Эта книга не о том, как обманывать людей, не о том, как подстраиваться под чьё-то мнение. В ней не описана психология отношений. Тем не менее, я, как автор, не принадлежащий ни к одному из сословий, не имеющий званий, привилегий, выдающегося таланта и системных знаний, пробую поделиться скромным опытом моих случайных наблюдений, которые касаются того, как через простые и незамысловатые ситуации складываются сюжеты и их история. Несмотря на то, что в бытии каждого найдутся отличия, принципы, которым следуют, остаются неизменными на протяжении долгих периодов наблюдений. Охваченный чужими идеями, я ищу им подтверждение в своей скромной жизни, отражая их в творчестве, которое придумал отнюдь не по причине изобилия, а из-за потребности самообразования или самоизучения и самопознания. Я сам себя учу, потому что не видел и не вижу другой альтернативы. Разделяя самоизучение, как форму личности и, как форму сущности, мне предстоит подготовить себя к единству разума и души. Наверное, это очень сложная задача, когда одно замечает другое. Не сложно догадаться, что личность хитрее сущности. У личности достаточно доводов для того, чтобы оставаться на поверхности. Сущность никогда не прячется и проявляется лишь тогда, когда личность даёт дёру, как трусишка. С помощью размышлений хочется аккумулировать внутренние силы для пробуждения настоящих, индивидуальных свойств. Хочется форматировать неверно введённые данные и перепрограммировать операционную систему.
Данное произведение, это краткое и, тем не менее, подробное описание моих постижений. Это эксперимент по выявлению недостатков. То, что должно было усваиваться, пропускалось, когда непознанное превращалось в ложную интерпретацию, а жизненный выбор исключал сознательный выбор.
Посмотреть на себя со стороны, чтобы заметить себя и сделать выводы каждому предлагается на протяжении всей жизни. Случаев, которые об этом говорят, наберётся не мало, поэтому соразмерность, идентичность, а также любое совпадение каждый найдёт по желанию сколько угодно. Проводить аналогии, связывая их между собой, увлекательно. Вопрос о том насколько информативность человека содержится в его внешнем облике, манере выражения, в характере или даже в намеренной демонстрации своего жизненного багажа, с надуманным превосходством с самого начала моего любопытства был навязчивым сам по себе, поэтому для меня не составляло труда оставаться сконцентрированным над этим вопросом во время всякого диалога. Можно ли определить человека одним словом или понятием по его манере говорить о чём-то или рассуждать на примере собственных наблюдений? По тому, как строится диалог, в каком направлении он мыслит, какие темы затрагивает, что его волнует, виден масштаб представлений, виден тот самый багаж, который то преувеличивается, то скромно упрощается его владельцем. Опыт проявляется во всём. Наглядным примером опыта становятся приобретённые навыки и чем более они доведены до автоматизма, тем сильнее в них проявляется когда-то применимая осознанность. Таким опытом можно гордиться и передавать, как знание. Везде остаётся характерный след и почерк. Мелкие ошибки, которые допускает человек не всегда говорят о его невнимательности, но развевают сомнения по поводу его образа мыслей, по поводу его отношения к жизни, по поводу его бытия. Возможно человек намеренно действует определённым образом, чтобы подчеркнуть своё отношение, чтобы опрометчивость сделать инструментом воздействия на окружающих. Подставляясь перед условиями незнакомых ситуаций, чтобы создать некий буфер, чтобы получить большее пространство для проведения наблюдений и анализа, такой человек реабилитирует себя в результате принятого решения, выполнения задачи. Используя подобные своеобразные методики по выявлению особенностей в окружении, строя диалог так, чтобы появлялись эти особенности, можно за короткое время как будто вытащить из собеседника максимум информации. Так или иначе, для этого необходимо использовать своего рода манипуляции, которые способствуют раскрытию блоков в человеке. Например, сутулость человека выдаёт его склонность к защите. Путём агрессивного и настороженного поведения он чаще атакует и провоцирует напряжение, чем создаёт и способствует сохранению энергии. Лёжа в постели, во сне, в полном расслаблении, он не сутулится, что говорит о психической подоплёке в его поведении. И хотя такого человека непросто раскачать, добиться