КАЗАЧЬИ КОЛЫБЕЛЬНЫЕ.
Миниатюры.
Слушать эти истории было жутко, а не слушать – ещё страшней, сверстники засмеют, назовут трусом. Послушаешь эти истории обычно вечером, потом всю ночь боишься высунуть нос из-под одеяла. Вот несколько старых забайкальских страшных историй.
Р а с с к а з б а б у ш к и А г а ф ь и.
Матушка моя была из Волочаевки, это совсем рядом, километров восемнадцать будет, через хребет перевалишься, и вот она Волочаевка-то, в Нерчинском районе. Раньше мы туда часто ходили, там церква была, бравая церква была. Приход там был, оттуда и батюшку к нам привозили, обвенчать молодых, отпеть ли.
- Бабушка, а что такое отпеть?
- Так покойного.
- Какого?
- Какой помрёт. Церкву потом хотели сломать, а не могли. Раньше крепко всё делали, а в той церкви и штукатурку не могли разбить. А и не разобьёшь, она на яичках была сделана, церкви раньше любили, вот и строили их крепкими.
- Бабушка, а страшно когда будет?
- А будет вам страшное, печку только посмотрю, протопилась ли. Протопилась, трубу закрою, а то матерь придёт и будет ругать меня, что я жар упустила. Сейчас и расскажу. Матушка моя слышала ещё от своей бабушки. Вроде так было. Раньше странники всё ходили. Ходили они из деревни в деревню; там поедят, там попьют, там выспятся. Так вот они и жили, странники-то. Раз так-то один странник и попал в Волочаевку. Остановился у одних людей. А у них были снохи.
- А кто такие снохи?
- А это, значит, невестки их были, за братьями замужем. Одна была брюхата, ребёночек вот-вот должен был родиться. А другая была ещё молодая. Братья в то время куда-то уехали. В доме остались одни снохи да старая бабушка. Да странник-то в тот день к ним
пришёл. Но они баню истопили, странник тоже помылся. Спать легли так: бабушка на кровать легла, молодухи легли на полу, а странник-то, старичок, на полати залез.
- Бабушка, что такое полати?
- Раньше народу много в одной избе жило, места мало. Вот под потолком и делали такие полати, там и спали, лишний скарб туда тоже клали. Спят они. А странник долго не спал, видит: молодая сноха встала. Месяц сильно светил, вот и видно было всё. Вот она встала и подошла к шестку.
- А что это такое?
- Да вы будете слушать-то? Не перебивайте, шесток вон у печки есть. Подошла она к шестку, трубу у печки открыла, достала горшок с печки, палец обмакнула в него, да и помазалась. И фырр…, вороной вылетела в трубу.
- Ой, как страшно!
- Она колдунья была?
- Да вы будете слушать-то?
- Будем.
- Вот и слушайте. Странник потом смотрит, а в трубу две вороны влетели. А он смотрит, что дальше будет. А те, значит, к брюхатой-то снохе опять бабами подошли. Что-то сделали с ней и ребёночка-то из неё и вытащили, запеленали его, на шесток положили, а сами в трубу фырр да и улетели.
А старичок хитрый был. Он слез да и закрыл трубу, ребёночка взял и положил его рядом с матерью, а сам опять на полати залез. А утром сноха смотрит - ребёнок родился, и сразу стал сосать. А бабушка-то спит, ничего не слышит. Странник слез с полатей да тихонько на улицу вышел, а та стоит на крыльце в одной станушке, рубахи такие раньше были. Стоит, значит, вся замёрзла. «Прости, говорит, дедушка, я больше не буду так делать». Вот как раньше было, матушка моя рассказывала.
Р а с с к а з с в а т ь и А р и ш и.
Раньше-то всякое было. Тоже и колдуны были, гадали у них люди. Дядя мой, мамин брат, на фронте был, ещё на той войне, тоже с немцами, только она раньше была. Я маленькая тогда ещё была, а помню, как бабушка ходила гадать на дядю. От дяди долго писем не было. Думали, живой ли он. Вот она и пошла к колдуну. Я-то помню, что она ходила гадать, а как всё было, не помню, мама уж потом рассказывала. Вот как дело было. Бабушка пришла к нему, а он спрашивает:
- От Сёмки давно писем нет?
- Но.
- Будем гадать,- берёт он зеркало, ставит его на стол, нитку взял и к зеркалу привязал, потом нитку до двери дотянул и привязал другой конец к ручке двери. Я, рассказывала потом бабушка, стою, боюсь. А он и говорит:
- Смотри в зеркало, увидишь Сёмку.
