====================== 35. Крест святой Нины
Пословицу о том, что время лечит, сложили не зря. Нина привыкла к новой жизни, в которой никого не было, но лучше быть одной, чем вместе с кем попало, так, кажется, у Омара Хайяма? Нина могла бы ему возразить, что — лучше всё же не одной, а с кем-то, но не с кем попало, а с кем тебе хорошо. Но как ему возразишь, он умер давно…
Хайям, наверное, тоже жил один и любил сочинять стихи. А Нина любила вечера, когда темнота прячется за плотными гардинами, время тянется как густой сироп, в гостиничном гарнитуре «Верди» отражаются блики тёплого света, отбрасываемого (разбрасываемого по всей комнате!) подвесками старинной люстры, на пузатом комоде тикают часы, в пальцах мелькает иголка и сами собой рождаются узоры, которые украсят льняную скатерть, и Натэла будет удивляться и восхищаться на все лады. Приедет же она когда-нибудь!
На новый адрес из Марнеули приходили редкие письма, в которых мама писала одно и то же: интересовалась Нининым здоровьем (Нина отвечала, что здорова, даже если болела), сообщала, что у них проблемы с деньгами, у Тамаза на иждивении мать и сестра (Нина отвечала, что деньги она пришлёт, но мама неизменно отказывалась) и что пригласить Нину к себе они пока не могут: с ними живёт Манана Малхазовна, мама Тамаза, а свободные комнаты они сдают. Письма Нина убирала в комод и никогда не перечитывала.
Одинокие вечера не угнетали и дарили забытое ощущение спокойного счастья. Зеркало! Всё дело в нём! Нина ему помогла, отчистила оправу, отмыла и отреставрировала амальгаму, что стоило немалого труда. И теперь зеркало благодарило: отражало, возвращало ей саму себя, потерянную за длинный тяжёлый день, задёрганную требованиями, просьбами, окриками, напоминаниями.
— Дерябина, в субботу в оперчасти лекция по кредитам, я тебя записала, начало в два, не опаздывай.
— Нин, посиди за меня, я чайку попью. Ладненько? Ко мне не вставайте, открытие вкладов в четвёртом окне!
— Дерябина, тебе завтра на Дмитровку, в 616-й филиал, за тобой шестнадцать часов отработки, не забудь. Ты небось думала профилонить?
— Завтра в другой филиал, послезавтра в свою смену, а в субботу на учёбу. Наталия Михайловна! Это же четыре дня подряд! А нельзя кого-нибудь другого послать?
— А ты у нас всезнайка, учиться тебе не надо, пусть другие учатся. Сказала в два, значит, в два. Списки от всех филиалов поданы уже, не перепишешь, — меняла тон заведующая. — от нашего филиала одну тебя посылаю. Другая бы поблагодарила, а ты отказываешься.
— Спасибо, Наталия Михайловна…
Заведующая добрела лицом и садилась за свой стол с сознанием исполненного долга. Очередь нетерпеливо перетаптывалась и возмущалась:
— Девушка, может, хватит разговаривать? Мы, между прочим, ждём.
— Я с заведующей говорила, вы же слышали.
— Нет, вы посмотрите на неё! Ещё и огрызается. С заведующей поговорите после, а сейчас займитесь работой.
— Дерябина, что там у тебя опять? Девочки, разгрузите четвёртое окно, там опять затор.
Заведующей бесполезно объяснять, что сегодня седьмое число, выдача пенсий и полно народу, а Леночка Жмакова пьёт в подсобке чай, спихнув свою работу на Нину. Мать Леночки работает директором магазина «Одежда», заведующая одевается только у неё, к услугам Наталии Михайловны лучшие товары. Поэтому Леночкиных отлучек заведующая старательно не замечает, а могла бы вытурить её из подсобки и посадить на выдачу.
