"Глава 12. Утро" из произведения "Свидание с Евой или договор о тех, кто вспомнил своё имя"
И стою, созерцая, вне линии времени
У озер суеты, между вер и неверия,
Я в глазах твоих вижу другую Вселенную.
Ну, а ты в моих, явно, – свое отражение...
…Кто был мал – стал велик, а великий – стал мал,
Не испито – как много, и как много – не спето!
В ожидании чуда сидят, молча, где-то
Одинокие лица,
Не одни, всё им снится.
И с глазами увядших цветов
Они ждут в свои двери звонков…
Что ж, коснись парусов, наполняемых ветром
свободы,
Все важно,
Все вечно,
Дарованы жизнью бесценные годы!
Разносятся ветром по полю ростки благосемени:
Восходят цветы,
За рождением – смерть, а за смертью приходит
Рождение!
Солнце давно уже вышло из-за горизонта, скрашивая остатки Луны с куполом неба.
– Ты, наверное, проголодался? – спросил меня он.
– Да. Однако, на каждый седьмой день я пью только воду и совершаю пост.
– Ну, что ж, в этих местах голод считают парусами для вдохновения, так как чаще всего мы делаем то, что мы есть, то есть, что мы едим: не вся пища высоко духовна, – сказал он, и мы оба рассмеялись. – Кстати, здесь недалеко есть одно место, можно туда и заехать.
Кивнув головой, я с ним согласился.
В скором времени мы свернули в сторону, где среди деревьев показалось небольшое здание с множеством окон и башней на одном из своих краев. Мы вошли, но внутри кроме нас никого не оказалось. Водитель подошел к широкому столу, на котором стояла посуда, и взял в руки лежащую рядом с ней синюю фуражку.
– Разве здесь больше никого нет? – недоумевая, спросил я.
– Еще слишком рано, да и я здесь всегда появляюсь первым, – отвечал он, разгоняя сонных мух, а потом, одев фартук, начал нарезать листья салата. – Служу, так сказать, даю людям то, что они просят и за что они сами назначают цену, однако же, каким бы странным это тебе не показалось, ни денег, ничего с них в конечном итоге не беру. Сейчас предлагаю начать утро с салата: пока что здесь получать силу Солнца приходится через посредников, но это, на самом деле, временно.
– Послушай, а ты даешь им все, что они попросят?
– Да, совершенно все, и мне уже все равно, полезно им это или нет. Потому что они ничему не хотят учиться, а только обладать или быть в обладании. В них я вижу не учеников, а революционеров, бунтарей, пропитанных саморазрушительной природой, как ткань зажигательной смесью.
– И как они тогда расплачиваются?
– Вон, смотри, – говорил он, разворачиваясь и указывая рукой на дальний угол помещения. – Чаще всего они просто отдают свое время, складывая его вон в тот грязный ящик. Сами по своей воле приносят, только идти оно от этого не перестает, и когда они прибегают, чтобы вернуть свое время, то его, естественно, уже меньше. Здесь большинство живет представлениями о мире, мало задумываясь о том, чем же на самом деле он является, и, если ты в эти представления не входишь, то и разговор у них с тобой будет весьма короткий. Так что, всё чаще с ними и разговаривать больше не о чем, как об их представлениях. Скука редкостная, и мир, в котором произведения значат больше своих творцов, порождает бездушие. Но ты этого не бойся, ведь даже мир – это всего лишь сосуд для наполнения, в котором каждый готовит себя сам, как свое главное блюдо и рукопись, с которой предстоит стоять у ворот на краю бездны в ожидании появления ступеней! Поэтому ты учись, учись понимать язык самой жизни, она не молчит. И ходи чуть слышно, на кончиках пальцев, чтобы ни одно слово не прошло мимо, когда почувствуешь, что обращаются к тебе. На этом едва слышном, утонченном языке ведутся чуть ли не самые важные разговоры. В них можно услышать о том, что у того, кто это все создал, было и есть все, что для этого необходимо, и даже в избытке. Совершенно все идеи человеческого ума и создания человеческих рук, даже те, которым еще предстоит случиться, уже давно есть, они вокруг нас, прямо перед глазами, и Он – тот, кто все это знает. Но, в