от него доверия, снять с него искусственный и надуманный страх потерять чувство собственной важности, тем не менее, одну-две попытки придётся сделать, чтобы проверить своё умение убеждать. Замечая склонности, отмечая особенность личности, имея знание о человеке, о его пороках, подвергаешь сознание к соблазну манипуляций. И хотя манипулирование людьми незавидное занятие и не сулит восхищения, о котором мечтаешь, всё же им приходится, а иногда необходимо заниматься в силу обстоятельств. Не стоит сомневаться в том, что человек, это работающий механизм, подчиняющийся действию законов. Тот, кем он является, не представляется возможным противостоять действию этих законов. Ему просто нечем противостоять им. Он поступает согласно этим законам. Поэтому управлять механизмами, когда знаешь их принцип и происхождение, не так, уж, и хлопотно. По всей видимости, это элементарное занятие нужно изучать и применять. Понаблюдайте, как этот принцип работает с птицами, например, когда обычный галчонок с лёгкостью своего присутствия разгоняет стаю голубей, озабоченных поиском подножного корма. Галчонок не только не испытывает страх перед стаей голубей, но с уверенностью управляет этой стаей. Откуда у галчонка такая уверенность? Почему он не испытывает страх перед многочисленной особью? Да потому что действие законов в нём иное, чем в голубях. Этот пример слишком ничтожен в масштабе по сравнению с тем, каким законам обязан мир человека, но, тем не менее, принцип тот же. В связи с тем, что объективность законов неминуемо провоцирует человека двигаться в заданном направлении, его выбор ещё зависит от его субъективной маленькой воли и предпочтений. Судьба определяет направление и дорога, по которой он следует не узкая, как может показаться с первого взгляда. Читая знаки на пути, приходится учитывать ограничения из прошлого, определяющие настоящие условия. Даже если упростить эти ограничения, игнорируя их, а следование планировать с точки зрения вновь увиденного, вряд ли получится избежать того, чему необходимо обучиться на данном этапе жизни. Такое обучение не стоит рассматривать, как цель, но его предназначение, проявленное в уроках судьбы, имеет непосредственное значение для всецелого движения по жизни. То, чему человек не научился в приблизительных и более комфортабельных условиях, позже возникают в грубой форме, с наименьшими вариантами разнообразия. Поэтому миссия, с которой появляется человек, это единственное направление его жизни.
Я всего лишь размышляю о миссии, о пути и не делаю из этих мыслей глобальной целью своей жизни. Прожить можно и бестолково. Кого вообще волнует чужая жизнь и стоит ли делать из чьей-то жизни показательный образ? Кому охота строить смысл из жизни, как таковой, когда до сих пор нет единого мнения на сей счёт? Философы немало рассуждали на тему смысла жизни, доносили выводы до массового сознания, пытались систематизировать воспитательной процесс через религиозные конфессии, тайные школы, но в результате на протяжении тысячелетий с человеком ничего не произошло. Во время информационных технологий, через их доступность, когда носители знаний досягаемы, имея возможность получения знаний напрямую, не изменили человека. Его сознание осталось на том же уровне. Умирают поколения, а на их смену приходят новые. Ничего не изменилось в человеке. Ему по-прежнему много чего хочется, и он всё также не знает, что ему нужно. А те, кто ставит цели и добиваются их, на самом деле не осознавая соглашаются с тем, что слепы и одурачены.
Помимо игры слов, которая увлекает меня и забавляет, обогащая словарный запас немыслимым образом, который, словно совершенный механизм, управляющий памятью с помощью фантазий, я иду по тонкой нити сомнений, буквально выдавливая намерение из будущего, которого не вижу. Созерцание памятных событий косвенно помогают создать особые условия для формулировки понимания с наиболее точной интерпретацией наблюдений. Я как будто наблюдаю рождение мысли. Её признаки проявляются во всём, что попадается на глаза. Сосредоточение само себя находит в каждом движении моих конечностей. Направления, по которым следует мой случайный выбор не таят секретов и всегда располагают к творчеству. Единственное, что не хочется потерять, это связь с тем, что вызывает вдохновение. Потому что в этом ощущении духа не заботишься о результате, не ищешь толк и смысл, просто наслаждаешься тем, что получается.
