глава XVI
Де Гермон видит призрачное видение
Тем же вечером в обширной хотя не высокой зале, стены которой были из камня, сидел никому не известный молодой человек и пил «Шабертен» Хозяин был бы рад попросить его вернуться в свою комнату и продолжить свое пиршество там, так как час клонился к ночи, но внешний вид молодого человека говорил, чтоб его не беспокоили во избиении возможных неприятностей. Увы, сей гость был жутко пьян – благо, что не буйствовал.
— Принеси еще вина, хозяин! — потребовал молодой человек.
На это хозяин вздохнул и поставил перед ним бутылку. Он не знал, которая это по счету, но по одежде дворянина сразу догадался о его состоятельности. Не каждый человек, пришедший к нему на ночлег, пусть даже благородного сословия, мог позволить восхитительный колет, из восточного велюра и лиловую шляпу с чистым брильянтом вместо бляшки. Лицо посетителя было благородным, но не его лицо внушало доверие хозяину, а кошелек, который висел у него на бедре, надежно пристегнутый к поясу.
— Ах, чего вам не спится, сударь мой? — потягиваясь, проговорила дочь хозяина, — И сами бы выспались, и мы хоть немного поспали.
Гость взглянул на юную девушку - взор был его замутненный.
— Действительно, сударь, — не сдержался хозяин гостиницы, — шли бы вы вздремнули, что ли.
Но гость не обращает на него внимания: весь его взгляд был прикован к мадемуазель Мариторнес.
Девушка была невзрачной. У нее было круглое лицо, рыжие, но редкие волосы, которые она старательно прятала под чепчик, тонкие дугообразные брови, серые глаза и острый как комариное жало нос. Она была слишком худой, чтоб назвать ее стройной, и слишком болтливой, чтоб – умной.
При виде нее де Гермон (а это был именно он), изменился в лице: вместо Мариторес он увидел прекрасную женщину, красота которой могла бы сравниться с Венерой: идеально овальное лицо, обрамленное рыжими кудрями, бледно-зеленые глаза, окаймленные пушистыми ресницами, тонкий, но вздернутый нос, алые, как лепестки тюльпана губы и длинная лебединая шея. Она смотрела на него с улыбкой. А он бледнея с каждым часом, ощущал подступающий страх и леденящий душу ужас.
— Что с вами, сударь? — тем временем взволнованно спросила девушка. — Вы так бледны.
Граф провел рукой по лицу от лба до подбородка и снова посмотрел на девушку, чьей образ так разнился с тем, что он увидел.
— Я…увидел призрак, — ответил он, не отрывая глаз от собеседницы, чьи губы призывали Божью Мать, а рука осеняла крестовым знамением. — Сколько вам лет?
— Мне? — удивилась мадемуазель Мариторнес. — Шестнадцать, сударь,
— Шестнадцать…— повторил угрюмо граф. — Шестнадцать… И Маргарет было шестнадцать. У Маргарет тоже были рыжие волосы, но глаза у нее были зеленые. Она то и сгубила беднягу Эмиля, вместе с его дядей.
Закончив, он выпил вина, обхватил виски руками и опустил отяжелевшую голову.
— Вам плохо, сударь? — озабочено спросил хозяин. — Может вам лучше поспать? А?
Де Гермон посмотрел на него таким взглядом, который заставил его замолчать. Но, вскоре, найдя, что совет г-на Маритореса имеют здравый смысл, кивнул головой, выпил остатки вина и удивительно твердой походкой отправился в свой номер.
— Пойди, проводи гостя, — велел хозяин своей дочери. — а то еще оступится где. Но только не балуй!
— Хорошо, папочка, — послушна ответила та, поцеловала его в лоб и поспешила вслед за графом. — Погодите, сударь, — крикнула она ему в след, — там темно, я вам сейчас посвечу.
Она ловко поднялась на третий этаж, открыла дверь, которую граф, однако, оставил незапертой, поставила на стол закопченный подсвечник и внимательно посмотрела на своего гостя. Увидев ее, де Гермон неожиданно вздрогнул; перед ним опять появился ненавистный и в то же время притягательный образ женщины.
— Вы так похожи на Марго! — признался он, отступая со страхом назад.
— А кто она? — с любопытством спросила девушка, грациозно склонив головку набок
— Ужасная женщина, — мрачно ответил граф и устало опустил свою голову, — которую я силюсь забыть
— А она красива? — продолжала допрашивать мадемуазель Мариторнес.
— Когда-то была... Впрочем, все это уже не имеет значения.
— Может быть, я заменю ее на некоторое время? — спросила кокетливо трактирщица и не ожидая ответа приблизилась к графу.
