Лучи солнца, падая на гладкую водную поверхность, обращались игривыми бликами, заставляя щурить глаза, глядя на реку. Могучий Сычь величаво скользил в окоёме брони высоких берегов, лениво перекатывая свои воды по Великой Степи, в трепетном ожидании встречи с Ваданой. Слившись с которой, они уже вместе, вдвоём, единым потоком побегут по землям степичей до границ Самского леса. Много людностей и народностей увидят они на своих берегах. Многим дадут пищу, хороня в своём нутре множество блестящих рыб и колючих раков. Для многих станут удобными дорогами для лёгких лодей и лодок. Помогут добраться торговым караванам и и просто добрым гостям к родичам. А для кого-то станут и преградой — трудно преодолимым рубежом ворогам к исконным землям степичей и их родов-побратимов.
Седой, но всё ещё крепкий муж в иноземной кожаной броне стоял на палубе бригетты и смотрел их-под козырька ладони на близкий берег. Жон Алаберто Сунно, глава Дома Сунно города-государства Виланы, всего поколение назад, в союзе с другими городами теренского полуострова, вышедшее из-под власти Хорской Империи. И до сих пор ведущее с ней вялотекущую войну. Почему вялотекущую? Почему Империя никак не раздавит мятежную провинцию? Всё просто — Империя трещит по швам — мраки Империи не успевают из одного её конца в другой для подавления очередного восстания. А ещё частые вторжения диких варваров, ищущих лёгкой добычи на благополучных и сытых землях Хора. Да и отношения с Нетоплианской Империей — восточной частью некогда великого, могучего и единого государства оставляют желать лучшего. До прямого столкновения дело ещё не дошло, но напряжение висит в воздухе. И, закономерно, заставляет держать часть войск на границе. Дабы не искушать недружелюбных соседей лишним соблазном и пытаться демонстрировать несокрушимую мощь и доблесть, доставшуюся от воинственных предков — древних хоренцев, завоевавших полмира и построивших величайшую из империй. Враги разбегались в ужасе лишь заслышав тяжёлую поступь непобедимых имперских мраков. Сейчас всё иначе. И мраки уже не те, и руководство Империи — жирные, слащавые пузаны.
Путь Жону и его людям, идущим на трёх бригаттах — тяжёлые и неповоротливые вёсельно-парусные суда, предстоит долгий. Идут они из лесных краёв, где служили верой и правдой, храня мир и покой одного из лесных кузов — Моролава, правителя града Олосени. Служили кузу десять лет, нынешнее лето последнее. Дальше куз не захотел продолжать договор. Нашёл охочих до службы подешевле — северян-островитян. Воины они, конечно, так себе, но в бою яры и неистовы. Смущающие врага своим абсолютным бесстрашием. Истинные варвары. Бородатые, длинноволосые. Заплетающие и бороды, и волосы в множество длинных косичек. Причём, как убедились виланцы, чем более знатного происхождения муж, тем длиннее его волосы. А все воины, что под его рукой, сами укорачивают свою поросль, дабы не оскорбить вождя большей длиной, нежели у оного.
Держал же путь Жон в славный град Нетопль, стольный град восточной империи. По рекам Сичь, да Вадене в Синее море, где отовсюду, как говорят, видны белые стены Нетопля. Там он планировал сторговать нажитое в лесном граде добро — меха, мёд, да воск. Закупиться необходимым, благо там самый большой торг восточного мира, и, не доходя до Реенских гор, за которыми простирается уже Хорская Империя, по рекам уйти в Северное море. Обойти таким образом вражескую территорию и, так же по рекам, вернуться во Внутреннее море поблизости от Торенского полуострова. Миновав Лом, славный своими банками, прочными, как паразская сталь; и Генез, населённый преимущественно купцами, войти в воды родной Виланы.
Сколько лет не были дома. Уже и сыновья выросли. Стали воинами. Возможно уже и свои отряды водят. Последние вести из Торении достигали лесного Олосеня пару лет назад. Купцы глаголили, что Торения держиться. Более того, Дожон Виланы разбил и обратил в бегство хорский мрак, рискнувший осадить Рип — граничный град.
Чтож, нисколько не удивлён. Ведь именно виланцы — воины, единственные профессиональные воины всёй Торении. Продающие свои мечи любому, способному их оплатить. И также намертво встающие на пути всякого с дурным помыслом идущего на Торению.
