МОЯ САМАЯ, САМАЯ ЛЮБИМАЯ ВОЖАТАЯ
Баянист – Эдуард Николаевич, перебирая кнопками, набористо задавал лады, и звонкая, боевая мелодия, обдавала сидящих напротив, бодрящим и патриотическим настроем.
Песни революционных времен, легендарная “Тачанка”, “По долинам и по взгорьям”,
“Песня о Щорсе”, “Песня о Бухенвальде”…
Жара под сорок, клубный навес над сценой, а мы всем отрядом на лавочке разучиваем патриотические хиты для предстоящего пионерского смотра.
Тут бы в теньке, где-нибудь на травке, возле дуба прилечь…
А этот “бузатер”, нас своими легендарными тачанками лечит.
“Эдуард Николаевич!”
“А “Облади – Облада” сыграй!” – выкрикивали мы.
“Ну, пожалуйста!”
"Или - “Кам тугезу”!
“Так!” – грозно приостанавливал гармонь, маэстро.
“Мы тут собрались песни империалистические прославлять или готовиться к смотру!”
“И для этого, более важного мероприятия, я этих ваших анти-предательских лозунгов не потерплю!!!”
“Вы пионеры или отпрыски, чуждых нам по духу людей!”
“Ну, ладно!” – вдруг он расслаблялся.
“Давайте, пока ваша пионервожатая не подошла….”
“По быстрому - “Облади – Облада” споём, а потом ещё и “Мишель”, если успеем!”
“Только, если, что….”
“Мы с вами “Щорса” пели!”
“Договорились?!”
“Договорились?” – с радостью кричали мы.
И погнали….
“Облади – Облада, Облазон – Да……”
Так врезалась, и осталась в памяти та незабываемая картинка того, давнего лета 69 года….
Третий отряд, наша “секси” – вожатая Светлана, которую я до сих пор помню и не забываю…
Самую красивую в той смене вожатую, которую я так преданно любил, которой обязан по гроб жизни, за то, что меня спасла, когда я тонул в реке, выбившись из сил, переплывая реку, там, на Комсомольском….
Таинственная блондинка…
Даже и не знаю, как такая милая и сногсшибательная “очаровашка” не попала, в то время в советский кинематограф, а попала в наш пионер-лагерь, на Медведицу…
Двадцать четыре года, а какая красавица!
Какое строение тела, “спортсменка – комсомолка”, как говориться….
Ну всё при себе!
Как же мы её тогда все любили….
Все пацаны, я имел в виду.
Старались, что-нибудь такое отчебучить, лишь бы она на нас обратила внимание…
И не важно, что…
Но, лишь бы она тебе сделала, какое-нибудь замечание или похвалила….
Как я страдал тогда от своей ещё мальчишеской неполноценности и не взрослости…
Как же хотелось ей тогда сказать всё, что я о ней тогда думал…
Вот же счастливчик, тот, кого она первым полюбит – думал я.
Будет обнимать её, целовать, и так далее…
Как же всё не справедливо…
Такая красивая девушка, а я такой ещё зеленый и молодой, и конечно же, и ногтя её не стою, потому, как сопли утирать мне ещё до неё, и как десять лет минимум.
А она блондинка, у неё всё на 90-60-90 , без всяких преувеличений!
И она та, о которой мечтает каждый парень Советского Союза!
А вот и наша любимая Светлана Яковлевна идёт...
Не идет, а плывёт, как белая лебедь….
Светочка, любимая, как я тебя люблю, если бы ты только знала….
И почему я не взрослый, чтобы тебе всё это сказать….
“Ну, как тут мои, не балуются?” – мило улыбается она гармонисту.
Гармонист старше её лет так на десять, пятнадцать, и словно зомбированный её красотой, покладисто сдаётся и кивает ей, что всё, мол, в полном порядке…
Она садится с нами в кружок и это уже совсем другая история….
Уже никто не думает о жаре, о травке под дубком, о прохладе в лесу…
Все утырились сугубо на неё и лицезреют только одну её, во всём мировом пространстве.