— Что вы делаете, сударыня? — растеряно спросил де Гермон, когда ее тонкие руки обвили его шею.
Затем он почувствовал, как ее губы прильнули к его, и он, поддавшись сладострастью, стал ей с тем же чувством отвечать на поцелуи. Забыв обо все, он прижал ее к себе, запустил пальцы глубоко в ее кудри и замер. Разве могут эти волосы, сравниться с теми, в которых утопали его руки. Он тут же отстранился от нее.
— Что случилось? — спросила дочь хозяина, все еще не оправившись от чувств, которые вызвал в ней поцелуй.
— Я думаю вам лучше уйти, сударыня — проговорил де Гермон, брезгливо вытирая губы.
На это дочь хозяина резко открыла глаза, ибо во время поцелуя она предпочла, чтобы они были закрыты, и с удивлением взглянула на того, кого она так смело обнимала.
— Почему? — спросила она. — Вы чего-то боитесь, сударь? Может моего отца, так он наверняка уже спит.
— Нет, сударыня, ступайте-ка лучше к себе, — настаивал на своем граф.
— Экий вы, однако, дикий, сударь, — проговорил в шуточном возмущении дочка хозяина. — Так славно начали и стали отступать. Ну же, обнимите меня покрепче.
— Ну вот что, сударыня, — На этот раз де Гермон отстранил ее от себя жестче, — убирайтесь-ка отсюда вон и поскорее.
— Что это на вас нашло?
— Я сказал: пойдите вон!
Глаза трактирщицы наполнились слезами.
— Негодяй, мерзавец! Ну погодите же, сударь, вы еще об этом пожалеете, — сказала она напоследок, и при третьем крике графа «Вон!» выбежала с визгом из комнаты.
Де Гермон между тем оставался один на один со своими мыслями, отчего его сердце сжималось. Он метался, как загнанный в клетку тигр, подходил к окну в ожидании наступления рассвета и снова садился на кровать, мучимый совестью.
В первый час ночи, когда свеча почти погасла, в комнату кто-то вошел. Оглянувшись, де Гермон увидел Томаса.
— Почему ты не спишь? — спросил он слугу.
— Я принес вам свечу, ибо ваша почти что погасла.
Граф ничего не сказал и вновь повернулся к окну.
Тем временим Томас заменил в подсвечники свечу и в комнате заметно посветлело.
— Может вам помочь раздеться? — спросил несмело он у графа.
— Благодарю, Томас, я не хочу ложиться спать.
— Как же так! Ведь утром нам нужно ехать, а до аббатства святого Антуана не меньше трех лье. Как же вы поедете?
— Эта не первая бессонная ночь, мне не привыкать.
— Ах, господин граф, вы погубите себя.
— Я уже давно это сделал, дорогой Томас.
И тут жгучая тоска обхватила душу де Гермона – тоска по человеку, который мог бы помочь его горю.
Слезы брызнули из глаз, и он сам до конца не понимая каким образом, оказался уткнувшимся лицом в плечо Томаса.
— Что вы, граф, — проговорил взволнованно тот, будучи не привыкший к подобным слабостям своего хозяин.
Но графа было уже не остановить. Он рыдал, как никогда еще в жизни, и плечи его сотрясались точно в лихорадке.
Томас прижал его к себе покрепче и сел рядом с ним на кровать. Так они и просидели до утра. А утром вместе с авророй, как ни в чем не бывало, оставили « Медвежью тропу» и ринулись в аббатство святого Антуана.
В девять часов они были на месте. Спешившись, граф постучался в ворота. Ему отворили монахи и вопросили что им надобно. Узнав, что им нужен наставник, они беспрекословно пустили их во двор и велели им немного подождать.
Через четверть часа брат Доминик он же де Рамис вышел к ним на встречу. Поклонившись де Гермону, он любезно попросил пройти в его келью, попутно распорядившись, что б монахи позаботились о лошадях и Томасе.
— Чем могу быть полезен? — спросил по дороге аббат.
— Я приехал от имени шевалье де Шарона, — ответил де Гермон. — Помните вы вызвали его из-под уз долговой тюрьмы?
— Конечно помню, сударь — ответил аббат. — Он мечтал стать мушкетером, и, возможно из-за этого желания попадал постоянно в какие-то не приятности.
— Сущая правда, — продолжал де Гермон. — так вот, он тоже не забыл вас и велел передать вам должок – те самые деньги, что вы заплатили за него судейским и вдобавок за то, что вы дали ему лошадь, одежду и что-то еще
— Несчастный гордец. Я вовсе не в долг их ему отдавал, а насовсем, из милосердия.
— Не обижайтесь на него, святой отец, у него таков характер, не брать ничего даром. К тому же эти деньги отдает за него сам его величество король, который наслышан о вашем бескорыстном милосердии.
