(мистический рассказ)
В кругу литераторов есть мнение, что несчастливые писатели пишут о счастливых историях, а счастливые — о трагичных. Каким стал этот сюжет, судить вам.
Первый час ночи. Она шла, вздрагивая от каждого дуновения осеннего ветра, совсем не понимая, куда и зачем. Когда бежишь из ада, доведённая до отчаяния и всех пределов человеческого терпения, то не разбираешь ни дороги, ни цели.
У всех есть эта кромка в устройстве души, до которой мы можем копить издевательства, унижения, ограничения со стороны других людей, но вот наступает момент, когда выносить всё это больше нет возможности. Мы взрываемся яростью и сметаем всё, что оказывается поблизости. Разница между нами лишь в том, что у одних эта грань наступает сразу, как только кто-то скажет им обидное слово, другие же способны терпеть самые изощрённые мытарства долгие годы, но и у этих людей есть предел. Существуют, однако, и третьи. Для них пределом является смерть. Но о третьих я говорить в моей истории не стану.
Точечные, холодные капли дождя хлестали по щекам Адель, но она их не чувствовала. Её сознание находилось в полубреду, занятое картинами только что оборвавшегося кошмара. Адель ковыляла на онемевших ногах, одна из которых пульсировала от ссадин, кровавых ран и синяка вокруг щиколотки. Лёгкое, худое тело ломило от боли и лихорадки, которая началась ещё там, в её земном чистилище, и началась скорее от отчаяния, чем по болезни. Голову давила тупая боль, которая возникала в последнее время слишком часто. Короткое чёрное пальто, порванное внизу, на плече и рукавах было испачкано интернатовскими помоями и следами крови. Тёмные волосы Адель едва касались плеч, но были грязные и спутанные. Чёрные, полные тоски и горечи глаза то и дело наливались слезами и отпускали солёные ручьи бежать по щекам. Бредя сквозь ночь, Адель едва сдерживалась, чтобы не зареветь в голос и не завыть, но привлечение внимания грозило опасностью возвращения в интернат. Поэтому она душила рвущиеся наружу рыдания и глотала их, сберегая для более подходящей и безопасной обстановки. Для того угла, в который Адель больше всего на свете сейчас стремилась попасть, хотя и не знала, что с ней будет дальше.
Перед лицом мелькали тонкие ветки кустов с редкими сухими листьями, тротуары города уже почти опустели, лишь по широким улицам иногда проезжали машины, обдавая лицо леденящим светом фар. Воздух пах сыростью и гарью. Адель шла то прямо, то сворачивая в первый попавшийся двор, пока не пересекала его по диагонали и вновь не выходила на какой-нибудь проспект. Наконец, она поняла, что её прошлая жизнь уже далеко позади, и снова свернула во двор многоэтажек. От света окон и фонарей место казалось не таким унылым и страшным, и Адель присела на скамейку у центрального подъезда дома. Посидев несколько минут и переведя дыхание, она достала из кармана мятую пачку, в которой болтались четыре сигареты с зажигалкой, и закурила. Пока Адель вытирала рукавами лицо от слёз и дождя, она увидела, как со стороны улицы приближается тёмная мужская фигура в серо-зелёном плаще. В руках человек держал папку, по-видимому, кожаную. Он на секунду остановился, глядя на Адель, и подошёл ближе. Весь его облик обнаруживал холодную сдержанность и невозмутимость.
- Думаю, уже весьма поздно, чтобы сидеть одной на улице, - заявил он.
Мужчина оглядел Адель с головы до ног, и ей показалось, что его серые глаза на мгновение помутнели, а затем в них пронеслась мрачная тень. Адель дрожала, не чувствуя ни рук, ни ног, продолжая беспокойно курить.
- Идём со мной, - сурово сказал мужчина и направился в сторону следующего подъезда, - только выбрось свою дешёвую сигарету.
- С чего я должна вдруг с вами идти? - отрешённым тоном спросила Адель.
- С того, что идти тебе некуда, - отрезал мужчина.