“Ну, что - нашу?!!”
“Синий, синий иней!!!” – как всегда, вдруг срывается она.
И мы, завороженные ею, все, как один погнали….
“Синий, синий иней, лёг на провода…”
Она мило покачивает головою и мы, начисто влюбленные и зачарованные ею, вторим,
впулясь в её красивые, чистые, как небо голубые глаза…
Наслаждаясь её милой улыбкой, её пухленькими, розовыми губками, её коротенькой маечкой, за которыми скрывались эти, разящие наповал, упругие и налившиеся молоком первой взрослости, такие красивые и сводящие с ума набрякшие “дыни”.
Как же тяжело было смириться и засыпать при мысли, что она никогда, никогда не сможет быть твоей….
И ты не сможешь никогда, никогда прикоснуться к ней, хотя бы даже рукой….
А лишь только грустным взглядом.
Милая Светочка…
Милая, милая Светлана Яковлевна….
Отряд! Строиться на вечернюю поверку!
Я как всегда, где-то прячусь, где-то отсутствую…
Специально…
Чтобы она меня лишний раз позвала, что бы окликнула, чтобы поругала…
“Вот он, вечный нарушитель!”
“Вечно ты Олейников где-то пропадаешь!” – причитала она и грозилась наказать меня непременно, какой-нибудь обязанностью.
А я ждал этого…
Я смотрел всегда в её чистые, небесные глаза с надеждой….
Что она вдруг увидит мой грустный взгляд и сжалится….
И я бы ей сказал: “Спасибо Светлана Яковлевна!”…
“Любимая моя, и самая, самая, родная”….
Ну, это бы я тогда, на вряд, ли бы произнёс, и всё же….
“Олейников! Помоги девочкам переставить кровати!” – кричит мне она.
Нас, играющих в волейбол на площадке много, но почему-то она позвала именно меня тогда…
Я всё бросил в одночасье, и стремглав бросился выполнять её приказ….
Я готов был выполнить всё тогда, что бы она, не попросила.
“Олейников, у меня к тебе один вопрос!” – как-то вечером обратилась она ко мне.
“В столовой намечается на днях праздничный вечер”….
“Не могли бы вы с Воропаевым выступить на нём от нашего отряда?”
Зная, как мы умели смешить наших девчонок с Юркой Воропаевым, показывая им различные пантомимы, не хуже, чем сегодняшние “Комеди Клаб”…
Я, конечно же, тут же согласился, и тут же кивнул ей головой…
Она мило, как сестра погладила меня, помню по голове….
“Вы только не подведите!”
"Выдайте всем там экстра класс!”
“Хорошо, Светлана Яковлевна!”
“Всё будет в полном ажуре!” – помню, ответил я.
“Даже, не сомневайтесь!”
И эта незабываемая картинка на пляже…
Где она стоит в своём бирюзовом халатике, босиком, возле самого бережка…
Загорелая, ослепительно яркая, на фоне горящего солнышка…
Светлые волосы колыхаются прибрежным ветерком, как в каком-то сказочном фильме, про море…
А мы всей шпаной лежим на песочке, не вдалеке, и ждем пока, она, наконец, снимет этот таинственный халатик, чтобы увидеть, что за ним…
И это, наконец, произошло…
Помню, как клокотало сердце в самом предчувствии этого…
Она снимает халатик – смотрите!
Как будто она делала это специально, чтобы, успокоить, наконец, гнетущие сердца ребят, и их нездоровое любопытство…
Чтобы сразу снять все размолвки и все недоразумения…
Все обиды и просчёты…
И она сделала это…
Все, как один, прямо, аж, тяжело выдохнули…
“Вот это Светлана!!!” – все прямо одним голосом и промычали.
“Вот это фигура!!!”
Смотреть и наслаждаться ею, было одно удовольствие, только вот подняться с песочка уже никто не мог, чтобы не опозориться…
Физиология подвела, хотя и свисток просвистел на очередной заход в воду…
А все остались так и лежать…
Дрожащие и напряженные. Куда тут подниматься, коль столько девочек вокруг!