- Что там, Жон? - Подошёл сзади Русолав. Воин, прибившийся к отряду уже в Олосене. Был роста великого, да в плечах едва ли роста своего не шире и силой медвежьей не обижен. При этом неожиданно ловок. Когда он попросил испытать его, Веленсо, вставший против него, лишь криво усмехнулся — ну какой фехтовальщик из этого мохнатого, заросшего варвара? Будет пытаться давить силой своей немалой. Но он ошибся. За что и поплатился, получив удар плоскостью меча сначала по бедру, а затем и по макушке. А вот Алаберто не ошибся, когда принял богатыря и дал ему долю. Ни разу Русолав не подвёл отряд. И виланской воинской науке выучился быстро. За каких-то три года стал командиром вспомогательной сотни.
- Кочевники там стоят. - Ответил Алаберто.
Гигант вскинул широкую, как лопата ладонь, прикрывшись от солнца и сощурил глаза, вглядываясь.
- Да, там стан. - Сказал он и, чуть помедлив, добавил - Степичи это. Скиты.
Жон кивнул. Степичи — это хорошо. Древичи, одному из кузов которых он служил, родственный их народ. Ну, как виланцы и паразцы или генезианцы в Торении. Злобным нравом они не отличаются, разбойничать знать не будут, по сему можно немного расслабиться. Но только не много — идут-то ведь по чужим землям, может быть всё, что угодно.
- А какой род, не видишь? - Спросил глава Дома Сунно.
-Нет, далеко, не видно.. ах, сорванцы! - Вдруг воскликнул Русолав и усмехнулся — Это род Рамира. Никогда на месте не сидят. Но люди добрые.
И показал рукой на крутой обрывистый берег, где опасно карабкались по ненадёжной глине двое пацанят лет по пять-семь от роду. Один покрупнее, смугловат и тёмно-рус, а второй белый-белый, аж какой-то бесцветный. Лазали, как ящерки по обрывистому берегу, видимо в попытках добыть что-то из гнёзд стрижей. Стремительно мельтешащих и, возмущённо громко пищащих, птиц вилось над ними целое облако.
Бригатта поравнялась с пацанятами и Русолав не удержался.
- Эй, сорванцы, почём гнёзда птичьи зорите? - Гаркнул он басом.
Белый испугался. Сорвавшись, заскользил на пузе по красной глине вниз к небольшому пляжику в расступившихся камышёвых зарослях, где на волнах тихонько покачивалась привязанная старенькая лодочка.
Тёмный же обернулся. Окинул взглядом корабль, оценил следующие два корабля и важно ответил.
- Ты, дядько, не шуми! Пошто Стрижатку напужал? Он с перепугу всю рубаху измарал, да брюхо расцарапал, как то мамка теперь заругает?
Богатырь рассмеялся, глядя на оскальзывающегося белого, который пытался приняьб вертикальное положение, но всё никак не мог.
- А ты молодец, малый! - Сказал он. - Как звато-то тебя?
- Рамиром меня звать. - Степенно ответил пацанёнок, так же степенно усевшись на край обрыва, - как великого предка нашего. Но мамка с отцом Ветерком свищут.
- Ну будь здоров, Ветерок! - Махнул ему воин. - И ты будь здоров, Стрижатка, не держи зла.
Стрижатка лишь хлипнул носом и утёрся грязным кулачком.
- Твоего языка люди? - Спросил Алаберто, кивнув в сторону, провожавших глазами корабли пацанят.
- Да, мои язычники. - Ответил Русолав.
Корабли шли по течению. До слияния Сича и Ваданы ещё дней пять пути. После чего относительно безопасноепутешествие закончится — надо будет удвоить бдительность и не убирать далеко оружие, держать готовымипо десятку воинов на каждой бригатте. Там пойдут территории подконтрольные диким кочевым племенам, дальше Самский лес, Предгорья и горцы. Жон вздохнул и обернулся — на коряблях, помимо экипажей и его воинов, плыли и семьи его ратников. Ведь многие покидали Вилану ещё безусыми юнцами, а теперь возвращаются опытными матёрыми вояками, многие успели жениться на местных девах и даже завести детишек. Это хорошо — Вилане славный прибыток.
