Весенняя капель, оживление птичьих голосов, игра бликов солнечных лучей, смолистый аромат готовящихся к пробуждению почек. Недалеко каркнула несколько раз подряд ворона и неожиданно Клавдии Ивановне вспомнился ее отец Виктор. Это был один из мартовских теплых солнечных дней в парке. С теплой улыбкой он помогает Клаве лепить из липкого снега снеговика. Клава уже была в том возрасте, когда когда ее главный девиз: «Я сама». Клава следит затем, чтобы папа был непременно рядом. Пусть помогает, но только чур - не заметно! По всюду на деревьях громко перекликались вороны. И папа начал повторять детский каламбур про ворону. Клавдия Ивановна слово за словом начала вытягивать из памяти слова. Ее лицо озарила детская чистая улыбка. Ее губы стали шептать: Еду как-то, вижу мост. Под мостом ворона мокнет. Я возьму ее за хвост, положу ее на мост. Пусть ворона сохнет.
Еду дальше, вижу мост. На мосту ворона сохнет. Я возьму её за хвост, положу ещё под мост - пусть ворона мокнет.
Еду дальше, вижу мост. Под мостом ворона мокнет. Я возьму ее за хвост, положу ее на мост. Пусть ворона сохнет...
Клавдия Ивановна, продолжала повторять детский каламбур еще много раз. Через некоторое время она почувствовала сопротивление от мысли «что тут особенного!». "Сейчас это даже глупо!". Но по мере повторения неожиданно для себя она почувствовала легкий прилив энергии. Будто она превратилась в воздушного змея, а кто-то незримый тянул ее вперед, против ветра за длинную бечевку. Так она снова оказалась в своем детстве и почувствовала незримое присутствие любимого папы.
Клавдия Ивановна взяла свою любимую ручку с золотым пером Fulgor Nocturnus итальянской марки Tibaldi, лист бумаги и стала без остановки записывать детский каламбур, который в тот день для нее. Она продолжала писать строки, интуитивно поддерживая свою тонкую нить памяти детства. Она могла предположить, что в этом каламбуре с вороной есть какой-то скрытый подарок. Чем больше она записывала повторяющиеся строчки, тем больше в ней нарастало чувство освобождения от ненужной тяжести, беспокойства, страха, сомнений.
Вдруг неожиданно появилось новое чувство. Она входит в летнюю речку с чистой прозрачною водою. И это река искусства и поэзии. Она услышала в повторяющихся строчках ритм четырехстолпного хорея.
Перед ее внутренним взором открылось широкое зеленое поле. На котором она - самолет. Вот самолет засверкав лопастями винтов, бодро поехал по полю. Вот самолет плавно оторвался от земли. И вот самолет уже – летит!
Ее губы продолжали шептать слова детского каламбура:
Еду дальше, вижу мост. На мосту ворона сохнет. Я возьму её за хвост, положу ещё под мост - пусть ворона мокнет.
Еду дальше, вижу мост. Под мостом ворона мокнет. Я возьму ее за хвост, положу ее на мост. Пусть ворона сохнет.
Дальше Клавдия Ивановна уже увидела себя в самолете летчиком.
Она потянула на себя штурвал.
Самолет стал набирать высоту...
Клавдия Ивановна улыбнулась глазами и продолжала читать:
Еду дальше вижу мост,
Пролетаю по мосту,
глядя в точку на носу,
Харе Кришна я пою
На ворону не смотрю,
Так приехал в стольный град,
Там, где вороны сидят.
На ворон я не смотрю,
Харе Кришна я пою;
Так до дома доезжаю,
Дверь квартиры открываю,
Там ворона на столе,
Сыр клюет как Фаберже,
На ворону не смотрю,
Харе Кришна я пою,
В ванну мигом забегаю,
Там ворона мокнет в тазе,
На ворону не смотрю.
Харе Кришна я пою,
В спальне, кухне, на балконе,
Все вороны и вороны,
На ворону не смотрю,
Харе Кришна я пою,
Харе Кришна, Харе Кришна,
Кришна Кришна, Харе Харе,
Харе Рама, Харе Рама!
Рама, Рама, Харе, Харе!