II из произведения "Свидание с Евой или договор о тех, кто вспомнил своё имя"
Уходящие вдаль корабли,
Исчезают за облаками,
Над стеклом из прозрачной воды
И не бьющими время часами.
Ветер неистово наносил удары по вершинам хаотично направленных волн, что мешало мне видеть сквозь бесчисленные брызги и неисчезающие полосы морской пены.
Несмотря на то, что я снял с себя все, что мешало мне плыть, меня по-прежнему тянуло вниз. И даже недавно сделанное в портовой лавке свидетельствующее о моей свободе изображение на левом плече казалось теперь неуместным, и даже, наоборот, ограничивающим мою свободу, словно жизнь и так изначально оставила на мне карту пути, которой я еще не понимал, как воспользоваться. Да, я видел путь, словно звездное небо, но мне не хватало ключа к его пониманию. Возможно он был даже очень близок, но я никак не мог его разглядеть.
Я плыл и пытался найти тех, кто мог остаться в живых, и увидеть хотя бы один из плотов, но вокруг не было никого, и лишь изредка я натыкался на небольшие обломки корабля, которые, однако, не выдерживали моего веса.
Когда увижу – нет краев,
Пойму, что в жизни мне милей.
Всё остальное позабуду
Среди обломков кораблей.
Что станет с тем, о чем я думал?
И ни охотник и ни зверь
Не обойдут эту тропу.
Только бы все это приснилось, пока я спал на берегу.
Странно, но царящий на поверхности природный хаос начинал казаться мне содержащим в себе мелодию. Периодически я погружал голову в воду, чтобы дать себе отдохнуть от завывающего над морем ветра, но и там, в глубине, словно бы играла музыка.
Пусть сегодня приснится золотая жар-птица,
Золотая жар-птица мне в окно постучится.
Несколько раз мне мысленно удавалось отстраниться от происходящих событий, попадая в уютный мир прежних лет, где сейчас было тихо и тепло, наверное, по-настоящему радостно от того, что тогда я еще многого не знал и взрослел в беззаботном созерцании, однако резко ударяющие волны снова уводили меня оттуда.
Ко мне начинали приходить и другие воспоминания, и, в первую очередь, сожаление о том, что я все-таки недостаточно времени проводил со своими родителями и близкими, дорогими людьми. Я вспоминал, как ссорился из-за того, что ни в коей мере не могло бы сравниться с возможностью быть вместе, быть рядом, говорить и, уважая, слушать, бескорыстно поступать и учиться новому, искренне и от души, по-доброму, смеяться – в общем, сравниться со всем тем созидательным, что, по моему мнению в сложившейся ситуации, дарит сама жизнь.
Когда я был совсем юным, то одна девушка полюбила меня за то, кем я, на самом деле, к тому времени еще не стал, а, скорее всего, просто шел по понравившейся ей дороге. Она представила себе мой путь, поскольку не видела его, и не видела к чему именно я уже тогда шел. Однако, несмотря на это, она полностью доверилась и открыла мне свои чувства, заполнив через созданный во мне образ те бесценные моменты тишины в своей жизни, которые, как я сейчас бы посчитал, намеренно даются нам, словно время для того, чтобы еще раз обо всем подумать. Я пренебрежительно относился ко всему, что давалось мне без каких бы то ни было особенных усилий, и с ней я поступил также.
Еще я мысленно попросил прощения у одного парня, сожалея о том, что так и не сделал этого лично, пусть это и было бы ему, возможно, уже не нужно, но я почувствовал, что это невероятно нужно мне, словно плот, которого сейчас не хватало. Помню, как однажды я сделал все, чтобы спровоцировать и ввязать его в драку, оставив с несколькими сломанными костями, а может и со сломанной жизнью. Не знаю. И все только потому, что я чувствовал свое превосходство в силе, хотел ее показать остальным, особенно девчонкам.
Я вспоминал своего старого хромого пса, и то, как сетовал на него, позабыв про безудержную преданность мне, а также безупречную службу, когда он был молодым.
Безусловно, все эти призраки моего прошлого казались теперь невероятно давними, однако, волны поднимались все выше, и я думал о том, что не чувствовали ли они себя тогда так, как и я сейчас.
Вскоре я начал ощущать, что плыть дальше становится практически невозможно, словно все мое тело становится каменным.
И вот я уже наблюдал, как постепенно волны поглощают кончики торчащих из воды пальцев моей правой руки, которой я всё ещё пытался совершить очередной гребок.
Спустя несколько мгновений, совсем рядом с собой, я услышал незнакомый, загадочный голос, который произнес, что под звездным небом мы будем сидеть на берегу вздыхающего бескрайнего моря, смотреть на него, думать о нем и читать мысли друг друга о жизни. И затем чья-то рука осторожно достала мое ребро, так как я оставался один.
