Б.Мельник. Часть третья, раздел десятый. Перевод с польского Т.Цыркуновой
В последнем квартале 1942 года Телеханы и их окрестности переживали всё новые и новые события. Кроме грабительской политики оккупантов в отношении гражданского населения, разнообразных бед и распространяющихся болезней, всё усиливающейся борьбы партизанских отрядов с немцами и латышами, стали приумножаться безнаказанно властвующие банды, грабящие гражданское население. Никто не мог предвидеть, какое новое несчастье может ещё обрушиться на людей.
В этом адском тигле судеб и наша семья также участвовала против своей воли. Одно событие, которое произошло в хмурый ноябрьский день после обеда, никому из нас не могло даже и присниться. Был ещё как бы день, но в помещении по углам и возле мебели уже таились зачатки сумерек. В доме была полная тишина. Мы с братом сидели каждый на своём любимом месте и, не обращая внимания на наступающие сумерки, поглощали содержание очередной книги. В кухне, прикрытая пледом, спала Шурка, ребёнок Веры. Отец был где-то в местечке, а мама с Мундзей и Верой работали в огороде. Пользуясь сухой погодой, они укутывали от морозов зимующие там растения.
Загрохотала входная дверь, ведущая из сеней в кухню. Я услышал шаги и голос отца. Кроме него пришёл ещё кто-то чужой. Я оставил книжку и уже был в кухне, разглядывая пришедшего человека. Этого человека я никогда раньше не видел. Он был одет в демисезонное тёмное пальто, в его руке была большая сумка. Моё удивление вызвали нашитые на пальто с левой стороны спереди и сзади на плечах жёлтые шестигранные звёзды Давида.
–«Откуда здесь еврей, если немцы всех их уничтожили?» – ударила мысль.
Отец с незнакомым вошли в гостиную, я крутился возле них.
–«Снимите пальто – сказал отец – прошу чувствовать себя, как дома, оставлю вас на минутку с моими сыновьями».
–«Благодарю вас» – голос незнакомого зазвучал как басовая струна в гитаре кузена Александра, сына дяди Никодима.
Я знал, что это нехорошо, но не мог прекратить разглядывание незнакомца. Понимание, что он – еврей, будило во мне неспокойное любопытство.
–«Откуда он здесь появился? – возникал вопрос в моей душе – при- шёл вот так просто с улицы, не боялся немцев, и папа вместе с ним…» Только сейчас я заметил, что к гостю так же внимательно присматривается и мой брат. Я потянул его за рукав, мы вышли из гостиной и спрятались в самом удалённом углу спальни.
–«Это еврей» – прошептал Стефан.
–«Да, еврей, но откуда он в Телеханах взялся?»
–«Не знаю, это странно…»
–«А может быть, он скрывался у нас от немцев?»
–«Возможно…»
Задав себе много вопросов без ответа, мы возвратились к незнакомому. Он сидел у стола и курил свёрнутую из бумаги папиросу. Это был человек в возрасте около тридцати. У него были коротко постриженные тёмные волосы и густые брови. Под ними были большие карие глаза, смотревшие неспокойно, как бы испуганно. Нос его тотчас напомнил мне своей формой огурец, был он длинный и горбатый. Толстые, слегка припухлые губы снизу были подчёркнуты широким подбородком с ямочкой посередине.
Мы с братом вертелись на креслах, поглядывая на прибывшего и обмениваясь, как мне тогда казалось, понимающими взглядами друг с другом. Ничего из этого не вышло, и думаю, что мой брат чувствовал себя, так же, как и я всё более глупо. К счастью, молчание нарушил незнакомец.
–«Как тебя зовут?» – вопрос был адресован мне. Я смущённо представился и разозлился на себя. В душе обозвал себя законченным глупцом. Это определение, использовавшееся сыном тётки Мани Стефцем, показалось мне сейчас наиболее для меня подходящим.
Мой брат вёл себя нормально и благодаря этому разговор постепенно оживился. Прервал его приход в дом родителей, Веры и сестры. Женщины с Мундзей занялись приготовлением ужина, а отец разговаривал с незнакомцем. Мы с братом пытались хотя бы что-нибудь из этого разговора понять, но немногое мы из него поняли.
–«Простите – обратилась мама к незнакомцу – на ужин к картофелю могу вам предложить только простоквашу, так как яичницу я жарю на свинине…» Она замолчала, была явно не в своей тарелке.
