- Ты чего, Стёп, в детство впал что ли?
- Впал-упал... Чегой-то я впал?
- Смотрю, который день всё чертишь-рисуешь какие-то штуки. Прям, художник-модернист.
- Сам ты, Михалыч, молдернист... Может я... научными трудами занимаюсь...или...
- Ишь ты!.. Нешто ты в учёные подался?
- Учёный аль нет, а кое-что маракую, ясно?
- Давай, делись, чего ты там намараковал.
- Зря ты, Михалыч, ехидствуешь. Сначала посмотри, послушай, разберись, а уж потом...
- Извини, Стёп, не хотел обидеть. Кстати, я готов и слушать и смотреть.
- То-то... Садись, Михалыч. В ногах правды нет, хотя...хотя, мне кажется, что её родимой и во всём белом свете не сыскать.
Михалыч сел на лавочку рядом со Степаном, вытащил сигареты, предложил Степану, и старики закурили. Курили и молчали, пуская клубы синего дыма.
- Ну чего, Стёпа, я готов, - сказал Михалыч, затаптывая окурок.
- И я, Михалыч, тоже готов. Давай, смотри и вникай.
Степан ладонью разгладил площадку перед лавочкой и, взяв в руки небольшую палочку, начертил на ней прямую линию.
- Вот так. Здесь, Михалыч, на этом конце линии, начало моей жизни, а на обратном - нонешнее время. Кстати, я и для тебя, Михалыч, могу начертить линию.
- Эт зачем?
- Потом поймёшь. Итак, это будет твоя линия, - сказал Степан и рядом со своей линией начертил линию для Михалыча. - Мы, Михалыч, с тобой одногодки, так что и начало у нас, получается, будет в одной точке. Запомнил?
- А месяцы-то разные, - вставил словечко Михалыч.
- Месяцы - ерунда. Да их на наших линиях и разместить-то слишком сложно... Линии, Михалыч, это наши пути-дорожки, по которым мы с тобой по сей день шагали. Сейчас мы вот в этой точке в самом конце линий.
- Ну...это понятно, а дальше-то что?
- А дальше - вот чего... Для дальнейших рассуждений возьмём произвольного человека.
- Какого-какого? - изумился Михалыч.
- Ну...просто человека...то есть...не конкретно кого. Понятно?
- Понятно. Дуй дальше.
- Идёт этот, скажем, товарищ Человек по предназначенной ему дорожке, а дорожка эта пролегает по обширному плато. Надеюсь, что ты знаешь что это такое.
- Знаю, Стёп, не дурак.
- Я и говорю. Вот. А плато это заканчивается пропастью.
- Эт почему?
- Положено так. Шёл Человек, значит, шёл и оказалось, что ему стукнуло пятьдесят лет. Вдруг видит он, Человек, в этот момент, как к нему спускаются два ангела и говорят: "Уважаемый Человек, мы должны повязать тебе на глаза чёрную повязку". Человек, понятное дело, удивлён. "Это, мол, зачем?" - спрашивает он.Ангелы отвечают: "Впереди тебя ждёт пропасть. Лучше будет если ты эту пропасть не увидишь в конце своего пути". Спорить с ангелами бесполезно - они же слуги Божьи.
- Ишь ты!.. А почему пятьдесят лет, а?
- После пятидесяти лет многие находятся очень близко от пропасти. Кто-то, видно, как-то это просчитал. Короче, дальше Человек идёт по своей дороге-пути с повязкой на глазах. Идёт, идёт, значит, Человек, и в один определённый момент его нога оказывается над пропастью, но он, Человек, этого не видит и...падает в пропасть эту бездонную.
В этот момент повязка с его глаз спадает, и он, невольно поглядев направо и налево, видит насколько хватает взгляда невероятную пропасть, на краю которой стоят десятки, сотни, тысячи людей. Они заносят ногу над пропастью и начинают падать в неё.
Тысячи людей одновременно и ежесекундно падают вниз в пропасть, как падает вода в водопаде. Тела падают вниз без конца и без края, а на смену им уже подходят новые люди, заканчивающие свой земной путь. Когда люди начинают падать в пропасть, они могут наблюдать, как из пропасти вверх, к небу ясному, поднимаются души людские.
Это, как снегопад, но только, если бы снежинки не падали, а поднимались. А в небе в сиянии благодатном их, души, встречают ангелы и направляют на суд Божий. Вот так, Михалыч, мне всё это представляется.
- Стёп... Молодец!.. Есть о чём подумать-поразмыслить. Я-то грешным делом думал, что ты ерундой занимаешься... Это дело надо обкурить.
- Давай, чего уж.
- Стёп, а как же пропасть?
- А что пропасть? Брякнешься, назад не вылезешь. К пропасти каждый приходит в своё положенное время. Мы с тобой хотя и одногодки, но придём к пропасти в разное время.