Ветерок гордо глядел с высоты на малышню в белых подпоясанных рубахах, которые ехали в повозке. Ещё совсем недавно он перемещался по степи также, как и они, и носил такую же рубаху. Но сейчас он ехал вместе с отцом — Каном степного рода Водимиром на его коне. И одет он в кожаную курточку, опоясанную кожанным же ремнём, на котором болтался в ножнах настоящий железный нож. За его спиной закреплён тул со стрелами, а к седлу отцовского коня приторочен настоящий, хоть и уменьшенный, лук. Его, Ветерка, лук. Всё это потому, что два дня назад он наконец-то получил Истинное Имя взамен детского прозвища. И не какое-нибудь там, а Рамир — в честь великого предка, от которого и пошёл род рамировичей. Это очень большая честь и ответственность. И мальчика просто распирало от гордости.
Род держал путь к реке Сичь. Чтобы потом пойти вдоль русла вниз по течению, к месту слияния могучего Сича и великой Ваданы. Рамировичи — коневоды, поэтому им необходимо находить хорошие выпасы для табуна легконогих и быстрых своих лошадей. Этим маршрутом род ходит уже не одно лето. Так ещё деды коней водили. К тому же у рек можно разнообразить рацион дарами вод.
Впереди, на расстоянии одно-двухдневного перехода, двигался головной дозор аж из четырёх десятков мужей. В этот год его повёл Силамир, старший сын Кана и, соответственно, старший брат Ветерка. Он уже вой, ему уже аж семнадцать лет! Отец сказал: «пора» и сорок мужей склонили головы, запрыгнули в сёдла и умчались в степь. Теперь грозное воинство идёт перед всем родом и распугивает кочевников-степняков. Сорок воев степичей — это внушительная сила!
Отец ссадил Ветерка, отправив того в повозку. Ему нужно обскакать всю растянувшуюся ленту кочующего рода, дабы убедиться, что всё везде в порядке, нигде не случилось худого, да помощь не требуется. Теперь Рамир — последняя линия обороны для его младших сородичей, так как он из них единственный вооружён и худо-бедно обучен ратному делу. А как ещё можно обучиться за два дня? Хотя Рамир со всем усердием и прилежанием упражнялся на каждом становище, выполняя уроки отца и других старших мужей. Уж очень ему хотелось походить на Силамира — ловкого и меткого конного стрелка. Хотелось удивить братца, когда они дойдут до стана на Междуречьи.
Вот и жеребёнка он себе уже выбрал. Прямо после имянаречения, после того, как отец снял с него детскую рубаху и повязал ремнём с ножом. Затем усадил на коня, ознаменовав то, что у рода появился ещё один защитник, ещё один крепкий муж и будущий вой. Потом они ускакали вместе к табуну, где и нашёл Рамир своего Жорбика — белого жеребёнка с чёрной головой. Обещавшего, по словам отца, вырасти в превосходного быстрого боевого коня. Теперь Ветерок часто наведывался к нему в гости с непременным гостинцем. Приучал к себе.
После зенита солнца, перевалив через очередной холм стала видна блестящая лента реки. Сичь. До самой ночи всем родом готовили стан. Здесь думалось простоять несколько дней, поэтому стан стан готовили добросовестно, ведь это не временная ночёвка. Рамир старался работать наравне со всеми, не ребёнок ведь уже. Он тачкал длинные жерди, помогал закреплять шкуры, стреноживал мулов-тяжёловозов и, выбившись из сил, уснул быстро и крепко.
Поутру его нашёл дружок Стрижатка. Тот ещё не был посажен на коня, носил детскую рубаху и детское имя, и был бел, как моль. Что не характерно для степичей — смуглых и тёмнорусых.
Глаза друга горели. Он давно, ещё на зимнем стане, задумал раздобыть птенца стрижа, дескать вырастить, выучить и будет у него ко дню Имянаречения свой собственный боевой стриж. А птицы эти, зная по прошлым летам, гнездились в обрывистом берегу первого речного стана на пути к Междуречью. Вот он и прибежал звать с собой.
И Рамир пошёл. Предупредив матушку, но не взяв с собой лук — берег-то в прямой видимости. Внизу, привязанная к колышку, покачивалась на лёгкой волне старенькая лодочка. Это старики, первым делом вчера, притащили её и, выйдя на середину реки, принеслией дары. А как иначе? Иначе река не отдаст своих богатств, не видать роду блестящих жирных рыб, как не старайся, вот и почтили, поприветствовали батюшку Сича после долгой разлуки.