–«Потому что я – еврей и свинину не ем? – закончил с усмешкой незнакомец – простите, пани, но времена сейчас такие, что я ем всё, что подаётся, охотно съем яичницу».
–«Я была вынуждена у вас спросить…». Смущение мамы постепенно проходило.
После ужина незнакомец закурил папиросу и начал рассказывать о себе. Он был еврей, звали его Соломон Бурштын. Он происходил из маленького местечка Сенницы, расположенного в нескольких десятках километров от Варшавы. Был старшим из шести детей семьи. Отец его был владельцем магазинчика, продавал околичным крестьянам все вещи, как говорится, от мыла до вил. К огорчению большинства ортодоксальных евреев, он посылал своих детей учиться в общественной школе.
Когда Соломон окончил школу, отец отправил его учиться в гимназию в соседнем местечке, Минске Мазовецком. К сожалению, образование длилось только неполных три года. Старый Бурштын заболел и магазинчик его обанкротился. Не было больше средств, чтобы оплачивать обучение Соломона в гимназии. Он был вынужден прервать обучение и возвратиться в Сенницу. Здесь он поступил на обучение к портному. Вскоре обнаружилось, что парень имеет талант в этом ремесле. Прошло немного времени, и своими портновскими качествами ученик превзошёл учителя. Тот был очень доволен успехом своего подчинённого. Мастерская портного процветала.
Соломон, который в польских школах учился почти десять лет, в совершенстве владел польским языком. Не только стол портного интересовал его. Он читал книги и газеты. Использовал любую возможность, чтобы съездить в ближайший Минск Мазовецкий и посмотреть новый фильм.
После совершеннолетия Соломон женился на девушке с зелёными глазами. Её звали Мириам, а своим поведением она шокировала сенницких евреек. Она пренебрегала традиционными еврейскими обычаями и не удовольствовалась только тем, что показывалась на улице с непокрытой головой и в платье, которое чуть-чуть прикры- вало колени, но и не обстригла после замужества свои огненно-рыжие волосы, а заплетала их в две толстые косы.
Мириам интересовалась жизнью мира и читала газеты, а также приносимые домой Соломоном книги. Была рачительна, но не скупа, принадлежала к тем женщинам, которые способны «из ничего сделать что-то». Единственным огорчением супругов и всей семьи было то, что после двух лет супружеской жизни у них не появился ребёнок. Мириам была бездетная.
Начавшаяся в сентябре 1939 года война нарушила сонный покой местечка. Соломон, мобилизованный вместе с другими молодыми людьми в армию, долго в ней не находился. Его полк вскоре был разбит немцами где-то вблизи реки Нарев и уже в октябре ему удалось возвратиться домой.
Немецкая оккупация втоптала еврейское население местечка в болото нужды и унижений. Было сожжено много домов, оккупанты издевались над евреями физически и морально. На протяжении неполных трёх месяцев немецкой оккупации среди шести сотен еврейских жителей местечка Сенницы умерло несколько десятков человек, главным образом детей и стариков.
Когда летом 1942 года в местечке началась ликвидация еврейского населения, немцы не повторили абсурда, который они допустили год тому назад при уничтожении евреев на востоке оккупированной Польши.
В местечках и иных поселениях ремесленниками в таких профессиях, как портные, сапожники или парикмахеры, главным образом были евреи. После их уничтожения большие оккупированные территории были лишены этих специалистов. Очевидно, что заботой немцев не было то, что гражданское население оказалось лишённым возможности пользоваться услугами этих ремесленников. Но и у немецких солдат, размещённых по всей местности, тоже отрастали волосы, рвались мундиры и изнашивались сапоги. Отсюда и возникла мысль оставлять живыми еврейских ремеслен- ников. Использование бесплатных услуг на любой заказ было очень выгодным для немцев.
Бурштын с иными портными перевозился из одной местности в другую на протяжении нескольких месяцев. В каждой из них оставался один из его товарищей по несчастью. Когда Соломон и ещё двое портных попали в Ивацевичи, оттуда его забрали телеханские жандармы.
На месте комендант местечка приказал бургомистру где-нибудь поселить портного. Тот в свою очередь вызвал отца и поручил ему решить этот вопрос. Таким образом, отец посчитал, что самым лучшим решением будет приютить этого человека под своей крышей.