Адель колебалась, но понимала, что совсем замерзает, ещё она очень хотела пить, да и идти ей в самом деле было некуда. Скитаясь по улицам, она погибла бы рано или поздно, и даже если этот человек сейчас зарежет её в подвале и выбросит в канаву, выбора у неё не было. Кроме того, Адель уловила притягательно-дурманящие токи,
исходящие от мужчины, поэтому она выкинула окурок в рядом стоящую железную урну, поднялась со скамейки и пошла следом.
Они подошли к ближайшему подъезду, мужчина открыл дверь и пригласил Адель войти. Его квартира располагалась на восьмом этаже за массивной дверью стального цвета. Зайдя внутрь, Адель сразу поняла, что этот человек живёт просто и выдержанно, но чувствовалась в убранстве его жилья особая роскошь. Здесь не лежали медвежьи шкуры, не висели на стенах золотые подсвечники, но каждая вещь была сделана со вкусом и занимала своё место. Ничего случайного в этой квартире не обитало. Единственное, что её слегка встревожило, это два больших зеркала на стенах коридора, которые почему-то висели друг напротив друга. Пройдя мимо них, Адель почувствовала себя неуютно, будто разделяется надвое. Ещё Адель заметила, что здесь довольно чисто, и что живёт мужчина, скорее всего, один. Она начала согреваться, по спине прощальной волной пробежала дрожь.
- Откуда вы узнали, что мне некуда идти? - спросила Адель, снимая грязное пальто.
- Твой вид рассказал мне больше, чем ты думаешь, - ответил новый знакомый и посмотрел на Адель так, будто видел её насквозь. - Как тебя зовут?
- Адель.
- Моё имя Глеб. Оставь это всё здесь и ступай в ванную, она будет чуть дальше слева. Я принесу тебе халат.
Адель осторожно прошла в ванную. Чёрный кафель, стеклянная душевая и матовая золотистая сантехника, выполненная в ретро-стиле. На стене аккуратно висели тёмно-серые полотенца. Под струями горячей воды Адель полностью успокоилась и перестала дрожать. Она смыла кровь с ног, но царапины и синяки остались на белой коже, напоминая о пережитой трагедии. Выйдя из душевой, Адель увидела висящий на стене серый халат, который появился незаметно. Он был ей велик, но другая чистая одежда отсутствовала.
Квартира состояла из трёх комнат, в одной из которых горел свет, и это была столовая, совмещённая с кухней. Когда на её пороге возник силуэт Адель, Глеб вскользь оглядел её и пригласил за овальный стол, который стоял в углу, окружённый мягким диванчиком бежевого цвета. Взгляд Адель привлёк эффектный торшер, стоящий у дивана. Вместо абажура вниз смотрела деревянная голова ягуара с раскрытой пастью, из которой струился свет. Мужчина налил коньяк в широкий стакан и сунул в руки Адель.
- Пей. Он успокаивает и расширяет сосуды, тебе будет кстати. Потом запьёшь водой. Я слушаю.
Он поставил перед Адель ещё один стакан с водой, сел напротив и облокотил руки на стол, опустив подбородок на сцепленные в замок ладони. Его серые глаза неподвижно смотрели в лицо Адель. Она хлебнула янтарный напиток, в горле защипало, и по телу разлилось тепло.
- Я жила в интернате с детства. Родителей не помню. На меня не обращали внимания много лет, но потом... потом всё изменилось. Наверное, началось с того, что я плохо убрала свою постель. Девчонки стали подкалывать, высмеивать, потом подключились парни и пошли издевательства. У меня воровали вещи, отбирали еду. Потом окунали головой в унитаз, у них это было традицией по воскресеньям. Дальше — хуже. Начали избивать, натачивали карандаши и ломали их об моё тело. Последние месяцы были невыносимы. Парни привязывали меня за ногу к батарее, бросали сверху дохлых крыс и разную дрянь, заставляли лизать их ботинки...
- Так, не хочу больше слушать эту мерзость, - жёстко оборвал её Глеб и исказился в лице. - Что же ваши воспитатели, директор? Ты говорила с ними?
