В своих книгах «Я родом из тундры», «Подарок судьбы», «Древо жизни» я писала о необычной женитьбе своих родителей в Антипаютинской тундре.
В древние времена судьбу любой девушки в тундре определяли родители, но даже в те далёкие годы в тундре случалась любовь…
Молодой красивый парень из рода Ядне был не так богат, чтобы заплатить за невесту, и он решился на крайний шаг: украл невесту из рода Салиндер, привёз в свой чум, и она стала его женой…
Потом один за другим стали рождаться мы: сын (рано умер), дочь Акае (умерла молодой девушкой), Нина, Анна, Нерчу, Анатолий и Тамара.
Наш папа Тэчу Ядне был высоким и статным мужчиной со смуглым лицом, вьющимися тёмными волосами и красивыми синими глазами. Он очень много работал: был оленеводом, проводником – каюром оленьих упряжек до и во время Великой Отечественной войны на дальние расстояния от Антипаюты до Салехарда возил политзаключённых, потом был бригадиром рыбаков на рыбоугодиях Тото-яха, выполняя государственный план по добыче рыбы для страны, метким охотником, снова оленеводом – передовиком производства, разводил породу своих личных оленей, знал всю тундру как своих пять пальцев, умел делать добротные нарты и многое другое. Почему мы, их дети, Николаевны или Николаевичи? Об этом можно прочитать в моих книгах.
Наша мама Ненэй Ядне была спокойной и доброжелательной женщиной среднего роста и плотного телосложения. Белолицая, с вьющимися светлыми волосами, красивым носом, яркими губами, она была очень женственной и скромной. Её серые глаза излучали особый свет: иногда они казались синими, в зависимости от состояния или настроения, от которых исходило особое тепло. Её крупные натруженные руки умели делать многое. А её большое доброе сердце с болью откликалось на любую неприятность.
С тех пор, как я помню свою маму, в жизни она была немногословной женщиной, но слыла отличной хозяйкой, великой мастерицей по пошиву ягушек (женская меховая верхняя одежда), кисов ( меховая обувь из оленьих лап), орнаментов для любой одежды, женских шапок. Но больше всего люди тундры доверяли шить ей (или хотя бы скроить!) мужскую зимнюю одежду – соок (гуся), которую надевают поверх малицы в страшные морозы или в дальний путь.
Нас, детей, пока мы были маленькими, одевала обычно в малицы и сооки, иногда в парки (зимняя детская одежда поверх малицы), а кисы мы носили обычные, из тёмных или серых оленьих лап без рисунков, их называли в те далёкие годы почему-то «антошками». А когда подрастали, то нам, девочкам, мама начинала шить красивые ягушки (чёрные или белые с орнаментами, комбинированные или пёстрые).
По весне все люди тундры, как и наши родители, готовили нарты с зимними амгарями (вещами), сушили зимние малицы и ягушки, а потом оставляли сёретя (упакованные вещи на нескольких нартах оставались до зимних морозов в определенном месте). В светлые июньские дни, когда эти важные работы заканчивались, мама между повседневными заботами любила вырезать орнаменты для ягушек, женских шапок: многие женщины и девушки учились у неё, непревзойдённого мастера по шитью верхней мужской одежды, или по вырезанию разнообразных орнаментов, (некоторые из них мама изобретала сама) которые вырезались на глаз, без какого-либо трафарета.
Такого мастерства тогда редко кто мог достичь. Это считалось эталоном высшего мастерства. Сегодня девушки и женщины в посёлках и тундре орнаменты вырезают по трафарету. Сейчас другие времена и может быть так лучше и легче работать. Некоторые женщины – соседки из стойбища за такую ювелирную работу платили добром: выделывали шкуры для нюков (зимних покрышек из толстых шкур оленей для чума), для малиц, ягушек и лапы на кисы для нашей большой семьи. Или шили простейшие вещи: малицы и кисы для детей.
Спустя многие годы после смерти мамы некоторые женщины, которые не были такими большими мастерами, хранили, как самые дорогие реликвии, выкройки частей старой ягушки, которые когда-то скроила наша мама, и, часто использовали их как образец.
Сегодня у сестры Анны Николаевны хранится старая ягушка матери с орнаментами по всем швам, где нет ни одной шерстинки, а мездра гладкая, ровная: так тогда хорошо выделывали шкуры.
Эту старенькую ягушку иногда надеваем, фотографируемся и снова складываем в нарты. А ещё я, мои сёстры Анна и Тамара, много лет бережно носим (только по праздникам!) красивые белые – белые бурки с орнаментом «тёня салик» («локоть лисы») – древним фамильным орнаментом рода Ядне.
