Из шишечек сосны, пока они ещё были молодые, сыпалась весной зеленовато-золотистая пыльца; вся земля вокруг сосен бывала этой пыльцой осыпана. По ней, пробиваясь сквозь кроны, бродили солнечные лучи. очень здорово! А когда шишечки подрастали и взрослели, в них между чешуйками созревали маленькие орешки с крылышками.Потом шишки лопались, чешуйки раскрывались, и крылышки несли их по ветру... куда придётся...
Сосны быстро выросли; быстрее даже, чем мы. Их кроны образовали над аллеей (её потом ещё заасфальтировали)широкий полог; Тени от кроны ложились на асфальт и шевелились под ветром. В лунные вечера это было необыкновенно красиво, просто сказочно. А когда ещё море шуимт, и цикады звенят... Вдоль аллеи скамейки...С танцплощадок доносится музыка... Я так думаю, что многие люди, родившиеся после посещения их мамами наших мест, обязаны своим происхождением именно таким вечерам, луне, цикадам и теням сосновой хвои на асфальте. А не было бы сосен, так эти люди и не родились бы, и не жили...
На юг к морю всегда съезжается много народу. Кто-то добывает путёвки в здравницы, кто-то едет "дикарём", кто-то - к друзьям и родственникам. К нам, например, к нашей семье, приезжала целая куча гостей разных возрастов; и, между прочими, наши московские бабушки - папина мама с сёстрами, тётей Соней и тётей Басей (мы звали её тётей Балей). а с ними приезжали каждое лето две наши "маркизы" - маркиза старшая и маркиза младшая. Это были наши соседки по коммуналке в Даевом переулке, в Москве, Людмила Семёновна (старшая) и Валентина Александровна (младшая). Людмила Семёновна была удивительно красивая старуха, и это наша главная бабушка, геленджикская, которая всегда жила с нами, первая прозвала её "маркизой" - за стройную фигуру, гордую осанку и великолепную голубоватую седину. А Валентина Александровна, младшая маркиза, хотя и не была такой красивой, зато была очень талантливая: рисовала картины акварелью, играла на пианино...
Бабушки летом без дела не сидели. Народу ведь было много, и всех надо накормить. Они соперничали друг с другом в кулинарном искусстве, поэтому завтраки и ужины, и особенно обеды бывали у нас очень вкусные, хоть и готовились из недорогих продуктов. Тётя Соня и тётя Баля ещё и обшивали всю семью на ручной швейной машинке (ножные в те времена были чрезвычайной редкостью) А свободное время все наши бабушки (кроме главной, которую мы звали "бабцей")ходили "в сосны". Нас посылали с ними, чтобы мы донесли раскладушку, пару циновок и сумки, а перед обедом опять посылали, и мы приносили всё это обратно. После обеда снова носили "в сосны", а вечером - опять домой. Без раскладушки никак нельзя: тётя Баля с детства была калекой, носила ортопедическую обувь и сидеть просто на циновке не могла. Ну, да мы были не против: ведь, устроив наших бабушек, мы могли сразу же бежать на пляж, "на мостки" и прыгать в воду...
"В сосны", в ту самую рощицу на берегу, многие люди приходили семьями, на весь день. Особенно "сдыхи", как мы, местные, пренебрежительно называли отдыхающих. Там были дети, потому что "сдыхи" не пускали своих детей на пляж одних, чтобы те не обгорели, не дай бог, и не утонули. Так что мы иной раз не убегали сразу на море, а тоже устраивались "в соснах". Мы там играли с этими приезжими бледнолицыми детьми, и лазали по деревьям, и бегали к тележке с газировкой, если бабушки дадут нам по три копейки, и ели "жердельки" (маленькие такие абрикоски из бабушкиных сумок.
На одной сосне у нас был даже постоянный "наблюдательный пункт". Там, не очень высоко от земли, была необыкновенно удобная развилка: несколько толстых веток отходили от ствола в одном месте, и на них могло поместиться сразу три-четыре человека; а если люди помельче, то и пять-шесть...
(Продолжение следует)