- Я не хотела говорить, это не исправило бы ничего. И потом, они все такие высокомерные, насмешливые. Если кто жаловался, заведующая его только ещё больше отчитывала. Прошу вас, не отдавайте меня обратно.
- Ни в коем случае! Что-то подобное я себе и представлял. Но скажу, что происходило всё это с тобой не из-за незаправленной кровати, а из-за того, что ты не вписалась в это озверевшее стадо дебилов. У тебя другая сущность, высокого порядка, вот тебя и выпихнули оттуда. Да, именно выпихнули.
Адель слушала, как завороженная. Никогда никто ничего подобного ей не говорил. Никогда её не слушали так внимательно — её одну! И уж тем более ни один из тех, с кем ей
довелось встретиться за свою пока недолгую жизнь, не выделял её среди других.
- Но теперь твоя жизнь изменится, - продолжил Глеб. - Ты будешь жить здесь, со мной, и называть меня учитель, потому что отныне я возьмусь за твоё обучение. Видишь ли — я по образованию культуролог, сейчас активно развиваю одно направление в искусстве, и мне нужна ученица, которая займёт моё место. Мне уже тридцать четыре, детей у меня нет. А из таких, как ты, получаются отличные последователи. Разумеется, если правильно подойти к делу.
Глеб пристально посмотрел в чёрные, как две бусины, глаза Адель, и от этого взгляда она поёжилась.
- Я научу тебя правильному отношению к жизни. Такой цветок, как ты, не должен жить в интернате, а тем более на улице. Твоё место — в искусстве, и только там, - сказал Глеб и поднялся. - Забудь о прежнем образе жизни. Ничего из того, к чему ты привыкла, теперь не будет. Я постелю тебе в своём кабинете.
Не дожидаясь ответа, он вышел. Адель ещё сидела минут десять, обдумывая слова Глеба. От них у неё колотило сердце и щекотало в груди, но она поняла, что эта встреча — лучшее, что могло с ней случиться. Что бы её ни ждало там, впереди.
Наутро Адель оглядела кабинет, в котором проснулась. По двум стенам стояли огромные книжные шкафы и смотрели на неё разноцветными корешками умных книг. Такие Адель видела разве что в кино. Вся третья стена представляла собой картину, выполненную прямо по штукатурке: замок европейского стиля, который стоит на горе человеческих черепов и уходит в сумеречное небо острыми шпилями. У Адель внутри похолодело. Она накинула халат и пошла в ванную.
В столовой уже ждал Глеб и скромный завтрак: горсть недоваренной пшеничной крупы, два яблока и стакан воды.
- Садись и ешь, - велел Глеб. - Примерно такой у тебя теперь рацион. Кроме воды ничего пить не будешь. - Ты должна держать себя в форме, укреплять своё тело и дух. Ты запомнила, как должна меня называть?
- Учитель...
- Молодец, я в тебе и не сомневался.
Пока Адель завтракала, Глеб рассказывал о её будущей жизни. Картина складывалась суровая. Глеб уладит вопрос с интернатом и документами, и Адель будет жить у него на вполне законных основаниях. Ей не разрешалось никуда выходить одной, только в сопровождении Глеба. Всё время Адель должна посвящать своему совершенствованию: чтению, медитациям и созданию масок из заготовок в виде черепов, которые Адель должна будет разрисовывать. Эти «черепа» из папье-маше лежали в большом ящике под столом в кабинете Глеба. Все нужные материалы для создания масок находились там же. Глеб предоставит Адель всё, что ей нужно для жизни: еду, одежду, косметику, девайсы, но она должна будет делать то, что он велит и жить так, как он предпишет. Сказка, которую она себе вообразила ещё вчера, растворилась за несколько минут. Но и то, о чём говорил Глеб, Адель уже считала за счастье по сравнению со своей жизнью в интернате. Она даже невольно улыбнулась, потому как это ей напомнило сказку про Машу и медведя.