Вот поэтому через год после уничтожения телеханских евреев у нас стал проживать еврей из далекой Сенницы, Соломон Бурштын. Родители поместили портного в гостиной, в которую была перенесена мамина швейная машинка. Спал он на кушетке, а ел с аппетитом вместе с нами. Курил махорку, которой с ним делился отец. Работы от немцев Бурштын имел немного. В свободное время он шил для нашей семьи разные вещи. Поскольку от начала войны вся наша тройка детей значительно повырастала из своей одежды, то он перешивал одежду родителей для нас. Когда наступила суро-
вая зима, мы надели новые пальто.
Затем портной пошил для отца из купленного ещё перед войной материала элегантный коричневый костюм, а также дамский костюм для мамы. В свободное от немецких поручений время он шил разные вещи для семьи моего дяди и для других наших знакомых. Самую толстую ткань Соломон шил вручную. Говорил при этом, что машинка мамы слишком слабосильная для таких тканей. Мама не могла не удивляться, что его ручные стежки совершенно не отличаются от стежков машинных. Портной смеялся и говорил, что ручное шитьё значительно прочнее машинного, и когда-то шили
только таким способом.
Не было дня, чтобы Соломон не вспоминал о своей семье. Когда он говорил о Мириам, голос его ломался. О своей дальнейшей судьбе не заботился, хотя часто и повторял, что жить каждый хочет.
Когда Соломон работал в одиночестве, я часто слышал, как он своим прекрасным гитарным голосом тянул всегда одну и ту же песенку. Собственно говоря, это была не песенка, а только одно слово пелось на одну и ту же мелодию. Соломон пел постоянно: «Вэй, вэй, вэй…»
Играя с раннего детства с еврейскими детьми, я хорошо понимал язык идиш. Это «вэй, вэй» означало то же, что и наше «увы, увы». Как-то я спросил у мамы, почему Соломон постоянно так поёт.
–«Дорогой мальчик, ты ещё слишком мал, чтобы понять всю трагедию этого человека. Я удивляюсь, как он умеет так владеть собой и настолько добр к людям» – услышал я от мамы. Однако я уже не был таким маленьким. Понимал всё, вспоминая Хаимка, Добку, их маму Варшавянку…
Во время бесед в осенние, а потом и в зимние вечера, мои родители неоднократно уговаривали Соломона, чтобы он воспользовался предоставленной ему немцами в Телеханах свободой и убежал к партизанам. Ведь было ясно, что немцы позволяют ему жить только до тех пор, пока он им нужен. Однако он не хотел об этом ничего слышать. Во-первых, не зная русского языка, у партизан он сразу же станет лицом подозрительным. Во-вторых, пока доберётся он до настоящих партизан, то не раз попадет в лапы расплодившихся повсеместно банд, а те уже его не пощадят.
Соломон жил надеждой, что он будет нужен немцам до тех пор, пока не проиграют они войну. Мнение моих родителей о том, что это детское рассуждение, он не хотел даже слушать.
***
Когда пришла зима и на Телеханы обрушились снегопады, в свободное время Бурштын не раз предлагал мне покататься на санках. Я с большой охотой соглашался. Тотчас же портной снимал со своего пальто жёлтую звезду Давида и возил меня на санках, бегая от улицы Школьной до железнодорожной станции. После такой гонки, вспотевший, он отдыхал дома, отравляя комнату папиросным дымом, и напевал своим необычайно красивым голосом какие-то мелодии.
Мы, все трое детей, очень полюбили Соломона. Он отвечал нам тем же, относился к нам, как к своим младшим родственникам. Часто рассказывал нам различные забавные истории из своей жизни, сыпал еврейскими анекдотами, а когда не было у него иного занятия, то играл с нами в китайчика или в домино. Соломон не забывал также и о маленькой Шурке, ребёнке Веры. Когда похолодало, девочка из-за отсутствия тёплой одежды оставалась дома. В длинном льняном платьице и в моём толстом свитере, который ей дала моя мама, она часами возилась на лаве под окном. Деловито дышала на стекло, покрытое льдом. Таким способом делала в нём круглые проталины и через них смотрела на заснеженный двор. В погожие дни на дворе гуляли куры. Прилетали также воробьи и вороны, тщательно
доедая всё, что не съели куры.
Устав от своих наблюдений из окна, она часто засыпала, свернувшись калачиком, прижимая к щеке тряпичную куклу, наполненную опилками, которую сделала для неё моя сестра Мундзя. Если дома не было Веры, то мама или Мундзя накрывали спящего ребёнка тёплым платком.
Соломон иногда останавливался возле спящего ребенка и молча смотрел на него. Его лицо выражало глубокую печаль. Казалось, что он вот-вот расплачется.
–«Бедное дитя, бедное дитя» – говорил он, возвращаясь к своей работе.
