Б.Мельник. Часть третья, раздел девятый. Перевод с польского Т.Цыркуновой.
Не прошло и двух месяцев с момента прибытия в Телеханы беженцев с околиц Великих Лук и Ржева, когда в местечке появился большой, хорошо вооружённый отряд латышей. В оккупированной Латвии немцы создали латышскую армию. Солдаты носили мундиры, подобные немецким, но имели свои знаки различия, и на их фуражках был какой-то национальный значок. Вооружены они были немецким оружием.
Прибывший в Телеханы отряд занял половину школы и расположенное возле неё здание предвоенной гмины, в котором при советской оккупации находился НКВД. Многие латыши достаточно хорошо владели русским языком, чтобы общаться с местным насе- лением, к которому относились без тени враждебности.
Латыши – жители лесов и болот, на Полесьи чувствовали себя,как у себя дома, и почти с марша стали осуществлять активные действия против партизан. Оставив в Телеханах небольшую группу, они уходили на несколько дней в лес. Возвращаясь, не раз при- возили с собой раненых. Раза два они рассказывали о своих погибших сослуживцах во время проведения акции. Однако в Телеханы их останков никогда не привозили, вероятно, хоронили погибших где-нибудь в лесах. Любопытные люди как-то подсчитали, что за время пребывания в местечке латыши потеряли шесть солдат.
Партизаны в это время стали настолько значительной силой, что неоднократно сами осуществляли наступательные акции против латышей. С мест стычек они всегда забирали и своих раненых и своих убитых. На земле оставались только следы крови.
После одной из очередных вылазок латышей в лес, весть о ней разнеслась по Телеханам. Новость о своём большом успехе раструбили сами латыши. Одним ударом им удалось уничтожить большой партизанский отряд. Неизвестно, каким образом удалось латышам попасть на тропинку, которая привела их к партизанскому лагерю. Поблизости от лагеря они выждали до наступления темноты и тогда тесным кольцом окружили партизан, ликвидировав потихоньку их постовых. Затем забросали лагерь гранатами. Гранаты взрывались в охваченной паникой людской толпе и разрывали людей в клочья. Партизан, которые пытались вырваться из окружения, косили пу- лемёты. Всю эту акцию освещали горевшие в лагере костры.
За несколько минут перестал существовать большой партизанский отряд. Когда наступила тишина, нарушаемая только треском горящего в кострах дерева, латыши осмотрели лагерь. Погибли не- сколько десятков человек. Среди убитых было несколько женщин, вероятнее всего, десантниц, так как они были одеты в советские мундиры. Судя по обмундированию и вооружению ликвидированного отряда, партизаны обеспечивались сбросами с самолетов. У них была даже радиостанция.
Многие латышские солдаты говорили по-русски и повсеместно в Телеханах рассказывали о своём большом успехе. Нет никакого сомнения в том, что ликвидация такого большого отряда была огромной потерей для полесского партизанского движения.
Вначале люди удивлялись, почему латыши пылают такой ненавистью к советским партизанам. Со временем выяснилось, почему. Латыши при каждом удобном случае рассказывали, каким страшным репрессиям подвергся их маленький народ во время большевистской оккупации в 1939 –1941 годах. Те репрессии, которые в это же время советская власть осуществляла в Телеханах, были гораздо более лёгкими.
Наркомат внутренних дел считал большинство латышских граждан опасными шпионами, врагами революции. Тот, кто был арестован, должен был радоваться, что в процессе следствия не получил пулю в затылок. Счастливцами считали тех, кто после фарса судебного процесса попадал в тюрьму или в вагонах для перевозки животных был вывезен в Сибирь. За полтора года советской оккупации Латвия истекла кровью.
В Телеханах разговоры на тему латышского отряда люди связывали только с их борьбой против партизан. И вообще, только один раз в тему латышей, вплёлся маленький эпизод о человеческом общении. Во время оккупации в маленьком полесском местечке местные девушки были вынуждены довольствоваться общением исключительно со своими, знакомыми им с рождения, парнями. Появление нового мужского красивого лица даже в таких смертельно опасных условиях, таило в себе известную привлекательность.
Этот человек не был кандидатом в женихи, но он был, прежде всего, приличным латышским офицериком. Его появление заставляло биться сильнее не одно девичье сердце.
