ПЯТАЯ ГЛАВА
Помощник прокурора, Пустовалов Иван Аркадьевич, жил, подчиняясь строгому режиму. Вставал в шесть утра, умывался, брился, делал зарядку, выгуливал собаку – такого же как он престарелого кокер-спаниеля Куки – завтракал, читая газету, и в восемь тридцать отправлялся на работу в Таганскую Прокуратуру. Там перечитывал пыльные архивные дела, обедал принесенной из дома вареной курицей, и снова читал. Исправно в семнадцать тридцать сдавал дела в архив и ехал домой, где его ждал пес и похожая на потрескавшуюся фарфоровую куклу нелюбимая жена. Ивану Аркадьевичу было пятьдесят пять, с женой они вместе уже тридцать лет – аккурат после окончания института поженились. С тех пор Клара Захаровна хомутом прочно села на его шею. Детей у них не было, хоть Иван Аркадьевич и сильно хотел – жена все ссылалась на женские немощи. После распределения они сразу оказались в Москве. Клара Захаровна сразу развела кипучую деятельность: обустраивала новую двухкомнатную квартиру, шила в спец ателье новые платья, отоваривала в спецприемниках карточки на дефицитные продукты… В общем, вела жизнь светской «совковой» львицы, старающейся урвать кусок побольше. Уже через пять лет с начала совместной жизни они спали на разных кроватях. Как мужчина с женщиной они перестали друг друга интересовать еще раньше. Иван Аркадьевич неспеша лез по служебной лестнице, медленно, но верно. Сменил двухкомнатную квартиру на трехкомнатную, но уже в центре, сел на служебную черную «Волгу», каждый год ездил отдыхать по туристической путевке в Болгарию… И тут Советский Союз развалился… Многие друзья ушли в частные юридические конторы и стали зарабатывать доллары, а Иван Аркадьевич остался на своем прежнем месте, перебирая пыльные архивные дела. Ох уж и пилила его Клара Захаровна, лишившаяся в одночасье всех «советских» благ и превратившаяся в куклу, хлопающую искусственно нарощенными ресницами в застиранном халате. Ох как гнала она своего непутевого супруга: «Иди работай! Ведь сегодняшней твоей зарплаты только раз на рынок сходить хватает!» Но не спешил Иван Аркадьевич, ему дела архивные перебирать нравилось. Но дело на самом деле было в другом. Была у Ивана Аркадьевича вторая жизнь, Кларе Захаровне неизвестная. Раз в год на два месяца уезжал он к больной сестре в Трускавец. Знала бы жена, какой это Трускавец – последние бы ресницы с горя выщипала. Тогда, в девяносто первом, сошелся помощник прокурора с бизнесменом Пальцевым, а в девяносто шестом познакомили его с гражданином Петелиным, вором в законе Петелей. И завертелось у них. Кого надо под подписку выпустить, бумаги нужные подмахнуть, в отношении кого-то дело уголовное приостановить, срок реальный условным заменить. Вот и потекла в карман помощника прокурора звонкая монета. Вот она – новая жизнь! И было у Ивана Аркадьевича в этой новой жизни все: счет в Швейцарском банке, вилла в Греции, «Феррари» в подмосковном гараже, любовница – фотомодель Олеся (шестьсот долларов за визит) и другие мелкие шалости. А вместо Трускавца шнырял он по дорогим московским ресторанам и казино, швырялся долларами и снимал дорогих шлюх, которых вез на «Феррари» в каменный коттедж на Рублевском шоссе. Эх, всего пять лет до пенсии и бросит он эту старую грымзу Клару Захаровну и махнет с длинноногой Олесей на ПМЖ в Грецию. Вот только денег еще немного заработает. А то кому он без них нужен будет со вставной нижней челюстью, слабой потенцией и геморроем?
Зазвенел будильник. Все, шесть утра. Пора вставать. Иван Аркадьевич, раскрыл глотку пошире, смачно зевнул. К кровати подбежал Куки и стал облизывать свисающую из-под одеяла руку хозяина. Тот ласково потрепал пса за ухо.
- Пи-пи хотим, Куки? – пес радостно завилял обрубком хвоста, - сейчас идем, - Иван Аркадьевич по-старчески скрипнув костями поднялся с кровати.