В какой-то день из куска плюша он сшил Шурке мишку, наполненного опилками. Девочка была очарована игрушкой, хотя в действительности мишка выглядел ужасно. Она целовала пуговку, которая изображала на мишке кончик носа и ни на минуту не вы- пускала его из рук. Кукла из тряпок, которую ещё осенью сшила для неё Мундзя, на несколько дней была заброшена.
Потом портной спросил у мамы, нет ли в доме какого-нибудь пальто, из которого все дети уже выросли. Вся одежда, в которой наша семья уже не нуждалась, была давно роздана нищим и мёрзнущим беженцам. Однако маме удалось ещё найти в глубине одно- го из сундуков предвоенное маленькое пальтишко Стефана.
После того, как Соломон в течение одного дня перешил это пальто, маленькая Шурка, красная от переполнявших её эмоций, не позволяла никому снять с неё это пальто из пепельного серого меха. Благодарная Верка громко заплакала и от избытка переполнявших её чувств хотела поцеловать руку Соломона. Портной энергично этому воспротивился и по его носу, напоминавшему своей формой огурец, также поплыли слёзы.
Иногда немцам требовались умелые руки Бурштына и на квартирах. Тотчас же портной пришивал на своё пальто жёлтые звезды, брал сумку с портновскими приладами и шёл к толстым администраторам или в жандармерию. Выходя из дома, каждый раз нерв- ничал, был бледный. Неоднократно говорил, что на этот раз может уже и не вернётся.
Когда Соломон находился у немцев, мама очень нервничала, была сама не своя. Однажды даже поругалась с тёткой Маней, которая пришла к нам именно в такой момент.
–«Ты ведёшь себя так, как будто это твой родственник, а не какой-то там еврей» – в искреннем удивлении сложила тётка руки.
–«Как ты можешь так говорить! Или до тебя не доходит трагедия этих людей? Прекрати немедленно говорить такие вещи, а не то услышишь от меня, что я о тебе думаю!» – мама говорила очень громко.
–«Разве потому, что еврей это только еврей, он вызывает меньше уважения, чем русский или поляк?»
–«Не с кем здесь разговаривать» – тётка, тяжело дыша, поспешно надевала свою шубу.
–«Ты, Анка, всю жизнь проводишь под ручку с мужиками и евреями!»
–«Потому что помню о том, что люди будут меня уважать только тогда, когда и я их уважать буду!» – закричала мама в захлопывающиеся с грохотом за тёткой двери.
***
Шёл день за днём и наступил праздник Рождества. Мама пригласила Соломона поучаствовать в торжественном ужине ещё в полдень, чтобы не допустить в последние минуты перед праздником какой-нибудь неловкости.
–«А знаете, пани, я очень этому рад. Я много читал о христианских праздниках Рождества Месяша, но никогда их не видел. В гимназии я учился вместе с католиками» – так Соломон с улыбкой закончил щекотливый для моих родителей разговор.
С наступлением темноты мама разложила на столе душистое сено, а затем прикрыла его белой, накрахмаленной скатертью. На столе появилось двенадцать традиционных блюд, причём более половины из них были приготовлены из грибов. Была также на столе рыба, купленная у Басалая, который ловил зимой рыбу в проруби на Вульковском озере.
На этом торжественном ужине сидела наша семья, а также те люди, которых ужасные военные судьбы привели под нашу крышу. Сидела вместе с нами Вера в своей новой, красиво вышитой блузке, держа на коленях Шурку. Сидел с нами при торжественном столе также и еврей, Соломон Бурштын.
После общей молитвы, во время которой Бурштын стоял со сложенными на груди руками, мой отец взял облатку. Желая всем здоровья и счастливо пережить войну, поочерёдно отламывал её маме, нам, детям, Вере и её ребёнку, а также и еврею Соломону Бурштыну. Тот был искренне растроган.
Весь вечер в углу гостиной остатками предвоенных ещё свечей сияла пахнущая лесом ёлка.
Перед Новым Годом отец принёс домой бутылку водки. Говоря по правде, это был самогон, облагороженный аптекарем до ранга
«Шнапса». Отец, смеясь, сказал, что наступающий Новый Год надо встретить торжественно, так как, возможно, это будет год окончания войны. Думаю, он искренне в это верил.