В дни похорон матери (после внезапной её смерти), во время разбора её вещей сестры обнаружили более тридцати выделанных белых оленьих лап - для дочерей.
Для нас же были приготовлены новые ягушки, кисы и шапки. Но интересно то, что она оставила для каждой из нас древние медные украшения для женских зимних шапок. Такие украшения – большая редкость потому, что их производили когда-то только в царские времена. А сыновьям, оказывается, мама оставила готовые сооки (гуси), мужу – малицу, соок, две пары кисов.
До последней минуты наша мама думала о каждом из нас и, вероятно, надеялась на то, что мы, дочери, вернёмся и станем вести традиционный образ жизни в тундре. Но судьба у каждого своя и все дочери живут в посёлках и городах. А братья остались жить в тундре, имеют свои личные стада оленей, много детей.
Мама знала много сказок и преданий, умела петь красивым грудным голосом древние песни про богатырей (сюдбабц), песни – плачи (ярабц) девушек, увезенных в чужие края, сказания и легенды о том, как другие народы воровали у ненцев девушек и женщин потому, что они по всей земле всегда славились своей красотой, мастерством и трудолюбием, как люди во все времена защищали свои земли, пастбища, семьи от нашествия недругов…
Но мне не дано было знать столько сказок и легенд, песен и преданий потому, что меня рано увезли от родителей из тундры на учёбу в школу – интернат на одиннадцать лет. В школе и позже в вузах меня учили другому: чужим нравам, русскому языку, разным наукам, истории компартии, которая обещала нам лучшую жизнь… при коммунизме.
Сейчас в тундре мало людей, знающих прошлое своего народа. Сегодня, пожалуй, сохранился только один известный сказочник Санька Салиндер – племянник моей мамы, а мне он – двоюродный брат, который перенял многое от моего родного деда Ептёй Ядне.
А счастье Саньки, может быть в том, что он никогда не учился в школе, а остался в тундре с родителями и своими многочисленными бабушками, от которых он перенял своё духовное богатство… Так или иначе в нашем роду Ядне и роду мамы (Салиндер) были талантливые люди.
Мои братья и сёстры – самостоятельные, трудолюбивые и семейные люди, одни похожи на маму, другие имеют в облике и характере что-то от обоих родителей. А я, как две капли воды, похожа на отца, даже его пылкий характер и целеустремлённость передались мне по наследству.
Но иногда думаю о том, что мне от мамы передалось самое главное – это настоящее глубокое духовное наследие: ведь она так много знала песен, сказок, легенд и преданий. А я просто пытаюсь быть похожей на неё хотя бы в том, что научилась запоминать услышанное, а потом писать на бумагу (теперь – в компьютер) то, что слышу и перенимаю уникальное культурное наследие от носителей истинной культуры – тундровых ненцев на своей малой родине (в Антипаютинской тундре). Радуюсь тому, что народ сумел сохранить (через все трудные времена и режимы) свою уникальную культуру и донести её до двадцать первого века.
На ведение большого хозяйства, содержание семьи и другие дела нужно было иметь крепкое здоровье, а у неё, мамы, у самой было слабое здоровье. Время от времени её брала какая-то непонятная болезнь: несколько дней не ела, не вставала, а только лежала без движения. Конечно же, она переживала, думала о детях, о своей большой семье… Никакой медицины в тундре не было, а приводила маму в чувство одна пожилая женщина из рода Яр, которая делала какие-то манипуляции и поила травами, и, она, наша мама, постепенно выздоравливала, за что папа отдавал двух оленей. Говорили о том, что эта женщина владеет навыками знахарки и шамана и лечит только замужних женщин.
Уже четвёртый десяток лет с нами нет Мамы, а её до сих пор не хватает нам всем. Мы всегда хотели быть похожими на родителей, особенно, на свою маму.
Я, мои братья Нерчу и Анатолий, сёстры Анна и Тамара благодарны нашей чудесной маме за то, что она не знала вкуса спиртного всю свою недолгую жизнь. Все три дочери унаследовали такой своеобразный наказ мамы и к спиртному почти совершенно безразличны, а сыновья иногда позволяют себе выпить в особых случаях, после трудной и тяжелой работы или же по праздникам.
Душа тундры
Мама была очень добрым человеком: добычу отца делила по всем чумам, зная о том, что завтра и нам достанется что-нибудь от соседей. Таков закон взаимовыручки в тундре, без которой не выжить в суровых условиях вечной мерзлоты. В тундре всегда жили по-разному: кто-то имеет много оленей, а кто-то еле-еле сводит концы с концами.
В новых экономических условиях в тундре и посёлках идёт жёсткая борьба за выживание, но ненецкий народ сохранил древний обычай предков, что люди должны помогать друг другу при любых обстоятельствах.