Петер, так звали этого поручика, был высоким, хорошо сложенным, имел безукоризненные манеры и носил безупречно сидевший на нём мундир. Говорил, что его отец был богатым землевладельцем. После окончания учёбы в Германии Петер работал в Риге инженером-конструктором радиоприёмников. В 1939 году после занятия Латвии советской Россией он был арестован совместно с тысячами других молодых людей. НКВД продержал его в заключении несколько месяцев. Затем вместе с другими узниками он был вывезен в телячьем вагоне в Сибирь. Петеру повезло, поскольку узникам удалось в пути выломать в полу вагона доску и убежать. До прихода немцев Петер просидел в лесах и болотах.
В свободное время Петер наносил по вечерам визиты в дома, где были взрослые девушки. Он приносил с собой гитару и плохого качества, но настоящий чай, которого телеханские люди не видели с большевистских времён. Петер рассказывал о своей стране, о собственных невзгодах. Красивым голосом пел русские романсы, аккомпанируя себе на гитаре. Изысканными манерами очаровывал телеханских матрон и их дочерей.
Т. Цыркунова «Наши Телеханы»
Всякий раз, когда мы с мужем находимся в самолёте, отправляясь в новое путешествие, я невольно вспоминаю годы Великой Отечественной войны и тех молодых девушек, так называемых десантниц-парашютисток, которые, по ускоренной программе, окончив наспех созданные школы переводчиц, разведчиц, или короткие курсы радисток, должны были лететь в неизвестность, в глубокий тыл врага.
Сидя в комфортабельном пассажирском кресле и глядя в иллюминатор на проплывающие внизу при отсутствии облачности картины земли, напоминающие собой пёструю географическую карту, я хорошо представляю себе, что чувствовали эти девушки. А ведь они летали на мало приспособленных самолётах, которые одновременно доставляли партизанам и необходимое материальное обеспечение. Но и эти грузовые рейсы были, наверное, не самыми страшными, ведь самолет всё-таки должен был приземлиться в тылу врага, на одном из партизанских аэродромов.
Всегда в самолёте у меня возникают эти вопросы:
–«А что же испытывали в таких полётах настоящие десантницы, те, которые должны были прыгать с парашютом из самолёта? Молоденькие девушки, почти дети, нагруженные оружием, с парашютом за спиной и с рюкзаком, в котором находилась радиостанция и питание к ней? С каким настроением летели они на маломощных дребезжащих от малейшей турбулентности самолётах, что чувствовали они, пролетая через линию фронта? Как удавалось им справляться с естественным в таких экстремальных условиях чувством страха, ведь в любую секунду их самолёт мог быть сбит немецкими противовоздушными установками, а полёт в неизвестность прерван падением и смертью? Какое нужно было иметь мужество, силу воли, чтобы всё это преодолеть, шагнуть в открытый люк самолёта, лететь вниз, не зная, где тебе придётся приземлиться, в озере, в болоте, в реке, или прямо в расположении немцев»?
Ведь обстановка в тылу врага менялась ежечасно, и там, где по всем разведданным, полученным даже за час до вылета самолёта, должен был находиться партизанский отряд, уже расположились немцы. Мне кажется, что только очень сильные духом, имеющие большой запас моральной силы, прочности, отважные и бесстрашные девушки могли решиться на такой полёт. Эти девушки, несмотря на свой юный возраст, имели сильную веру в то, что они поступают правильно, идут по единственно верному пути.
Они жили надеждой, что им удастся благополучно и преодолеть линию фронта, и приземлиться в заданном квадрате, а также встретиться после приземления с остальными членами своей группы.
Во всех их поступках главным чувством и руководством к действию была любовь к родной земле, к своим близким, так как без этого сильного чувства девушки просто не смогли бы выполнить такие трудные и опасные задания.