— О! Для меня эта честь, — сказал монах, приклонил свое колено, возвел свое лицо на небо и осенил себя знамением.
— Да берите же их, наконец.
С этими словами де Гермон вложил мешок с луидорами аббату в руку.
— Что ж, — сказал на это аббат, — я отдам их на пожертвование какого-нибудь храма.
Так они неторопливо шли около минуты, пока аббат не задал вопрос де Гермону.
— По всему видно вы хорошо знаете месье де Шарона. Как он там?
— На сколько я могу судить, недурно. Он стал гвардейцам роты дез Эссара не раз произвел впечатление на господина де Монтале, и в скором будущем, – я в этом уверен, –наденет мундир мушкетеров.
— О, как я за него рад, сударь. Скажите, быть может вам известна участь и других мушкетеров, господина д’Аваллона и Лафонтен?
— Конечно, сударь, оба эти кавалера – мои лучшие друзья, с которыми я почти что никогда не расстаюсь, от чего в нашей роте нас прозвали « неразлучными».
— Так стало быть вы господин де Гермон, — наконец то догадался де Рамис, — о котором с таким уважением говорит д’Аваллон и которым без умолку может рассказывать Лафонтен. О как я счастлив вас видеть! Скажите, сударь, что я могу для вас сделать.
— Благодарю, святой отец, но вы и так для меня сделали слишком много.
— Я? — удивился монах.
— Да, сударь. Вы сами не знаете о том, что спасли жизнь человека, идущего рядом с вами; и этот человек, который с той поры вас не встречал, хранит в своем сердце глубокую признательность… Вашу руку, святой отец!..
Аббат протянул руку молодому человеку, и, хотя де Рамис и пытался ее отдернуть, молодой человек почтительно поцеловал ее.
— И все же, сударь, — проговорил монах, — что-то мне подсказывает, что у вас не спокойно на душе, вас что-то беспокоит, не так ли?
— Вы догадались, сударь, — продолжал де Гермон, — страшный грех лежит на моей совести и грызет мое сердце как червь.
— Должно быть вы хотите исповедоваться.
— Нет, святой отец, исповеданьем мне не поможет. Множество раз я пытался исповедоваться перед святыми отцами, но тщетно, – душа моя по-прежнему страдает.
— Странно, — призадумался аббат подходя к своей кельи. — Ах, сударь, вот мы пришли. Надеюсь вы не откажите разделить со мной мою трапезу?
— Не откажусь.
— Прекрасно. Тогда прошу.
Брат Доминик проводил де Гермона в свою келью, где им подали чудеснейший завтрак – заливные цыплята, рис с изюмом и сушеные фрукты.
— Угощайтесь, дорогой друг. Конечно моя кухня поскромнее, чем в каком-нибудь трактире, но что поделаешь, монастырское меню весьма воздержанно.
— Ну не скажите, дорогой аббат, таких ароматных цыплят я даже не ел у себя в замке.
— Благодарю вас, сударь, вы очень добры. Недавно вы говорили, что я имел честь спасти вам жизнь, однако сколько я не напрягаю память, мне не получается припомнить.
— Вы и не можете этого помнить, сударь, ибо я стоял в толпе, а вы находились у алтаря. В тот день вы говорили о той пустоте… не могу точно выразиться, но попробую, о не совместимой пустоте, которую создает вокруг себя человек, решивший умереть за долго до того времени, которое отпускает ему Провидение. Потом вы атаковали и разнесли в пух и прах все причины, которые могут толкнуть человека на самоубийство. Вы напомнили о страшных последствиях, кои ожидают грешников, решивших свести счеты с жизнью. И именно эти слова сдержали мой палец лежавший на курке пистолета.
— Но, что привело вас в такое отчаянье?
— Убийство, — глухо ответил провансалец, — проклятое убийство, перевернувшее всю мою жизнь.
— И кого же вы убили?
— Графиню де Крильон – мою жену.
— Боже мой, графиню де Крильон! — воскликнул с ужасом аббат. — Уж не дочь ли великого полководца Крильона вы убили?
— Бог с вами, отец мой, у Луи де Крильона не было своих детей и этот титул и фамилия ей достались по ее мужу, то есть по мне.
— Значит вы являетесь родственником великого Крильона. Вы граф де Крильон?
— Да, я его племянник, но уже много лет не нашу этой фамилии, ибо считаю себя не достойным ее.
— Но как случилось, что вы убили свою жену?
— Что ж, я расскажу вам, дорогой аббат, но с вашего позволенья поведу свой рассказ от самого начала.
Продолжение: http://proza.ru/2020/03/06/196