Мне всегда представлялось, что максимальный уровень осознанности возможен исключительно через степень прозрения посредством умной вербализации. Чем точнее и ярче передаётся смысл, тем яснее понимание и разнообразнее перспектива. Способность ума в этом смысле применяется, как инструмент возделывания и одновременно обработки информации. Под умом я привык понимать возможность интеллекта анализировать доступную информацию в рамках эрудиции на фоне опыта, навыков и способностей. Поэтому иногда могу сомневаться в возможностях ума лишь по той причине, что его можно случайно снабдить, мягко говоря, не эффективной информацией. И, как правило, среда, в которой формируется социальное существо переполнен избыточной и ненужной информацией. Жаль, что вместо того, чтобы просто избавляться от стыдливого чувства, как от не нужного балласта, становишься подавленным обычным разочарованием, которое бросает тебя в омут прозябания, делая существование ещё более бессмысленным, чем можно было себе представить. Бесформенное однообразие абсурдно и навязчиво превращает впечатления в брезгливое и томное влечение, располагая действительность в тусклых тонах. Так, чтобы не было ясности никогда: ни до, ни после. Используя словарный запас для представлений и понимания, наблюдая процессы связанные или не связанный с собой, обязательно стремишься к построению той картины мира, где помимо надежды существует справедливость, которая оценит тебя по достоинству. Неисчерпанная злоба ищет возмездия, а желание мести забирает энергию, чтобы придумывать способы наказания тех, кого ты просто закопал бы живьём. Хочешь видеть, как они в агонии просят пощады и сознают всю свою неправоту, всю свою ничтожность. Когда не стремишься получить признание в ошибках и ждёшь наступление суда. Соглашаешься с воображаемым минимальным наказанием нерадивых, испорченных и капризных неумек, довольствуясь наблюдением того, как они спускаются вниз, на своё заслуженное место и перестают быть злыми и мрачным людьми. Сглаживаешь их требования и не обращаешь внимание на то, что они из несмышлёных младенцев, из наивных подростков превратились в бурливых экстравертов, которым неймётся из-за множественности мнений на одно и то же. Но они всё равно омерзительно требуют большего, чем надо, вызывая тем самым тошнотворное отвращение. Несмотря на неприятие, вызываемое, между прочим, от всякой всячины, придумываешь им минимальное наказание, потому что не кровожаден и полон милосердия к тому, что не имеет шансов на реабилитацию. Но как не кори виноватых, сам, разумеется, не желаешь попадать в ситуации, где результатом неудач оказывается только твои решения и действия. Где отстаиваешь своё мнение, тратишь драгоценную энергию впустую, истощаешься и в конце чувствуешь стыд за проявившуюся личность. И, казалось бы: думал, рассчитывал, прогнозировал, предполагал, а вышло так, как вышло, и виновные вокруг оказались лишь предлогом для бессмысленных разочарований. Поэтому сформированные мнения в данном произведении всегда в обязательном порядке являются сугубо моим субъективным мнением и составили мою реальность, в которой я буду пребывать до тех пор, пока существую в пределах времени и пространства.
Для структурного определения своих представлений мне хочется приобщить разум к некоторой ориентировке в системе измерений, которое то ограничивает меня, то удивляет своим размахом. Случайно меняющиеся образы ассоциативно возникают из своеобразной логики, которая, ассоциируясь в пределах каких-то возможностей, которыми я наделён позволяют мне держаться хотя бы за что-то. И надеясь на подобную непрочную страховку, я пристёгиваюсь к ней, чтобы не парить в абсолютном неведении. Поэтому остаюсь в чутком ожидании и рыскаю в потёмках, смыслового забвения, чтобы наткнуться на какую-нибудь опору. Используя случайно нашедшуюся опору в качестве рычага, скольжу по трамплину, невзирая на скорость и на то, что неизвестно куда приземлюсь. Полагаю, что подобным образом поступает каждый, всего лишь рассчитывая на удачное стечение обстоятельств. И уже не имеет значения, а тем более не возникает обманчивого чувства уверенности, что поступаешь из уважения или признания. Всё происходит само собой и забывается, когда одно важное подменяется другим, исходя из несостоятельности обстоятельного мышления.
Иногда осознаёшь деструктивную мысль о том, что приходиться прибегать к состоянию сумасшествия, чтобы быть целостным. На удивление противоречие вызывает конфликт. В структуре сознания, как будто появляются вспышки девиантной работы. Эти вспышки, словно триггеры, пульсируют, требуя работать систему с надрывом. Чувствуешь, как хочется получить признаки страха, чтобы сработал механизм творческой инициации. Чиркаешь шероховатые стороны друг о друга и ждёшь еле заметные нейронные искры. Толкаешь стога высохшей мысленной соломы, отложенные то по складам амбициозной посредственности, то под открытым небом случайного настроения. А ведь отложенные на потом идеи тоже достались с трудом, с концентрацией, поэтому потраченное время на их собирание пытаешься использовать, чтобы не потерять. Ныряешь в стог засохших мыслей в поисках иголки, надеясь, что в середине ничего не заржавело и не прогнило. Подбираешь еле сочетаемые образы мыслей, впитавшиеся в течение взросления и констатируешь очередной несостоятельный плод укоренившихся теорий для представлений. И когда наступает состояние осознания пробуждаешься от свойств критичности и требовательности. Помнишь то, что лучше было бы забыть, но не можешь, потому что заражён вирусами, от которых лечиться получается только временем.
Прижимаясь плечом к пологому наличнику, смотришь за порог своей двойственности и молвишь: а вдруг пронесёт, не затронет. Переступаешь этот порог каждый день, стараясь не замечать того, что новый день пройдёт, как и все до него.