Бедным людям мама отдавала оленьи шкуры, лапы, всё, что оставалось от выросших детей, еду и многое другое. Она иногда говорила: «Всё доброе, отданное людям, когда-то вернётся!»
В нашем чуме люди всегда пили чай, ели рыбу или мясо, но от этого мы не становились беднее, знали, что папа снова добудет много песцов и лис, оленей весной прибавится, а рыбу снова выловит из студёной Тазовской Губы…
Мои родители были неграмотными, но в семье всегда царило дружелюбие, спокойствие и достаток. Родители умели вести хозяйство. Многие люди их уважали, помогали им в разные годы, сегодня вспоминают их добрым словом.
Наша мама пережила очень много горя в своей жизни: рано умер её отец, а её маму выдали снова замуж в другую семью, потом советская власть отобрала у них почти всех оленей, хорошую одежду и на их глазах раздали бедным людям, которые спустя много лет снова оказались бедняками (потому, что, видимо, не хотели работать), а после она, молодая девушка, была хозяйкой большого стада оленей и стойбища рода Салиндер, пока не украл её в жёны смелый молодой человек из рода Ядне.
Первый ребёнок у родителей умер младенцем. Спустя годы, после долгой болезни умерла старшая дочь. Это были самые трудные годы, мама ночами не спала потому, что больная дочь кричала от боли головы сутками и никто помочь не мог. Врачей на Севере в те годы было мало, а далеко в тундру никто не выезжал.
В разные годы, время от времени, наш папа сильно болел, иногда нашей маме приходилось вести хозяйство одной (а семья была уже большая: старый дедушка и мы, дети), часто она ездила по стойбищам и искала шамана по тундре для того, чтобы вылечить мужа, платила много шкур и оленей шаману по фамилии Тогой за то, что тот научил нашего отца делать кровопускание, чтобы он долгое время чувствовал себя хорошо.
Сколько бессонных ночей она провела в своём холодном чуме, когда мы были маленькими или болели? Как она страдала оттого, что её детей через каждые два года, когда подходила пора идти в школу, брали и отвозили на учёбу в школу – интернат? Как долго она ждала свою младшую дочку, которую увезли на несколько лет в больницу Тюмени и санаторий для лечения?!
С детства помню, как наша мама вставала раньше всех в стойбище. Она первой начинала разводить огонь в холодном чуме, и когда будила нас, в чуме бывало уже тепло, в железной печурке весело потрескивали дрова, из ведра на печке поднимался пар – то растаял лед для воды.
«Вставайте, мои дорогие дети! Слышите хорканье своих оленей? Авки просят кусочков хлеба от своих маленьких хозяев!» - ласково говорила мама. Мы вставали, надевали свои тёплые (нагретые мамой около железной печурки) малицы и выходили на улицу, чтобы поглядеть на своих любимцев – оленей.
А большой чёрный чайник стоял на печке и уже ждал нас, когда мы сядем дружно за столик и станем пить душистый чай с кусочками комкового сахара, мёрзлого масла и кусками нагретого на печке хлеба.
Иногда папа привозил из посёлка печенье, конфеты и сгущёнку.
Детство моё, коротенькое, как северное лето, было счастливым. Очень счастливым. Может быть, таким видится мне детство сегодня, когда прошло много десятков лет. Родители очень любили нас, мы тоже старались не огорчать их, хотя шалили и дрались (особенно я) из-за каких-то игрушек или пустяков.
После утреннего чая мама одевала нас тепло и собирала на улицу.
Мы приобщались к труду, помогали родителям, много играли в подвижные игры, таскали снег или лёд для воды, дрова в чум, бегали со своими любимыми собаками, катались на санках. А вечерами или в плохую погоду мальчики вырезали оленей из брусков, а мы, девочки, играли в свои куклы из клювов птиц.
Папа запрягал своих ездовых оленей и уезжал по делам. А мама уезжала вместе с женщинами стойбища (иногда совсем одна) за дровами. А мы оставались со своим старым дедушкой, который почему-то всё время спал, когда хотели кушать, то ели мёрзлые куски варёного мяса, хлеба и…ждали её возвращения.
Это тяжелейший труд: добывать ольху или другие маленькие кустарники из-под глубокого снега, которых хватало лишь на сутки. Вечером мама варила душистое оленье мясо, готовила ненецкую похлёбку из ржаной муки и бульона. Папа мог отсутствовать сутками, потому что ездил на дальние расстояния в Гыданскую или Находкинскую тундру, иногда мог приехать и ночью с богатой добычей. Мужчина в тундре – настоящий добытчик и кормилец большой семьи.
