ПОЕЗДНЫЕ БУДНИ
В два часа ночи Царёв отправился в обход по составу. Вопреки устоявшейся привычке дотошно проверять работу отряда, особенно ночью, сегодня Саня решил подолгу нигде не задерживаться и выполнить обязательный пункт инструкции более оперативно. В своём купе его ждала Алина. И это было главным. Важнее инструкций, едущих куда-то пассажиров, сонных проводников, дремлющих в «служебках», всего остального мира, притаившегося за окнами поезда. В тамбуре перед штабным вагоном дверь была открыта, она раскачивалась на ржаво-зелёных петлях и скрипела в такт движению состава. Переходные трапы в междувагонном суфле тёрлись друг о друга и громко лязгали. Вступив на их пританцовывающую горбатую спину, Царёв открыл дверь в тамбур вагона-ресторана, который оказался перекрытым изнутри. На площадке рядом с большой кастрюлей сидели парень и девчонка явно не из ресторанного штата. Они чистили картошку, корнеплоды моркови и свеклы.
Ресторан относился к другому ведомству и формально начальнику поезда, а тем более студенческому командиру, не подчинялся, но его директор Мироныч старался с Алиной и Саней ладить, на рожон не лез. Проводников кормил со скидкой. Правда, дешевая еда по качеству вполне соответствовала цене. Мойщик посуды и по совместительству помощник повара Петька Кравченко, парень шустрый и оборотистый, конкурировал с проводниками и не упускал возможности получить свой «витамин» не только от продажи спиртного по завышенной цене, но и от перевозки безбилетников, особенно в ночное время. Хотя денег он, как правило, не брал, использовал «ушастых» на «подсобных работах» в зависимости от дальности их маршрута, а сам в это время где-нибудь дрых. К примеру, «зайцы», ехавшие от Кандалаши до Кеми, чистили картошку, от Кеми до Беломорска - мыли посуду, от Малой Вишеры до Вышнего Волочка - убирали ресторан.
Мельком взглянув на Царёва, сгорбившиеся над кастрюлей «зайцы», продолжили ошкуривать овощи.
- Давно сидите? - Саня подёргал закрытую дверь ресторана, затем постучал в неё негромким, но чётким условным стуком.
- От Чупы, - парень, сидевший ближе к входной двери, в сердцах бросил очищенную картофелину в кастрюлю.
В двери показалась всклокоченная Петькина голова.
- Царёв, это ты ломился?
- Вестимо. Эксплуатируешь? – Саня кивнул в сторону «подсобников»
- Оказываю посильную помощь. Добро людям делаю.
- Начальник, мы это и за сутки не ошкурим. Потом, ножики у вас совсем тупые.
- Это вы - тупые. Не ошкурите – пойдёте пешочком. За сутки до своего Беломорска как раз и добредёте. Хочешь попробовать?
- Ладно, ладно. Это я так, - парень и девица уткнулись в кастрюлю, орудуя теми самыми тупыми ножами, которыми пассажиры, чертыхаясь, безуспешно пытаются резать в вагоне-ресторане плохо прожаренную говядину.
Пройдя ресторан и незаселённый «мягкий» вагон, Саня направился к своим бойцам, работающим в «купаках». После разномастной пестроты и привычной открытости плацкартных вагонов пустые и полутёмные коридоры купейных почему-то всегда кажутся безлюдными глухими переулками и поражают тревожно-щемящим одиночеством. В вагоне Жени Калитиной было чисто, лёгкий ветерок теребил занавески на приоткрытых окнах. Женя подкладывала щепки в топку титана. На нижней полке спального купе, свернувшись калачиком, лежала Неверова, сменщица проводников двух вагонов, четвёртого и пятого. Из-под одеяла торчали её ступни в шерстяных носках.
- Как служба, Жека? – Царёв неопределённо махнул рукой в сторону закрытых дверей купе.