Живёшь двойной жизнью, где одна полностью живёт неосознанными представлениями, а другая верит только в то, что считает здравым смыслом. В таком симбиозе найти противоречия плёвое дело. И когда внешнее и привычное восприятие отказывается воспринимать очевидное как-то иначе, как-то тонко, по-философски, как само собой разумеющееся, тогда создаётся впечатление, что диагноз шизофрении, это неизбежное состояние нормального человека. Где самоконтроль и анализ, это единственное, чтобы не перейти грань безумия. Я не берусь говорить о том состоянии диагноза шизофрении, когда лишаешься разума, и находишься в полном неведении. Я не говорю о пациентах психиатрических больниц, которые обречённые до такой степени, что приобретённое социальное клеймо о диагнозе шизофрении, ставит под сомнение любое мнение этого человека уже априори. Я лишь предполагаю, что, полностью осознавая окружающий мир, находясь в курсе событий этого мира, оставаться внутри этих событий тем, кто имеет другую точку зрения и понимает происходящее как-то иначе на самом деле невыполнима задача. Чтобы сохранить намерение оставаться чистым духом, нужны знания и радикальные методы. Но по словам Иисуса Христа, как написано в Новом Завете, "только на вспаханной почве возрастёт зерно". Поэтому на войне, как на войне: где тяжелее, там и будем тренировать свои навыки.
Абстрагируясь от матрицы привычной жизни, где правят глобальные социальные процессы, человек попадает в зону неведения. То, что он знал постепенно теряет своё значение, но при этом полностью форматируется до пустого и ограниченного пространства. Когда делать по-старому уже абсурдно, а по-новому не видишь смысла. Тогда и возникает диагноз «шизофрения». Нет, ты не болен шизофренией, у тебя нет явных симптомов, но, даже без явных симптомов шизофрении, ты полностью поглощён её присутствием.
И вот, проникаясь в такое пространство, ты видишь свои желания. Постепенно осознаёшь, как мир физических иллюзий является частью тебя. Ты хочешь обзавестись шикарным коттеджем, купить дорогую и красивую машину. Ты не мыслишь себя без шикарных и сексуальных молодых женщин, а под влиянием мириад визуализаций давным-давно купаешься в лучах непревзойдённой славы. Тебе нравится то, что рождено в этом мире. Используешь приобретённые образы, как средство для достижения целей. У тебя возникает естественная потребность к этим средствам. Кажется, что именно с помощью их твоя свобода и счастье возможны, потому что о другом счастье не имеешь ни малейшего представления.
На ряду с миром материального потребления существует и мир духовных приобретений. Разделяя их значение можно усвоить мысль о том, что мы не можем по достоинству оценить то, что приобрели. Мы не пользуемся своими ресурсами так, как это могло бы быть. И весь потенциал сознания мы сводим к определённым вещам, которые имеют минимальное значение в наших желаниях. Мы не можем мыслить более абстрактно, чем позволяет привычный образ мыслей. И выйти за рамки представлений очень сложно. Но в мире потребления всегда можно найти всевозможные инструкции, которые передают способы выхода за пределы привычного образа мыслей. Это книги. Несомненно, с помощью книг свои представления можно усилить теоретически, что даст возможность мыслить объективнее. Но в скором времени приобретённый образный опыт будет недостаточным для расширения масштаба. И обязательно захочется построить симбиоз между желаемым и действительным. Таким образом, появляется ещё одна возможность, которая передаётся с помощью интуиции.
А интуиция, это свойство человека понимать значение увиденного. Но предполагается, что такое понимание основано на озарении, эмпатии, «чутье» и проницательности. Поэтому используем ещё один образ и охарактеризуем его, как свидетельство обращения к душе. Мы обращаемся к памяти нашей души. И как бы символично не подавался подобный образ мыслей, приобщая нас также к религиозным понятиям, мы не можем отрицать подобное, даже используя разграничения между реальными представлениями и идеологическими. Пускай это и звучит странно, но сознание способно ставить различия и общается с нами посредством чувственного процесса. Мы проникаемся информацией, которая является нашим пониманием. Поэтому всегда делаем выбор по наитию несмотря на то, что аналитический процесс не перестаёт работать. Мы можем одновременно при принятии решения испытывать всякое сомнение только лишь для того, чтобы всегда иметь возможность узнать что-то большее.
И уж, если я завёл речь о книгах, то как и обещал, посвящу этому целую главу, которая повествует о том, как я выбирал мысли.
Для меня с детства книги оставались нетронутыми любопытством. Я иногда посматривал на книжные полки, они меня завораживали, но, чтобы взять в руки книгу и прочесть хотя бы название, узнать автора, прочитать кусочек предисловия или текст от издателя я не решался. Но знал, что придёт время и я просто за один присест поглощу любую библиотеку.
Один из методов, который располагает к чтению, это интерес к автору, к его образу жизни, к его кругу общения, к той среде, в которой он вращался. Моя тяга к письму чем-то обусловлена, поэтому и жизнь имеет определённую тенденцию к наблюдениям и их фиксации.