* * *
Отражение в зеркале безмятежно улыбнулось: 616-й филиал недалеко от её дома, шесть остановок на троллейбусе. Это гораздо ближе Нининого 1114-го филиала, до которого приходится добираться на метро с двумя пересадками. Так может, перейти? Нина согласна даже сесть на приём коммунальных платежей. Работа спокойная, отвечаешь только за себя, никого не подменяешь… Решено, завтра она поговорит с той заведующей.
— Никогда не принимай решений на эмоциях, — сказало зеркало маминым голосом. — Ты устала. Ложись спать, поздно уже, а у тебя завтра полная смена, и послезавтра тоже. А в 616-й переходи, только не на коммуналку, а на кассу. Тебя возьмут. У них кассир в декрет ушла.
О своих беседах с зеркалом Нина никому не рассказывала, а гадание называла собачьей чепухой. «Чушь собачья» — поправляла её Таня, и тут же спохватывалась:
— Не говори о том, чего не знаешь.
— Да это не я, это ты говоришь, — со смехом возражала Нина.
После Таниного ухода веселье кончалось, комнату наполняли тени, подступали ближе, шептали о страшном. Нина торопливо гасила свечи и включала верхний свет.
Изольда из зеркала над Ниниными страхами смеялась:
— Танька тебе голову морочит, а ты ей веришь. Вот дурочка! Это ж просто святочные забавы! Зимние вечера длинные, телевизоров в ту пору не было, вот девушки и развлекались, выдумывали всякое. Кольцо судьбу покажет, а сбудется она или нет, не скажет. Тень помаячит и исчезнет, и думай — правду показала или обманула. Бояться не этого надо. Другого.
— А другое… оно есть?
— Есть. С ним шутить опасно, и смеяться над ним нельзя, как вы с подружкой твоей. Подружка-то уйдёт, а ты останешься — с теми, кого позвала. Узнаешь о чём тебе неведомо, жалеть станешь, а забыть не сможешь.
— Расскажите! Я не стану жалеть, обещаю!
Нина вцепилась в подлокотники кресла, почти веря в то, о чём говорила Изольда. Изольда изо льда, красивое имя, прозрачное как лёд и красивое как Изола Белла (остров на озере Лаго-Маджоре в Италии Нина видела в кино, буквальный перевод «красивый остров»). Если бы у неё была дочь, назвала бы Изольдой, Изолой.
Проснулась она от заглянувшего в комнату рассвета: забыла вчера задёрнуть шторы. И долго стояла под душем, смывая ночной кошмар. Времени на косы не оставалось, Нина стянула волосы в «конский хвост» шнурком от кроссовки: заколка потерялась при переезде, или Нина её куда-то сунула. Вечером поищет, а сейчас некогда.
Девчата из её смены развлекались весь день:
— Нин, это что у тебя? Художественное плетение?
— Нет, просто шнурок.
— В художественном салоне покупала? — не отставали девчата, которым Нина проговорилась, что рисует акварели, просто так, для себя, сосед-художник научил.
Ох, не надо было рассказывать, никто за язык не тянул…
Нина не поняла, шутят они или говорят серьёзно. И честно ответила:
— Шнурок от ботинка. От кроссовки. А что?
— Да нет, ничего, — прыснули девчата. — А резинкой от трусов не пробовала завязывать? Тоже красиво. Главное, оригинально.
— Нин, чего надулась-то, мы же пошутили.
Вечером она перевернула всю квартиру в поисках злосчастной заколки. Пакет с заколками и шпильками обнаружился в прихожей, в бабы-Машином шкафу, в кармане зимнего пальто. Водворив «перевёрнутое» на свои места, Нина без сил рухнула на диван. В пакете нашёлся грузинский православный крестик, Машико подарила его внучке, а Нина куда-то задевала, и теперь с волнением ощутила живое тепло, согревающее ладонь.
Всё наоборот, это серебро нагрелось от её руки. Нина подошла к зеркалу и надела бабушкин подарок: красивый, чернёного серебра, на серебряной цепочке тройного кордового плетения. И вздохнула: девчата из смены пристанут с вопросами, потому что форма у крестика другая, не русская. Он посвящён святой Нино. Значит, Нина тоже находится под её защитой. Выход из ситуации она нашла: надела цепочку с крестиком под платье. И забыла о ней.