- Всё нормально, Саня. Возьми, пожалуйста, «бегунок», - Калитина протянула «лушку» - бланк заселённости вагонов, начиная от «головы», - ночью до вашего штабного не пройти, ресторан всегда перекрыт, а ты всё равно пойдёшь обратно.
Павло Клапиюк сосредоточенно пересчитывал в спальном купе сложенные на средней полке одеяла. Он ловко загибал их уголки оттопыренными пальцами, будто работая штангенциркулем. Царёву вдруг подумалось, что узрев недостачу колеса под своим вагоном, а то и всей вагонной тележки, Клапиюк отнесётся гораздо спокойнее, чем, если у него обнаружится, не дай бог, пропажа одеяла, занавески или подстаканника.
В косом коридоре третьего купейного вагона мельтешили два не совсем трезвых подростка. Один пытался открыть дверь спального купе, второй ломился в служебку.
- Альгия, открой, ну, Альгия! – остриженный «под ноль» пацан барабанил кулаком в дверь.
- Я вот сейчас открою тебе, шайтан, по башке. Идите отсюда, по-хорошему, в свой вагон, а то позову нашего командира, - кричала из своего укрытия Итымбаева.
- Я уже здесь. Открывайте, девчонки. А вы, пингвины, откуда будете, и что здесь забыли? – Саня в упор рассматривал малолетних хулиганов.
- Но, но, дядя. Ты чего такой борзый, - подросток отпустил ручку двери. Второй также придвинулся почти вплотную к Царёву. Одновременно из «служебки» и спального купе вышли в коридор находившиеся «в осаде» Зоя Кошкина и Альгия Итымбаева.
- Придурки, задолбали всех, полночи шастают в вагоне. Пассажиры боятся выйти в коридор из своих купе, - кричала Зоя, размахивая руками.
- Предупреждаю, - Саня поднял ладонь кверху, - К детям и инвалидам я, обычно, отношусь лояльно. Если, конечно, нахожу с ними общий язык.
- Чего ты сказал, какие на хрен инвалиды? - стриженный хорохорился и даже принял боксёрскую стойку.
Царёв сделал обманное движение, крепко схватил пацана за ухо и подтолкнул его в тамбур.
- Зоя, открывай дверь, высадим этих злодеев из поезда и дело с концом.
Кошкина шустро метнулась в тамбур.
Алина после ухода Царёва занялась своей бухгалтерией. Прежде всего, следовало подготовить на основе сведений проводников документ о свободных и освобождающихся местах, завести их пономерной учёт. Работа нудная, но её Омская делала всегда добросовестно, перепроверяя документ по нескольку раз. «Липу» никогда не передавала, могут возникнуть неприятности, себе дороже. И так бардака и неразберихи хватает, особенно сейчас, в летнее время.
За окном медленно-медленно проплывала тускло освещённая платформа. И вместе с ней, будто, уплывали немногочисленные пассажиры, скамейки, урны, небольшое зданьице вокзала, редкие огоньки села Полярный круг.
За годы жизни «на колёсах» Алина досконально изучила городки, посёлки и полустанки по пути следования. Она могла рассказать много интересного и познавательного об их истории, достопримечательностях, условиях жизни, будто жила там сама.