Как ни странно, имея тенденцию к наблюдениям, чтением я занялся лет с четырнадцати. Я попал в компанию старших товарищей, которые учились на первом курсе университета и уже начинали интересоваться прогрессивной на их взгляд литературой. Сама компания разделялась на склонных к художественной литературе и на приверженцев философии. Это была разная философия: от западной до восточной и средиземной включительно. На мой взгляд мало на кого читаемая литература оказала существенное влияние. Наблюдая за бытием товарищей, которые входили в компанию это было и стало очевидно. Стало, потому что мои наблюдения не прекратились. Компания растворялась на фракции: кто-то обзавёлся семьёй, любимой работой. Кто-то обзавёлся с семьёй, развёлся с ней и завёл другую. Как живёт человек и что думает о своей жизни никого не касается, но то, что он декларирует и что получается на самом деле вполне может составлять объективное мнение о нём. На основании своих наблюдений, которые подтверждаются уже на протяжении нескольких лет, а то и десятков лет можно сделать вывод, что читаемые книги были просто поиском своей литературы или дань моде читателя. Кто-то удосужился эпистолярной деятельности, чем больше подтвердил свой вкус и уровень бытия.
Мир дуален, а щедрость равна самопожертвованию.
Моё лояльное отношение к окружающему миру не является для меня безупречным так, как безусловность моего восприятия не в состоянии превзойти дуальность этого мира. В связи с этим, имея всевозможные желания, приходится реализовывать их абсолютно, реагируя даже на косвенные условия обстоятельств, затронувших меня на всякий случай и, между прочим. И не смотря на грубость существующих и искусственно созданных взаимоотношений, среди людей всё же образуется ласково цветущее самосознание, которое даёт шанс превозмочь затянувшиеся, но вполне обоснованные, и, по всей видимости, справедливые испытания, именуемые как кармическая задолженность. В этом я вижу могучее воспитание совести и воли, если всё проходит в достаточном желании осознать. Иначе хотелось бы сказать, что я хочу утвердить метод собственного и единственного для меня возможного познания, которое зависит лишь от одного вопроса: как создаётся душа?
Одной из сторон моего случайного наблюдения владеет негативное познание реальной дуальности, которая ни в коей мере не входит в план моих рядовых мыслей, периодически вызывая щекотливое трение в сознании. И хотя я встречаю реальность в полной неожиданности, она всё равно становится составляющей моей сострадательной души, горечь которой я пытаюсь скрыть под возможными для меня масками. Я вижу, как по признакам делится мир и выглядит довольно устойчивым, и знаю, как непредсказуемы эти признаки, как завтрашний день может измениться в сегодняшний миг и станет казаться, что мир стал другим и от того поменяется вся последующая жизнь. Но становимся ли мы от этого другими, или всё, что с нами происходит – всего лишь отголоски нашего давнего желания на подсознательном уровне, и условия, которые стали отправной точкой для реализации этих желаний, не явились в виде какой-то удачи, а возникли в соответствии и на протяжении наших долгих и изнурительных желаний, которые мы сами и продолжаем программировать на дальнейшие действия, до конца не осознавая того: что же нам всё-таки нужно и что для этого необходимо. Всё остаётся в нас таким же, как и было, за исключением места жительства, которое если меняется, то по качеству мало, чем отличается от предыдущего. Мы обживаем его по привычке, превращая в образ и подобие прошлого. Мы продолжаем обустраивать окружающую среду собой. Мы тащим наружу всю свою суть, облагораживая под привычные условия, чтобы чувствовать себя спокойно. Нам не нравится то, что мы строим, потому что грезим о чём-то воображаемом, о другом, не похожем на то, что нас окружает. Древняя мудрость говорит: любое неправильное стремление начинается с ложной работы психических центров, контролировать которые возможно при случае компетентного руководства. А о каком руководстве может идти речь, если прежде, чем найти это самое руководство, необходимо быть хотя бы частично сознательно готовым к этому, при условии наличия сильного эмоционального побуждения. И до чего доходит моё изумлённое воображение, когда я образно набрасываю представление о том, насколько необходимо быть одержимым этой идеей, чтобы неизвестно как, имея мизер энергии, сил и времени тратить собственный, при чём духовный потенциал чёрт знает куда, чтобы прийти неизвестно к чему, но с полным багажом руководства и знания, когда уже и жизни той не осталось, когда радость жизни, как удовлетворение, теряет всякий смысл. Иногда я ощущаю собственное осознание, которое интуитивно даёт мне понять состояние моего невозможного мышления, которое всё больше и больше провоцирует меня мыслить, а когда я мыслю, то уже не существую. По крайней мере, последнее время до меня эта мысль доходит частным образом, из-за чего вследствие этого я проваливаюсь куда то, о чём мыслить для меня не представляется даже ассоциативно. Поэтому мной одолевает упадок сил, который, выражаясь в физическом недомогании, уносит моё трезвое состояние в сферу тошнотворного и апатичного состояния. Но к счастью, как к моему, так и для любого другого существа на этой планете, всему приходит конец, предвкушая очередное начало. Так, или иначе, назовём этот процесс гармонией.