- Вот ведь неудача! - Раздасадовался Стрижатка, каким-то непостижимым образом висевший на глинянном обрыве и шарящий рукой в птичьих гнёздах-норах, - всё желторотики!
- Ищи пуще! - Сказал Ветерок. - Должны уже быть старшие...
- Эй, сорванцы, почём гнёзда птичьи зорите? - Вдруг раздался чей-то незнакомый, но грозный бас.
Стрижатка вздрогнул, соскользнул ногой, вырвал ком глины рукой и, жалобно крякнув, поскользил вниз, задирая подол рубахи и царапая в кровь голый живот и конечности.
Рамир обернулся.
Большой корабль. Явно иноземный. Потому как лодьи древичей, видимые им в прошлые лета, выглядят иначе. Да и люди, плывшие на кораблях, вряд ли одного языка со степичами, хоть и говорят понятными словенами. Но рожи другие, да и одежды отличные. Правда не все. Вот тот самый муж, что крикнул им, скорее всего из древичей. И здоров, как медведь! Ох и здоров же! Следом за первым кораблём из-за поворота показались ещё два таких же. Но на палубах хоть и вои, а это видно даже неопытному глазу мальчика, но есть ещё и жёны, да детишки малые. Значит не опасны. Разбойничать не будут. Потому Ветерок, ничуть не испугавшись, важно ответил:
- Ты, дядько, не шуми! Пошто Стрижатку напугал? Он с перепугу всю рубаху измарал, да брюхо расцарапал, как то мамка теперь заругает?
Здоровенный муж рассмеялся, а отсмеявшись, сказал:
- А ты молодец, малый! Как звать-то тебя?
Ветерок решил, что не гоже вести беседу двум мужам, когда один из них висит, как ящерица, грозясь повторить за Стрижаткой его путешествие, и взгромоздился на край обрыва.
- Рамиром меня звать. Как великого предка нашего. - сказал он, - но мамка с отцом Ветерком свищут.
- Ну будь здоров, Ветерок, - помахал ему здоровяк. - И ты будь здоров, Стрижатка, не держи зла!
И повернулся к седовласому иноземному мужу, уже тихо с ним о чём-то беседуя.
Стрижатка внизу утёрся и захлюпал носом. Видно злился на себя за малодушие. Или досадовал из-за рубахи. А может больно поранился.
- Всё на сегодня, друже. - решил Рамир. - Завтра попытаем ещё, а сей час двинули в стан.
Далее Ветерок помогал старикам укладывать сеть — с утра они удумали на рыбный лов выйти, а потом упражнялся в стрельбе из лука и учился сноровисто выхватывать нож. Учил, в основном, отец. Который судил, что в начале необходимо выучиться стрельбе крепко стоя на ногах, лишь затем постигать науку верховой стрельбы.
А ночью, перед самым рассветом, когда небо стало уже серым, пришла беда.
Пришла с юга. Оттуда, куда ушёл головной дозор. Вначале был слышен едва различимый гул, который довольно быстро окреп и вырос до гулкого топота множества копыт. Тяжёлая латная конница шла вдоль берега, шла в плотных атакующих порядках, всё ускоряясь. А сто стороны степи заходили с гиканьем привычные кочевники, отрезая стан от табуна.
Рамир, услышав во сне недобрый гул, подскочил и принялся судорожно натягивать одежду.
- Боронись! - Раздалось снаружи. - Браты, к оружию!
Отец, схватив лук и перевязь с мечом, в одних портках выскочил из шатра. Степичи, без лошадей, застигнутые в расплох, пытались спешно выстроить оборону.
- Ладомир! С копьми — на юг! Выстраивайте заслон из телег! - Зычно командовал Кан. - Самир, с луками — на басурман!
Рамир выбрался наружу и всё видел. Видел, как родичи, почти безоружные, безбронные, пытались выставить строй с копьями против тяжёлой конницы; видел и как смели и разметали латники хлипкий строй защитников стана. Выстроить заслон они так и не успели. Слышал, как кричали умирающие под конскими копытами, слышал, как премерзко хрустят ломаемые человеческие тела, когда в них на полном ходу врезается закованный в сталь боевой конь; с каким противным хлюпом копьё разрывает человеческую плоть.