Ещё днём мама готовила запечённого с картофелем кролика. Она приправила его какими-то травами, поэтому жаркое пахло на весь дом. Мы с братом не могли дождаться, когда же получим его. Наконец-то пришло время и на столе появилось блюдо с кроликом, обложенным запечённым до коричневого цвета, картофелем. Возле блюда стояли две салатницы. В одной из них была квашеная капуста с клюквой, а в другой – солёные огурцы. Все эти вкусности дополнял испеченный мамой хлеб. Он пышно восседал на пластмассовом блюде, покрытом льняной салфеткой, блестя коричневой корочкой, украшенной маленькими лепесточками и цветочками. С другой стороны блюда бесстыдно развалился пузатый хрустальный графин с аптекарской водкой.
Встреча Нового Года произошла при электрическом освещении, поскольку комендант местечка распорядился, чтобы электростанция работала всю ночь, а не до одиннадцати часов, как обычно. Очевидно, немцы праздновали Сильвестра.
Отец налил водку в четыре рюмки, взял одну, а остальные подал маме, Вере и Бурштыну. Тост был коротким и содержательным. Чтобы в наступающем году война закончилась, а все присутствующие благополучно её пережили, и чтобы возродилась Польша. Мама смочила в рюмке губы, а отец с Бурштыном выпили до дна. Вера влила в себя водку с явным удовольствием, а Мундзя, Стефан и я выпили за тост компот из сухофруктов. Вскоре я заметил, что после третьей рюмки щёки Веры покрыл густой румянец, а глаза засверкали, как горящие угли. Прижимая к обширному лону уже спящую Шурку, она не сводила глаз с Соломона. Не знаю почему, но Вера напомнила мне нашу кошку Стеллу. Когда мама чистила рыбу, Стелла смотрела на
неё таким же алчным взглядом, каким Верка смотрела сейчас на Соломона.
Когда наступило православное Рождество, мама опять приготовила торжественный ужин, который прошёл в такой же атмосфере, как и предыдущий.
Наша семья праздновала оба праздника, так как мама была православная, а Мундзя была окрещена в церкви. В Телеханах семьи с разным вероисповеданием были в порядке вещей. Двойное празднование было почти традицией.
***
В какой-то февральский морозный день к нам пришёл полицейский. Стоя в проеме входной двери в кухню, он сообщил, что пришёл по поручению коменданта местечка. Преисполненный важностью своей миссии он сказал:
–«Этот еврей, который здесь у вас сидит, должен забрать свои вещи и идти со мной в жандармерию».
–«Почему он должен забрать свои вещи?» – с явным страхом в голосе спросила мама.
–«В Ганцевичах заболел и умер местный портной – еврей. Там много солдат и им нужен портной, поэтому этот поедет на его место. Ну, пусть собирается!»
Он уселся на лаву, на которой ночью спала Вера со своим ребёнком. С открытым ртом и выложенным на нижнюю губу языком он сделал самокрутку. Спустя минуту вся кухня была затянута голубым вонючим дымом.
Бурштын дрожащими руками поспешно пришивал к своему пальто жёлтые звёзды Давида. Затем положил в сумку своё скромное имущество и надел пальто. Стал посреди кухни с шапкой в руке.
–«Пусть Всевышний всегда охраняет ваш дом» – сказал он дрожащим голосом.
–«Будем молиться, чтобы Господь Бог сохранил пану жизнь»
–ответила мама.
Её голос надломился. Стоявшая сбоку Верка спазматично всхлипывала носом.
–«Почему вы плачете, хозяйки – удивился полицейский – из- за еврея?»
–«Из-за человека!» – неожиданно громко закричала мама.
Через окно в комнате мы наблюдали, как по улице Костёльной к своему предназначению идёт портной Бурштын. Шёл он медленно, сгорбленный, с опущенной головой. В нескольких шагах за ним с автоматом, повешенным на плечо, с руками, засунутыми глубоко в карманы плаща, шёл полицейский.
На зимнем небе светило февральское солнце и их фигуры отбрасывали на снег длинные голубые тени. Через минуту они исчезли за изгибом улицы.
Тогда мы видели Соломона Бурштына в последний раз. Неизвестна нам и дальнейшая судьба еврейского портного из далёкой Сенницы, которого на Полесье, в Телеханы, забросила сумасшедшая гитлеровская политика.
Т. Цыркунова «Наши Телеханы»
Этот грустный рассказ Богдана Мельника о еврейском портном из далёкой Сенницы навеял мне мои собственные воспоминания на тему шитья и вязания. Моя мама научила и меня этому рукоделию. Об одном эпизоде из моего раннего детства я хочу рассказать.
Мне было совсем ещё немного лет, может быть, пять или менее того. И у меня не было ни одной игрушки.