А тихо ль там и нет души
Среди каскада ярких звезд?
Тогда, кто зажигает их
И этим самым нас зовет?
Так берега сомкнулись мыслью,
Сложив разбитую картину
Из странностей, да воедино,
О доброй и бескрайней жизни.
В ней громко требует заботы
И, негодуя, хнычет в листьях
Душа, как часть Его природы,
Ранимая поет и ищет,
Рычит, смеется, бьет, живая,
И пусть закончились слова,
Играть отнюдь не перестанет
Души сердечный музыкант.
***
Оторвав себя от дерева жизни, словно неспелые
плоды, вкушая все сразу, а не по мере, пробуя то,
к чему в них еще не появилось различения, она
стала не до конца затвердевшим камнем, поскольку
рядом, не позволяя ей застыть, вспыхнул он,
однако, и тесные объятия его для нее будут
смертельны.
И смотрят они на детей своих, и слушают их
недальновидные мечты, и видят их духовное падение
– все до тех пор, пока не осознают, пока не поймут
заветные слова о том, что срывать несозревшие
плоды, значит, обрекать их на неминуемую гибель от
самих себя, поскольку чувства их еще слепы и
глухи. И, значит, предавать опасности тех, кого
встретят они на своем пути.
Когда для плодов приходит время, то дерево само
их отпускает.
Мы стояли на медленно парящем под звездным небом камне, на котором не было ничего, кроме нескольких давно уже высохших деревьев и двух высоких колон, верхняя часть одной из которых была сломлена и лежала неподалеку.
– Я готов идти дальше.
– Ты все еще видишь лес, но не его корни.
– Тогда где они?
– Знание приходит с нашим выбором. Ты сделал его в тот самый момент, когда впервые проявил в себе трудолюбие, которое, несмотря на окружающие темноту и холод, ты наполнил исключительно благими намерениями, создав утонченную и хрупкую, но со временем усиливающуюся, растущую связь. Однако, каждый раз достигая видимых тебе вершин, где постепенно разочаровываясь от пустых разговоров и возникающего в шумном окружении одиночества, не раз стремился разрушить ее. Туда ты был увлечен искусственными плодами, которые ел целиком, и, за сладкой мякотью которых, не замечал горечи начинающих прорастать в тебе зерен. А теперь посмотри вокруг. Что ты видишь после дождя, который прошел совсем недавно? – говорил он, проводя рукой по пустынной вершине, на которой мы стояли. – Каждая мысль, даже без сопровождающего ее поступка – это всегда шаг навстречу с тем, чему она подобна и рано или поздно один разум начнет искать другой.
– Но как мне различить, где есть созидание, а где то, что возникло меня разрушить?
– До того, как ты увидишь, что именно стоит за очередным явлением, твое сомнение будет тебя оберегать, ведь ты не всегда думаешь созидательно, становясь источником притяжения того, что делает нас несчастными. Но думай о созидании, думай о нем, как и о присущих ему вечных созидательных ценностях, и тогда ты будешь двигаться в их направлении, их зерна прорастут в тебе, заполняя то пространство, которое присмотрели для себя бездушие и пустота, под какой бы маской они не представали перед тобой, все равно вечное им не подвластно, и, зная это, они всегда будут пытаться войти в твою жизнь через то, что дано тебе временно, так как это единственное, что они по-настоящему видят. Поэтому думай о благом, думай о нем, и вот уже там, где ранее видели добро и зло, и там где написано черным по белому, постепенно восстановится видение истины и лжи!
– Но почему нельзя просто взять и прекратить все, что есть разрушительного?
– Уподобившись ему, мы открываем ворота, ведущие в нас, где оно будет жить, пока мы ударяем руками по воздуху.
– А, что будешь делать ты?
– Продолжу возделывать сад, как и прежде.
Когда с горы спустился человек,
Искал он совесть там, где были стены,
Чтобы сказать о вечном на земле ¬
О силе созидания Вселенной.
Тогда не сходством, разницей ценили,
Не создавая, торопились взять,
Хотели, чтобы искренне любили,
А сами продолжали умирать.
Увидел он, что нет здесь больше средства,
Служившего истоком городов,
И вырвал свое пламенное сердце,
Откуда наземь полилась любовь.
Он подошел к скале, и, словно кистью,
Безмолвно сердцем выводил цветы,
Из камня постепенно вышли листья
И влажные от крови лепестки.
Так ширилась волшебная картина
И наполняла ароматом мир,
Пока везде, что только было видно,
Всходило благо от его руки.
Со временем вокруг всем стало ясно,
Едва лишь запеклась на скалах кровь,
Что созидать волшебное, великое, прекрасное,
Способна только чистая любовь.