отличие от человека, с Его начала все идет исключительно для созидания во благо, не подменяя истинного значения ни этого, ни всех остальных слов. И признак того в том, что всякое Его движение никому не причиняет боли, а становится благодатью: зерно прорастает в земле, оно никогда не прорастет лежа на теплом камне или в кармане идущего, и даже святой положит зерно в землю, потому что оттуда начинается его путь к свету, а иначе оно никогда не раскроется и тем более ничего не поймет. И если плод был сорван с дерева раньше, чем ему положено, то ничего больше не остается, как опустить его в землю, с верой, что семена снова себя раскроют. А еще, рядом с тем, кто все это создал, находятся только те, кто сами этого искренне хотят. И нет ничего, что ты можешь дать Ему, кроме обычной благодарности, потому что искренняя благодарность исходит от самой души. И пусть она незрима, но зато по-настоящему греет, говорит о том, что дело Его не напрасно. И пусть, что Он и так это знает, поскольку иначе не стал бы создавать, все равно, искренние слова благодарности не могут быть лишними. И нет больше ничего, что Он от тебя примет. Он просто хочет, чтобы мы все были счастливы и открывает наши глаза на то, что способствует поддержанию, сохранению и развитию жизни. Мы не должны использовать эти знания иначе, потому что Он знает, кто ему верен, а кто может предать, и дает по мере.
– А чего хочешь ты?
– Я люблю долгие прогулки на свежем воздухе. Люблю, иногда, подобно ветру, немыслимо разгоняться, а затем резко уходить в сторону, смягчаясь до легкого дуновения, которое трепетно и нежно гладит каждый лист весной или же срывает высохшие желто-красные листья осенью. Но возможностей для этого пока не так много, мне еще предстоит освободиться от всей этой свалки, а то, как видишь, тут мух повсюду развелось, – сказал он, усаживаясь за стол. – Время продолжают нести сюда, а потому у меня редко бывает случай, чтобы я мог ненадолго выбраться из этой прачечной, и, быть может, когда-нибудь встретить того, с кем бы я мог по-настоящему поговорить, также откровенно, как и с самим Богом, если такое возможно, и чьи мечты вдохновили бы меня на свершение истинных чудес, как когда-то раньше, когда люди еще радовались своим первым шагам и желали творить из звездной пыли, а не подчинять себе творения. Чаще всего, чудесному суждено быть разбитым человеческими руками то ли из страха, то ли из любопытства, а еще в них есть неудержимое желание попробовать его на свой якобы утонченный вкус, поэтому оно стало избирательным в том, кому себя раскрывать. Задумайся, что до того, как ты сюда пришел, я все еще не слышал ни одной мечты, которая по своей природе была бы полностью вне времени. И все здесь не так, как это было в саду. Как же мне хочется с Ним поговорить, хотя бы чуть-чуть. Узнать как Он, какие книги читает, какая музыка играет у Него в саду, ходит ли Он по-прежнему к реке кормить птиц, и кого Он еще создал… И если счастлив Он, то и я счастлив.
На последних словах он прикрыл ладонью лицо, а я, перебирая в голове его последние слова, отвел взгляд в сторону, где солнечные лучи, проникая сквозь окна внутрь, отбрасывали на пол тени от причудливой посуды.
– Скажи, так куда ты держишь свой путь? – после недолгой паузы, сделав глоток воды, спросил он.
Ты кричишь, тебе больно от правды,
Но больнее сказать тебе ложь,
Ты поймешь меня позже, однажды,
Когда станешь заложником тех, кому лжешь.
Ты бы вечно блуждал в лабиринтах,
В них оставив бесценную жизнь.
Только встретив себя в чужих лицах,
Ты бы понял, что я говорил.
Не свернул бы с пути, что вел в пропасть,
Где потерян с античных эпох
Человеческий облик и доблесть,
Понимая под страстью любовь.
С теплой лестью в себе бы построил
Пышный дом из соломенной лжи,
И твердил то, чего ты достоин,
Но меняться внутри не спешил.
Вот зачем я скажу тебе правду,
Пусть искрою сожжет эту ложь,
Открывая глазам необъятный
Мир возможностей, где ты живешь.
