=================== 38. О чём рассказала вода
Садовые участки полагались сотрудникам, работавшим в сбербанке не меньше восьми лет. Они участвовали в розыгрыше, потому что участков мало, и на всех не хватит. В Нининой смене «землевладелицами» стали четверо: кассирша Надя Баева, операционисты Жанна Никитина и Валя Беляева, и коммунальница Вера Васильевна, которая радовалась больше всех: будет где внуков выгуливать.
В обеденный перерыв никто никуда не уходил: слушали девчат, которые радостно делились новостями (Вера Васильевна, как всегда, молча жевала). Жанна с Валентиной оказались соседями, Наде достался участок повыше. «Что ниже, что выше, всё равно одна глина, землю покупать придётся» — вздыхала Валентина.
«Дачный массив» располагался на территории бывшего рыбсовхоза, сказать точнее, на осушенных и кое-как засыпанных прудах, в которых раньше выращивали карпов и карасей. Деревня Большие Сороки осталась без работы, теперь им приходилось ездить в город, где рыбку бесплатно никто не даст, а работа не как в совхозе, а от звонка до звонка.
Деревенские возненавидели «масквичей» и мстили изобретательно и изощрённо: у Жанны сняли с беседки крышу из листового железа, у Нади Баевой утащили забор (сетку-рабицу, закреплённую кое-как и «легко снимаемую»). Надин муж, майор милиции, всех поставил на уши, хотя Сорокинское ОВД Москве не подчинялось. Похитителей не нашли: сетку спрятали «до лучших времён» в погребе или сарае, не идти же с обыском по всем дворам?
Вале Беляевой достался самый плохой участок, длинным углом спускавшийся в низину. Хозблок Беляевы поставили в верхней, широкой части. Весной участок на две трети затопило половодьем, так что сажать можно было только рис, как необдуманно пошутила Жанна, и Валя долго с ней не разговаривала. Через три недели вода ушла, оставив чавкающую под ногами рыжую глину. Беляевы воспрянули духом, купили шесть машин земли и подняли участок. Осенью всю землю смыло дождями в бывший пруд. У Беляевых опустились руки.
Нина больше не расстраивалась, что ей не достался садовый участок. А раньше жалела: на забор из сетки-рабицы денег бы хватило, а на садовый домик можно взять кредит, банковским сотрудникам предлагались особые условия и низкий процент.
— Что ты улыбаешься? Чужой беде радуешься?
— Нет. Просто вспомнила про рис…
Нина представила, как деревенские радовались своей удаче, скатывая в рулон Надин забор, как волокли на себе до деревни… Или машину подогнали, погрузили и увезли. Красота! «Масквичи» люди денежные, они себе ещё купят. По их вине сорокинские мужики и бабы остались без работы, а ведь неплохо жили, тушили в сметане и жарили в масле жирных карасей, выловленных безлунной ночью в совхозных прудах. Отпировали деревенские.
А девчата хлебнули лиха, заплатив немалые целевые взносы за прокладку дороги до шоссейки, за столбы и провода, водонапорную башню, здание правления… А взамен получили землю, на которой ничего не росло, и соседей из Больших Сорок.
Соседи дали дачникам отстроиться, а после взялись за дело: профессионально обчищали сады, ломали под корень молодые деревца, били оконные стёкла и, забравшись в дом, вываливали на хозяйские одеяла и простыни всё, что находили в холодильниках, а сверху поливали вареньем, из которого угрожающе торчали осколки разбитой банки.
Нина слушала и ужасалась. Как хорошо, что им с Эби не достался участок! Еле дождавшись конца рабочего дня, спешила домой, словно её там ждали. Девчата из Нининой смены так и думали: У Нины кто-то есть. На расспросы она упрямо мотала головой и ни словом не обмолвилась «о бойфренде». А так хотелось узнать, к кому она так торопилась, для кого сияли её глаза и розовели щёки. Ровно в девять вечера Нина срывалась с места и исчезала за дверью.
«Соскучилась за день по милому. Вот это любовь! Днём не позвонит ни разу, а вечером как торпеда к нему летит» — полушутя-полусерьёзно говорили ей вслед. Но факт оставался фактом: Нине никто не звонил, и она никому не звонила, и каждый вечер летела домой как ведьма на метле, говорили Нинины сослуживицы и строили самые невероятные догадки.
Эби терпеливо ждала хозяйку, вольготно развалившись на диване и обнимая лапами Мишуня, которому, кажется, нравилась его новая подружка. Нина брала абиссинку на руки, кормила ужином. Потом они устраивались на «мамином» диване: Нина с вышиванием, а Эби с плюшевым мишкой.