Колёса забарабанили на стрелках. Поезд сбавил скорость, подходя к узловой станции Лоухи. Царёв прочитал присмиревшим подросткам целую лекцию о необходимости корректного и уважительного отношения к женщинам вообще и проводницам вагонов в частности, высадил их на платформу и велел бежать во весь опор в свой вагон, чтобы не отстать от поезда. Малолетние хулиганы стремглав рванули вдоль состава. В Лоухах поезд стоял двадцать минут, и Царёв направился к «хвостовому» вагону также по платформе. Не хотелось перемещаться через весь состав, хлопать дверьми, задевать ноги спящих пассажиров, мараться и набивать синяки на переходных трапах между вагонами. Сколько раз приходится перемещаться туда-сюда, из конца в конец только за один рейс, не говоря уже о таких передвижениях за время всего сезона…
На «хвосте» ехали кадровые проводники Крапивкина и Толик Еремеев. Обоим около тридцати. Лет по десять, а может и больше, отработали на «железке». Отношения между ними явно не платонические, хотя кого это волнует? Двери служебного и спального купе у них оказались запертыми. Саня подёргал ручки. Тишина. Ну и чёрт с ними. Кадровые проводники ему не подчиняются, но Алине, на всякий случай, нужно сообщить. Царёв отправился дальше и обнаружил парочку в соседнем вагоне. Они резались в карты с двумя пассажирами. Мужики были навеселе, перебрасывались шутками, ехидничали и подкалывали соперников, которым в игре, как бы, не везло. Проводники «косили» под лохов. Еремеев был в спортивном костюме, а Крапивкина в модном джинсовом платье. Увидев Царёва, Толик незаметно для остальных приложил палец к губам. Мол, не останавливайся, шагай мимо. Саня прошествовал дальше. Он знал, что «кадровые» поигрывают с пассажирами, а проще говоря, разводят их на деньги. И сколько таких «кидал» колесит по просторам необъятной Родины, одному богу известно. Хотя бог далеко, а он, Царёв, здесь, рядом. Но тут свои правила: не лезь, куда тебя не просят, не мешай «работать» другим и тебе тоже палки в колёса не вставят, а при случае, помогут.
В «служебке» Лёвка Скоров играл в шахматы с Вахой Берсановым.
- Ас-саляму алейкум, командир, - Ваха слегка привстал, - Не желаешь партию с победителем?
- Ва-алейкум ас-салям. В другой раз, Ваха. Сейчас тороплюсь. Вы посматривайте, в вашем предпоследнем купе «кадровые» хвостового вагона «разводят» пассажиров в карты.
- Всё будет ништяк, командир, - Берсанов картинно приложил руку к груди и высокогорно цокнул языком.
В пятнадцатом плацкартном было весело, там практически никто не спал. Пашка Кульков, собрав вокруг себя пассажиров, играл на баяне. Многократно перекрывая громкую стрекотню колёс, пассажиры пели «Подмосковные вечера». Царёв одобрительно поднял большой палец вверх и проследовал дальше.
Открыв дверь купе проводников в следующем вагоне, Саня увидел, что на спальном месте, занимая добрую его половину, восседает пышная женщина лет за тридцать. Рядом с ней почти вплотную приткнулся щуплый Усик Ашахмарян, который с вожделением смотрел в глубокое декольте явно благосклонной дамы. Было понятно, что в этот миг для студента наступает момент истины: кто выйдет победителем, матадор или бык. Он, Усик, или то, что может сейчас ему помешать. Пассажиры, командир Царёв, генсек Брежнев вместе со всем Политбюро или атомная война. Вот ведь какая штука: оказывается, ничто не может оттащить человека от основного инстинкта. Сане невольно вспомнился случай двухлетней давности. Однажды он вместе с другими членами ДНД патрулировал вечером старый парк, прилегающий к институту. Услышав в кустах странные звуки, дружинники ломанулись в заросли и обнаружили там совокупляющуюся парочку в позе «он сверху». Он оказался негром. Старший в их группе, член комитета комсомола Вовка Чацкий, от неожиданности зачем-то громко закричал:
- Вста-а-ть!!!
Чернокожий обернулся и, не обращая никакого внимания на дружинников, продолжил свои действия ещё более остервенело. Не придумав ничего лучшего, добровольные помощники милиции схватили негра и принялись стаскивать его с перепуганной партнёрши. Однако сделать это оказалось непросто. Негр, обладая невероятной силищей, всячески противился напору дружинников и норовил восстановить «статус-кво». В конце концов, четверым студентам удалось справиться с «шоколадным зайцем», и они доставили «нарушителей» общественного порядка в опорный пункт. Участковый капитан Вакуленко задержанных отпустил, выяснив, что они молодожены, но живут в разных общагах. И где, спрашивается, им выполнять супружеские обязанности? В данный момент щуплый Усик чем-то неуловимо смахивал на того негра. Не внешне, разумеется, а неукротимой силой сексуального влечения. Поэтому Царёв прикрыл дверь и зашагал дальше.
