В Лос-Анджелесе, когда какой-то мудак, посигналив трижды, вдогонку меня обматерил и оставил на жарком шоссе дышать своими выхлопными газами, я сразу почувствовал себя в своей тарелке. В молле мне не улыбнулась продавщица, в Старбаксе никому не было дела до того, как мои дела, на Венис Бич я встретил столько подонков и, пардон за каламбур, бичей, сколько не встречал за все годы жизни в Сан-Франциско.
Сан-Франциско живёт по другим законам. Здесь принято улыбаться, даже если вчера насрали в твой алоэ и отказали в обслуживании в вегетерианском кафе. Все кул, как дела? Всё нормально, мама.;
Я никак не мог отделаться от чувства, что где-то зарыт подвох, но что за подвох и, главное, где? Этого я не знал. Я начал внимательно препарировать реальность, пытаясь докопаться до истины, но так ничего и не вышло... Пока я не приехал в Лос-Анджелес на выходные.
Боже, когда тот мудак наорал на меня из своего кабриолета, у меня вдруг как камень с плеч свалился! Вот, вот оно – истинное человеческое лицо, настоящая поганая природа человека! Вот она – грязь души, так ловко спрятанная за улыбкой в городе, где я живу. Я вскинул руки к небесам – спасибо, господи, кричал я в экстазе! Спасибо тебе за этот город, который, не успей ты ещё въехать в даунтаун, уже успел обдать тебя смогом и обхуесосить словами незнакомца!
В общем тот день был прекрасен. Я ходил, как идиот, с улыбкой на лице, выискивая тех, кому отказали в обслуживании и в чей алоэ безапелляционно нагадили, чтобы впитать очередную порцию настоящности. Схватить ещё одну дозу чего-то мимолётного, но такого родного, такого близкого. Моя душа плакала от счастья!
Лос-Анджелес – великий город падших ангелов. Он мог бы стать моим вторым домом, да что уж там – и первым домом мог бы он стать. Вся сволочность, вся правдивость человеческой ненависти – они крайне привлекательны, они – настоящи и истинны, как слова моей бывшей о том, что я подлец, хоть и с душой поэта. Но смог конечно всё перечеркнул. Спасибо, но жить в выхлопной трубе не очень-то хочется. Короче, я вернулся в Сан-Франциско.
А потом я прилетел на родину, и на границе тут же почувствовал себя дерьмом: пограничник был чем-то настолько недоволен, что я тайно захлопал в ладоши. Господи – молвил я – этот день уже воистину прекрасен! Спасибо за то, что послал этого человека на мой путь. Спасибо в конце концов за мою родину – своей гостеприимностью она переплюнет любой засможенный Лос-Анджелес.
Никогда не понимал тех, кто, возвращаясь, строит из себя привыкших к высшему сервису и к улыбкам от людей за кассой. Я всегда переносил эти изменения совершенно легко, если не сказать – с радостью и восторгом! Когда со мной заводят разговор в Калифорнии о погоде, я никогда не знаю, что у человека за душой, какого калибра его честь и достоинство. Когда же меня на ровном месте посылают ко всем чертям в продуктовом на родине, вместо того, чтобы взвесить полкило копчённого карпа, я сразу вижу человека насквозь, вижу всю его боль и одухотворённость, всё его страдание и божественность – всё это становится мне ясно, и я готов обнять человека, разделив с ним горькую минуту его никчёмности.
Не надо мне улыбаться, не надо мазать историями о хорошей жизни – давайте копать истину, рыться в грязных закоулках наших душ, давайте быть честными, при этом не превращаясь в мудаков, ибо ими полон мир!
Так меня покорил Лос-Анджелес, и я ещё не единожды отправлялся туда из Сан-Франциско – получить своё извращённое удовольствие от настоящих людей. Думаю, вы уже поняли, что удовольствие было не только от того, что все вокруг грубили налево-направо, – нет, не только от этого. А ещё от того, что и сам я мог кого-нибудь послать, обматерить и трижды просигналить. Кайф же ж! Безумно, безумно прекрасно.
В Лос-Анджелесе и на родине я был собой, и все вокруг тоже никем не притворялись. Это как с психическими расстройствами – знаете, почему столько людей страдают от них в штатах? Всё проще простого: ненависть прячется за улыбкой. Люди подавляют своё животное начало, а потом в один день заселяются на тридцать второй этаж гостиницы «Мандалай Бэй» и расстреливают всю толпу Лас-Вегаса.
Мне психотерапевт не единожды говорила, что нужно давать выход эмоциям. В Японии придумали манекен босса для избиения, окей. Ну а у нас всё более естественно и органично – всё словами или кулаками или жалобами в книгу. Можно, конечно, игнорировать любую проблему, бъясь лбом перед каждым прохожим, что у тебя всё – клубничка, что говно своё вообще можно перепутать с малиновым вареньем и что солнце светит в твоей квартире круглые сутки, но однажды...
Для меня эти поездки превратились в терапию. Я навещал город всё чаще, а меня всё спрашивали – что ты там забыл? Очмырённый подонками, я возвращался в Сан-Франциско как с курорта – загоревший, подтянутый, в отличном расположении духа. Элэй был моей таблеткой против хандры и низкого неба Калифорнии.
А родина... А в родину я вообще влюбился новой любовью. Здесь многое плохо, да, но зато – по-настоящему. Никакого притворства в том, что ты бьёшь кому-то харю. Это – от души! Если бьёшь – то отчаянно, если кричишь – то от всего сердца. Человек красив тогда, когда снимает маски и ты видишь его, как, по Канту, вещь в себе. Он может быть противен, низок и падок на извращения, но даже с ним можно поговорить по душам, ибо вы понимаете друг друга как никто другой, понимаете, что здесь и сейчас – вы сами свои, а собеседник – ещё, возможно, более свой, чем вы сами.