I.
Один мой знакомый никак не мог сдать свою комнатушку в старой коммуналке и позволил мне поселиться там на какое-то время. Он назвал меня дураком с завышенной планкой ответственности, но я все равно был благодарен ему за возможность пожить рядом с работой. Так я экономил минимум два часа в день, которые затратил бы на дорогу между офисом и домом.
Я был одним из тех, кто засиживался на работе до глубокой ночи. Не потому что хотел выслужиться или боялся остаться без премии. И вовсе не потому, что планировал продажи на месяц и от моих планов зависела зарплата работников целой торговой команды (не помню, сколько это человек, но много, уж поверьте). Я просто не справлялся. Я понимал это, но сдаваться отказывался.
Проблема в том, что, задерживаясь, я все равно не укладывался в сроки. Стабильно затягивал расчет планов на один-два дня. Разумеется, за подобное меня должны были лишить премии, а за регулярное нарушения сроков уволить вовсе, но никто из торговой команды не поднимал вокруг этого шум. Все знали: с нашего отдела (а с меня - в особенности) бесполезно требовать большего. Нас, людей, не смыслящих в планировании ни черта, набрали сюда буквально за несколько месяцев, ничего не объяснили и сказали - делайте. Мы и делали. Кто как умел.
Конечно, я понимал, что не смогу вечно скрывать свою непригодность для этой работы, но все равно не был готов, когда на исходе октября меня вызвали к руководству. Скверная вышла история. Подняли такой шум, будто я разорил всю компанию. К тому моменту я был измотан. И зол на весь мир. Но старался сохранять холодный рассудок. Этому я научился за годы офисной работы в самых разных местах. Все просто: главное уметь правильно уйти в себя, не теряя при этом эффекта присутствия. Квоут назвал бы это "листок на ветру".
Но в тот день "листок на ветру" не сработал. В кабинете директора было душно, постоянно трезвонил телефон, а на меня смотрели четыре пары враждебных глаз. Я выслушал от них много слов по поводу важности процесса планирования и соблюдения сроков. А потом женщина лет сорока пяти с короткой стрижкой, которая занимала должность директора нашего функционального центра, сказала мне:
- В этом месяце торговая команда ждет от нас планы точно в срок. Это очень важно, - сказав это, она назвала меня по имени. Выглядело так, будто она меня умоляла.
Это вранье, торговая команда не ждет от меня планы точно в срок. Они ждут от меня планы как обычно, с опозданием. Я знаю, о чем говорю. Но должен был соврать в ответ. Это негласная корпоративная этика: когда тебе врут, ты отвечаешь так, как от тебя хотят. И не важно, сколько правды в твоих словах.
Я приготовился открыть рот и соврать. Сказать, что все усвоил и выполню работу в назначенный срок. Но не смог. Я вообще ничего не смог сказать.
Один мой друг как-то признался мне, что в детстве вообще не понимал, что я говорю. Я так сильно заикался, но был таким болтуном, что говорил очень много, но далеко не всегда понятно. Поэтому он просто кивал в ответ и делал вид, что понимал. Потом я научился усилием воли справляться с этим и делать свою речь разборчивой. Но в тот день, когда я стоял в душном кабинете руководителя, еще один мой отлаженный за годы жизни механизм дал сбой. Меня бросило в жар, на лбу и ладонях выступил пот. Мое волнение заметили, и я начал нервничать еще больше. Я мысленно выругался. Не просто выругался, я так грязно матерился, что мне было бы стыдно посвящать вас в эти подробности. В своей голове я ненавидел себя за свое заикание. И эту работу тоже ненавидел.
А потом я сделал глубокий вдох. Выдох. И сказал:
- Я не смогу. Выполнить. Эту работу. Вовремя, - это старая хитрость, делить длинное предложение на короткие. - Более того. Никто не сможет. Этого сделать. Потому что нагрузка. На одного сотрудника. Слишком велика. Много раз. Сотрудниками нашего отдела. Ставился вопрос. О расширении кадров. И каждый раз. Наши просьбы игнорировались. Теперь. Мы имеем. То, что имеем...
- Хорошо, - перебила она меня, вновь назвав по имени. - Я тебя поняла. Можешь идти.
У меня было еще что сказать, но я послушался и вышел. Потом долго умывался холодной водой и пил кофе, глядя в панорамное окно столовой. Наш офис располагался на четырнадцатом этаже, и единственное, что здесь было хорошего, - это вид на город. Небо было ясным, светило солнце, и я подумал, как было бы здорово сейчас сбежать отсюда и пройтись где-нибудь. Я видел людей на улицах. Видел школьников и студентов. Они шли домой с занятий, и я завидовал им.
Потом мне позвонили. Я не хотел ни с кем говорить, я вообще ничего не хотел, кроме как сбежать отсюда, но моя работа обязывала меня в том числе отвечать на звонки. Сотовый вибрировал в кармане брюк. Доставая его, я случайно задел локтем высокий барный стул с металлической спинкой. Стул начал падать. На мгновение я представил себе, какой будет грохот, когда стул упадет на керамогранитную плитку. Этот шум точно перепугает всех вокруг. Моей реакции хватило, чтобы удержать стул, но телефон выпал из рук. Экран вдребезги раскололся. Кто-то вскрикнул от испуга, потом раздался чей-то смех. Я поднял телефон. Та часть стекла, что осталась на месте, покрылась паутиной трещин. Но телефон все еще работал. Звонили с неизвестного номера.
- Алло, - ответил я уже в коридоре, пройдя мимо ошарашенных коллег к выходу из кухни.
