Жил-был мальчик. Нет, не так. Жила-была девочка. Опять не так. Они вообще друг другу никто. И никак. И никогда не встречались. И не встретятся никогда. По крайней мере, девочка этого не хочет.
Не со всеми, кто чем-то симпатичен, нужно заводить личные связи. Вот, заведешь личное знакомство с Пушкиным, или, там, с Лермонтовым, и стреляйся с ними потом, все равно ведь поругаетесь. Девочкам вообще стреляться неприлично. Даже теперь, когда уже всё можно, чего нельзя. Неприлично – и всё.
В последний раз (он же первый) девочка стреляла в десятом классе. По мишени. В актовом зале школы. Из положения лежа. 49 очков из 50-ти возможных. Сама удивилась успеху, но продолжения не последовало. Случай не представился. Сдали нормы ГТО, и отобрали винтовки.
Ага. Жил-был мальчик, жила-была девочка. Никто и никак друг другу. Они в разные времена были мальчиком и девочкой, девочка чуть раньше мальчика была девочкой, совсем даже не одновременно. И давно.
А еще давнее жила-была другая девочка и другой мальчик. У тех все наоборот было. Мальчик-студент старше девочки-школьницы средних классов, и они были хорошо знакомы. Студент ухаживал за старшей сестрой девочки и бывал у них в доме. И школьница конечно влюбилась в студента. Обыкновенная такая история. Они болтали и даже переписывались. Как старший брат с младшей сестрой.
Старшая сестра девочки была не в курсе. И очень обиделась, когда через полвека и спустя десять лет после кончины своей младшей сестры обнаружила письма. Все. Все письма, которые писали ей (старшей) многочисленные влюбленные поклонники. Младшая сестричка бережно собирала их и хранила. Письма, которые старшая сестра считала выброшенными-пропавшими.
Сколько у нас там девочек образовалось? Три штуки. Одной уже нет, другой на днях 90 стукнуло, и еще та, первая девочка, с которой начался рассказ, и которая совсем не хочет знакомиться с первым мальчиком из рассказа.
Хотя возможность существует. И девочка уже была в той самой квартире, где жили когда-то сестры - студентка и школьница, и где бывал её отец – студент. Ей там в торжественной обстановке вручили письма отца – «возьмите, мою семью они не интересуют». Письма отца обеим сестрам. Из рук престарелой дамы – старшей сестры.
Письма яркие и добрые – талантливые. Вообще вся эта компания девочек и мальчиков оказалась на редкость талантливой. А услышать живой голос папы, которого двадцать лет на свете нет – просто чудо.
Вместе с письмами добрая дама щедро одарила тремя томами своих дневников и писем ровесников, чудом вернувшихся в руки адресата, а также собранием детского лепета рождавшихся в семье детей и внуков (вроде Чуковского «От двух до пяти» ). Итого - семь увесистых томов, если считать вместе с книгами племянника-искусствоведа - сына младшей сестры, живущего теперь в Венеции.
Того самого мальчика номер один из рассказа. С которым чае-мыслительница Юрьна категорически не хочет знакомиться. И книги которого, наконец-то открыла - совесть замучила. Вру.
Юрьну совесть не сильно мучит, а если мучит, то недолго. Просто случайно включила телек, а там какие-то искусствоведы (четыре штуки - две тёти и два дяди) базарили за Сандро Ботичелли, день рождения художника отмечали. А ей по молодости Сандро с его Афродитами-Венерами-Вёснами очень даже симпатичен был. Такая первая любовь в искусстве.
Передача шла к концу: обрывки фраз, объявляют участников передачи. Ну точно! Тот, который в шапочке – племянник знакомой дамы. И как-то странно почтительно компания к нему обращалась. Трепетно, как к чуду. К мотыльку живому. Сидит скромно, ничего особенного не говорит, кроме шапочки всё в порядке, и такое неприкрытое обожание светится на лицах.
Заинтригованная Юрьна накопала в интернете всякого интересного про персонажа, и даже тексты какие-то. Симпатичные тексты, чем-то завораживающие. А что же я книг-то его не читаю? Они целый год на тумбочке рядом лежат! Библиографическая редкость.
Ну, и зачиталась. Море удовольствия. Описать нельзя. Что-то неуловимое откликнулось, давнее и забытое, родное и близкое: атмосфера бесед с отцом, его писем «старшего брата» девочке-школьнице, талантливой будущей маме нынешнего всеобщего любимца- искусствоведа.
Но и это не всё. Раз уж так повезло, что и собрание детского лепета имеется, то можно узнать каким ребенком был будущий искусствовед, и даже почитать короткий дневник 11-летнего мальчишки. Невероятно. Уже тогда - краткий, емкий стиль и свободное владение словообразованием для тонкой передачи ощущений, сохраненные до сих пор.
Рекомендую. Авось, понравится:
Глеб Смирнов - «Метафизика Венеции», «Палладио», «Мировая религия Третьего завета»