- Ну, как тебе такой вариант? Ведь он лучше, чем предыдущий? - спросил Глеб с холодным, но хитрым прищуром во взгляде.
- Лучше, - согласилась Адель.
Началась новая жизнь. Поначалу Адель трудно было вписываться в этот своеобразный распорядок, но Адель быстро привыкла. Годы, проведённые в интернате, сделали её неприхотливой, смиренной и терпеливой.
Так прошло полгода. У Адель появились шикарные наряды, которые, конечно же, подбирал ей Глеб. Он отличался высоким вкусом, поэтому Адель нравилось всё, что он ей покупал. Её первый телефон был воплощением невероятной мечты, правда, в контактах значился лишь один номер — номер Глеба. Адель постепенно осваивала домашнюю библиотеку, расписывала черепы-маски и отдавала Глебу. Получалось у Адель недурно. Глеб собирал эти шедевры и куда-то относил. «Наверное, на продажу» - думала Адель. Иногда он брал её с собой на выставки для развития у своей воспитанницы фантазии и вкуса. Больше Глеб никуда её не водил. Два раза в неделю приходила немолодая женщина, убирала в квартире и готовила еду на несколько дней. Как-то Адель взялась сама приготовить ужин, но
Глеб отчитал её, выбросил стряпню и сказал, что он не для того вызволил сироту из интерната, чтобы она воняла картошкой и луком.
- Ты — королева, запомни это, наконец! - прорычал Глеб, едва сдерживая гнев.
Несмотря на подобные вспышки его негодования, Адель казалась довольной жизнью. Она похорошела, здоровье её улучшилось, и даже прежние головные боли перестали мучить её. Единственное, что омрачало ей настроение — это отсутствие сигарет, к которым она успела пристраститься в интернате, стоя за мусорными баками. В один из дней, когда Мария Алексеевна пришла навести порядок, Адель полушёпотом обратилась к ней с просьбой купить пачку сигарет, но не говорить о том Глебу. Мария Алексеевна в недоумении посмотрела на Адель, но согласилась, и в следующий раз принесла пачку «Вога». Это был переломный день.
Половину пачки Адель удалось выкурить втихаря, и Глеб ничего не заподозрил. Но как-то он вернулся с работы раньше обычного, как раз в тот момент, когда Адель курила в столовой. Она наспех вышвырнула окурок в окно, но Глеб по запаху всё понял. Его взгляд сделался колким и злобным, скулы нервозно двигались. Подскочив к Адель, он с силой схватил её за плечо и поволок в свою комнату.
- Дрянь! - ревел Глеб, прожигая Адель стальным взглядом. - Сука! Как ты могла?!
- Учитель, вы же говорили, что я королева, - лепетала Адель, и из её глаз полились слёзы.
- Ты королева для остальных! Для меня же ты ученица, и только! Беспутная неотёсанная засранка! Но ничего, сейчас я тебя научу...
Он швырнул Адель на свою кровать и начал срывать с неё одежду. Адель брыкалась и ревела, но Глеба было не остановить.
- Пора заняться твоим половым воспитанием, - прошипел он и навалился на свою жертву всем телом.
Глеб овладел ею грубо, впиваясь в шею и сжимая в тисках руки Адель. Она выла и дёргалась, но, наконец, ослабла. В какой-то момент она вдруг поймала себя на мысли, что ей нравится, и начала отвечать на движения Глеба. В конце этой бурной партии страсти они оба лежали уставшие, но довольные. Теперь глаза Глеба лучились нежностью и восхищением.
- Да, ты королева, - тихо сказал он. - Поэтому не вздумай больше курить.
Жизнь Адель шла по-прежнему, за исключением того, что теперь они с Глебом превратились в любовников. Глеб оказывал Адель все знаки внимания, которые обычно мужчина оказывает любимой женщине. Они предавались необузданной любви в душе, кабинете, на полу, в столовой... И каждый раз Адель бесновалась от отчаянного жара, охватывающего её тело. В руках Глеба она забывала, кто она и где, голова кружилась, низ живота плавился и томился от жажды. Квартиру сотрясали её стоны и рык дикой кошки...