Настаивать на том, что гармония является составляющей дуального происхождения я, конечно же, не берусь, но имею долг оставить этот вопрос в центре моего малого внимания для дальнейшего размышления, так как становление моих убеждений находят свою реализацию именно при участии таинственного и непредсказуемого процесса гармонии. Можно сказать больше: для человеческой души гармония является психологическим достижением равновесия, стабильности и опыта, которые наполняют жизнь человека несравненной неповторимостью.
Идеализируя духовные достижения современного человека, я лишь стремлюсь подчеркнуть тягу самого человека к возвышенному – к тому, о чём он знает понаслышке. Я предполагаю в этом стремлении человеческие сверх усилия, которые могут послужить условием для дальнейшего развития. Если других данных для исходного обозначения направлений у нас нет, то не будем сетовать на объективное отсутствие даже возможности сделать первый шаг в нужную сторону и пойдём куда глаза глядят.
Альтернатива быть незамеченным” собственной судьбой мало кого устроит. Но что готовит каждому его судьба? Всё, что готовит, и как готовит человеку его судьба, условно и намеренно я назову эзотерическим. Эзотерическая предпосылка является неотъемлемой частью всего жизненного пути каждого отдельного человека. И никто, всерьёз задумавшись, не посмеет отрицать в себе тайное, особенно если о существовании этого тайного нет доступно удостоверяющих фактов, по крайней мере, фактов, имеющих определённое значение, которое хоть что-нибудь объясняет. А тайное для меня, т.е. для обыкновенного человека может стать только то, что в достаточной мере может удивить и шокировать не только своим появлением перед взором недоверчивого прозрения, но и своей оригинальностью, как в подаче взору, так и в дальнейшем тайном существовании и это естественно для всех, а не для того, кто открыл для себя, так называемое, «тайное».
Мне, честно признавшись, высокомерно сказали, что со мной порой тяжело разговаривать и попросили: не мог бы я быть немного по проще, сэкономив свой бушующий нрав в терпении и спокойствии. Я же, будучи дилетантом в любом деле, намеренно и невольно, а значит и бессознательно, но по велению сердца, смещаю точку сборки так, что беседующие со мной задают мне загадочный вопрос:” Чего же ты хочешь?”. И этот вопрос толкает меня на другой, более интимный вопрос: кто я? Отвечая на него, я начинаю с того, с чего начинаю всегда, что никак не может хотя бы проявить частицу удовлетворения на этот вопрос – кто я? И как бы было просто, если бы я был никем и даже может быть ничем. Тогда кем бы и чем бы я ни был, было бы определённо точно выделено для понимания каким-нибудь значением. Если использовать в контексте религиозные понятия, а человека считать неотъемлемой частью божества, а так же его творения, то имя бога может быть дождём, грозой, мистическим огнём и целой поднебесной, возможной для реального познания любым сознательным существом, и нет нужды в вопросе: кто я? Кем захотел стать, тем и стал. У человека всегда есть право на сознательный, целесообразно обдуманный поступок. Но любопытство, окружающих меня людей, и всё время вопрошающих, не ведает своих и вероятно каких-либо других границ проникновения в чужую обитель чувств и глубоких переживаний того понимания, которое я ещё формирую. Всё это удаляет меня от черты, перейдя которую мне пришлось бы приступить к делу с естественным желанием, а пока невозможное для себя я преобразую в случайное познание. Пока у меня всё это получается без лишних споров и сомнений, а может быть с любовью. Или, если идти в ногу со временем и использовать своевременные слова, которые больше выступают в роли примитивных понятий и междометий, то всё, что ни случилось бы, является импозантным “как бы”, “типа” или метафорично – “в роде”. И я счастлив, что родился в это неугодное время, когда старый мир разрушен, а новый ещё не набрал обороты, и всё, чем он наполняется, является этим “в роде” и “типа”. В большинстве своём, людям теперь, чтобы высказать то, что у них внутри, в душе приходится говорить метафорично или притчами, иначе новый мир, который формально не вступил в силу, а вступает по мере понимания, как будто, реформируясь, отвергнет, т.е. распознает фальшь любого назначения, особенно если это касается искусства. Искусство нового мира придерживается тенденции развиваться относительно объективных картин мира, поэтому это искусство, перестраивая ряд пробелов в своей истории, становится на этап эклектичного подхода, научного в большей мере, чем в прошлом, когда всё в искусстве натаскивалось через субъективность чувств простого человека. Я удивлён тому, что ясно понимаю, как функционально искреннее слово. Организуется такое впечатление, как будто смотришь фильм про просветлённое будущее. Смотрю фильм о будущем, но думаю, всё же о прошлом и незамедлительно упрекаю себя в том, что совершаю грубейшую ошибку, отвечая на вопрос: кто я, потому что рассказываю о том какой я. И та женщина, на ногу которой я сегодня случайно наехал колесом коляски, в которой находился мой ребёнок, была совершенно не права в том, что я должен извиниться (во первых - это право, извиняться). Более того, я абсолютно не жалею о том, что доставил ей физическую боль (хотя такая боль относительна), потому что после того, как я отпрянул от неё, она не дав мне, как следует оценить ситуацию (я на мгновение был отвлечён от вождения коляски в густой толпе, посетившей продовольственный рынок), изрыгнула на меня нервно-паралитический альянс слов в экспрессивной форме. Я чуть не очутился в прострации, думая, что, пропустил нечто произошедшее, в чём безнадёжно виноват. Но оказалось, что это очередной выпад последствий невротического психоза у этой подавленной изнутри женщины, а я лишь причина, побудившая в ней разряд неконтролируемой агрессии. Но самое смешное в этой ситуации было то, что эта женщина (на вид вполне респектабельная) своей вызывающей, грубой болтовнёй пыталась найти подтверждение своим действиям у окружающих. И нашла. Видимо, эта женщина несчастна и очень одинока и в поиске оправдания своему поступку в глазах окружающих решила смягчить чувство собственной вины за чрезмерно экспрессивную агрессию. Таких женщин большинство. У них есть мужья, которым ох, как не повезло. Но каждому глупцу по тирану. А вообще я не виню её, так как причисляю всё происходящее к причинно-следственным связям, поэтому пытаюсь воспринимать это как объективную реальность и независимо от того – плохо я себя чувствую или хорошо.