А в степи пешие родичи вступили в смертельную дуэль с конными стрелками кочевниками-басурманами. Вдруг, из сонма ворогов выскочил длинноногий белый боевой конь и устремился к стану. Прямо на ходу ему на спину, без седла, без узды, вскочил человек. Дёрнулся, как от удара и, припав к гриве, помчался к стану, к их шатру. Отец.
Вид и его, и коня был страшен — конь с окровавленной мордой, рассечёной раной на плече и стрелой, торчащей из бедра, хрипел, разбрасывал пену и яростно рвал землю копытами. Кан с огнём боевого безумия в глазах и также пронзённый стрелой, которая, пробив левую руку, скрылась в глубинах тела. Боли он сейчас по всему не чувствовал, но был обречён и сам это отчётливо понимал. Мать побледнела и стала медленно оседать.
- Уходите! - Крикнул отец. - Смасайтесь! Нам их не остановить!
Развернул было коня, но остановился.
- Рамир, сынок, - он бросил к его ногам свой лук, отстегнул пояс с боевыми сумами и пустыми ножнами, - ты должен выжить! И донести до Гакана, что в степь пришла беда! И продолжить наш род! Живи!
Ударил коня пятками и помчался в свою последнюю атаку.
И тут всё будто ускорилось. Усились все шумы: лошадиное ржание, топот копыт, крики, свист стрел.
Белая, как полотно, мать вскинулась, гордо вздёрнула подбородок, нырнула на какое-то мгновение под полог шатра и вернулась со своим снаряжённым луком и тулом стрел за спиной. Она окинула взглядом общую картину сражения — убиения их рода, оценила и приняла решение.
- Уходим! К реке! - Резко, отрывисто скомандовала она. Меж шатров, тем временем, уже вовсю мелькали чернявые всадники. Кто-то уже спешился и шарился по жилищам сородичей. Заходились первые пожары.
- Вы идите первыми. - Сказала она сёстрам, выбравшимся из шатра. - Идите к реке, уходите на лодке! Что бы ни случилось - не останавливайтесь! Вы должны спастись. И берегите Рамира пуще ока! Вперёд!
Драмира и Любомира подхватили Ветерка и понеслись споро. Он даже охнуть не успел. Матушка бежала позади, Рамир слышал её шаги.
Растерзанные шкуры чье-то обители, обнажившие длинные деревянные жерди, сквозь которые видна какая-то суета внутри. Женский крик, потом глухие удары, громкая ругань на чужом собачьем языке. Сёстры не останавливаются, хоть и путаются в своих юбках, но скорости не снижают. Следующий шатёр. Здесь жил дядька Уромир. Старый одноногий лучник. Именно он делал луки всему роду. Сейчас он лежал поперёк входа, уставив безжизненные глаза в светлеющее небо. Рядом лежал его длянный кавалерийский меч. А перед ним в неестественной позе — его внук в окровавленной рубахе и с выражением глубочайшего удивления, застывшем на юном лице.
Сёстры промчались мимо. Сзади топот копыт. Рамиру удалось изловчиться и обернуться. Картина, которую он увидел, запечатлелась в памяти навсегда. За считанные мгновенья, пока сёстры не дёрнули его дальше, он заметил настигающих их двух латных всадников и мать. Она встала на их пути, как истинная жена Кана, сжав губы в тонкую полоску на бескровном лице и глядя сузившимися глазами поверх стрелы. Щелчок тетивы, удар и конник, схватившись за древко, торчавшее из его живота, повалился с лошади. Стрела, пущенная слабой женской рукой, пробила тяжёлый доспех. Видимо, где-то ослабли ремешки, что остриё таки нашло себе дорогу сквозь броню мимо стальных пластин. Просто звёзды так сложились, просто чернявому латнику сегодня не повезло. Что было дальше Рамир не видел, увлекаемый всхлипывающими сёстрами. Он не увидел, как второй враг, не снижая скорости, занёс меч и обрушил его на матушку и, как та закрылась своим луком... Но куда деревянному луку против стали?