Не дай бог заметят – смеху не оберёшься!
А она, как картинка, с точеной фигуркой, ровненькими ножками, и этими смертельными и убивающими наповал, ямочками на спине, возле самой талии…
И как можно было после всего этого жить, скажите мне?
Как молодой и юной душе смириться с такими предательскими подвохами, смеющейся над всеми нами, госпожи матушки – природы?
Как было обуять, ту подростковую нашу, первую, юношескую страсть и порыв?
И как рвалось сердце, чтобы не сорваться и не подбежать к ней, чтобы, по детски, признаться и покаяться ей во всём…
В своих проступках, в своих таеньях, в своих нечеловеческих страданиях и преданной к ней любви, которая жила во мне тогда, и делала таким разбитым, и несчастным.
Только поняла бы она меня тогда? Не знаю…
На, вряд ли…
Куда там мне, со своими несчастными десятью годами от роду…
И эта печальная картина чарующего пейзажа…
Вечерний закат, в даль бегущая река, белый песок и она….
Чарующей походкой, словно видение, грациозно шествует впереди, на фоне цветущей и благоухающей вселенской природы…
А после этот, чуть ли не трагический случай, на Комсомольском….
Когда мы, сдернув с “мёртвого часа” рванули на Комсомольский с пацанами искупаться.
И кто тогда мог знать, что так всё, чуть не трагически обернётся и произойдет…
Наши все, мои друзья и старший брат Вовка, умудрились, в брод перейти залив на ту сторону…
Один я не смог. Сил не хватило. Ростом был маловат.
Кое-как на ципочках, цепляясь за песчаное дно, пытался, как-то допрыгать до другого берега, но вода накрывала с головой, и пришлось, чтобы окончательно не захлебнуться, вернуться назад….
Пока бегал, искал дорогу назад, к тому месту, откуда начали переходить брод, совсем заплутался, и не найдя обратного пути, решил пройти в брод свой злосчастный маршрут заново.
Со второго раза правда удалось. Кое-как, но допрыгал до того бережка.
Допрыгать, то допрыгал…
А как теперь возвращаться назад?
Друзья, перейдя брод, решили вернуться обратно уже вплавь….
На тот, на другой берег, откуда пришли
И я их видел. Они стояли уже на другом берегу и махали мне рукой, чтобы я плыл к ним, а то уже пора было возвращаться в лагерь.
А сил у меня оставалось не так уж и много…
А что делать?
Не в брод же, опять возвращаться, а потом среди зарослей дорогу среди болот искать.
Короче ничего не оставалось, как только плыть к ним, на тот берег…
Ну, а что случилось потом, вы все знаете, по моим рассказам….
На середине реки, а течение было очень сильным….
В общем, я почувствовал, что сил у меня почти нет, чтобы доплыть…
Кое-как, я сумел добраться поближе к берегу….
Но, вдруг меня свела сильная судорога в ногах, в глазах потемнело, и плыть уже просто не было сил.
А до берега оставалось каких-то с пяток метров.
В таком состоянии, по правде скажу, доплыть было откровенно не реально…
Сил не было, жуткие боли, режущие насквозь тебя…
Хотелось уже просто отдаться воле стихии и будь, что будет….
Пару раз я опускался на глубину, чтобы увидеть место, где уготовлена мне погибель…
Было страшно и обидно погибать в свои десять лет, когда на небе светит солнышко, когда вокруг столько прекрасного и красивого…
Погибать, так ни разу и не поцеловав свою первую девочку…
А жить уже и вправду не хотелось…
Но, что-то вдруг всколыхнулось во мне…
На секунду вдруг появилось, из ни откуда, внезапно, какое-то желание, во, чтобы то ни стало, а выжить…
Но как?
Я уже всё, тону….
Последний раз, из последних сил я вынырнул, чтобы махнуть на прощанье рукою своим друзьям и своему брату…
Они стояли в недоумении и пребывали в жутком шоке от жуткой картины моей предстоящей участи…
От беспомощности и растерянности…
И тут-то и произошло то, о чём я постоянно с болью и с радостью в душе вспоминаю….
