- Это исключено! Это совершенно исключено! Я знаю пани Мурысю.
- Как долго?
- Ээээ… мы познакомились в прошлом году в Бистрице.
Пуаро торжествующе посмотрел сквозь монокль на баронессу Шмайсель и захлопнул записную книжку:
- Вам не кажется, что это поверхностное знакомство? Тем более для того, чтобы утверждать, что она не советская шпионка Кира Энгельсовна Зильберштейн.
- Но я это точно знаю! – в отчаянии прошептала Киран.
Несчастная пани Мурыся сидела в своем купе. Как объяснил Пуаро, она арестована до прибытия в первый же крупный город, где ее сдадут властям.
- Ладно бы это был Мюнхен, - кипятилась баронесса, - там я договорюсь… Но у нас впереди Бухарест, Будапешт и Вена. И что прикажете делать?
- Вам? – Адель сопела и возилась возле перегородки, - Не знаю. Побегайте с воплями: «Все пропало! Гипс снимают, клиент уезжает!». Вы, аристократы-дегенераты, только на это и способны.
Киран хотела дать ей в ухо, но призадумалась:
- Постойте. А что вы делаете?
Адель Дюбуа радостно наворачивала в стене дырку с помощью штопора, извлеченного из коллекционного бордо.
- Открываю железнодорожное сообщение между нашими купе. Можно будет малявы передавать, сигареты просовывать и даже еду соломкой резать.
Точно! Купе пани Мурыси находилось у них как раз за стенкой.
- Господи! И как я не признала этот богатырский храп… - баронесса отпихнула Адель и зашептала в небольшую дырку, размером с пфеннинг:
- Пани Мурыся… госпожа профессор, вы меня слышите? Или, может, азбукой Морзе лучше отстучать?
Голос польской профессорши звучал так, словно она сидела на коленях у Киран.
- Не думаю. Здесь все прекрасно слышно и без дырок.
- Тогда какого черта вы молчали! Я два часа потела со штопором!
- О, вы так мило сопели, пока крутили эту дырку, дорогая Адель, что было жаль вас прерывать.
Пани Мурыся подумала и добавила:
- Я очень по вам соскучилась. В смысле по вам обеим.
- А Рэтчетта вы от тоски замочили?
- Кто такой Рэтчетт?
- Тот тип, которого вы зарубили секирой. Кстати, философ Жирдяев тоже пока еще в сознание не пришел. А его вы угостили столовым ножом между лопаток. Так что вам вменяют двойное убийство, и, если нам не удастся довезти вас до Мюнхена, вам светит виселица.
В помещении воцарилась тишина. Киран и Адель жадно прислушивались, но ответа не последовало.
- Пани Мурыся? Вы там живы? Или решили повеситься, не дожидаясь правосудия?
- Нет. Вы знаете, Киран, вы сейчас сказали так много непонятных вещей, что я почувствовала себя первокурсницей. Так я тупила только в первом семестре.
- О, вы себе по-прежнему льстите!
В вагоне-ресторане было пусто. И слава богу, никто не мешал составить на стол пол-бара и пить для поправки нервной системы. Баронесса наливала все подряд из каждой бутылки и не пьянела:
- Итак, Адель, у нас в наличии один труп, один полутруп, англичанка с выпученными глазами и придурковатый сыщик.
- И пани Мурыся.
- И пани Мурыся. Хотя я бы предпочла цунами или нападение маньяков.
- Маньяков тут н-нет.
Адель была уже изрядно пьяна. Киран схватила ее за лацкан пиджака, притянула к себе и засипела в ухо:
- Вот маньяки тут как раз есть. Кто-то же убил Рэтчетта.
Адель Дюбуа уставилась на нее бессмысленным взглядом:
- А… профессор Скоропадская?
- А профессор Скоропадская не способна убить даже вошку. И вы об этом знаете.
Баронесса хотела снова налить, но бутылка арманьяка почему-то уплыла у нее из руки.
- Вы пьяны!
Сверху вниз на них смотрела леди Маускервилль в своем расписном халате.
- Вы безобразно пьяны! Омерзительно пьяны! До отвращения пьяны!
Адель сглотнула слюнку и потянулась за другой бутылкой:
- А вы дура.
- Что?
- Вы безобразная дура. Омерзительная дура. До отвращения дура. – Француженка налила по рюмочке себе и баронессе, щедро полив скатерть дорогим шартрезом. – А мы завтра трезвые будем.