Иван Федорович был известный в СССР строитель, на его счету числилось немало построенных крупных промышленных предприятий. На сдаче в эксплуатацию последнего из них присутствовал Леонид Ильич Брежнев и пожал Ивану Федоровичу руку. Иван Федорович, впечатлительный украинец, не мыл эту руку с месяц, как говорили злые языки. Через полгода Брежнев умер. Иван Федорович, в отличие от большинства населения СССР, так переживал его смерть, что у него случился обширный трансмуральный инфаркт миокарда. Мало того, что образовалась мешотчатая аневризма левого желудочка, произошел разрыв межжелудочковой перегородки. Больной не умер, но возникла тяжелая застойная недостаточность кровообращения. Его госпитализировали в ЦКБ Кунцево. Врачи понимали, что лекарствами возникшую органическую патологию миокарда не устранить, надежда была только на хирургическое лечение. К Ивану Федоровичу пригласили знаменитого кардиохирурга академика Бураковского. Иван Федорович спросил: «Профессор, как Вы будете меня оперировать?». Простодушный Бураковский ответил: «Дадим тебе наркоз, сердце остановим, грудь разрежем, аневризму отстрижем ножницами, края сошьем, а на дырку в перегородке я наложу заплату. Сердце опять запустим и выпишем». Потрясенный этой картиной Иван Федорович от операции отказался. Потом Бураковского приглашали еще раз и опять впечатлительный больной не согласился. В конце концов его выписали. Однако состояние оставалось катастрофически тяжелым. Через 2 недели его опять положили в стационар, на этот раз - к нам. Больной представлял собой задыхающийся мешок с водой, внутри которого слабо постукивали кости. Положение казалось безнадежным. Но тут родственники прочитали в журнале «Изобретатель и рационализатор» за 1983 год статью о чудесном докторе Мыше из Новосибирска, который оперирует больных с ИБС под местной анестезией с прекрасным результатом. Мыш к тому времени опубликовал монографию о методе лечения стенокардии путем введения в клетчатку между перикардом и передней грудной стенкой талька (модификация операции Фиески). Никакого отношения к случаю Ивана Федоровича это не имело. Однако родные связались с профессором Мышом, он приехал в Москву на симпозиум и его привезли к больному. Мы, врачи, не возражали. Мыш оказался разумным человеком. Я спросил: - Вы оперируете больных стенокардией, что показывают исследования, например, нагрузочные тесты до и после операции?. Мыш откровенно ответил: - У меня кафедра общей хирургии (3-ий курс), четыре сотрудника, мы оперируем все, заниматься анализом нам некогда, а кардиологи почему-то не хотят это делать (правильно не хотят, понимая, как умные люди, что это туфта). Мыш знал, что его метод никак не спасет нашего больного. Он с нами поделился: «Понимаете, ребята, если я сейчас это скажу такому впечатлительному страдальцу, он умрет прямо у нас на глазах». И он сказал: «Иван Федорович, я не могу Вас оперировать, но в Новосибирске есть такой хирург, академик Мешалкин, вот он может Вам помочь. Я сейчас вернусь в Новосибирск, поговорю с Мешалкиным, если он согласится Вас оперировать, тогда приезжайте». Так он и сделал, Мешалкин не возражал. Больного загрузили в самолет и в сопровождении нашего врача отправили в Новосибирск. Через месяц Иван Федорович вернулся. Теперь это был бодрый крепкий мужчина без малейших признаков сердечной недостаточности. Каждое утро он гладил на подоконнике брюки и пытался потрогать девиц за выступающие части. Я его спросил: «Как же Вас оперировал Мешалкин?». Больной ответил - «Я его спросил, а Евгений Николаевич живот выпятил и сказал - ты больной, я - врач. Мое дело предложить, твое согласиться или отказаться. Ты не согласен, - я ухожу, согласен, - через два дня оперируем. А как я буду это делать - не твое, а мое дело». И на это Иван Федорович тут же ответил согласием. Мешалкин делал все так, как рассказывал академик Бураковский, да еще и обкладывал пациента льдом... Успех дела заключался в психологическом подходе к больному и, конечно, в таланте хирурга.
***
Саша Окатов работал в больнице водителем «Волги», прикрепленной к приемному отделению. Он подолгу сидел в в приемном, общаясь с персоналом и ожидая вызова. Мы все хорошо его знали и между собой звали Сашка. Саша был тощий и добрый парень, только на лице его застыло презрительно-брезгливое выражение. Оно было всегда, видать, он с этим выражением и родился.
