Я работала в Институте биологии моря научным сотрудником. Институту не везло - уже второй его директор умер, и оба в конце осени, только в разные годы. Институт организовал общий День поминовения по директорам…
Председатель профкома - моя хорошая приятельница Ира, у нас сыновья дружили, попросила что-нибудь сделать с залом, чтобы он из конференц-зала стал торжественным, задумчивым и годным для поминовения. На любые вопросы,типа "сможешь что-нибудь сделать?", у меня ответ всегда прост: "Не знаю, не пробовала, наверное, смогу". И я взялась за дело.
Условие у меня было только одно – я сделаю все, что возможно и в кратчайший срок, но разбирать свою декорацию сама не буду. Ну не могу я разрушать хрупкий храм, плод моей фантазии и работу души, своими руками.
Ткани для драпировки разрешили покупать без ограничения. И по задней стене зала пролегли три полосы осенних оттенков – фисташковый, светлый и темно коричневый, одно кресло было так задрапировано, как будто на нем кто-то сидел, но срочно встал и вышел…
Окна затянуты бардовым бархатом. Тут мне почему-то вспомнился Понтий Пилат – в мантии с кровавым подбоем… В закатных лучах солнца окна в бархате смотрелись прямо "… как раны ножевые... после бала…".
На подлокотниках кнопками прикрепили фольговые тарелочки со свечами. Декорация должна была быть опасной, кто не боится смерти, пусть боится возгорания зала…
На сцене чайные свечи были все-таки пущены плавать в большие прозрачные стеклянные вазы. Они давали неуверенное изменчивое освещение выступающим на сцене и организовывали причудливые тени, которые, казалось, жили своей жизнью.
Этот эффект получался, когда другого освещения в зале не было. Но люди заходили в открытые двери, и зал был полон дневного света. Тогда он становился неживым. Что же было делать? «Мы живем подмышкой у Японии»… - дело было в Приморье, поэтому японская тема возникла очень естественно.
Незадолго до этого вернулась из Японии семья моей однокурсницы Натальи, они там прожили год: муж читал лекции по биологии рыб для учащихся университета в Токио, младший сынок был с мамой, а старший ходил там в школу… Ну не мог он не научиться делать японских журавликов, о которых мы знаем из истории, ставшей красивой легендой - "Садако и тысяча бумажных журавликов"!
А легенда такова: "Двухлетняя Садако была дома на расстоянии 2 километров от эпицентра взрыва атомной бомбы в 1945 в г. Хиросима. Взрывная волна выбросила её из окна, но девочка осталась жива. В ноябре 1954 года у неё проявились первые признаки лучевой болезни. В феврале 1955 года девочка была помещена в госпиталь с диагнозом лейкемия. По мнению докторов, ей оставалось жить не больше года. В августе одноклассница рассказала ей о легенде, согласно которой человек, сложивший тысячу бумажных журавликов, может загадать желание, которое обязательно исполнится. У Садако было такое заветное желание – жить! И девочка стала складывать журавликов из любых попадавших в её руки кусочков бумаги. Но успела сделать только 644… Её друзья закончили работу, и Садако была похоронена вместе с тысячей бумажных журавликов". Но она живет! Живет в легенде.
Оставалось три дня до объявленного события. Наталья научила меня, и мы вместе с ее семейством делали этих журавликов и днем и ночью. Проблема была еще и в бумаге – в ход шло все – черновики статей, чертежи графиков роста численности рыб, календарные листы – все, что хотя бы с одной стороны имело белый цвет… Принтеры двух наших лабораторий были крепко подграблены…
В назначенный день мы успели сделать 547 журавликов… За три часа вся оранжировка зала должна была быть закончена, но технические трудности – преодолимы!
Каждый журавлик был прикреплен леской к потолку. Рыболовная леска почти не видна, и журавлики парили в пространстве зала, приходя в движение от смещения воздуха. Над сценой, так же - в воздухе, висело окно, в котором сидела японская девочка и выпускала из руки журавликов, они выпархивали плотной стайкой, а потом разлетались по залу и парили над каждым креслом…
В назначенное время обе двери зала распахнулись и создали правильные потоки воздуха, чтобы журавлики полетели… И ученые пошли в зал, почтительно обходя то кресло, "с-которого- кто-то-только-что-встал-и-вышел". Двери закрыли, свечи зажгли, журавлики успокоились, и только тени исполняли на стенах и потолке причудливый танец. Ученый секретарь института подошел к краю сцены и сказал чуть сорвавшимся голосом: "Сегодня мы вспоминаем наших директоров… Но в этом зале мне хочется… молчать".
По договоренности Ира сама разбирала мою декорацию и снимала журавликов. На следующий день на доске объявлений института появилась лаконичная записка "547".
А через три дня пришла в мою лабораторию делегация от профкома с двумя пакетами: на одном маркером было написано "547", а на другом "453". Делегация вручила мне оба пакета и кто-то сказал: "Загадывай желание…".