Когда я рассказываю эту историю своим внукам, они мне про- сто не верят. Ну не может же быть так, чтобы у маленького ребёнка не было ни одной игрушки! У них этих игрушек в буквальном смысле – горы!
Моя внучка Лиза настойчиво меня «допрашивает»:
–«Ну, хорошо, бабушка, я понимаю, что у тебя могло не быть куклы, но разные мягкие игрушки: мишки, собачки, котики, змейки, дельфинчики, у тебя ведь были»?
В её прелестной белокурой головке никак не укладывается представление о том, что никаких игрушек у маленькой девочки не было.
Кстати, о прелестной головке моей внучки.
В июле 2016 года наша большая компания, состоявшая из семьи моего младшего сына Артёма и нас с мужем, посетила прекрасный многоэтажный ювелирный магазин Тиффани, расположенный в Нью-Йорке на углу Пятой авеню и 57-ой улицы в Манхэттене. Впе- чатление от увиденных произведений высокого ювелирного искусства было ярким и запоминающимся, но не об этом я хочу рассказать. Когда мы уже вышли из этого царства красоты и изящества, живо обсуждая между собой увиденное, моя внучка, которой на тот момент было пять лет и восемь месяцев, глубокомысленно изрекла, обращаясь к своей матери:
–«Знаешь, мама, прежде чем повесить «Тиффани» сюда, – она прикоснулась указательным пальчиком к мочке уха, – и надеть сюда, – она дотронулась тем же пальчиком до безымянного пальца своей левой руки, – надо что-то иметь здесь»! – и она выразительно постучала тем же пальчиком по виску своей прелестной кудрявой головки.
Последовала немая сцена, как в финале «Ревизора» Н.В.Гоголя. Когда мы все пришли в себя, я спросила:
–«Лиза, кто тебе это внушил»?
–«Никто, бабушка, просто я всё замечаю…» Вот тебе, бабушка, и ответ…
Артём рассказал мне как-то ещё об одном эпизоде, связанном
с находчивостью Лизы. Однажды они стали выяснять, справа или слева от дороги расположен супермаркет. Сын говорил, что справа, а внучка утверждала, что слева. Сели в машину и поехали. Приезжают, супермаркет находится справа от дороги. Элечка (так Артём называет дома свою дочь) быстро сообразила, что сказать:
–«Папа, но ты же не уточнил при нашем споре направление движения. Если ехать к нашему дому, то супермаркет находится слева от дороги…»
Продолжу рассказ о кукле.
Больше всего мне в те далёкие детские годы хотелось иметь куклу. Я долго и внимательно рассматривала голых пластмассовых «пупсов» в магазине, который тогда назывался «Культмаг», и явно представляла себе, как я могла бы одеть этих бедных раздетых детей. Мне они тогда казались именно маленькими голыми детьми, которым холодно жить безо всякой одежды.
Попросить маму купить мне такую куклу я не могла себе позволить. Мы жили очень бедно, тратить деньги на какую-то куклу было непозволительной роскошью. Я была ещё совсем маленькой, но уже понимала, что просить у мамы купить мне куклу нельзя.
Страстное желание иметь куклу вылилось у меня в сновидение. Мне приснился сон, в котором к нам в гости приехал мамин брат
– Николай и привёз мне красивую куклу и маленькую детскую сумочку. Сумочка была вторым моим заветным детским желанием после куклы.
Мамин брат Николай существовал в действительности. Он был военным летчиком и служил в лётной части, расположенной где-то в Грузии в те времена. Дядя Коля присылал нам иногда посылки с мандаринами, чёрным кусковым «лётным» шоколадом, конфетами, но это было очень редко.
Впрочем, что рассказывать всё заранее?
Я сочинила для своих внуков Вовы и Лизы сказку-быль, в которой всё это и рассказала.
Привожу эту сказку-быль здесь в том первозданном виде, в каком я когда-то написала её для развлечения моих любимых внуков.
Сказка о кукле
Жила-была на свете маленькая девочка. Она была такой маленькой, что даже ещё не ходила в школу и не знала ни одной буквы. Зато девочка всегда умела находить для себя интересные занятия, она старалась никому не надоедать, была тихой и послушной. Девочка любила играть, но у неё не было ни одной игрушки. Семья девочки была бедной, многодетной, и родителям было не до игрушек, главная их забота состояла в том, чтобы накормить и одеть детей.