Рубанув мимоходом, латник продолжил путь, настигая беглецов. Но обрыв берега ведь уже виден! А врагов только прибывает — уже не только сзади, но и справа, и слева мчатся.
Драмира. Старшая сестра, красавица-веста, обручённая с богатырём Лютомиром, всунула в руки Рамиру отцовский лук, рыкнула сквозь зубы: «уходите!» и остановилась, развернувшись к ворогам.
Любомира всхлипнула и дёрнула Ветерка за собой. С обрыва слетали кубарем, как получится. Но обошлось без повреждений. Или просто в горячке ничего не почувствовали. Сестрица забросила в лодочку пояс отца и приказала Рамиру, выдернув колышек:
- Давай, Ветерок, в лодку — я толкну!
Мальчик, подняв тучу брызг и полностью промокнув, перевалился через борт. Любомира взялась за нос судёнышка и вошла в воду, выталкивая его. Вдруг, сверху с обрыва раздались родные словена, но исковерканные собачьим языком.
- Нэ тарапыс, красавица!
На краю обрыва пешим стоял чернявый латник, вокруг которого сгрудились низкорослые кривоногие дикие кочевники. Один из них, намотав косу на кулак и оттягивая назад голову, держал,стоящей на коленях, Драмиру.
- Нэ дёргайся! - Сказал враг.
Любомира снова всхлипнула, подняла полные слёз глаза и горячо зашептала:
- Отомсти за нас, Рамирушка. За всех за нас отомсти! Слышишь, поклянись! - И с силой толкнула лодочку.
Латник наверху что-то рявкнул и пара узкоглазых воинов вскинула луки. А Рамир спустя считанные мгновения понял что произойдёт. И, что же вы, гады, делаете, собрался выпрыгнуть из лодки и мчаться спасать сестёр. Он вскочил, опёрся о борт и... свистнули две стрелы. Одна поразила его в кисть руки, пришпилив её к старому дереву, а втораяс силой ударила в плечо, толкнув его назад.
Боль пришла не сразу. Вначале Ветерок даже не понял почему упал. Дёрнулся. И ощутил резкую боль в руке, а потом взорвалось плечо. Запрыгали перед глазами огненные шарики и спрятались в черноте.
В следующий раз Ветерок открыл глаза от холода. Было светло, солнце висело в зените, но он выбивал зубами ритмичную дробь, пытаясь свернуться калачиком, но мешали пронзившие его стрелы. А холод не шутил — проникал в тело всё глубже и глубже, дотрагиваясь до костей и оставляя на них следы изморози. Как какими-то щупальцами или когтистой лапой копошился внутри, всё сжимая сильнее и сильнее. А потом пришёл отец. Пришёл из неоткуда, просто вдруг возник на скамье лодки. Посидел молча и также внезапно исчез. Вот только был здесь и уже нет его. Вместо него появилась мама с сжатыми в ниточку губами и двумя дорожками слёз на щеках. Смотрела с нежностью и жалостью. А потом Ветерок мчался по степи с братом на его коне. Солнышко светило ласково, тёплый ветерок приятно обдувал лицо, скорость пьянила и поднимала дикий восторг где-то внутри. Брат смеялся и что-то кричал, но вот что — разобрать не получалось. Конь скакал ровно и мощно.
Холод отступил. Вокруг была тьма и тишина, лишь мерно журчала вода, сталкиваясь с бортом лодочки, где-то плескалась рыба.
Рука уже не болела. Более того, Рамир её уже не чувствовал. Вроде была у него конечность и теперь ничего, только мешает что-то лечь удобно. То, на чём висит его тело. Было очень жарко.
Ветерок пытался прислониться лбом к прохладному борту, но тот слишком быстро нагревался и приходилось вновь искать холодное местечко. Страшно хотелось пить. Высохшие губы потрескались, опухший язык не помещался во рту.
Так он метался по лодке, уже плохо осознавая где явь, а где вымысел. Реальность крошилась и пыталась сложиться мозаикой. Не всегда верно и удачно. То ему не хватало воздуха и он хватал его, как рыба на суше; то голубое небо начинало вертеться, как стрела в полёте; то сама лодка словно попадала в водоворот; то он куда-то падал бесконечно, без возможности затормозить.