– Когда-то я дал слово, произнеся его по ветру и написав на песке рядом с набегающими на берег волнами, о том, что буду множить благоразумие во Вселенной, однако потом я усомнился, что сделанное мной не напрасно..., – отвечал я.
– То есть, ты усомнился в том, что благие дела кому-то нужны? Но разве ты не знал, что стоит себе что-то представить, как в пространстве появится для него возможность?
– Знаешь, я по-настоящему был счастлив, когда возделывал свой сад. Несмотря ни на что, я согревал почву и представлял то, какими потрясающе ароматными и плодородными будут эти деревья, какими бескрайними будут эти луга, какими глубокими в своих мыслях будут его обитатели, стоя у моря и наблюдая за тем, как медленно садится в него яркое солнце, открывая глазам бескрайнюю Вселенную. Это были мои мечты, – искренне говорил я. – Но, похоже, что я оказался единственным, кто в них верил. А потом это перестал делать даже я. И вот с тех пор в саду стало тихо, очень тихо. Я больше не мог представить себе, что темнота – это состояние до того, как появится свет, который был только в те моменты, когда я целиком и полностью посвящал себя деятельному благоразумию. Поэтому я шел туда, где видел яркие фонари, в надежде согреться, а попадал в самое пламя. Я оставил сад до того, как взошли его первые стебли, не видел больше в этом никакого смысла и просто стал жить: ходил, открывал двери, и писал книгу воспоминаний.
Этот город никто не построил,
Его не было в чьих-то проектах,
Но он здесь, и я это вижу,
Стены улиц его – мечты детства.
В них живут, не ведая горести,
Сокровенные с детства желания,
Когда в первый раз встретилось море
На пути только вставшего на ноги.
Где в восторге смотрел на прибои,
Восхищался багровым закатом
Человек в свои первые годы,
Строя флот из картонной бумаги.
Отпускал дела рук своих в море безбрежное,
Проговаривал вслух им на путь пожелания,
Чтоб стихия была милосерднее, бережней
К уходящим на них его первым созданиям.
Становились суда его точками,
Едва видными на горизонте,
Обещали прийти невредимыми,
Рассказать о диковинных странах.
Вслед смотрел им, бывало, подолгу,
Представляя себе удивление
Тех, кто встретит в бескрайней Вселенной
Корабли из картонного флота.
Просыпался с одним лишь желанием –
Создавать у воды формы будущего.
И взяв краски, махнув рукой матери,
Напевая, шел к морю поющему.
– Ты думал, что если не откроешь дверь, то не узнаешь, что за ней, верно? – говорил он. – Однако, если бы ты всегда думал об истине, искренне любя ее, то не пролил бы через тебя ее свет лучи свои на природу, стоящего за очередной дверью, явления? Не был бы свет истины такой силы, что не стало бы ни дверей, ни стен, ни единого темного пятна? И тогда бы ты, блуждавший в нескончаемых каменных лабиринтах, смог увидеть то место, где из когда-то согретой тобой почвы показались и теперь покачиваются на ветру твои мечты… и увидел бы того, кто также оставил высыхать благодатные поля, все еще сырые, но уже холодные, ради бесплодной и сомнительной каменной красоты… а еще ты увидел бы тех, кто от души радуется всходящим цветам, сжимая в ладонях влажные земляные комья. Они не способны быть совершенно счастливыми и жить без сада, потому что они и есть этот сад. Знай, нельзя ничего обрести, если ничего не внести: ни сил, ни времени, ни мыслей, ни любви. И в благодатной почве все это только умножится, так как зерна станут садом. Что бы ты не делал, делай это для Него, и Он сам даст направление проросшим зернам, и Он сам даст тебе воду для них. Вот, где тебе откроется счастье.
Эй, ну, спой же, что молчишь?
Или сказать действительно не в силах
Чего ты хочешь, о чем грустишь?
Вот сны, возьми! Ну, что еще? Скажи мне.
Он продолжал:
– Но пока что я вижу, как имея крылья, ты идешь… Стоять на земле, чтобы было от чего оттолкнуться, совершить прыжок, направление к которому открывается лишь в состоянии искреннего благоразумия, а не ходить и смотреть по сторонам.