* * *
Утро купалось в мартовском зябком тумане. Деревья, дома, машины – все расплывалось, приобретая причудливые очертания. Холод, прислонившись к дереву, курил. Из подъезда выбежал спаниель и громким лаем перебудил всех воробьев. Он, радостно повизгивая, желтыми струйками переметил кучи подтаявшего снега и начал задирать ногу возле деревьев. «Намаялся, бедолага», - Холод бросил в грязную лужу окурок, снял пистолет с предохранителя, не вынимая из кармана навернул глушитель. «Ага! Вот и господин прокурор!» Не спеша помахивая поводком, он шел навстречу Холоду, насвистывая мотив из детской песенки «Облака, белокрылые лошадки». Они поравнялись и прокурор, не обратив на Холода никакого внимания, направился дальше.
- Господин прокурор!
- Да!? – тот испуганно обернулся, - кто Вы, молодой человек? Мы с Вами знакомы? Кто Вы?
- Да так, один молодой человек! – Холод вытащил пистолет. Щелк. Пуля шатнула Ивана Аркадьевича влево и аккуратно уронила лицом в лужу, в которой плавала пустая пачка от «Мальборо» и несколько окурков. Вода окрасилась красным. Куки завизжал и бросился к телу хозяина. Пес, скуля, забегал вокруг лужи. Холод посмотрел на него. Куки сел и заглянул коричневыми глазами в ледяные глаза Холода.
- Ну что, собака. Нет больше твоего хозяина. Ну если хочешь сиди охраняй. Я пошел.
Милицию, вызванную к семи утра первыми прохожими, встретил заливистым лаем весь перемазанный грязью и кровью спаниель Куки. Он никого не подпускал к трупу своего хозяина, грозно рыча и оскаливаясь.
- Верный! – сказал сержант из оцепления и передернул затвор, засылая патрон в патронник
* * *
Крепкий утренний сон Петели разорвал телефонный звонок.
- Петеля! Это Пяткин! Дрыхнешь, а тут такое творится! Вчера Чингиза замочили, а сегодня с утра прокурора!
Сон с лица Петели как рукой смахнуло.
- Чё?!
- Суп харчо! Заказуха по обоим. Весь главк на ушах стоит. С утра все, как в задницу трахнутые носятся. Ты понимаешь, что это такое?
- Кто?
- А хрен знает. Чингиз в кафе с охраной. Какой-то упырь в кожаном пальто расстрелял. По Аркадичу вообще глухо. Чего делать-то будем?
- Подожди, не бзди, разрулим.
- Ты уже нарулил. Все отморозки московские скалятся. Метис твой пацана Бройлерского замочил и предъяву ему бросил. Урод косорылый! Он чего, нас со всеми братками на ножи решил поставить? Осади его. Пускай едет к себе на дачу в Рузу и сидит на жопе.
- Ну, тут я сам решу. По нам где утечка быть может? Ты с судьей связывался?
- Да он сам не в курсах. Сам весь на измене.
- Нам, генерал, до измены еще далеко. Нас на кукай ржавый не подцепишь. Ты шишка из ментовских не последняя, да и я не лох крапленый. Трудновато им нас достать будет, короче, попробуй узнать по своим каналам, кто на нас зуб имеет, а я по своим пробью. А за Метиса не волнуйся, за бардак с него спрошу, но он человек верный, не греши на него.
- Да я не грешу. Так, к слову пришлось. Что делать-то будем?
- Пока выспимся хорошо, - Петеля зевнул в трубку, - а дальше разберемся. Звони, если что.