Потом во всём этом безобразии проявились неясные человеческие голоса. Что они молвили — не разобрать. Его опять дёргало и трясло, потом било ознобом и пронзало молниями. Потом из тумана выплыла седая голова морщинистого мужа, которая чётко и ясно произнесла родными словенами: «Ручку уже не спасти». Что это значит? Зачем что-то спасать? Ветерка клонило в сон, хотелось всё забыть и просто спать. Он уже забыл кто он, откуда, почему так получилось. Завис где-то на грани миров. «Ну это мы ещё посмотрим!» - Вдруг произнёс полный задорной яри молодой женский голос и седая голова мужа сменилась сосредоточенным прекрасным ликом голубоглазой женщины. Настолько она прекрасна, что Рамиру неистово захотелось жить, чтобы любоваться ею дальше. Возможно он и влюбился в неё в этот момент той самой чистой детской любовью. Теперь он готов стерпеть любую боль с улыбкой на губах, если она будет рядом. И она была рядом, и была боль. Острая, пульсирующая, жгучая, резкая, тупая и долгая. И была улыбка на его губах.
«Да он просто герой!» - Восхищалась она и Ветерок вновь улыбался.
«Если все твои соплеменники такие, то их никому не одолеть». - Слышался мужской голос и Рамир улыбался снова. Потому что знал, что Она смотрит на него.
«Эх, малец! Мне б такого бойца!»
Потом Рамир открыл глаза. Вокруг было дерево, пахло свежестью. Он поднялся сосвоей постели — кучи соломы, брошенной прямо на палубе, с удивлением разглядывая свои перетянутые белыми тканевыми полосками руки.
Незнакомые мужи встречали его улыбками. И тут он увидел объект своих недавних грёз, только в сильно уменьшенном виде. Она дотопала косолапо до него, ткнула в его раны пухлым пальчиком и полуутвердительно спросила:
- Ва-ва? - Вызвав облегчённый смех полусотни глоток.
- Вот и познакомились. - Подошла к Ветерку её мать. Погладила его по голове, заглядывая в глаза. - Я Борислава, это доченька моя Ласлава. Ты Рамир, верно?
Он осторожно отстранился — не гоже его, мужа на коня посажённого, как жеребёнка гладить. Но и обидеть резким движением не хотел. Степенно кивнул.
- Дай посмотрю. Будет больно, потерпи.
Рамир снова кивнул и позволил ей ласково, но сноровисто размотать перевязки. Больно было, но он, к этому готовый, крепко постарался сдержаться, даже бровью не повёл.
- Ай да малый! - Крикнул кто-тоиз гребцов. - Будет он этими руками и белых девок щупать!
- И не только девок, но и мечом управляться славно! Справный воин вырастет! - Поддержал его другой голос.
Рамир посмотрел повнимательнее на своих попутчиков — ладные, крепкие мужи с бугрящимися мышцами — вои. Но и заметил с десятка полтора детишек разных возрастов, от совсем ещё малых до уже опоясанных и оружных. Мальчиков и девочек. Как опосля выяснилось, все прекрасно владели языком словен и сложностей в общении не возникло. Ласлава стояла рядом и внимательно следила за действиями матери. Та промыла раны каким-то едким резко пахнущим раствором, присыпала зелёным порошком и аккуратно наложиласвежие повязки. Всё подробно комментируя для дочери. Хотя Ветерок сомневался, чтоона что-то понимала. Мала ещё сильно.
-Вот и всё, готово. - Сказала Борислава и вновь попыталась погладить Ветерка, но тот предусмотрительно сделал шаг назад и сдержанно поблагодарил. Женщина лишь вздохнула и ушла.
Плавание проходило спокойно, погода стояла сухая и жаркая. Лишь однажды, когда показался Самский лес, за коряблями увязались по берегу дикие кочевники на низкорослых своих лошадках, периодически запуская стрелы в из сторону. Но расстояние было великовато для прицельного выстрела из лука — бригатты шли по середине широкой реки, однако в напряжении держали. Тогда вои снарядили и поставили на борт три очень больших и тугих лука, прикреплённых к мощному деревянному брусу, на котором находился хитрый механизм для натягивания тетивы и ложе для толстой стрелы с гранёным острым наконечником. Повернули их в сторону степных разбойников и те отстали. Видимо знали что это за оружие и на что оно способно. Как сказали вои Рамиру, называется оно “Torrento squarel”, дословно
Продолжение следует...