Множество возникающих псевдо конфликтов встречающихся в моей жизни не имеют для меня изначально зловредных намерений, как это кажется психически неграмотным людям, с которыми эти конфликты образуются. Испытывая от них тяжёлые эфемерные, но в то же время болезненные удары, я в открытой тайне от них добиваюсь успеха в исследовательской работе, заключающейся в изучении поведения психотипов в нестандартной позиции для них, т.е. я предпочитаю их задевать, не затрагивая в них ничего личного, провоцируя их заочно на некоторую реакцию. И всегда эта реакция оказывается для меня неожиданно параноидальной, т.е. претензии нападающих на меня людей почти всегда доходят до абсурда. Они преувеличивают своё значение для меня, втягивая меня в реальный конфликт, не имеющий существенного мотива. Их зависимость от оккультных фигур активизируется и для меня становится ясной степень влияния демонических сил на весь образ их и моей жизни. Следовательно: факт тенденции в поведении говорит об однообразии уровня понимания, о его прямолинейности. Субъективная вера в значение аномальных условий подавляет стремление души пробудиться, поэтому сущностное увядание происходит достаточно предсказуемо. Люди, боясь неизвестного вместо того, чтобы сначала разобраться, взвесить своё отношение к различиям разумного и неразумного поведения, прежде всего, стремятся обезопасить себя от наивно предполагаемого нападения, рисуя этим самым негативный и драматичный исход будущего события. Желание уничтожить своего оппонента, во что бы то ни стало, соглашаясь даже на крайние меры, порой не соизмеримые с теми способностями, которых может не хватить для переживания победы в конфликте, где победитель на самом деле становится проигравшим в большей мере, чем тот, кто уступил место первенства глупости. Мудрый всегда уступит, так как уверен в том, на что должен потратить время.
У каждого уровня бытия и знания, относящихся к сознанию механического человечества и к разным его степеням, есть своё невежество, которое определяется какой-то областью интереса.
Вынужденное дополнение навязывает мысль о том, что существует некий вид людей – глупые и неглупые. Те, что совершают глупости регулярно и неосознанно – абсолютные глупцы, неприспособленные к жизни, люди практически ненадёжные. Те, что хотят делать глупости и делают их, называются невозможными людьми. Они, как правило, неуправляемы и амбициозны и могут относиться к категории паразитов любой системы, но в пределах своей эрудированности более решительны для самосознания, поэтому не относятся к категории глупцов. Но все категории можно объединить одним – существованием. И здесь я искренне согласен с Иисусом Христом, проповедовавшим смирение, как одно из самых основных качеств настоящего человека, нашедшего себя только в пробуждении и постоянном самовоспоминании.
То, что я ссылаюсь на неведомые широкому читателю источники и не подтверждаю ссылкой на них, всего лишь часть моей манеры писать данное произведение, в задачу которого не входит подтверждение моего литературного амплуа. У меня не находится сил сознавать то, что я не соизволю открыть и процитировать ту книгу, о которой говорю чаще, чем те, кто проповедует интересы в ней написанные.