Чувство долга в их душах было превалирующим, доминирующим, и объединяло все три христианские ценности: веру, надежду, любовь. И это обострённое чувство долга вело десантниц по избранному ими трудному и опасному пути. Даже один такой полёт в глубокий тыл врага, один прыжок с парашютом в неизвестность, это уже большой подвиг для молоденькой девушки, а во время Великой Отечественной войны это было массовым явлением. И было присуще это только русским женщинам, говоря так, я не имею в виду только национальность, я имею в виду состояние души. Я что-то ничего и никогда не читала и не слышала о немецких девушках-парашютистках, десантницах, которые бы «забрасывались» в тыл советских войск…
И в связи с этим, мне представляется, что действия латышей, убивавших таких смелых, отважных девушек при проведении карательных операций против партизан, не могут быть ничем оправданы. Такое поведение латышских карателей навсегда покрыло их пятном несмываемого позора, невелика заслуга внезапно напасть и убить молоденьких десантниц.
В самые первые месяцы Великой Отечественной войны советские десантницы уже приземлялись в районе деревни Великая Гать. Это была группа десантников, возглавляемая капитаном Иосифом Филипповичем Топкиным. Об этой группе более подробно написано в мемуарах моего отца. Там были девятнадцатилетние девушки-радистки. Они приземлились в районе деревни Великая Гать ошибочно, местом их приземления должно было быть болото под деревней Оброво. Пока они все собрались в одно место, пока разведали, что где находится, прошло немало времени. На установление связи с местными партизанами тоже потребовалось время, десантники не могли позволить себе рисковать и дать обнаружить себя немцам.
Эта группа сыграла впоследствии решающую роль при проведении немцами сентябрьской облавы 1942 года, носившей кодовое название «Болотная лихорадка». Если бы не этот отряд отважных десантников, неизвестно, как бы сложилась судьба многих уцелев- ших от сожжения деревень нашего бывшего Телеханского района. Вероятность того, что и они были бы сожжены, как Бобровичи, Красница, Вядо, Выгонощи, Тупичицы и другие, без прибытия в наши места этой группы десантников, очень велика.
Действиям латышей в Телеханском районе во время Великой Отечественной войны нет, и не может быть никакого оправдания. Это были самые настоящие лютые наши враги. Лично у меня их оправдания своей озлобленности и жестокости тем, что они очень пострадали от НКВД, не вызывают никакого доверия. А почему же они не вспоминали при этом своих головорезов-собратьев – красных латышских стрелков, «прославившихся» своими зверствами во время революции? Эти отряды фанатиков как раз во многом и поспособствовали тому, что потом и произошло в России.
Моральная сторона поведения латышей в годы войны в Телеханском районе тоже весьма и весьма сомнительна. Почему же они не забирали с собой тела своих погибших, чтобы потом нормально их похоронить, как всегда поступали в таких случаях партизаны, неся на собственных руках тела своих погибших товарищей многие километры по тылу врага? Ведь латышей-то никто при этом не преследовал, у них был транспорт, они не ехали по тылу врага, не были вынуждены при этом от кого-то скрываться. Всё это вместе взятое вызывает у меня глубокую неприязнь и отторжение.
Мне всё-таки более импонирует поведение литовцев в наших Телеханах во время войны, которые тихо сидели в своих укреплениях и никуда не выезжали. Они, хотя бы внешне, сохраняли какой-то нейтралитет. Об этом мы прочитаем в дальнейшем рассказе Богдана Мельника.
Семья моего отца, так же, как и матери, очень пострадала от сталинских репрессий. Они лишились своих родных, мама потеряла отца, а отец – своего брата, без всяких на то оснований. Я уже не говорю о значительных материальных потерях.
Когда появились первые немцы в наших Телеханах, кто-то из «доброжелателей» сообщил им, что в Выгонощах есть большая семья, в которой молодые парни, физически крепкие, сильные, хорошие охотники и рыбаки, могут стать основой для отряда полиции. Имелась в виду семья моего деда Корнея, в которой тогда было четыре совершеннолетних парня.
Этот «доброжелатель» был абсолютно уверен в том, что обозлённые потерей невиновного ни в чём любимого старшего брата Афанасия, бывшего непререкаемым авторитетом в семье, мой отец и все его братья с радостью уйдут в «чёрную» полицию. Он жестоко ошибся. И мой отец, и все его братья ушли в партизаны, так как они никогда не связывали в своём представлении воедино НКВД и свою родную землю. Власть меняется многократно, а Родина остаётся Родиной. Они были настоящими патриотами родной земли, своего народа, и боролись за этот народ с оружием в руках. Эти данные мне сообщил уже после смерти отца мой двоюродный брат – Лукашевич Пётр Афанасьевич.