В соседнем вагоне из спального купе Саню окликнула Марго Тэтчер:
- Не проходи мимо, командир, милости прошу к нашему шалашу!
Внутри на нижней полке рядом с проводницей развалился черноусый и шкафоподобный кавказец. На столике стояла ополовиненная бутылка портвейна. А в «служебке» с несчастным видом сидел Боря, бессмысленно листая какой-то журнал.
- Ты с чего это такая гостеприимная сегодня? – Царёв иронично оглядел улыбчивую Ритку.
- Для тебя, Саня, я всегда гостеприимная, - стрельнула глазами Тэтчер, - А вот у Рустамчика сегодня день рождения.
Рустамчик протянул стакан Царёву:
- Выпей, дарагой, за моё здоровье. Да.
- Будь здоров, брат, - Саня стукнулся кулаком со стаканом, - Но не могу, извини, служба.
- Обижаешь, дарагой. Да.
- Ладно, ладно, Рустам, - Ритка обняла кавказца за бычью шею, - Командиру и правда нельзя. Если он со всеми выпьет, то до своего штабного вагона не дойдёт, и начальница поезда его не дождётся.
- Аккуратнее, Марго. До Москвы ещё больше суток пилить, а ты вон уже резвая не в меру.
- Слушаюсь, мой командир, - Тетчерова, дурачась, приложила ладонь к виску: - Меня обидеть может каждый, не каждый сможет убежать.
В вагоне Лыткиной стоял жуткий гвалт. Подростки, занимавшие больше половины вагона, носились по проходу, как кони. Шума от них было больше, чем от грохота поезда. Ошалелые немногочисленные пассажиры затаились на своих полках. В тамбуре курили двое хулиганов, которых Саня недавно турнул из вагона Зойки.
Комиссар Лыткина возилась с какими-то бумагами. На столе лежало несколько папок, графики и списки, везде торчали рулоны плакатов и ватмана. Комиссар резво встала и принялась вываливать Царёву свои предложения о том, как улучшить, разнообразить, повысить эффективность форм и методов культурно-массовой работы среди пассажиров. В довершение она протянула ему лист с аккуратно начерченной таблицей.
- Стоп, стоп, Ольга. Сбавь обороты. Ты – комиссар, тебе и карты в руки. Давай, улучшай и повышай. А для начала успокой эту ораву, а то весь вагон разнесут. Куда они едут?
- До Петрозаводска. В какой-то спецлагерь.
- Ну и ну. Как же я сразу не догадался, а где сопровождающие?
- Вон там, в третьем отсеке, двое мужиков. Спят без задних ног от самого Мурманска, пушкой не разбудишь.
- Твои трудные подростки бродят по всему составу. Я недавно шуганул двоих из вагона Кошкиной, приставали к нашим девчонкам, так что посматривай за ними, - Саня положил таблицу на стол и поспешил дальше.
- А я им кто, надсмотрщик, или как? - Лыткина в сердцах бросила чехословацкий фломастер на кипу бумаг и уставилась в тёмное окно.
В одиннадцатом вагоне дежурил Алик Чефанов. Он сидел в служебном купе, вытянув длинные ноги до двери и кемарил.
- Не спи, боец, замёрзнешь, - Саня пнул ногой кед туркмена.
- Да не сплю я, брат. Задумался, - сонный Алик честно смотрел на командира узкими чингизхановскими глазами.
Сильно захмелевшего пассажира Петра на последней боковушке, куда его недавно водрузили Царёв с Вадиком, не оказалось. Лёха Чумаченко путано объяснил, что пассажир недавно вломился к нему в служебное купе с каким-то большим пакетом, требовал холодильник, чтобы положить рыбу, а потом куда-то ушёл. Отыскался Петя в вагоне Лыскова. Он сидел в предпоследнем купе и пил с «рыбаками» за своего новорожденного сына.
