Дотянув хмельное зелье, Брог медленно шагал домой, прикидывая в уме, что дать с собой дочери в ученье. Мешок заплечный есть, одежонку какую-никакую на первое время. Хлеба с салом, пару луковиц, бутылку... Нет, бутылку не надо, ботинки бы, да они одни у нее, зачем девке двое ботинок - по хозяйству и босиком можно. А в путь бы обувка пригодилась, да нету - ну и ладно, что-нибудь придумает. Пальто Ушаницы придется отдать, большевато оно, да своего пока не нажила, куда ей в нем ходить - мала еще. Так в раздумьях Брог дошел до своей усадьбы и, с размаху отворив дверь избы, заорал:
- Мать! Радость к нам пришла! Зови детей, два раза слова повторять не буду!
Лесеница, вытирая фартуком руки, отошла от стола, внимательно глянула на мужа и, недовольно буркнув что-то себе под нос, выставила табурет и села. Дети сбежались на крик. Брог подождал для пущего эффекта и значительно провозгласил:
- Илиница! Скажи спасибо небесным людям за своего отца! Наградили его умной головой и быстрыми мозгами!
Все молчали. Мать скептически скривила губы, но тоже ничего не сказала.
- Семья! - продолжал Брог торжественно. - Ваш отец сегодня сам, без советчиков, совершил золотую сделку! Теперь заживем!
Он немного подумал и поправился:
- Не теперь, конечно, а через пять лет. Заживем, говорю, и не благодарите! Нет, если вы не свинята бессовестные, то спасибо отцу, конечно, скажете - кто еще об вас побеспокоится, кроме него!
Все продолжали молчать. Мать вздохнула и встала, собираясь дальше заняться домашними делами. И тут Брог эффектно выпалил:
- Я отдал дочь в учение в рассказчицы на пять лет! Илиница, собирайся!
Мать слабо охнула и снова опустилась на табурет. Илиница сначала раскрыла рот от изумления, потом с визгом бросилась отцу на шею. Брог наслаждался произведенным впечатлением. Одной рукой он обнимал Илиницу, другую отставил в сторону, слегка кланяясь, как заезжий артист бродячего театра. А дальше что-то пошло не так...
Лесеница вопила настолько громко, что, наверное, слышно было на все окрестные дома, а то и на окраине в самом болоте. Она костерила мужа всеми известными ругательными словами, да еще и доселе неизвестные на ходу придумывала. Брог уже не разводил руки, а тихонько ладонью отмахивался: кто знает, вдруг какое слово до него долетит и прилепится, а жена насулила ему столько, что и скрючить может, и хмельное зелье не туда направить, и мужскую силу в болото унести.
- Я детей рожала, растила, учила - для чего, дубина ты, болван хмельной? Чтобы ты раздавал их кому ни попадя? Отпустить дочь безвестно куда незнамо с кем - ты чем думал, чтоб тебя болото затянуло по самую маковку? Ты меня спросил, прежде чем свой поганый рот открывать да договора свои дурацкие говорить? Ты что ж это сказал своими грязными губищами, хмельные твои мозги?
Вдоволь наоравшись, Лесеница села за стол, уронила голову на руки и зарыдала. Все знали: слово сказанное не отменить, а не выполнишь - всю семью погубишь. Плакала она долго, с подвываниями, всхлипываниями, стонами и бессвязными жалобами на жизнь и дурака мужа. Тем временем Илиница тихонько собрала заплечный мешок и присела на лавку. Девочке ужасно хотелось расспросить отца обо всем: кто и как будет ее учить, куда поведут, что нужно будет делать, кто еще пойдет с ней в учение, но пока мать не отплачет, бесполезно было что-нибудь говорить.
Брог так и стоял на входе в избу, не решаясь двинуться. Он понимал, что жена почему-то не считает его замечательную сделку такой уж хорошей, но никак не мог взять в голову, почему. Что плохого в учении? И сама же говорила - эх, нам бы в семью рассказчика. Да и девка для хозяйства бесполезная, а тут хоть как пристроена будет. Нет, нету в этих бабах никакой практической сметки, не видят дальше собственного носа. Перед всем землячеством так его опозорила, такими словами поливала! Его, кормильца, для семьи старателя! Чтоб ее в болото макнуло, дуру, насулила ему тут всяких бед!