Бабушка в зеркало смотрит, а там дверь открылась и какой-то мужик идёт. Смотрит, а это дядя, только шапка у него прострелена. Колдун быстро нитку порвал и говорит:
- Жди, живой придёт.
-А он, дядя-то, живой пришёл, только шапка у него была прострелена. Я помню.
Р а с с к а з дедушки Ильи.
Я молодой ещё был, мы все тогда на луг вечерами ходили. В тихие вечера костры жгли, играли. Раз идём на луг, а за нами колесо катится, само собой катится. Девки сперепугу визжат, а мы бесшабашные были, кинулись за колесом, а оно от нас быстро укатилось. На другой вечер то же самое. А в нашей деревне жил хороший шептун, он от испуга ладил, кровь затворял, змей умел заговаривать. Мы к нему и пошли, рассказали всё. Шептун и говорит: «Не бойтесь, я этому колесу управу найду». И как вы думаете? Пошли мы опять на луг, тихо было, думали костёр разжечь, а колесо за нами катится. Мы идём, будто и не видим его. А шептун-то с нами был, изловчился он, и выловил колесо, перетянул его верёвкой и повесил у себя над крыльцом. Наутро уж вся деревня знала, что шептун проучил местную ведьму. А как было-то? Утром шептун вышел, а она висит над крыльцом, поперёк верёвкой перетянута и говорит: «Отпусти, я больше не буду». А вся деревня знала, что она недоброе делала: то у коровы вымя заболит, то у какой-нибудь бабы квашню испортит; то, бывало, трубу заколдует: труба у печки открыта, а дым в избу идёт, и пока баба не перекрестит вьюшку, дым всё в избу идёт. Вот какая была эта ведьма, а шептун, значит, сильней её был в колдовстве-то, раз поймал её. Вот как в старину бывало.
Р а с с к а з т ё т к и П а р у ш и.
Это до колхозов ещё было. Мы уж невестились. Бывало, соберёмся на лугу, да так отплясываем под гармошку, что вся деревня слышит. На лугу у нас и место всё было вытоптано. Весело было, Нынче молодёжь чудная пошла. Одеты все, обуты, музыка всякая, а молодые всё норовят выпить да нахулиганить. А нас много было, это сейчас деревня-то маленькая стала, народу мало. А тогда народу много было.
Был у нас один парень, Лучка его звали, так-то его Лука звали, а мы всё Лучка да Лучка. Бравый он был, многие девки по нему сохли. А он и гордился, то с той, то с другой ходит. Раз как-то пришла на луг незнакомая девка. Кто она такая? Да вот, дескать, приехала к Потаповским гостить. Пляшет, поёт, как все. А Лучка, тут как тут, своих-то девок ему мало. Потом рассказывал нам, да всё по сторонам озирался, ёжился.
Значит, он пошёл гостью провожать. Обнял её, идёт да, как всегда, и наговаривает ей всякое. Любил языком-то чесать. Бывало, заслушаешься. А как начнёт девкам-то: «Лапушки, милушки». Так они и млеют. Мы-то ещё маловаты были, только-только начали невеститься. Потом он и рассказывал. Идут, значит, они. Лучка смотрит: далеко зашли, начал он оглядываться, потом смотрит, он ногу обнимает, а в небе-то высоко – она. Да как захохочет. И пропала. Лучка холодным потом облился, потом, как дунул без задних ног домой. Не знаю, врал он, или нет, но у него потом много седых волос было. Он потом, Лучка-то, в войну около посёлка Оловянного, с голоду помер. Там старых мужиков собирали и держали в запасе. Они на войну-то уже негодны были, а Лучка, видно, больной оказался, там с ними и был. Наш дядя тоже там был. Потом рассказывал, что тяжело было, кормили худо, много там мужиков с голоду померло.
Р а с с к а з м о е г о о т ц а.
- Ну, и надоели же вы мне, галёра. Та ушла вечеровать, а я тут с вами сиди да рассказывай,- отец хочет казаться серьёзным, а голубые его глаза ласково светятся. Он любил нас, наш отец.- Давайте я вам лучше на гармошке сыграю.
Отец берёт гармошку и играет нам: « Когда б имел златые горы…». Кончил петь, а мы опять: расскажи да расскажи нам что-нибудь страшное.