Этот мир так прост и так понятен.
Ну, что сидишь? Вставай, раз ты все понял.
Возьми же мел, рисуй, все, что ты хочешь.
И пой же для меня, прошу, спой мне.
– То есть, мы здесь для того, чтобы все понять и снова уйти? – спросил я после недолгого молчания.
Он взял свой стакан и, немного отпив, посмотрел через него в сторону открытого окна, за которым начинал идти дождь.
– Чтобы встретиться… – улыбнувшись, произнес он. – Ты ведь не думаешь, что растить сад легко?
Поставив стакан обратно на стол, он добавил:
– На самом деле я думал, что все уже скоро кончится.
– Почему?
– Все заботятся только о своих зыбких, подверженных времени мечтах, а потому здесь давно уже нет детей… Идей нет.., – сказал он, выдержав небольшую паузу. – Хотя, буквально на днях кое-что изменилось. Я должен тебе что-то показать, но сначала ты должен выпить из этой чаши, а иначе ничего не увидишь.
– Но разве в ней не обычная вода?
– Да. И она станет для тебя самым сильнейшим из ядов или самым сильнейшим из лекарств. Выбирай. Испив из этой чаши, придет час, когда ты откроешь в себе дверь для хладнокровного змея, как червя, что ест созревшие плоды тех, кто здесь, но которому они сами дали рост своими поступками и которого они еще никогда не переставали кормить. Чем больше ты будешь выдыхать, тем сильнее он будет сдавливать твои ребра. Хотя он таким не был, каким он стал с ними. У него были амбиции, у людей же они просто ненасытны. Теперь он даже не управляющий театром, который сам продает билеты у входа. Он стал этим театром и проник во все. Теперь он так близок со всеми, что с его гибелью погибнут и они. Да и сам подумай, в мире не станет меньше убийц, если убийство будут наказывать убийством, а даже наоборот, их станет больше. Просто ступай с ним по тропам, которыми незаметно ходят ангелы, в город, объединяющий в одном храме тех, кто, несмотря на все разногласия, думает об одном и том же под его сводами, чтобы под силой верного слова и шага этот сжимающий твою грудь змей растаял, словно лед, и сошел в русло реки, где он будет жить только среди собственных созданий, но уже не сможет дышать их легкими, и так, пока не станет чист, словно капля росы, и, как капля росы, будет отражать мир без малейшего искажения. Тогда то и с ним начнется разговор, а пока что это невозможно. Также, как невозможно разговаривать с теми, в ком он есть. Поэтому на это время ты станешь невосприимчив даже к самым громким словам, подобным раскату грома. Однако не теряй веры и трудись на собой, как над несовершенством, тогда станет познаваема беспрерывная, по-настоящему счастливая жизнь даже в этом мире, потому что в нем заложено все, что для этого необходимо. Разбитое полотно снова станет полноценной картиной. И все станет понятно, как и прежде, как и задумывалось. Только пока это произойдет, не иди высоко, так как исцеленный он совершенно иной, чем тот, каким привыкли и хотят его видеть рабы созданного им тела. Свое лицо, твердящее об исключительном превосходстве человека, откроет лжемессия, обвив большое откусанное яблоко, которое лежит на морском берегу, и будет вещать от лица всех народов, купив их внимание, как это делает ловкий иллюзионист, в то время, как из карманов всех растлевающихся под гимны пламенных речей пропадает самое дорогое: их (время) души. У людей короткая память. Стоило только одним из бодрствующих, кто воспротивился превращению человека в сотворца, поубавить огонь на плите, а не на гончарном круге, потому что для них люди – это именно блюдо, а по-настоящему вкусное блюдо, как известно, готовят на медленном огне, как многие из людей уже стали сомневаться в существовании рая и ада, в бытии пророков и ниспосланных через них откровений, явлении Сына Божьего – Иисуса Христа, которому дают много имен, но который вне времени, и стали сомневаться в действительности самого Бога. Затем людям кратковременно дают почувствовать успех, власть, известность, и тогда многие из них не проходят такое испытание и теряют землю под ногами, забывая, что из земли сделаны, утрачивая то, что делает их людьми. Знаешь, мы ведь тоже используем понятие медленного огня, но как о силе, постепенно укрепляющей сосуд, а не о том, что делает сомнительным содержание этого сосуда. Иногда мы даже прижигаем отдельные его места, чтобы придать истинную форму и залечить душевные раны. К великому же сожалению моему, многие люди не различают между бранью и сквернословием, и до сих пор целые поколения людей отвергают все божественное, ибо оно проливает свет на самые темные места человеческого внутреннего мира, подобно Солнцу, проливающему свет на земные пространства. Когда-то люди, не проявив благоразумного терпения, решили в мгновение стать подобными Творцу, но сотворили свою тень, так как незавершенный глиняный сосуд не выдержал и треснул; и теперь они подчиняются этой тени, как родители ребенку, и хотят в ней оставаться, считая ее плодом своим и краем своей свободы, в то время, как, на самом деле, это не свобода, а безрассудство.