Из всех игрушек девочка предпочла бы иметь куклу, но это оставалось несбыточной мечтой, так как никакой куклы у неё никогда не было.
Страстное желание-мечта иметь хотя бы одну куклу однажды реализовалось у неё во сне. Как-то ей приснился сон, в котором дядя Коля привёз и подарил ей большую роскошную куклу с длинными каштановыми волосами, уложенными в замысловатую причёску, одетую в розовое шёлковое платье. Ножки куклы были обуты в розовые блестящие атласные башмачки с красными шнурочками. Кукла была очень красивая, с голубыми глазами и длинными-предлинными ресницами, гладким фарфоровым миловидным личиком, на котором навсегда застыла улыбка.
Когда куклу переворачивали, чтобы уложить спать, она закрывала глаза, когда же её поднимали, то глаза открывались, а сзади, на спинке, под платьицем, был встроен потайной круглый механизм с кнопочкой, и когда на эту кнопочку нажимали пальцем, то кукла чётко произносила приятным детским голоском: «Мама». У куклы был и собственный гардероб, уложенный в красивую голубую сумочку. В сумочке имелось всё, что было необходимо для комфортной кукольной жизни. На случай холодной погоды там было приготовлено тёплое вязаное пальто, вязаная шапочка с козырьком, тёплый пушистый шарф, ботиночки на меху и варежки. Для жаркого
лета имелся лёгкий сарафанчик, сандалии и соломенная шляпка.
Сон был таким ярким и запоминающимся, что когда девочка проснулась, она не могла поверить, что это было только во сне, ей показалось, что всё произошло в реальной жизни. Она подошла к маме и спросила:
–«А где дядя Коля? Где же мои кукла и голубая сумочка?» Мама с удивлением посмотрела на девочку и ответила:
–«Дядя Коля не приезжал к нам. Наверное, это тебе только приснилось».
Дядя Коля существовал в реальности, был он маминым младшим братом, служил в авиационном полку. Жил он очень далеко от своей сестры, где-то на Кавказе, в Грузии, и маленькая девочка никогда его не видела. Она знала его только по фотографиям, которые он вместе с письмами часто присылал своей сестре.
На фотографиях был запечатлён красивый молодой человек с правильными тонкими чертами лица. Нарядная лётная форма с орденами и медалями на груди очень шла молодому человеку. У него были большие выразительные глаза, высокий лоб, с густы- ми русыми волосами, зачёсанными назад.
В представлении девочки этот лётчик был как бы выходцем из другого мира, в котором много красивых игрушек, конфет, шоколада, мандаринов и всяких других чудесных вещей. Мама часто рассказывала своим детям о брате Коле, о его службе и жизни. Коля хорошо пел и играл на гитаре, на мандолине и других музыкальных инструментах. Был добрым и весёлым парнем.
В течение нескольких дней девочка никак не могла забыть чудесный сон, вспоминала дядю Колю, нарядную куклу и голубую сумочку, но ничего этого в реальной жизни не было. Сон оставался только сном, и ничего похожего на этот сон в жизни девочки не происходило.
Однако этот сон оказал хорошее влияние на девочку и побудил её к действию. Не раздумывая долго и не отчаиваясь, она приступила к реализации своей мечты. Девочка решила самостоятельно сшить куклу собственными руками из подручных материалов. В ход пошли белая хлопчатобумажная ткань, цветные карандаши, льняная пакля.
Сначала девочка сшила кукле голову из белой ткани, набив её ватой и пришив к этому шарику длинные пряди хорошо расчёсанной льняной пряжи. Лицо куклы было нарисовано цветными карандашами. Глаза она нарисовала синим карандашом, брови – чёрным, губы – ярко-красным, а там, где у куклы по всем законам анатомии должен быть нос, девочка поставила только две маленькие точки розового цвета. Голова была готова, но требовалось добавить всё остальное.
Тельце куклы было свёрнуто из того же белого хлопчатобумажного материала, что и голова. Девочка придала ему продолговатую форму, а по бокам сшила тельце белыми нитками. Надо было ещё сшить ручки и ножки куклы. Это заняло ещё один день. Они были сшиты всё из того же материала и тем же способом. На ручках куклы были даже обозначены пять пальчиков, а ножки имели ступни. На последнем этапе работы предстояло только соединить все составные части куклы в единое целое, что и было исполнено.