- Ладно, расскажу. Это давно было. Мой отец, ваш дед Илья, ещё маленький был. А мне-то уж мой дед Тимофей рассказывал. В наших местах много бурят жило. Недавно ещё жили, мы с Болотом большие друзья были. Он на войне погиб, с немцем воевал. А я на Дальнем Востоке был, мы там японцев держали, чтоб, значит, они тут войны бы не начали.
Ну, вот, буряты тут жили, а у них шаманы же, у нас колдуны да шептуны, а у них шаманы значит. Вот дед и рассказывал, что два шамана поспорили между собой, кто сильней будет в шаманстве. Они коня друг другу заговорят, конь вроде бы смирный, а никак на него не сядешь. Но они потом шаманят, конь и отойдёт. Или вот ещё. Один кому-нибудь на добро шаманит, а другой возьмёт, да и наоборот сделает. А русские с бурятами тогда хорошо жили.
Как-то у дедовой коровы молоко пропало. Он и позвал нашего шамана, тот начал шаманить, молоко снова появилось. А другой шаман как назло у нас в деревне гостил. Он взял да и подбросил корове осиновую палку, корова взбесилась: бодает ту палку, ревёт и никого к себе не подпускает. Дед опять к своему шаману. Он пришёл и сказал, что это тот шаман сделал. Палку сжёг, и корова отошла. Потом и говорит:
- Я ему сейчас покажу.
И вот слушайте. Прямо у деда в доме и сделал. Он скрутил куклу из тряпок, нарисовал ей глаза, нос, рот. Потом взял у моего отца рогатку с камешком, да прямо в рот кукле и стрельнул. Из рогатки отцовой. Дед ничего понять не может, а тот смеётся:
- Потом узнаешь.
И что же вы думаете? Тот-то шаман в это время как раз обедал в гостях, а зубы-то у него прямо в миску и вывалились все. Вот так они и доказали, кто из них сильней.
Р а с с к а з ы м о е й м а т е р и К л а в д и и А л е к с а н д р о в н ы.
Ладно, не пойду вечеровать, с вами посижу, отцу брюки починю. Вам чего-нибудь расскажу. Вроде уж все сказки рассказала. А, вот вспомнила. Татьяна наша в Самане живёт, это сейчас его зовут Ононским, а раньше все звали Саман да Коньзавод. Там раньше узбеки бараки из саманского кирпича строили, а военные коней разводили. А Татьяна наша в школе уборщицей работал.
Раз пошла она в школу трубы у печек закрыть. Уж темно было, боится. Лампу зажгла. Уж все печки закрыла, к последней подходит, а за печкой телёнок стоит. Она напугалась: откуда он? Перекрестилась, он и пропал. Думала, что почудилось. На другой день он опять там стоит. Перекрестилась, он опять пропал.
Она директору ничего не сказала, чего он понимает, директор-то. Она к знающему человеку пошла. Тот поновил иконку, той водой побрызгал за печкой, больше там и не чудилось. Татьяна долго ещё боялась, всё в школу ходила с ребятишками.
А вот ещё Дуся рассказывала. У её сестры в Кироче вот что получилось. В войну Дусина сестра одна осталась, ни старика, ни старухи. Один раз, говорит, ребятишки уснули, а она ещё что-то делала. Спать уж собралась, да слышит на печке-то, будто камни сыплются. Поглядела на печку, а там нет ничего. А оно на другой день, на третий день опять сыплется. Пошла она к одной знающей старухе, рассказала. Та её натакала иконку поновить и побрызгать потолок с печкой. Сестра Дусина так и сделала. Как рукой сняло, больше не чудилось.
- Хватит уж? Спали бы, пора уснуть. Что ещё рассказать? Беда с вами. Ничего уж не помню. Но ладно, ещё расскажу. Деверь мой, отцов брат, рассказывал. И сейчас ещё вспоминает, говорит, что на войне его спасла ваша тётка Паруша, его жена. На войне-то в землянке спать легли. Во сне Паруша к нему подошла и говорит: « Володя, вставай, пойдём»,- да так ясно говорит, как будто вот тут она и стоит. Проснулся Володька-то, так-то ему не по себе стало, вышел он из землянки и ушёл к лесочку. А тут как жахнет! И землянку всю вдребезги. Всех убило. Один ваш дядя и остался живой. Вот и был ему сон-то в руку…
…Течёт плавно забайкальская народная речь, а мы слушаем рассказы бывалых людей о старине, о чудесах; веки слипаются, тело тихо покачивается, плывёт куда-то.
И вот уже спишь и видишь: не то свои сны, не то продолжение рассказов… .
Где вы, сладкие сны детства?
Казачьи колыбельные.