Ты помнишь когда-то стоял у порога
Ангел, нарушивший заповедь Бога:
Он долго бежал от себя на виду у Творца.
Как ветер, блуждал и пел странную песню,
Не зная, однако, что он был на месте,
Пока не раскаялся, встретив потомков плода.
От дел человека все в мире пылало,
И море не синим здесь было, а алым.
Их зёрна на свет земной появлялись
с порочными взглядами…
Меж городами людскими скитаясь,
За каждое слово их, искренне каясь,
Смотрел он на небо, поднявши руки вверх.
Он видел, что в людях почти не осталось
И капли души, так как все продавалось.
Просить искупления стал за содеянный грех.
Там глубоко, где корень начинает путь свой,
Ангел прошёл через себя до самой сути:
Жив человек, да кормит он не дух, а тело.
Пир для земли готовит напоследок.
Всё понял внезапно и взялся за дело,
Расставив, как надо, дух, душу и тело
С утра и до ночи вбирать начал только полезное.
Вниз пали из тела взращенные боги,
Им тщетно пытались помочь их пророки,
Но именно в тот день исчезли и смерть, и болезни.
– Но хватит ли моих сил идти этими тропами? – спросил я.
– Этот мир спасет только красота поступков. Ты готов бросить тех, кто нуждается в твоей помощи, пусть они и не осознают этого, как и ту созидательную любовь, которую ты когда-то оставил вместе со своим сердцем, решив, что она – твои оковы, так и не осознав, с какой великой целью она была тебе дана? Алмазы лежат глубоко в земле, и достанет их только тот, кто не боится испачкать свои руки в земле. Долгое время надо сидеть с ситом у воды прежде, чем на его дне покажутся самородки. Что ты знаешь о любви, если не готов любить вечно и требовать ее возвращения ради того, чтобы дарить ей счастье, которое она не встретит ни в одном из мест в этой Вселенной?!
Если лекарство?
То горькое!
Взгляды?
Конечно, разные!
Если поездка, то долгая!
Если разлука, то тягостная!
Если друзья, то веселые!
Если семья, то дружная!
Если задачи, то сложные!
Если советы, то нужные!
Если мечтать, то о космосе!
Если писать, то о жизненном!
Если уж петь, то лишь чистое!
Думать о светлом и благостном!
Верить в великое будущее!
Строить, хотя уже строили!
Спать только лишь от усталости!
Если проснуться, то с новостью!
Если смеяться, то искренне!
Плакать? Конечно, от радости!!!
Если идти, то за тридевять!
Если любить, то до старости!
Так, чтобы жить в целом счастливо,
В чем-то себе и отказывать,
Но не от возможности,
А, потому что нет надобности.
Я взял чашу в руки и, задержав дыхание, выпил ее до дна.
Одобрительно кивнув головой, он встал и указал рукой на улицу, где все это время в ожидании стояла машина.
Смотри, сей замысел не скрытен!
Открой сейчас глаза свои:
Круг очищения души –
Предвестник радостных событий.
И встретит королева мая,
Держа кольцо в руке своей,
Того, кто испытания к ней
Прошел, как дождь, с небес спускаясь.