* * *
Герман Борисович Кросс, судья ЦАО, сидел у себя в кабинете и смотрел на часы. До очередного заседания оставалось пятнадцать минут. Последние дни разбили его размеренный образ жизни, вселив в душу панический страх. Пальчик, Чингиз, прокурор. Кто-то с тщательным упорством разрывал звенья их хорошо отлаженной цепи. Свою систему они создали в девяносто шестом году, и она ни разу не давала сбоя. Нет, был правда один случай. В двухтысячном один отморозок убил Белку, но на него всех собак тогда спустили. Убив Белку, дальше он не пошел. Видно, до всех мозгов не хватило. Споткнулся товарищ и зубы сломал. Царствие ему небесное! И вот два года спустя второй сбой. Но сейчас намного серьезней. Кто-то знает, что он делает. Бьет наверняка. Судья снова взглянул на часы. Девяносто шестой… Они создали целую коррумпированную систему. Мафия… Освобождали своих, засаживая на долгие сроки чужаков. Под прикрытием закона и МВД обделывали свои грязные дела. У воровского общака появилась милицейская крыша. Абсурдно, но это увеличило благосостояние всех. Судья не жалел, что вошел в дело. По прошествии шести лет, он это понимал, заработав огромное состояние. В отличие от прокурора, он брал наличными и легализовывал капиталы через свою супругу, которой безгранично доверял. Две его дочери учились в Англии, в Итонском колледже, а жена здесь была учредителем фонда «Защиты прав заключенных и невинно осужденных». Все шито-крыто. Вот откуда большая квартира, хорошая машина, поездки за границу. Многие были бы удивлены, войдя в помещение этого фонда. Грязный подъезд хрущевки, обычная квартира со смежными комнатами, расшатанный письменный стол и вечно пьяная тетя Маша, поднимающая трубку телефона и однообразно отвечающая на звонки: «Начальника нет. Перезвоните позже». Старой алкоголичке платили триста пятьдесят долларов в месяц. На сто пятьдесят она собирала ежемесячную посылку сыну, который сидел где-то на Урале, а двухсот вполне хватало на выпивку и более-менее сносную жизнь. Кстати, ее сына на двенадцать лет «закатал» за бандитизм Герман Борисович, но со временем это забылось. Сто пятьдесят долларов из тети Машиной зарплаты – наверное, единственное, что было реальной помощью заключенным от фонда, учрежденного помогать им и защищать их права. Герман Борисович снова взглянул на часы. Опаздывать он не любил. Сегодня пятница, а завтра суббота. На его имя забронирован билет до Франкфурта. Там он возьмет автомобиль на прокат и уже к вечеру будет в Страсбурге. Тихий, спокойный город, на первый взгляд кажется даже немного сонный, апатичный. Но именно там он чувствует себя в полном спокойствии. Герман Борисович представил, как он сядет на веранде, увитой плющом, в своем уютном доме. Нальет бокал красного французского «Бордо» и забудет Москву с ее неурядицами, кровавыми разборками и бестолковой суетой. Пяткин сам позвонил ему и предложил уехать. Ну что ж, ему виднее, да и вообще, береженого Бог бережет. Сегодня последнее дело. А какое, кстати? Герман Борисович открыл папку. А! Ясно! Банкир Гнусов убил свою жену и ее любовника. Ну тут все просто. Так, показания свидетелей, домработницы и соседа, зашедшего к Гнусову спросить гвоздей. Все ясно. Жена и ее любовник, угрожая оружием, требовали пять тысяч долларов. Тот обезоружил их и в борьбе нечаянно убил обоих. Герман Борисович представил маленького, с короткими пальцами, вечно испуганного Гнусова, обезоруживающего двадцатипятилетнего инструктора тяжелой атлетики из фитнес-клуба (он знал, что тех двоих убил телохранитель Гнусова по его приказу) и рассмеялся. Все ясно. Непреднамеренное убийство с соблюдением мер самообороны. Не виновен. Банкир на свободе, а Герман Борисович получает от его адвоката шесть тысяч долларов. И со спокойной совестью едет на отдых. HAPPY END! Auffider seine, Maine liben!
* * *
Холод зашел в подъезд серого невзрачного трехэтажного здания напротив районного суда ЦАО столицы. В его руке был картонный сверток. Поднялся пешком на третий этаж и по скрипучей лестнице залез на чердак. Кругом паутина и голубиное дерьмо. Он нашел рулон рубероида и, подтащив его к небольшому чердачному окошку, сел. Надев перчатку, достал из коробки завернутую в холст винтовку, протер ее, присоединил оптику и глянул в окуляр. Желтое, цвета детской неожиданности здание суда значительно приблизилось. Так, до цели метров сто пятьдесят. Холод выставил ризку на визире и щелкнул затвор. Патрон плавно вошел в казенник. Все готово. Осталось дождаться вынесения судьей приговора, самому судье приговор давно уже вынесли. Холод достал сигарету и закурил. Сегодня уже не будет четвертого. О том, что эти люди как-то связаны, Холод понял сразу, но ему на это насрать. Его дело щенячье. Азарт, вот что сейчас им руководило. Нет, не страх, всего лишь азарт. Страх придет значительно позже, тогда, когда он расправится с последним. Будет страшно, тогда, когда закончится чужая и начнется его война. Будет страшно, когда он начнет мстить за себя. А пока будем считать это подготовкой к войне. Холод затянулся и глянул в запыленное окошко. Из дверей суда стали выходить люди. Он затушил сигарету о балку и слился с окуляром. А вот и господин судья. Пожимает руку невзрачному, маленькому толстопузу. Хлопают друг друга по плечу, смеются. Ага, рядом с судьей двое в штатском. Так, господа стали заботиться о своей безопасности. Холод поймал в пересечении стрелок прицела бензобак припаркованной возле здания суда черной «Волги». Вдохнул и плавно указательным пальцем спустил курок.