Изольда из зеркала больше не появлялась, словно обиделась на что-то. Нина помнила её рассказ о гадании с водой, и предостережение помнила: выждав безлунную ночь, надо подойти к стене со стаканом воды в руках. Если вода останется прозрачной, стена откроется в прошлое или будущее, кому как выпадет. Казалось бы, что тут страшного? Что тут сложного? Но всякий раз, как она подходила к стене, вода в стакане становилась мутной, и Нина отступала. Ей слишком хорошо помнились слова Изольды: «Стена растворится и исчезнет, но ты не на стену смотри, а смотри на воду. Если прозрачная, иди смело. А если с мутной водой шагнёшь — назад не вернёшься.
Нина относила стакан на кухню, осторожно ставила на стол и ложилась в постель, с головой накрывшись одеялом. Впрочем, бояться было нечего: Эби стерегла её сон, и янтарные глаза светились в темноте двумя огоньками.
Стакан абиссинку не интересовал: узкий, высокий, лакать из него неудобно, да и зачем? Вода у неё есть, хозяйка покупает (обе любили ингушскую «Ачалуки»), и каждое утро наливает свежую. Вот если бы в стакане были сливки или сметана, тогда совсем другое дело. Но гадать на сливках умеют, наверное, только кошки породы аби.
Утром вода становилась обыкновенной водой из-под крана. Нина не оставляла своих экспериментов, упорно ставя будильник на два часа ночи.
Однажды вода в стакане не помутнела. Нина неверяще на неё уставилась. А когда подняла глаза, стены больше не было. Нина шагнула в мёртво-серое марево… и очутилась на деревянной лестнице с перилами, покрытыми светлым лаком. Лестница вплотную примыкала к стене с зарешёченными узкими длинными окнами, это было очень необычно и красиво. На подоконниках цветы в горшках. На стенах портреты в рамах под бронзу. То, что это не бронза, а бронзовая краска, Нина поняла. Но всё равно красиво! Нина пригляделась и узнала отца. Или это не он, а кто-то очень на него похожий.
По лестнице она спускалась как во сне — не чувствуя под ногами ступенек и не слыша своих шагов. Внизу была дверь, за которой обнаружилась комната. У окна стояла Натэла. К ней подошёл Тамаз (фотографию со свадьбы мама прислала из Марнеули) и, не прикасаясь, стал покрывать поцелуями голые плечи, спускаясь губами в ложбинку между грудей. Натэла запрокинула голову, руки Тамаза заблудились в её волосах, медленно намотали на кулак, потом отпустили.
Нина с замороженным сердцем наблюдала за их игрой. Обнимая Натэлу одной рукой, Тамаз повлёк её к кровати с забавными шишечками над изголовьем. Вот только в ситуации забавного было мало: у двери, повернувшись к Нине спиной, стоял её отец. Смотрел остановившимся взглядом, потом сдавленно выговорил: «Надо было мне рассказать, я бы понял». Резко повернулся и вышел.
Нина бросилась вслед за ним, вихрем взлетела по лестнице наверх… и оказалась перед дверью в свою квартиру. Вот только дверь была другой, с молоточком вместо звонка и медной дощечкой с именем хозяйки: «Воздвиженская Изольда Авенировна».
Дверь открыла молодая женщина, похожая на ту, из зеркала. Может, это её внучка? Или её прабабушка, умершая молодой? Нину охватила паника. Где она сейчас? В прошлом? Как вернётся обратно?
— Захочешь вернуться, воспользуйся зеркалом. Калитка для тебя открыта. Приходи когда захочешь, поболтаем. Скучно здесь одной, а гости приходят редко, не каждому калитка открывается.
Нина попятилась к двери, женщина с улыбкой отступила, рукой указала на зеркало, которое превратилось в калитку. Обыкновенную, на петлях, ввинченных в зеркальную оправу шурупами. Дрожащими руками она упёрлась в калитку, та неожиданно легко открылась, Нина упала, больно ударившись коленкой. И оказалась в своей квартире. Или она из неё не выходила, просто ей открылось прошлое…
Дом с деревянной лестницей принадлежал её отцу, Нина была там с бабушкой Зиной двенадцать лет назад и запомнила узкие окна и лестницу со светлым лаком на перилах. Дом был папин. А мама привела туда Тамаза. Вот почему ушёл отец. Вернее, ушла Натэла, и Зинаида Леонидовна не простила ей, да и кто такое простит? Натэле не простила, а у внучки отобрала дом и выжила из квартиры.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2020/03/06/1949