Она хлопнула дверью машины. Холодно. Промозгло. Свежий воздух, а дышать тяжело.
- Женщина! - окликнул ее водитель. – Уверена, что тебе сюда?
Растрепанная, полноватая, зареванная, пальто нараспашку. Не так уж и далеко он ее подвез, всего-то километров пять. Отсюда, с горки, виднеется их микрорайон, рядом- дачный массив, если пройти через лесок. Что ей здесь делать? Думал – до центра города, сделает доброе дело, подвезет. А тут – высади да высади посреди дороги.
- Да, - сказала она. – Да, мне сюда.
Он почувствовал неладное.
- А ну-ка садись обратно.
Водитель открыл дверь и хотел выйти, но она с криком «нет!» рванула от него прямо в придорожные сугробы.
- Да я не иду, не иду, - испугался он. Вот же глупая, видать – решила, что он плохое задумал. Еще не хватало! Да у него жена-красавица, только на пенсию вышла, дети выросли, - дожил, чтоб о нем такое кому померещилось! Он скорее сел за руль, и вскоре машина уже неслась по дороге - так, как он никогда по ранней весне-то и не гонял.
«Сумасшедшая, наверное», - успокаивал он себя потом весь вечер.
***
Катерина, по колено в снегу, все дальше и дальше продвигалась в глубь леса. Силы кончались. Одно дерево показалось подходящим, ветви низко. Ну и что, что с дороги видать, никто не успеет спасти. Ну и что, что не знает, как завязывать эту веревку, как на ветку забрасывать и что делать дальше. Сейчас сообразит. Другие же как-то соображали до нее.
Сколько он ей врал, сколько лет? Не страшна измена: страшно предательство. Она верила, что муж - самый родной человек. И самый честный.
Ушел. Хорошо, что нет детей. Никому ничего не надо объяснять. И никто не стоит между ней и тем, что она задумала.
Достала из сумки моток веревки.
- Не надо, - вдруг зазвучало в ее голове.
Только галлюцинаций не хватало. Она потрясла головой.
- Не надо, - зазвучало снова. Так нежно, так заботливо, что она вдруг разрыдалась. Отбросила веревку с отвращением и ужасом, будто это была змея. И рыдала, рыдала громко.
- Тебе надо жить, - послышался уже настоящий голос, звонкий, почти детский.
Перед ней стояла девочка лет тринадцати, в смешной разноцветной шапочке с помпоном, в малиновой куртке. Улыбалась всем своим бледным лицом, покрытым веснушками. Взяла Катеринины руки, большие, замерзшие и мокрые, в свои маленькие, в порванных варежках. Стало тепло.
- Надо жить, - повторяла и повторяла.
- Кто ты? – спросила, опомнившись, Катерина. – Ты что тут делаешь?
- Вспомни меня, - прошептала девочка. – Вспомни.
Катерина долго смотрела на нее. Смотрела, смотрела – и вдруг отпрянула, но ноги увязли, и она упала в снег.
Она помнила эту девочку. Катерина тогда потеряла работу и устроилась кондуктором. С сумкой на боку, с отмерзшими ногами к концу рабочего дня. С первых дней взяла себе грубую речь, грубый тон, - а то мало ли кто попадется. Скоро научилась урезонивать и самых наглых. А те, что поинтеллигентней да помягче, и вовсе смолкали, скомкивались, как бумага, от ее слов.
В тот поздний вечер… Последний рейс, скоро домой. Несколько человек на весь автобус. И эта девчонка. А у девчонки нет денег на билет.
- Как это нет? А ну на выход! – проскрипела Катерина простуженным голосом. «Кажись, температура поднимается, хоть бы завтра встать на работу-то…»
Девочка посмотрела на нее недоверчиво.
- Чего смотришь! На выход, говорю!
Катерина застучала водителю в стекло:
- Останавливай: безбилетник!
Автобус, дыша, как уставшее животное, остановился. Двери шумно открылись. Катерина указала рукой на кусок темноты в проеме дверей:
- Я что сказала?
Возможно, она надеялась, что девочка солгала, сейчас испугается и заплатит. Возможно – что кто-то что-то скажет. Но молчала пьяная парочка на заднем сиденье, молчал угрюмый работяга с чемоданом, возвращавшийся, должно быть, из командировки, молчала старушка в очках, - ее-то что в такую позднотень понесло…
Девочка молча встала. Медленно пошла к дверям. Спустилась по ступеням.
Автобус немедленно тронулся с места.
Катерине захотелось, чтоб это было неправдой. Захотелось закричать, потребовать вернуться. За окнами пошел снег, он шел и шел, заметая лес, мимо которого они ехали, и темную фигурку, оставшуюся позади…
- Ты? – выдохнула Екатерина. – Но…здесь?
- Ко мне тогда подъехали какие-то двое на машине, - громко зашептала девочка, протягивая руку и помогая женщине подняться. – Заулюлюкали, бросились за мной. Не знаю, как я смогла отбежать в сторону, прижаться к дереву.
- А потом? – слезы текли по лицу Катерины.
- Я все дрожала и повторяла в голове: хочу стать деревом, хочу стать деревом… И прижималась, прижималась… И стала. И осталась здесь. Скоро весна, я совсем стряхну снег, и у меня будут листья.
Катерина пыталась представить себе, как это всё возможно: ведь должны были быть поиски, ведь где-то остались родители. Кто-то из промолчавшего автобуса вспомнил бы лицо, и рассказал бы где-то про «ночного безбилетника», оставленного у леса, водитель, и вот Катерина оказалась бы в участке - но всего этого не случилось. Почему?
- Почему? – сказала вслух женщина.
Девочка вопросительно посмотрела на нее. Катерина откашлялась:
- Почему, я хотела сказать, ты меня спасаешь? Ведь я…тебя…
- А ты обними меня – и узнаешь, - сказала девочка, будто речь шла об игре. И протянула руки.
Катерина тоже протянула руки – и проснулась. Да, она спала. Прямо на снегу, у дерева. Рядом валялась сумка, а поодаль – больше не нужная веревка.
«Почему?» - крутилось у нее в голове. – «Почему?»
Она встала и крепко-крепко, как могла, обняла дерево, прижавшись к нему щекой.
Ей показалось – дерево шевельнулось. Показалось, что внутри, под корой, струятся соки. Как ручьи весной: бегут, переговариваются. Животворные и живые, несущие жизнь, несущие себя.
И она – поняла.