Герман Борисович на ступеньках суда попрощался с адвокатом Гнусова и в сопровождении двух охранников, приставленных к нему Пяткиным, направился к своему «Саабу». Вдруг неожиданно взорвалась стоящая рядом «Волга», на мгновение превратившись в горящий факел. Особисты, охранявшие его, выхватили из подплечной кобуры пистолеты и бросились к машине. Люди кричали, заунывно выли сработавшие от взрыва сигнализации рядом стоящих машин. Судья испуганно завертел головой. Холод передернул затвор, и, поймав в прицел грудь Германа Борисовича, выстрелил. Господин судья ничего не успел понять, кроме тупого сильного удара в область сердца. Он опустил взгляд - по светлому плащу разбегалось пятно крови. «Все-таки конец», - единственное, что он успел подумать, и, медленно оседая, опустился на землю, как-то неестественно завалившись на левый бок. На спине с левой стороны, растеклось такое же траурно-красное пятно. Судья был мертв. Холод положил винтовку на рубероид, быстро спустился с чердака и никем не замеченный заспешил к суду, куда, захлебываясь сиренами, уже спешили милицейские машины. Генерал Пяткин прибыл на место происшествия через десять минут.
Полковник, начальник отделения, где произошло убийство, увидев генерала, бросился к нему с докладом.
- Товарищ генерал…
- Вольно, полковник. Что выяснить удалось?
- Пока мало, товарищ генерал. Стреляли два раза, судя по всему, из дома напротив. Орудие убийства пока не обнаружено. Отправил людей, обойдут все квартиры и облазают чердак, может, что найдут. Так вот. С первого выстрела подожгли «Волгу», а вот со второго… сами понимаете. Стрелял профессионал, да и оружие хорошее, по почерку видно. Заказуха, не иначе, товарищ генерал. Вот пока все.
- Все, полковник. Судя по всему… Быстро перетрясти этот сраный дом и найти хоть какие-нибудь улики. Выполняйте!
- Есть!
* * *
Лейтенант Шлаков, участковый инспектор, лазил по запыленному чердаку, среди голубиного дерьма, с карманным фонариком. Из-за своего огромного роста он уже два раза ронял новую фуражку, ударяясь о балочные перекрытия. Вот, блин… Дерьмо. В пятницу, надо же было какому-то идиоту убить этого судью! В короткий-то день, в пятницу! Лазай тут теперь среди дерьма, еще голову сломать не хватало! Вот ведь непруха! Сегодня как раз у его подруги предки на дачу на два дня рванули. Потрахались бы, пивка попили. Он денег сегодня с чурок без регистрации хорошо снял. А теперь… На рулоне рубероида возле разбитого чердачного окна лежала снайперская винтовка с оптическим прицелом. Нашли.
Холод стоял в толпе зевак, обсуждающих, кого и за сколько убили.
- Нашел! – сквозь толпу на нелепо высоких ногах, весь измазанный в голубином дерьме, с оторванным погоном и с винтовкой в руках, бежал огромного, дяди Степиного роста, лейтенант с клоками паутины, свисающими с фуражки, - Вот, нашел, товарищ…, - он увидел Пяткина, - товарищ генерал.
- Что это за чудо в перьях и сбоку бантик, полковник? - тот густо покраснел.
- Л-л-л-лейтенант Шлаков, уч-ч-частковый инспектор!
- А это судя по всему, снайперская винтовка последней модели, - Пяткин взял в руки винтовку Мосина времен первой мировой войны, - эх Вы, Шерлок Холмс. Продолжайте поиск улик, - он отвернулся. Единственное, в чем прав полковник, стрелял действительно «профи».
Холод посмотрел на бестолково суетящихся милиционеров и отошел… «Вы на верном пути, господа сыщики…».
Пяткин вытащил мобильный.
- Петеля, бери Метиса, завтра в семь вечера на нашем месте. У нас большие проблемы.