Вряд ли Всевышний был так же рад своему творению, когда Он создавал человека, как радовалась девочка своей сшитой из лоскутков ткани кукле. Она казалась ей верхом совершенства, хотя на самом деле это был маленький уродец, достойный украсить собой какой-нибудь фильм ужасов, но в те времена о фильмах ужасов люди не имели ни малейшего представления. Жизнь была такой трудной, что могла достойно соперничать с самым страшным фильмом-ужастиком.
Итак, маленькая фея создала свою куклу, да только это её творение было голое. Девочка была маленькая, но она уже понимала, что быть голой – это нарушение всяких приличий, поэтому она задумалась о гардеробе для своей куклы.
В своём сне она видела на кукле прекрасные вещички, но таких тканей в доме не было. Были какие-то лоскутки разного материала, которые оставались после шитья маминых платьев. Из этих лоскутков девочка соорудила кукле платьице, чепчик, решив, что это будет маленькая девочка, которая ещё не может носить шляпок. Собственноручно изготовить шляпку из соломы было явно не силам маленькой девочке.
Поразмыслив хорошенько, она решила и платьев больше пока не шить, пусть кукла немного подрастёт. Она нарезала много разноцветных прямоугольных кусочков ткани на пелёнки и принялась заворачивать в них куклу. Так она приобрела навыки по уходу за «ребёнком», научилась менять подгузники, пелёнки, заворачивать и разворачивать «младенца».
Проходили дни, и в представлении девочки её «ребёнок» подрастал и нуждался в другой одежде. Так она научилась шить «ползунки» и вязать пинетки и носочки. Затем последовательно гардероб куклы всё расширялся и расширялся.
Наступила осень, небо закрыли тучи, часто холодные дожди барабанили по стеклу окна, опадали в саду листья, на дворе было промозгло и сыро, и кукле потребовались новые тёплые вещи.
Девочка достала из шкафа тёплый мамин берет тёмно-вишневого цвета, разрезала его, и сшила для куклы красивое демисезонное пальто. Мама ахнула, когда увидела крохотные лоскуточки, оставшиеся от её любимого берета и поняла, что уже ничего невозможно изменить, и наказала девочку. Однако наказание не сильно напугало маленькую портниху.
Однажды отец девочки по талону, как участник Великой Отечественной войны, получил отрез добротного чёрного сукна. В семье ещё не было принято решение о том, как лучше распорядиться такой ценностью.
По тем временам это сукно и в самом деле было большой ценностью. Война недавно закончилась, многого не хватало, люди жили очень бедно. Пока родители решали, что же сшить из этого прекрасного, прочного и тёплого материала, девочка отрезала от него хороший кусок, решив, что из него она сошьёт для своей куклы тёплое пальто, так как наступили очень морозные зимние дни.
Пальто для куклы было сшито, даже пуговки к нему нашлись, и меховой воротничок из старой кроличьей шапки, но когда девочка показала свою работу маме, то вместо похвалы за хороший результат своего труда, она была наказана. Долго ещё вспоминали в семье это «прегрешение» маленькой портнихи, но изменить что-то было уже невозможно.
Несколько раз девочка меняла куклу, создавая всё более и более совершенные её образцы, осваивая всё новые и новые модели одежды, обуви, шляпок, шапочек, поясов и всего прочего, что так необходимо для гардероба каждой уважающей себя куклы. И таким вот образом она научилась и шить, и вязать, и вышивать, и создавать разные модели одежды. Эти навыки очень пригодились ей в дальнейшей жизни.
Когда девочка выросла, ей ничего не стоило сшить себе из папиных старых брюк модную юбку, а из красивой шелковой рубашки прекрасную блузку. Из своих устаревших вещей – сшить модные пальто и куртки детям, связать и пальто, и куртку, и юбку, и костюм, и шторы на окна, и плед, и половики, да что там перечислять, всего и перечислить невозможно. Она научилась хорошо моделировать одежду, и хотя уже не было никакой необходимости самой шить и вязать, это умение осталось у девочки навсегда.
Вы, конечно, скажете, мои дорогие внуки, что сейчас эти умения совершенно не актуальны, что магазины заполнены разнообразным ширпотребом, что выбор и одежды, и обуви, и разных аксессуаров огромен. Да, мои дорогие внуки, это так, но во все времена не будет лишним умение разбираться в моде, умение из ничего сделать что-то собственными руками, умение поставить перед собой цель и достичь её.
И, наконец, самое главное – умение заставить себя упорно трудиться, ибо без этого качества не может состояться настоящий человек, какую бы профессию он ни выбрал. Упорство и труд всё преодолевают и создают не только материальные, но и духовные ценности на Земле, они формируют и создают в конечном итоге самого человека.