В нашем чуме неделями жили какие-то родственники, из других стойбищ приезжали гости, иногда издалека приезжала наша родная бабушка.
Поздно вечером, когда вся семья накормлена и уложена спать, для женщины-тундровички наступает время, когда она, хотя и усталая, спокойно начинает дошивать новую малицу хозяину, чинит кисы или рукавички детям, сушит кисы, упаковывает вещи и продукты, чтобы собаки не съели за ночь, меняет в люльке младенца подстилку и только потом ложится спать.
Но в темноте ночи, под завывание постоянных северных ветров, женщина всегда прислушивается к каждому шороху, дыханию детей и мужа. Она в любую секунду готова встать и прийти, если надо, на помощь. А я, если не могла сразу же заснуть, то тихонько звала маму: «Мама, я ещё не успела заснуть…» Она тихо откликалась на мой зов, потому что знала о том, что я боюсь темноты…
А утром... утром всё повторяется вновь. С той лишь разницей, что забот ей прибавляется, если хозяин надумает, скажем, забить оленя, ведь разделка туши полностью ложится на женщину, после того, как все люди стойбища поедят свежего тёплого мяса. В её обязанности также входит строить чум и разбирать его при перекочёвках.
На женщине лежит труднейшая обязанность выделывать большие оленьи шкуры для нюков (покрышки для зимнего чума) и шить их из сорока или пятидесяти больших шкур по частям.
Весной женщина выделывает шкуры для новых малиц, ягушек, лапы для кисов на зиму для всей семьи. И при этом летом оленеводы постоянно каслают (переезжают на другое место с разобранным чумом, хозяйством и оленями), через каждые два – три дня потому, что олени не должны полностью вытаптывать пастбища, нужно беречь свою землю для будущих касланий и потомков.
Это закон тундры и он соблюдается тысячелетиями всеми ненцами по всей огромной территории от Белого моря до реки Енисей, где проживает ненецкий народ.
Без женщины в тундре и чуме холодно, голодно и неуютно. Женщина – это душа жилища, душа тундры. На ней же лежит ответственность за воспитание детей. Мир от женщины теплеет, светлеет, становится большим и интересным. Смысл жизни в тундре – иметь хозяйку в чуме, хранительницу очага, которая при появлении упряжки своего мужа сразу же начинает разжигать огонь в чуме и выходит встречать его...
Сильной половине кочевой семьи тоже хватает дел, чисто мужской, тяжёлой работы. Главное для мужчин – добыча пропитания, содержание семьи, охрана оленей от хищников, прибавление стада оленей, делать нарты и многое другое. В тундре каждый член семьи знает свои обязанности. Просто в тундре всё взаимосвязано, и трудно мужчине без женщины, как и женщине – без мужчины.
О женщинах в тундре судят по тому, как одет её муж, её дети, как поставлен чум, как сшиты её ягушки и кисы, какие сделаны узоры на кисах мужа или сыновей, какое приданое приготовлено для дочерей.
Конечно же, тяжёлая жизнь в тундре, где ненецкий народ круглый год живёт на снегу и морозе всю свою жизнь (от рождения и до смерти), многочисленные роды (в тундре все знают о том, что по обычаям предков нельзя прерывать жизнь, данную Богом) подрывают здоровье ненецкой женщины к тридцати пяти – пятидесяти годам, и редко кому из них посчастливилось нянчить своих внуков, тем более – правнуков.
Женщины - тундровички умирают рано от болезней и тяжёлых условий жизни.
Наша мама умерла рано, ей по паспорту было пятьдесят шесть лет. После смерти мамы наш папа долго не мог прийти в себя, вплоть до конца своих дней. Вскоре отца парализовало, но ему повезло (если можно так выразиться), что у него были хорошие дети. Он жил в отдельной комнате в тёплой квартире в посёлке Антипаюта у своей средней дочери Анны Николаевны Ядне, которая ухаживала за ним до последней минуты. Вот почему мы все заботимся о своей сестре Анне, и она является человеком, который объединяет всех нас после родителей.
Другие дети с семьями из тундры и городов приезжали и помогали, как могли. Долгих десять лет папа прожил без матери. Даже страшно подумать о том, что он пережил за эти долгие годы без своей любимой жены – матери семерых своих детей? Память у отца была отличная, и он иногда вспоминал своих оленей, тундру, родных, друзей, свою молодость...
Это был союз двух прекрасных, трудолюбивых и жизнестойких людей, которые воспитали умных, достойных и благодарных детей. Потом жизнь родителей продолжилась в нескольких внуках. А сегодня продолжателями славного рода Ядне являются многочисленные правнуки, с некоторыми из них читатели познакомятся в моей новой книге «Ромка».