Судьба была неласкова к нему – не дожив и до 45 лет он заработал обширный трансмуральный инфаркт миокарда с образованием аневризмы – без предшествующей и последующей стенокардии. Но зато появилась хроническая сердечная недостаточность – одышка, увеличение печени, отеки. Что и следовало ожидать, исходя из состояния его сердца. Не раз лежал он в кардиологии – без особого эффекта. Ему предлагали операцию, но он отказывался, не называя причины и сохраняя на лице обычное презрительное выражение. Последний раз, оказавшись его лечащим врачом, я сказал: «Саша, операция – твой единственный шанс. Специально для тебя мы пригласили одного из лучших кардиохирургов страны, который оперирует такие сердца, – Бориса Владимировича Шабалкина. Если он согласится тебя оперировать, это будет твой последний шанс. Другого - не будет. Никто не потащит тебя завтра же на операционный стол. Если ты согласен, профессор переведет тебя к себе в Научный Центр хирургии, там сделают обследование, и если после этого предложат операцию, - соглашайся не раздумывая. Еще раз – это твой последний шанс. Шабалкин делает такие операции успешно (дело было в 1990 году). Шабалкин приедет завтра. Но я тебя прошу, Саша, – Спрячь свое брезгливое выражение! Ведь профессор не знает, что это у тебя от рождения. Соглашайся, а после обследования тебе все объяснят и ты решишь окончательно. Силком в операционную не волокут. Окатов вроде бы согласился. Приехал Борис Владимирович. Познакомился с историей, с анализами. Я ему рассказал какой хороший, хоть и странноватый, парень этот больной Окатов. Шабалкин, который всегда разговаривал с больными с доброй улыбкой, предложил Окатову перевод к себе в отделение. И тогда страдалец, забыв все, что я ему внушал накануне, скорчил еще более брезгливую рожу и сказал: «Надо еще подумать…». Видно мне было, что Шабалкин изумился, сказал : «Ну, как надумаете, скажете» и уехал. Никто не спрашивал Сашку надумал он или нет, сам он тоже молчал. С тем его и выписали, больше он в больницу не поступал, очевидно, умер дома. Обидно, человек вполне мог жить!
***
Марат Дмитриевич Князев одно время был чуть ли не единственным хирургом в СССР, который выполнял аортокоронарное шунтирование. Мы не раз приглашали его к себе, он отбирал больных для АКШ, переводил к себе в Центр хирургии, где успешно оперировал. Марат был молод, энергичен, контактен, прост в общении с коллегами. Бывало, приедет, мы в ординаторской угощаем его кофе, рассказывая историю болезни пациента. Собираясь пойти к больному в палату, он говорил: – Дайте-ка мне, ребята, дудку (фонэндоскоп), все же я профессор, надо внимание проявить. Дудка была ему совсем не нужна, аускультация ничего нового выявить не могла, однако на больных производило большое впечатление, как внимательно профессор выслушивает сердце. Я даже думаю, что приставив фонэндоскоп к груди пациента, он только делал вид, что слушает. Мы при этом благоговейно замирали. Это была игра, но игра на благо больного. Марат, родившись в 1934 году, погиб в 1984-ом, не дожив пару недель до пятидесятилетия:когда он выходил из машины, какой-то грузовик буквально втер его в борт "Жигулей".
***
В годы моей институтской учебы в Перми на двух разных хирургических кафедрах работали два доцента – Михаил Иванович и Дмитрий Иванович. Среди студентов ходила легенда, что Михаил Иванович, человек среднего роста с простым лицом, во время войны был летчик-истребитель. Дмитрий Иванович, высокий ироничный, на фронте не был. Оба доцента занимались легочной хирургией, по некоторым вопросам имели различные точки зрения и не раз вступали в дискуссии на институтских научных конференциях. Михаил Иванович приносил с собой какие-то книжки, на которые ссылался во время выступления, и при этом горячился. Дмитрий Иванович возражал ему с легкой спокойной улыбкой. Однажды мы, студенты, сопровождали Дмитрия Ивановича на очередном обходе. Лечащий врач рассказывал кратко о больных, доцент принимал то или иное решение. Одному больному он сказал: – Вам надо удалять правое легкое. Больной, мужичок лет пятидесяти, ответил: – Я согласен, Дмитрий Иванович. А вот я только что лежал у Михаила Ивановича, так он мне предложил удалить левое легкое. А я чувствую, что у меня справа болит, и отказался. А Вам я верю! Вопрос решен. Мы вышли в коридор, Дмитрий Иванович показал нам рентгеновский снимок и сказал: – Вы видите, ребята, вот правое легкое, вот - левое. А Михаил Иванович иногда путает правое легкое с левым…
***
Старик-отец в 90-е годы приехал к сыну-предпринимателю в Москву из Волгограда и был госпитализирован ввиду сердечного приступа. В стационаре возникла необходимость в имплантации электрокардиостимулятора. Вызвали внешнего кардиохирурга, старика тут же перевели в горбольницу, где и провели успешную имплантацию импортного ЭКС. Операция была платная, так как больной не имел московской прописки. После операции отца вернули в нашу больницу и я спросил сына, как он рассчитался с кардиохирургом. Тот ответил: – Хирург назвал сумму в 5 тысяч долларов – 2,5 тысячи - стоимость ЭКС (реальная цена) и еще 2,5 тысячи за организацию всего дела. Он добавил, что, по его мнению, за работу хирург запросил многовато. Я смотрю на него – передо мной – крепкий мужик средних лет, на шее – массивная золотая цепь к крестом, на левой руке массивные золотые часы, на правом запястье – золотой браслет, и на пальце – золотой перстень с большим прозрачным камнем. Я сказал: - Вы бы еще в нос золотое кольцо продели, хирург на Вас посмотрел и, наверно, подумал – в случае чего продаст перстень! Идете рассчитываться – одевайтесь попроще. Так сын в дальнейшем и делал.