- Любопытно, - сказал Михалыч, выпуская через ноздри струйки дыма. - Стёп, а почему тела падают в пропасть, а не в небо сразу поднимаются?
- Михалыч, тела же чижёлые, а вот души людские, мне кажется, довольно лёгкие. На некоторой глубине при падении в пропасть от тел остаются только души, которые после, конечно, тщательной проверки направляются которые на небеса, а которые и, надо думать, в саму преисподнюю. На небеса-то попадают души либо совсем чистые либо те, которые ещё могут рассчитывать на прощение. А уж явные грешники, как я понимаю, убийцы всякие, бандиты и подобные им, те сразу без всяких, значит, поблажек - в преисподнюю.
- Круто!.. Ты, Стёп, прямо, головааа!.. Но...
- Чего "но"?
- Вопросец в мозгу высветился: зачем на людей ангелы надевают чёрные повязки...ну...глаза завязывают? Стёп, что-то здесь, как мне кажется, не так.
- Да ты чего, Михалыч. Всё продумано, как по нотам.
- Я, Стёп, тебя ни в чём не обвиняю. Это вопрос не к тебе.
- А к кому?
- Не знаю. Ей Богу не знаю!..Допустим, идёт человек, а перед ним пропасть. Он что дурак что ли, чтоб идти туда, где его ждёт неминуемая смерть? И ради чего? За каким чёртом, извиняюсь, лезть в пропасть, когда можно остановиться. И всё.
- И что дальше?
- Ничего. Иди ещё куда-то, но желательно подальше от пропасти... Но тогда...тогда человек становится хозяином своей жизни:сколько хочет, понимаешь, столько и может жить. Такая штука получается.
- Значит...
- Значит,теория твоя, Стёпа, интересная, но...уж извини...
- Давай, Михалыч, курнём... Не получился из меня философ, - пуская клубы сизого дыма, сказал без всякого сожаления Степан, - но мы, Михалыч, ещё с тобой поборемся за истину.
- Угу...поборемся, - с пессимизмом в голосе заметил Михалыч.- Не нашего ума это дело, Стёпа. Наше дело собачье: тявкнул и в конуру. Кому скажи...да...да нас обсмеют со всех сторон.
- Ты чего, Михалыч, запаниковал? Я, например, думаю, что наш разговор для многих был бы интересен. Жаль, что никто не слышит... А ведь меня, Михалыч, ещё одна мысль терзает.
- Ты, Стёп, как генератор идей-фантазий, прямо. Чего тебя ещё мучает?
- А вот что... Мы, Михалыч, получается с самого рождения все-все-все приговорены к...как же раньше говорили?..к высшей степени социальной защиты... Так кажется. По нашему - к смертной казни.
- Ты чего, Стёп, чокнулся что ль? К какой казни? Смотри, наболтаешь на свою голову...философ...
- Подожди, Михалыч, не пыли. Я никого ни в чём не обвиняю, а кон...конк...констатирую, понял?
- Я что по-твоему - осёл что ли?
- Да ты, Михалыч, умный мужик на все сто. Просто...ты меня не так понял. Вот, смотри: мы родились и обязательно умрём. Так? Так. Пока мы молоды и веселы, нас это вовсе не волнует.
Да что волнует, считай, и в голову не приходит. Правильно? Конечно. А вот когда на горбу годов столь, что еле тащишь, поневоле начинаешь кумекать. Все мы, Михалыч, смертники...
- Стёп, ну ты совсем...несёшь чёрт те что! Там - пропасть, тут - ещё чище...
Дрожащими руками Михалыч вытащил сигареты, угостил Степана, и старики снова закурили.
- Обкуримся мы сегодня, Стёпа, - сказал Михалыч усердно втаптывая в землю окурок. - Курим и курим. А всё ты со своими фантазиями. Но главное, что всё так и есть. Совсем ты мне, Стёпа, мозги закрутил. Ты, скажем, как хотел бы в пропасть шагнуть: в повязке или без?
- Не нам выбирать, Михалыч. Глаза-то у нас с тобой давно завязаны, только мы этого видеть не можем и...пропасть тоже, пока не брякнемся в неё. А может, это и к лучшему. Были мы, и нету нас. Да и Бог с ним. Против природы или каких-то высших сил всё равно не попрёшь...Я сегодня, Михалыч, на неделю накурился... А тебе спасибо, что выслушал меня. Чудесный ты слушатель... Кстати у меня есть ещё кое-что в запасе, - сказал Степан, поднимаясь с лавочки и пожимая Михалычу руку.
- Хорошо как! Тепло, светло, и мухи не кусают. Как говорится: и жить хорошо, и жизнь хороша! Бывай, Михалыч!
- Бывай, Стёпа! И тебе спасибо.