Абсолютно согласна с мнением, что психологические травмы, особенно детские, искореняются с большим трудом и сказываются самым негативным образом на нашей повседневной жизни. Подобный казус у меня вышел с изучением английского языка. Начну с того, что английский язык я начала осваивать в ГДР, где по-английски говорили только сотрудники американского посольства и Дин Рид.
Помните бородатый анекдот, в котором первое место на международном медицинском конкурсе заняли советские хирурги, так как они додумались удалять гланды через прямую кишку? Примерно так с изучением иностранного языка в наших школах в ГДР и поступило министерство образования СССР. По логике вещей дети, живущие в немецкой языковой среде, должны изучать язык местного населения. Но бдительные сотрудники соответствующих органов всерьёз опасались того, что школьники, усвоив азы немецкого языка, смогут разболтать потенциальным шпионам военные секреты СССР. То, что большинство местных немцев вполне прилично владело русским языком, в расчёт, естественно, не принималось. Так что прожив пять лет в Германии, из всего богатства языка Шиллера и Гёте я усвоила только несколько расхожих фраз, обогащенных просмотром советских фильмов про войну, типа «хенде хох!» и «их либе дих». Но вопреки интригам бдительных органов, коварно проникший в девственную детскую подкорку немецкий язык часто прорывался наружу в самый неподходящий момент, особенно на уроках английского языка, заставляя путать «данке шён» с «сенькью вери мач».
Когда же я перешла в шестой класс, наша семья вернулась в Союз, где мне очень не повезло с училкой английского. Незабвенная Элеонора Давыдовна была дамой строгой, очень строгой, но совершенно не умела объяснять правила английской грамматики. В результате перед каждым уроком меня трясло от страха как осиновый лист, что не способствовало хорошему усвоению нового материала. Мне ничего не оставалось делать, как тупо зубрить наизусть все эти кондовые тексты про Лондон, Москву, Тауэр и английских коммунистов. Когда же я выходила отвечать к доске, то тут же впадала в глубокий и продолжительный ступор. От боязни сделать ошибку, употребить не тот артикль или не то время я начинала бекать и мекать, как умственно отсталый баран. Что я и продолжаю делать по сей день, несмотря на то, что в последствии, в институте и на курсах, у меня были неплохие преподаватели. Оказалось, что английская грамматика - вещь не такая уж сложная. При наличии адекватного учителя, все эти времена и даже герундий достаточно просто укладываются в голове. Сложнее всего в английском языке - научиться составлять фразы как настоящий англичанин, то есть, мыслить по-английски. Для этого приходилось заучивать наизусть кучу всевозможных полезных фраз и выражений, чтобы в нужный момент не изобретать, заикаясь и потея, колесо, а доставать из кармана заранее припасённые, грамотно и красиво построенные английские фразы и употреблять их ко времени и месту, в приятной непринужденной беседе с носителем языка. При изучении « бритиша» лучше всего мне удавалось произношение. В нашем институте был лингафонный кабинет, и я часто пользовалась им, чтобы слушать тексты, начитанные настоящими англичанами с прекрасным классическим произношением.
Это и сыграло потом со мной злую шутку. Однажды мы с моим мужем-французом поехали в Лондон. Супруг достаточно бегло говорит по-английски, хотя и с ужасным французским акцентом. Поэтому когда мы вышли из поезда, я, оттолкнув благоверного, обратилась к сотруднику информационной службы, с просьбой объяснить, как пройти на Трафальгарскую площадь. Нужную фразу я хорошо запомнила ещё с институтских времён и даже смогла её произнести, хорошо артикулируя и с приличной интонацией, вследствие чего англичанин решил, что ему попалась иностранка, сносно владеющая английским. Вместо того чтобы ограничиться набором примитивных фраз для тупых иностранцев типа: «туда ходи, туда не ходи, налево поворачивай, через пять минут будешь», обманутый моим мнимо-хорошим английским, служащий открыл рот и радостно затарахтел на кокни, объясняя, как надо добраться до искомого объекта. Выслушав произнесенную скороговоркой фразу, я уронила челюсть, а мой мозг заклинило. Я ничего не поняла из его объяснений. Замечу, что мой продвинутый муж тоже не понял ни слова. Мне ничего не оставалось делать, кроме как вежливо поблагодарить господина, используя заготовленные изысканные фразы, и удалиться восвояси. Больше я не отваживалась беседовать в Англии с аборигенами. Привыкшая к лексике газеты «The Moscow News» и к правильному оксфордскому произношению лингафонного кабинета, в Великобритании я, к моему глубокому разочарованию, хорошо понимала только английскую королеву. Но я не была представлена вышеуказанной монаршей персоне и не имела возможности практиковать и углублять в приятных беседах с ней язык Шекспира и Голсуорси. Поэтому в течение моего пребывания на острове гордых бриттов мне приходилось играть роль глухонемого иностранца.