Явилась она, Светлана…
Как ангел, как Христос – спаситель!
Как она распознала за несколько километров от лагеря, что я в беде, и что я утопаю?!!
Как она своим милым и хрупким сердечком вычислила моё месторасположение?!!
Мою беду, моё несчастье, мою боль и трагедию?!
Она не иначе, как мать Божья, как Святая Спасительница, как провидение Господне….
Она сестра и мать моя, она клеточка меня, она часть моей души, откликнувшаяся в час невзгоды на участь мою…
Последний взгляд перед уходом в мир иной, и она….
Легкая, как пушинка….
Летит ко мне на крыльях небесных…
Откуда ты взялась, спасительница моя волшебная?!!
Она бежит, и не снимая халат, ныряет в прохладную воду залива и из последних сил спасает меня…
И я тоже, схватился за неё, как за соломинку, и чуть сам не отправил на тот свет….
Намаялась она со мной, пока, наконец, не доволокла до самого берега…
А берег был, как назло обрывистый, практически без дна, и оттого то и трудно было вылезти на берег, благо ребята кое-как помогли, вытащили.
А потом мы лежали с ней на песке, выбившись оба из сил….
Лежали и долго смотрели друг на друга…
Мы словно осознали нашу принадлежность друг к другу…
Она в одночасье стала мне родной и матерью, и сестрой, и самым родным человеком на земле, которой я благодарен по гроб жизни и по сей день.
А потом, идя к лагерю, мы держались с ней, как родные за руки…
Словно никогда, никогда ранее не расставались ни на секунду, не на миг…
Она мне, помню сказала…
“Юрочка! Пожалуйста, никому не рассказывай никому про всё это…”
“Никому, никому!”
“Об этом никто не должен знать”…
“Иначе мне будет очень плохо, и меня выгонят из лагеря!”
“Ты меня хорошо понимаешь?” – спросила она.
Я чуть не плача поклялся никому об этом не рассказывать. И все друзья мои,
и брат, тоже поклялись эту тайну сохранить на века. Так мы и поступили.
А сколько раз после, уже дома я пытался рассказать матери эту историю, но духа не хватило. Ведь, по сути, у меня могло бы быть две матери, если бы я открыл эту тайну.
После того случая, Светлана и на самом деле стала мне будто сестрой. Она всегда оберегала меня, защищала, всегда заботилась обо мне, словно мама…
Я был всегда рядом с ней, и был очень счастлив…
Она опускала свою нежную руку всегда мне на плечо, и мы шли рядом…
Мне очень завидовали тогда пацаны…
Я это очень помню….
Они не понимали, откуда взялись у Светланы Яковлевны ко мне такая любовь и такая нежная, более чем дружеская забота…
Рассказать я им ничего не мог, только игриво ухмылялся….
Мол, подрастёте – поймёте! Не ваш час пока ещё - салабоны!
И счастлив был до посинения.
Пролетали дни. Неделя за неделей. Смена заканчивалась, оттого становилось всё грустней и грустней.
Помню последний костер. Светлана стояла со мной возле прощального пожарища…
Пламя устремлялось к небесам. Шикарное, помню было зрелище…
Все пели песни, бегали по кругу, танцевали…
Баянист стоял рядом, и я чувствовал, как он хотел бы, в тот момент быть со Светланой наедине и поближе…
Но мешал я…
И он, безнадежно опечаленный, давил на свои “гашетки”, тягостно вздыхая, выдавливая из клавиш печальные нотки предстоящей разлуки, и так и не сбывшейся надежды поближе познакомиться со Светланой, и узнать глубину её души, и теплых чувств, которые от неё исходили…
А она, будто и так, была полностью довольна и счастлива…
Здесь, со мной….
И не надо ей никакого красавца Николая – вожатого, из четвертого, который за ней ухлёстывал всю смену напролёт, так и не добившись расположения….