- Здравствуйте, - сказал женский голос, представившись. - Союз писателей беспокоит.
- Здравствуйте.
- Вы получили наше письмо на электронную почту?
- Боюсь, что нет. Я уже очень давно не проверял почту.
- Мы издаем собрание сочинений молодых авторов нашей области. Помните, вы уже печатались в подобном сборнике у нас?
Я помнил. Я часто с теплотой вспоминал тот день.
- Конечно, я помню.
- В этом году мы издаем новый сборник. Хотите поучаствовать еще раз?
Хочу ли я? Я многое отдал бы за то, чтобы прямо сейчас оказаться в старой родительской квартирке: за окном чернеет ночь, идет снег, я сижу на кухне, царапаю рассказы в клетчатый тетрадный лист, а рядом мой кот, еще живой, мурлыкает песни. Вот только...
- Знаете, я уже тысячу лет ничего не писал. Кажется, я похоронил свое творчество.
И себя вместе с ним, мысленно добавил я.
- Не говорите так, - девушка засмеялась, чем совсем не удивила меня. Люди часто смеются, когда я говорю серьезно. - Ох, простите мой смех. Но это так смешно.
- Что именно?
- Трагедия в вашем голосе.
- Наверное, - я засмеялся в ответ. - Это и правда смешно.
Мы посмеялись вместе, а потом она сказала:
- Я жду от вас рассказ. Или даже несколько. Пришлите, а мы выберем, какой из них опубликовать. Уверена, время молчания пошло вам на пользу. И вам есть, что сказать. В письме у вас на почте все требования к произведениям и контакты. Мы публикуем как прозу, так и поэзию.
- Замечательно. Спасибо за ваш звонок.
- Если будут вопросы, обязательно звоните. До свидания.
- Всего хорошего.
Я убрал телефон в карман и увидел кровь на пальцах. Ухо тоже порезал, крошечная капля упала на белую рубашку.
Как японский флаг, подумал я.
Около восьми вечера директор уходила домой. Она прошла мимо моего стола.
- План должны быть у меня к концу недели, - сказала, не оборачиваясь. - Надеюсь, обойдется без крайних мер.
Я смотрел ей вслед. Пока она не зашла в лифт в дальнем конце большого офиса. Потом я обернулся и увидел, что опять остался один. Я откатился от стола и долго смотрел в потолок. Потом ушел в столовую и налил себе кофе.
- Ну что? - спросил, глядя на свое отражение в зеркале.
Город внизу утопал в свете фонарей и автомобильных фар.
- Ты еще молод, - я прислонился лбом к холодному окну, стекло вокруг моей головы мгновенно запотело. - Хочешь добиться чего-то - вкалывай, пока есть силы.
Бывало, эта мысль меня подбадривала.
II.
Я уволился первого декабря. Шел снег.
На часах не было и семи вечера, а я уже заходил домой. Не в ту тесную конуру, которой мой знакомый никак не мог найти арендатора. Я был у себя дома. В квартире на девятом этаже, откуда открывался волшебный вид на лес. Особенно осенью.
Где-то в глубине этого леса журчит родник. Можно дойти до него по тропинке, но к утру снег растает и тропинка размякнет. Нет, завтра утром я лучше спущусь к турбазе, арендую лодку и доплыву к роднику по реке. Вдоль берега. Река еще не покрылась льдом, но вода в ней ледяная. Тяжело будет плыть против течения, лодка может перевернуться и тогда я рискую вовсе утонуть. Эта река может убить меня. А может привести меня к источнику. Выбор за ней. Мне остается только довериться реке и не валять дурака.
Я разулся у входа и заранее знал, что почувствую пыль и песок под босыми ногами. Знал, что на подоконнике и зеркалах тоже толстым слоем лежит черная пыль. Что в холодильнике пусто. Нет питьевой воды. Что вся моя одежда нуждается в стирке. И сам я нуждаюсь в стирке.
Когда вошел в комнату и увидел загаженный птицами подоконник и диван, подумал, что сошел с ума. Это было так неожиданно и странно, что я потратил минут пять, чтобы сообразить, откуда взялся птичий помет. Стоял недвижимо и смотрел на все это безобразие. Потом вспомнил, что уходя из дома, оставил приоткрытым окно. Выдохнув, я принялся искать птицу.
Мертвого воробья нашел на балконе. Он лежал, распластав крылья по бетонному полу и поджав крошечные лапки-прутики. Страшно подумать, сколько он метался из комнаты в комнату, силясь найти выход из этой ловушки. Умер он, должно быть, от голода.
Я положил птицу в коробку из-под обуви и отнес в лес.
Вернувшись, долго убирался в квартире. Несколько раз пропылесосил и помыл полы. Постирал вещи, протер везде пыль. Затем смыл с себя последние полгода жизни. Всю усталость, накопившуюся злость и обиды.
Вышел из ванны пустым, как старое ведро. Ни мыслей, ни чувств, ни усталости. Абсолютно ничего. Оболочка.
Поставил греться чайник. Ждал, когда засвистит, а сам смотрел в окно. Открыв форточку, понял, как мне не хватало свежего воздуха. В соседнем доме не горели окна, значит уже очень поздно. Давно пора спать, но куда теперь спешить. Чайник закипел и я выключил газ.
Потом сидел, глядя на разбитый экран телефона в попытках что-нибудь написать. В итоге плюнул на эту затею и ушел спать.
Перед сном я какое-то время смотрел в черноту за окном. Засыпая, сказал тишине:
- Прости меня.
Андрей Гунин 2020