В тот вечер Таня к ней не пришла. Не появилась и в последующие дни. На звонок никто не отзывался. Через неделю Нина забеспокоилась, а через две пошла к управдому. Не в милицию же идти, она слишком хорошо помнила, как её там высмеяли — за Изольду.
Управдом со страхом на неё уставился:
— Ты здорова ли, девонька? Какая тебе Таня? Ты про неё откуда слышала? Убились они с мужем, в столб фонарный ночью врезались, из гостей, видать, возвращались, выпимши были. Мужик-то ейный сразу помер, а она четверо суток мучилась, обгорела сильно.
— Как… обгорела? — Нина не понимала, о ком говорит управдом. Может, о каких-то других людях?
— Как люди обгорают? Обнакновенно, значится. Машина загорелась, а она дверцу открыть не смогла, смяло дверцу-то, столбом-то фонарным. Вытащили её, спасли. А толку? На пятый день умерла, а следом и мать. Сердце не выдержало.
— А отец? А брат? У неё же брат был.
— А брат ещё раньше умер. У них с женой все деньги на водку уходили. Пили, скандалили, девчонок колотили, ежели под руку попадут. Они на лестницу убегали от них. Соседи подкармливали кто чем. Генька-то… Геннадий Андреевич давно с ними не жил,к матери своей перебрался. В сыновние дела не вмешивался и внучек не любил. А пьянчуги энти палёную водку купили гдей-то и отравились оба. Врачи-то приехали, они не дышали уже.
— А девочки как же?
— А девочки с дедом остались, опекунство оформил. Он как приехал, ремонт затеял, весь подъезд стоном стонал, ходуном ходил. А девчонки болели всё время. Прабабка-то жалела их, кормила, одевала, а они все болячки на себя цепляли, и слабенькие обе, аж прозрачные. Она и смекнула: всё дело в квартире, четыре смерти в ней случились, теперича она пятую ждёт, соки из детей тянет. Ну, они девчонок в охапку — и с квартиры съехали. У прабабки так и живут. А платят исправно. Геннадий ответственный квартиросъёмщик, девчонки здесь прописаны, всё, значится, по закону.
Домой Нина вернулась на негнущихся ногах, заперла входную дверь на два замка и улеглась спать, накрывшись одеялом с головой.
Утром проблема решилась сама собой: Дверь Таниной квартиры была опечатана. Как же она вчера не разглядела? Тряслась весь вечер под одеялом и боялась. Управдом спьяну наболтал небылиц. А Таня натворила что-то, недаром глаза отводила, порог без приглашения не переступала, в лицо не смотрела никогда, всегда за плечом стояла. И теперь прячется у кого-то, а дверь в квартиру опечатала милиция. Давно, две недели назад. И как она раньше не обратила снимания на тоненькую полоску бумаги?
Нина с облегчением вздохнула. Сказать честно, ей надоела эта прилипчивая Таня с её гаданиями. Гадала бы самой себе, так нет же, её интересовала только Нинина судьба.
Как выяснилось, Нинина судьба интересовала не только Таню: заведующая филиалом предложила ей написать заявление на отпуск:
— Что-то ты в последнее время как в воду опущенная. Ступай-ка ты, милочка, в отпуск. Нам на филиал путёвку выделили, по Золотому Кольцу (прим.: старинные русские города), с проживанием в гостиницах. Никто ехать не хочет. Бери! За полцены, остальное профком оплатит. Бери, езжай, и чтобы через две недели вернулась весёлая и счастливая.
Октябрь выдался холодным и дождливым, кто же захочет в отпуск в такую погоду? Кто же поедет по Золотому Кольцу? Из автобуса не высунешься, а на экскурсии будешь мечтать о гостинице с унылыми стенами и длинными коридорами, но там хоть не льёт…
Нина на путёвку согласилась. Вернётся из отпуска и перейдёт в другой филиал. Хватит с неё Наталии Михайловны.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2020/03/03/891