Вернувшись в штабной вагон, Царёв обнаружил Алину без кителя ЛНП, в белой блузке и юбке. На столе лежал ворох бумаг.
- Ну, как там дела, Саня?
- У моих девчонок, как всегда, полный порядок, «рыболовы» пьянствуют, водка пока у них имеется. Твои кадровые с «хвостового» опять разводят пассажиров в карты на деньги. Сидят в шестнадцатом вагоне. А так, «всё хорошо, прекрасная маркиза».
- Вот черти. А я смотрю, давно «бегунка» о наличии свободных мест не поступало. Ладно. Давай перекусим, а потом пройдём с тобой по составу ещё раз. Открывай шампанское, не пропадать же ему.
Лицо Алины слегка омрачилось, будто тень по нему прошла. Любка Крапивкина, закадычная подружка ещё с далёких детсадовских времён, беспокоила её всё больше и больше. Когда-то их родители жили в «хрущёвке» по соседству. Десять лет они отсидели в школе за одной партой, а вскоре после выпускного вечера пошли на курсы ППВ. Окончив их, устроились на железную дорогу проводницами. Обе мечтали поступить в институт. И ей это удалось, а вот Любе не повезло. Два урода изнасиловали ночью в её же собственном купе на перегоне между Лоухами и Кемью. Сломали жизнь. Третий проводник из их «тройки» Лёшка Спицын, с которым Алина почти три месяца находилась в законном браке, после дежурства куда-то слинял. А она, как дура, корпела в «служебке» над учебником. И ведь ничего в груди не ёкнуло. А это всё происходило почти рядом, отделяло их два тамбура и переход между вагонами. Алина вспомнила, как сидели они тогда с подругой, обнявшись, и ревели от бессилия и отчаяния. Спицин явился в свой вагон утром сильно навеселе. Он заступил на дежурство и не мог сообразить, почему Алина такая суровая и неприветливая. Спустя несколько дней она узнала, что её Лёшик в ту ночь развлекался с директором вагона-ресторана Елизаровой, женщиной симпатичной и бывалой, к тому же давно имевшей мужа и абсолютно взрослую дочь, ровесницу Спицына. Сильно они тогда разругались. Крапивкина вообще категорически отказалась работать с Лёшкой, перешла на другой вагон. Любкина мать, когда выяснилось, что дочь беременна, повздыхала, но решила, что надо рожать. Любка не хотела, несколько раз порывалась идти делать аборт. Мать настояла и убедила: ничего, мол, поднимем ребёнка и без отца. Знала бы она, кто отец… Потом родился Колька. Подруга свыклась, но какой-то особенной любви к сыну не испытывала. Да и он от матери шарахался почему-то, смотрел исподлобья, больше к бабке тянулся. Спустя полгода после родов Крапивкина вышла на работу. Но к этому времени Алина и Лёшка Спицын успели разбежаться, дошло до точки кипения. Может быть, это и помогло ей поступить в МИИТ на заочное отделение. Да и Спицыну тоже. Всё чаще они с Любкой ездили в разных поездных бригадах. Во время сессий почти не встречались. Омская, став начальником поезда, взяла Крапивкину на свой состав проводницей штабного вагона. После Любка сошлась с Еремеевым, который был в бригаде уже больше года. Теперь вот работают вдвоём. Что там у них, то ли любовь, то ли дружба, или то и другое в одном флаконе, непонятно. Крапивкина об этом не очень-то распространяется. И отношения с ней не то чтобы разладились, а стали несколько натянутыми и формальными.
Стремительно нарастающий гул ворвался в приоткрытое окно жутким грохотом, лязгом, скрежетом и отвлёк Алину от грустных мыслей. Мимо, будто осатаневший от собственной мощи, пронёсся товарняк, взметнув занавески. Спустя мгновение он исчез также неожиданно, как и появился. В купе начальника поезда воцарилась внезапная обманчивая тишина.