Ни директора, Александра Дмитриевича, который, откровенно говоря, тоже был к ней дружелюбно расположен…
Не, казалось бы реального жениха, нашего симпатягу - электрика, вихрастого, стройного, очень, на какого-то иностранного артиста сильно похожего…
Ни физрука – красавца писанного - Сашку, у которого вечно семь тёлок на неделе…
Нет….
Она была до последнего со мной рядом и больше ни с кем….
Как я жалел тогда, что мне не двадцать или чуть больше лет, чтобы стать для неё тем, быть может, кого она хотела больше всего на свете…
Стать самым близким и родным ей человеком.
Хотя самым близким для неё тогда, наверное, скорее всего и был я.
Помню, я сказал ей тогда….
“Светлана…”
“Мы с тобой уже больше никогда не увидимся?”
На что она с улыбкой тихо ответила….
“Юрочка, дорогой”…
“Да, увидимся!”
“И ещё не раз, уверяю тебя!”
“На следующее лето обязательно увидимся!”
“Я постараюсь выкроить себе две смены, ты только не переживай!”
“Мы теперь с тобой, как, никак не чужие….”
“Обязательно увидимся!”
“Ты теперь у меня будешь самым любимчиком!”
“Ты же мой жених теперь!”
“Так же тебе в отряде твои пацаны говорят?”
“Так, что женишок, будешь моим самым, самым, самым!” – и крепко прижав к себе, поцеловала меня в щёку.
От неё пахло таким приятным и домашним теплом, и мне было с ней в ту минуту, так необычно спокойно и радостно.
А потом были танцы, последние танцы уходящего сезона.
Мы танцевали с ней бесконечно.
Я нежно прижимался к ней, как к родной…
Как же я её любил…
Так был растроган, что не сдержался и поцеловал её…
Но не в щёку, и не в губы конечно же…
А как “младший по званию”, в оголенное загорелое плечико, а потом и ещё чуть ниже…
Как пацан…
Она смотрела на меня смущенно…
“Дурачок ты мой ещё, такой ещё cовсем глупенький….”
А я смотрел, помню на неё….
Слёзы бежали, как у ребёнка…
А она гладила своей нежной ладошкой мне по голове…
Улыбалась и прижимала, как родного, всё крепче и крепче…
А после отбоя, помню забрала меня к себе, и мы ещё с ней часок сидели на веранде женского корпуса, под звездами…
О чем-то таком говорили…
Она мне рассказывала, как она переехала, когда-то из Елани в Волгоград, как училась в нашем пед-институте, как у неё умерла старенькая мама, не пережив смерти отца…
Как она работает учителем начальных классов, где-то в Заканалье….
Как хотела сперва поступить в Театральное и поехать в Москву…
Но больная мама, и работа лишили её той, далекой своей мечты, о которой она грезила с детства, насмотревшись однажды фильмов, и мечтая о карьере известной артистки…
Потом были расставания на вокзале. Она помню, поцеловала меня в щёку…
Нежно, как брата….
“Давай братишка!” – сказала она.
“Помни наш уговор и не забывай меня!”
“Увидимся следующим летом!” – и она упорхнула, как бабочка навсегда…
И как оказалось, навсегда из моей жизни.
Следующим летом, она не появилась в лагере, ни в первую, не во вторую, и не в третью смену.
Не знаю, что в её планах произошло…
Только помню, я ждал её в лагере все битых три месяца.
Но она так и не появилась….
Моя любимая, самая нежная и самая красивая женщина всей моей пионерской жизни.
Я не знаю её фамилии, не знаю адреса, места работы и места нахождения…
Может, кто из вас подскажет, не знаю…
Хотя, сколько уже лет прошло с тех пор…
Жива ли ты сейчас, моя незабвенная Светлана Яковлевна?
Хотелось бы увидеть тебя, прижаться, обнять и поцеловать, как тогда, раньше…
В той, моей далекой и незабываемой смене.
Как ты там поживаешь, дорогая моя и родная сестренка?
Я тебя до сих пор ещё не забыл.
Я тебя всё ещё помню. И никогда уже наверное не забуду.
Моей самой красивой и любимой вожатой – посвящается.
2020г.