Совокупность тех мыслей, что орудуют в моей голове, вынуждают меня определить значение собственных размышлений в океане непонятых мною возможностей для самореализации. Так же эти мои мысли порой делают мой выбор отрицательным относительно реалий сегодняшних потребностей, возникающих под давлением механичных желаний. Я замечаю повседневность и однообразность моих впечатлений, и вижу, из чего формируется моя безмятежная, но всё-таки неспокойная душа. Я ищу, как сумасшедший, ментального чуда для своих переживаний и не могу найти искомое составляющее. И хотя это не проблема поиска, но трансформации моих невежественных отражений во взглядах, которые я скрупулёзно пытаюсь объяснить в размерах субъективности только мне понятной. Приходится организовывать некоторые различия, из ассоциаций которых выявляется своеобразная и доступная мысль, повествующая мне о действиях в оптимальном режиме. И хотя этот статический режим своевольного само исследования может вылиться во что-то для меня неприятное, у меня нет другой альтернативы. Поэтому я тешу себя единственной надеждой о когда-нибудь всё-таки приходящей помощи из вне. Эту мысль я делаю для себя нарицательной и верю в неё до тех пор, пока не проверю должным образом. Надеяться, в связи с этим на контакт с некой “школой” для меня потеряло смысл. Исходя из общих соображений о том, что влияния на планету происходят равномерно, я предполагаю своё знакомство с точными объективными истинами через собственные впечатления всего, что составляет мою жизнь в данном теле. Я думаю, что этого мне хватит для того счастья, которое может испытывать обыкновенное человеческое существо, не зависимо от его пристрастия к ассоциативной тенденции.
Моё нетрадиционное философствование, это результат несоответствия с теми удовольствиями жизни, которые я способен испытывать совершенно случайно, а потому неожиданно. Я беспокоюсь о своей расшатанной психике, и это единственное что возвращает меня в материальность реальной жизненной обстановки. Моё беспокойство, это страх перед потерей самообладания, без которого я не смог бы управлять даже самыми примитивными рефлексами. Я могу, чётко осознавая цвет стать дальтоником, слыша звук – вообразить о нём определённый вкус, а обоняние использовать как мышечную силу. Это ощущение подводит меня к определённому пониманию своей несостоятельности к потенциальному одиночеству, поэтому я понимаю человеческую тягу к обществу.
Я ищу спасения в других убеждениях и анализирую всё до мельчайших подробностей, хотя с радостью обошелся бы и без этого, но это единственно представляемый для меня способ нести крест и желательно донести его до Голгофы.
То, что мне кажется, я рассматриваю как нечто всего лишь кажущееся, а то, что я делаю, рассматриваю как последовательность того, что должно произойти, не зная, а, только предполагая то, что может войти во взаимодействие с моей деятельностью и в результате чего что-то может произойти непреднамеренно.
В моей судьбоносной реальности происходит всё так быстротечно и как-то естественно, что я не успеваю сообразить: ведь мне это необходимо понимать – то, что я вижу. Не зависимо от того, как это происходит: то ли я это видение представляю в своём воображении, либо я вижу то, что хочу увидеть, то ли я это действительно вижу через органы восприятия; в итоге моё восприятие представляет меня в мир, где я вряд ли уверен в своей адекватности. Наверное, поэтому и не понимаю, насколько каждый индивидуален. Всё зависит от метода позиций каждого человека относительно взаимоотношения с окружающим миром. А метод – это почти вся система ценностей человека, его мировоззрение, цель, потому что то, чем он занимается в данный период своей жизни и есть плод его стараний и усилий, и этот плод – последнее на данный момент субъективное достижение.
Я намерен писать роман, для существования которого прототипом послужила моя собственная фрагментарная жизнь. Недолго думая, я не отмежевался назвать его простым и, на мой взгляд, верным началом, которое исходит наружу благодаря моему неврастеничному и порой несдержанному темпераменту, к той нравственности, что тяготеет моя душа. Тем более что название, которое я дал моему пока ещё до конца не существующему роману, к счастью, не даёт моему больному воображению отождествляться на все сто процентов с придуманным.
Название настоящего романа не несёт в себе своего конкретного и однозначного эффекта, в смысле повествовательной прозы, потому что, будучи в основе абсолютно прозаичным, роман всё-таки отвечает моим потребностям и служит для меня некоторым методом перепросмотра, а в конечном итоге – трансформацией моего восприятия в сознании. Поэтому некоторые описанные ситуации могут быть не очень честными относительно получаемой информации, но правдивыми относительно моего отношения к ним и их участникам. Стараясь быть более объективным, но в то же время всё же стремясь к заведомой цели, намеченной мною вначале затеянного дела, которое заключается в том, чтобы всё воспринятое негативно отразилось в моём романе минимум в юмористической форме, соответствуя моему же собственному писательскому языку, который я, к сожалению окончательно не нашёл. Многое из прочитанного мною у замечательных писателей, которые в отличие от меня писательской деятельностью занимались, и некоторые продолжают заниматься профессионально, языку которых я отдаю глубочайшее предпочтение и покорно пытаюсь подражать, завися от того, что мне просто нравится их творчество, моя писанина имеет все наклонности, столкнувшись в очередной раз с моим изучением, быть, переписана заново. Может быть, случится так, что нечто будет упущено, очищено, переделано и даже, может быть изменено или забыто на какое-то время, а возможно и навсегда.