Как-то Глеб сказал:
- Я отпущу тебя одну в магазин, если хочешь. Но ты должна купить себе красивое бельё.
- Да, Учитель, - обрадовалась Адель.
На следующий день она купила в магазине кружевное бельё и чулки по своему вкусу. Вечером Глеб попросил её продемонстрировать приобретение. Когда на пороге спальни возникла Адель в сетчатых чулках на застёжках и чёрном атласном белье, расшитом розовыми цветочками, глаза Глеба вновь налились свинцом.
- Дура! Разве я этому тебя учил?! Посмотри на себя, ты похожа на дорожную шалаву! Тьфу!
- Но, учитель, ты же сам ска... - начала оправдываться Адель.
- Заткнись! Заткнись и слушай, что тебе говорят, если своих мозгов мало! Я что, зря вожу тебя по вернисажам, ты где насмотрелась такой дешёвки? Такое носят только плебейки! Если ты...
- Всё! - закричала Адель в слезах. - Надоело! Надоело жить по твоей указке! Мне понравилось — и я купила!
С этими словами она выскочила из спальни и начала одеваться. Глеб рванул за ней.
- Ты куда это собралась?! - вопил он. - Хочешь жить как кухарка? Курить, жрать отбросы, носить всякое дерьмо?!
Глеб схватил Адель за волосы и опрокинул на пол.
- Отвали от меня! - орала Адель.
Глеб зажал ей рот и вновь задушил в оковах своей страсти.
- Когда я тебя научу слушаться?! Ты моя ученица, а всякая ученица должна слушать учителя, разве не так? Разведи их в стороны, красавица...
Так повторялось всякий раз, когда Глеб был недоволен
поведением Адель, и она к этому постепенно привыкла.
Как-то за ужином Адель спросила:
- Учитель, зачем ты повесил в коридоре два зеркала? У меня от них странное ощущение.
- Я ждал этого вопроса. Значит, пора пришла открыть тебе свой секрет.
Глеб рассказал, что между двух зеркал создаётся портал из тонкого мира в земной, и что по этому порталу могут путешествовать как духи, так и люди. Иногда по ночам он вызывает какого-нибудь заблудшего духа, и тот исполняет желание в обмен на маску. Одну из тех, которые расписывает Адель.
- И что же ты просишь? - поинтересовалась Адель.
- Всегда по-разному. Но в основном какой-нибудь навык или способность. Твои документы я добыл именно так. И я, надо сказать, уже многое приобрёл. Например, могу видеть прошлое любого человека, как тогда, на скамейке, увидел твоё. Но я заметил кое-что.
Глеб помолчал.
- Тебе нравится картина в моём кабинете? - мрачно спросил он.
- Да, нравится, но от неё жутковато...
- Вот! Жутковато. Я заметил, что после каждого вызова духа черепов на той картине становится на один больше.
Адель побледнела. Затем спросила:
- Значит, и мы можем попасть в тот мир? Ты сказал, что это коридор перемещений.
- Да. Но я пока не решился. Жду удобного момента для исследования.
- Учитель! Думаю, момент настал. Я очень хочу попасть туда! Давай попробуем?
И они попробовали. Следующей ночью встали между зеркал со свечами в руках, и Глеб по своей схеме вызвал духа. Пламя свечей заколыхалось, от зеркал повеяло холодом, и в коридоре повисло тонкое облако. Это был дух.
- Мы хотим исследовать параллельный мир — сказал Глеб, обращаясь в никуда.
Мгновение — и два силуэта исчезли из коридора квартиры, оставив на полу два огарка от свечей.
Полиция вскрыла квартиру спустя две недели, но не обнаружила ничего подозрительного.
- Старший сержант, взгляните-ка! - послышалось из кабинета.
Перед глазами сотрудников восстала картина: замок европейского стиля, который стоит на горе человеческих черепов и уходит в сумеречное небо острыми шпилями. Рядом, на черепах, были изображены мужчина и женщина, охваченные страстью...