В Америке проще. Америка - страна иммигрантов, более того - это свободная страна, где каждый вновь прибывший иностранец непринужденно уродует американский вариант английского языка, как ему бог на душу положит. Поэтому, проникшись духом всеобщей свободы и лингвистической вседозволенности, я меньше комплексовала, коверкала английский как хотела и не очень переживала по этому скорбному поводу. Я даже довольно быстро усвоила, что словосочетание типа « фори бакс» обозначает не название местного гамбургера, а переводится всего лишь как «фоти долларз». Также я свыклась с тем, что русскоязычные иммигранты легко перекраивают английские слова на свой лад, вследствие чего сухие и твёрдые слова вроде «кап» и « спун», превращаются в милые и округлые «капочку» и «спуночку». Больше всего меня потрясло напутствие одной моей знакомой перед тем, как я в первый раз самостоятельно отправилась делать покупки в местном супермаркете. «Да ты там не воруй! Долларов у тебя на все хватит!» После такого пожелания я впала в легкий ступор, пока не сообразила, что слово «воруй» обозначает всего лишь переделанный на русский манер вариант английского выражения «донт ворри», что означает - «не волнуйся».
Но настоящий казус с английским языком случился у меня в Париже. Я мирно ехала в метро, как вдруг один приятный американский джентельмен поинтересовался у меня, как ему доехать до Эйфелевой башни. Вопрос я прекрасно поняла и бодро открыла рот, чтобы объяснить дорогу на своём примитивном, но хорошо произносимом английском языке. Я подробно рассказала, как добраться до нужного ему объекта, но, судя по выражению, проступившему на лице американца, поняла что в моих объяснениях нечто оказалось выше его понимания. И тут меня осенило, что я произнесла свою тираду по-французски. Удивляться нечему, так как для моих дубовых мозгов французский язык такой же иностранный, как и английский. Но это меня так морально подкосило, что рухнув с высоты своих амбиций в глубокую яму старых школьных комплексов, я начала блеять что-то совершенно несуразное, перемежая английские слова немецкими и даже почему-то украинскими. Приятный господин совершенно обалдел от такого интернационального воляпюка и удивленно хлопал глазами. Ситуация с Трафальгарской площадью повторилась, ударив бумерангом по голове несчастного америкоса. В конце-концов мне пришлось перейти на международный язык жестов и, схватив обалдевшего туриста за рукав, тянуть его по переходу до нужной платформы метро.
К моему глубокому сожалению, старые школьные комплексы постоянно вылезают даже когда я говорю на своём любимом французском. Приехав во Францию, я думала, что через пару лет буду щебетать на языке Бальзака как настоящая парижанка. Ага! Щас-с! Говорить-то я говорю, а если меня разозлить, то могу говорить очень шустро, но каждый раз в самый неподходящий момент, застарелый ученический рефлекс парализует мой речевой поток. Я начинаю фразу, но затем в середине предложения спохватываюсь - а правильно ли я её построила, правильно ли употребила времена глаголов и рода существительных, и тут же начинаю мычать и повторяться, будто мне сейчас оценку будут выставлять в дневник, а муж, найдя вечером очередную двойку, начнёт ругаться и топать ногами, в наказание лишая меня сладкого или очередного похода в кино.
К психологу сходить, что ли? А может, просто заново родиться?