-свят…
Мишка выглянул и, давясь смехом, сообщил:
- Крестится еще!
Все затаились. И дед Ваня тоже. Он стоял посреди коридора, насторожившись, на полусогнутых, вытянув голову, из темного ворота рубашки торчала худая небритая шея. Через недолгое время дед прошаркал к стойке, зазвенел связкой ключей и, судя по звуку, направился в сторону ребят закрывать актовый зал.
- Вой! – скомандовал Васька.
И Миха завыл сначала тоненько и тихо, а потом начал усиливать голос. Ваське стало не по себе. Шаги и звон от ключей в коридоре вначале стихли, а потом послышался топот – дед Ваня, прытко крестясь, торопливо шаркал к выходу. Выключился свет, хлопнула входная дверь, послышались повороты ключа в замочной скважине, и стало тихо.
- Ты где так выть научился? – сглотнув слюну, спросил Васька.
- Да не знаю… Коты, когда дерутся, они как? Они сначала тоненько начинают, заметил? Бывает, только тоненько один начнет, другой уже улепетывает. А если оба горло дерут, то точно драка будет.
Васька только в ответ головой мотнул.
Как друзья и предполагали, актовый зал был открыт. Включили «фонарик», добрались между рядов до сцены и положили трубу с колом на полку шкафа в комнатке за кулисами.
- Слушай, Вась, а давай не пойдем назад. Давай в окно вылезем.
Васька и сам об этом уже думал. Попробовали открыть маленькое оконце и, чудо, рама поддалась. В открытое окно ворвался вкусный ночной воздух и стрекот цикад. Они перевалились через подоконник, упали на траву и еще долго лежали, глядя на купол ярких ночных звезд на черном небе. Темнота вокруг теперь казалась родной, тихо шелестели листья, перебираемые легкими дуновениями теплого летнего ветерка. Было хорошо и спокойно.
- Ох и влетит нам с тобой, - абсолютно равнодушно проговорил Миха.
А Васька ничего не ответил, ему на этой траве было просто хо-ро-шо. «Вот полежим еще чуток и потом и начнем думать.. как домой прийти, чтобы не огрести… что потом с трубой делать… как с папкой разбираться… и с Осиповичем… тоже…» Васькина отрешенность куда-то пропала.
- До хаты пора… - с неудовольствием проворчал он.
Ребята крепко прижали раму окна и уже ни от кого не прячась пошли к своей улице.